***
Чан смотрел на себя в зеркале. Чёрный смокинг сидел на нём, как влитой. Волосы были уложены в небрежную, но очень идущую ему причёску. Белая рубашка выгодно оттеняла смуглую ровную кожу мощной шеи и упрямого подбородка. Он был хорош — и сознавал это. Но вот глаза… В них была тоска. Сегодня ночью ему снова снился Минхо: он стоял к Чану спиной и смотрел в окно. — Котёнок, — мягко позвал его Чан, боясь спугнуть счастье, которое нежным цветком робко распускалось в душе, — мой котёнок… посмотри на меня… — Нет! — В голосе Минхо не было ненависти или отчаяния, только глубокая тоска. — Ты бросил меня. Ты забыл меня. Я больше тебе не нужен… — Глупый, — дрожащим голосом сказал Чан, протягивая к нему руку и пытаясь прикоснуться, но омега внезапно стал таять под его пальцами. — Минхо! Минхо! Нет!.. — Прощай, волк, — лёгким шелестом пронеслось в сознании у Чана. — Будь счастлив… Чан проснулся в холодном поту и решил сегодня же поговорить с Сынмином о том, чтобы увидеться с Минхо: больше он ждать не мог. Тоска по омеге стала невыносимой, когда его метка на подбородке исчезла, а на руке стала еле различимой. Ему нужно было понять, что делать дальше: пытаться жить без Минхо, смирившись с его отсутствием в своей жизни, или начать активно добиваться его снова, если всё же хоть какая-то надежда на его прощение осталась. Об этом он и думал, когда смотрел в зеркало. Но сначала его ждало большое испытание: дядина вечеринка, на которой намечался скандал с Феликсом и Чанбином, потому что метку-то спрятать под воротничком рубашки можно, а вот со смешанными запахами будет гораздо труднее: чуткий нос вечно встревоженного папы наверняка всё учует. Да и Мин Шиюн достаточно тонким обонянием обладает, как показал случай с течкой Минхо. Чан содрогнулся от вновь накатившего бешенства, но тут же взял себя в руки: «Не сегодня, Чан. Точно не сегодня!» Первый неприятный сюрприз ждал его прямо внизу лестницы, стоило ему спуститься: около столика с цветами и прекрасным шампанским стоял секретарь Ли. Бета лениво опирался на стену и держал в изящных руках высокий хрустальный бокал, изредка отпивая из него. У Чана жарко запекло щёки и шею от воспоминаний о том, как этот красавчик был перед ним на коленях и ласкал его. Альфа закрыл глаза и сжал кулаки. — Господин Бан Чан, — услышал он мелодичный голос беты. Чан открыл глаза — и утонул в его прекрасном взоре: всё-таки Ли действовал на него просто гипнотически. А между тем тот продолжал: — Прекрасный вечер, не так ли? Чан кивнул и хрипло ответил: — Да, вы правы, секретарь Ли. — Можете называть меня сонбэ, как мы с вами и договорились… — Бета улыбнулся и добавил тише: — Договорились в прошлый раз… Мы, правда, тогда не договорили… — Прошу прощения, секретарь Ли, — торопливо ответил Чан, чувствуя, как его снова затягивает в водоворот сладкого голоса беты. — Я должен найти своего папу. — Да, конечно, господин Бан. — В голосе беты не было насмешки, Ли чуть улыбался, но, видимо, его совершенно не смущало и не напрягали их общее прошлое. — Насколько я помню, он ушёл в кабинет господина Мин. Они обсуждают какое-то объявление, которое собираются сделать сегодня на вечеринке. — Понятно, — мрачно кивнул Чан, а потом немного зажато, но всё же улыбаясь добавил: — Спасибо, сек… сонбэ. Ли ласково ему кивнул, и Чан пошёл искать Чанбина и Феликса: он хотел предупредить их, что старшие решили объявить о помолвке дяди и Феликса прямо этим вечером. Однако их нигде не было. Чан решил осмотреться. Дядя постарался на славу. Дом горел тысячами огней, повсюду стояли прекрасно пахнущие свежие цветы в самых затейливых сочетаниях. Гирляндами из них были украшены входы и потолок. Всюду среди прекрасно одетых и абсолютно незнакомых Чану гостей мелькали белые фраки официантов, разносивших чудесное шампанское и разнообразные закуски самых причудливых форм и цветов. Играла чудесная ненавязчивая музыка, гости общались, всем было весело. Летний вечер навевал нежную прохладу, пробиравшуюся сквозь распахнутые настежь окна с аккуратно закреплёнными пышными занавесками. Входные двери были приветливо распахнуты. Весь огромный двор был украшен гирляндами фонариков и вазонами с цветами. Бассейн сиял огнями, вокруг были расставлены столики с белоснежными скатертями, на которых была расставлена закуска и бокалы с винами. Гостей пока было не так чтобы слишком много, но было очевидно, что это представители волчьих кланов, важные и серьёзные люди. Судя по украшениям на шеях и в ушах, они были и весьма богаты, хотя никто не выделялся особо брóской одеждой или наглым поведением. Все любезно улыбались друг другу и вроде как были рады друг друга видеть. И несмотря на всю эту красоту и блеск, Чан почувствовал себя здесь чужим. Он знал некоторых из них: они встречались во время поездок с дядей. Но большинство было ему незнакомо. И ему было неуютно от того, какие оценивающие взгляды они кидали на него. Многие кланялись ему, и он кланялся в ответ, но за всё время, пока бродил по изукрашенному дому и блещущему огнями двору, не встретил ни одного искренне доброжелательного лица. Как назло, ни Феликса, ни Чанбина, ни Чонина он не мог найти. Несколько раз видел Шиюна, который ужом вертелся между гостями, подходя то к одной группе, то к другой и много и часто улыбаясь. Он несколько раз позвал к себе Чана, представил его нескольким своим гостям как своего драгоценного племянника и отличного парня. — А где же ваш сын, Мин Шиюн-ши? — спросил у него какой-то высокий симпатичный омега в белом смокинге и с бокалом вина в руке. — Мы сто лет его не видели! — Ох, дорогой Сон Минсун-ши, я и сам его не так часто вижу, как хочется. У него дела в одном из отделений нашего клана, вы же знаете: он мне давно с этим помогает. Однако сегодня он обязательно будет. Даже обещал быть не один… — Шиюн кинул странный взгляд на Чана, однако тот сделал индифферентное лицо, хотя сердце его тревожно вздрогнуло. Он испугался за Джисона: омега ведь только родил, зачем Сынмин притащит его на приём? Они не виделись с того разговора в комнате Чанбина, и Чан очень хотел переговорить со старшим, но слова о том, что тот будет не один, обеспокоили его: если они приведут потом в дом, где сейчас живёт Джисон с сыном и… Минхо, хвост из дядиных шпионов, это может плохо закончиться. Однако Сынмин всегда был осторожен и никогда не действовал сгоряча. Раз он собирался предъявить этому обществу своего омегу, значит, так было нужно. Дядя между тем соловьём разливался перед омегой Сон Минсуном, расхваливая Чана как очень способного молодого человека. Отойдя от него, Шиюн пояснил младшему: — Этот омега — муж моего главного партнёра, главы компании «V-Part». Мы с ними планируем новый проект по открытию сети закусочных. Ну, ты помнишь, вы с секретарём Ли выбирали офис под проект. — Шиюн усмехнулся, а Чан подозрительно глянул на него и вдруг понял, что дядя всё знает о его эротических приключениях с сексуальным бетой. И только сейчас до него дошло, что Ли тогда должен был именно задержать его, не пустить в дом, где дядя собирался расправиться с Минхо. Чан прикрыл глаза, чувствуя, как его снова охватывает тоскливое бешенство, которое снова нельзя было ни на кого излить. Он развернулся и молча вышел из дома, не обернувшись на удивлённо позвавшего его дядю. Ему хотелось выпить, однако и этого было сейчас нельзя. Гости прибывали. Чан подошёл к одному из столиков во дворе и налил себе из хрустального графина апельсинового сока. — Буду благодарен, если вы и мне нальёте что-то подобное, — прозвучал у него над ухом приятный, звонкий и чистый голос, а нос волка в тот же момент учуял мягкий и ненавязчивый запах нежного нарцисса. Чан, не поворачиваясь, кивнул и налил ещё один стакан. — Пожалуйста, — сказал он, но развернуться не успел: его внезапный собеседник обогнул его и встал прямо перед ним. Это был необыкновенной красоты омега в чёрном смокинге и белоснежной рубашке, которую у горла украшала нежная старинная жемчужная брошь. У него были идеально очерченные высокие скулы, высокий чистый лоб, выразительные пухлые губы и чудесные ясные глаза-полумесяцы. Светлые мягкие волосы локонами спускались до плеч и придавали его образу особую романтичность. Он приподнял бровь и указал глазами на второй бокал в руках замершего от восхищения Чана: — Это мне? — В прозрачном, как ключевая вода, голосе прозвучала мягкая ирония. — Ох, да, конечно! — спохватился Чан и подал ему сок с лёгким полупоклоном. — Прошу! Простите меня, просто я… — Альфа замялся. — Залипли на мою неземную? — доверительно спросил блондин. Чан только и мог, что залиться краской и кивнуть, чуть хмурясь, потому что понимал, что выглядит сейчас весьма странно. Но омега одарил его задумчивым взглядом и стал пить, не отрывая этого взгляда от лица Чана. От этой картины у Чана потяжелело в груди и стало немного труднее дышать. Омега оторвался от бокала и быстрым хищным движением облизнул губы. А на невольный резкий вдох Чана насмешливо улыбнулся: — Можете снова дышать. Я ухожу. — Простите, — снова отчаянно краснея, ответил Чан, принимая из его рук бокал. — Я и впрямь веду себя, как идиот. Но вы на самом деле потрясающе красивы. Хорошего вечера. — И он, ругая себя последними словами, отвернулся от омеги и жадно, залпом выпил свой сок. — Хмм… Эээ… — Чистый голос заставил его чуть вздрогнуть. Чан повернулся: омега стоял перед ним с удивлённой миной на идеальном лице. — То есть вы даже не попытаетесь остановить меня? — Я… Я ведь так… — Чан непонимающе смотрел на омегу. — Я так облажался, что, наверно, мне не стоит?.. Вы вряд ли теперь захотите видеть во мне собеседника? — На моей памяти, — задумчиво сказал омега, откровенно рассматривая его, — вы первый, кто не стал за меня цепляться в такой ситуации и признал, что лажанул с разглядыванием меня, как манекена на витрине. — Самого красивого манекена… — поспешно сказал Чан и снова запнулся, понимая, что опять сказал что-то не то. — Простите… Кавалер из меня сегодня просто ужасный. — А вы хотите стать моим кавалером? — хитро прищурился омега, улыбнулся, и сразу лицо его стало очень приветливым и потеряло несколько высокомерный и ехидный вид. — Нет, — честно ответил Чан. — Но я могу снова налить вам сок, когда вы захотите пить, просто позовите. Я виноват, так что хочу загладить вину. — Соком? — В глазах омеги зажглись лучики солнца: он явно едва удерживался от смеха. — А что? Между прочим в апельсиновом много витаминов. Чем вам не компенсация? — бодро ответил Чан, слегка приходя в себя и несмело улыбаясь. — В соке сплошной сахар. Или я выгляжу настолько нездоровым, что вас тянет лечить меня даже соком? — спросил омега и прикусил губу, одаряя Чана тёплым и манящим взглядом. — Вы выглядите настолько здоровым, что, кажется, даже сахарный сок не посмеет вам повредить, — засмеялся Чан. — Мм, — капризно нахмурился омега. — Последняя шутка не доставила. Перепошутите. — Потому что это не шутка! — страстно сказал Чан и прижал руки к груди. — Это правда! Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Впервые за весь вечер Чану стало легко на душе. — Однако, — сказал он, отсмеявшись, — наверно, надо представиться? — Зачем? — пожал плечами омега. — Я здесь, чтобы устроить скандал и стать позором семьи. Скоро вы и так услышите моё имя. Поверьте, после всего этого вы не захотите видеть меня в числе ваших знакомых. — Скандал? Какое совпадение! — воскликнул Чан. — Я здесь для того, чтобы помочь устроить скандал и попробовать разрулить последствия. Мы идеальная пара! — Точно, — засмеялся омега. — Но я-то буду в центре скандала, значит, я круче. — Блин, — картинно расстроился Чан. — Я тоже хочу. Можно мне в ваш? — В мой? — удивился, улыбаясь, омега. — В ваш скандал. Я неплохо умею скандалить! — Чан показательно попытался сделать голос убедительным. — И часто практикуетесь? — заинтересованно спросил омега. — Нет. Но! — Чан поднял палец. — Я готов учиться и под вашим чутким руководством смогу добиться ещё больших успехов! — Это вы меня сейчас так знатным скандалистом назвали? — уточнил блондин. — Ну… а с другой стороны, кто из нас не хотел бы уметь шикарно и со вкусом скандалить? — нашёлся Чан. — Мне вот надоело, — как-то внезапно серьёзно и печально ответил омега. — Я бы, например, уже бы сложил с себя полномочия стервеца-скандалиста и жил бы спокойно… — Что вам мешает? — несмело спросил Чан, ожидая, что его пошлют за любопытство. Но омега тихо ответил, глядя куда-то вверх, за левое плечо Чана, как заворожённый: — Я должен отстоять свою любовь… Простите, мне пора. Было приятно с вами пообщаться. Омега быстро повернулся и ушёл, оставив Чана в лёгком недоумении и с сожалениями о том, что он так и не узнал имени блондина, который показался ему очень симпатичным человеком. Чуть помедлив, он осторожно обернулся, чтобы посмотреть, куда так пристально смотрел в конце их короткого разговора его собеседник: там был балкон чьей-то комнаты на втором этаже, но на этом балконе уже никого не было. Феликса и Чанбина Чан обнаружил целующимися в дальней беседке на заднем дворе дома, куда он забрёл, пытаясь развеять тоску и какое-то мрачное предчувствие. Он услышал томные вздохи и лёгкие стоны и хотел было уже уйти, чтобы не мешать двоим неизвесным развлекаться, когда услышал Феликсово «Бинни… ммм… Не надо, не куса-а-а… ах…нельзя-я-яях». — И ведь впрямь нельзя, Бинни, — громко и укоризненно сказал Чан, опираясь спиной о перила увитой виноградом резной стенки беседки. — Слушайте, голуби, я вас час разыскиваю, а вы тут, оказывается, лижетесь! Постыдились бы, полный дом людей! А если бы это не я был? А если бы папа? — Заодно бы всё и узнал, — недовольно сказал Феликс, выходя из беседки и накидывая пиджак. Омега решительно отказался надевать смокинг и настоял на шикарном синем костюме и рубашке с широким кружевным воротом. Его пушистые золотые волосы были сейчас слегка растрёпаны, но изначально, видимо, были уложены и открывали лоб. Чанбин вышел вслед за ним, застёгивая верхние пуговицы на рубашке, и стыдливо опустил глаза, не смея смотреть на Чана. — Ну, не могу я, — жалобно сказал он в ответ на осуждающее цоканье и покачивание головы Чана. — Когда он… такой… А там эти альфы… Они смотрят, понимаешь, Чан? Они его глазами тра… жрут просто! А он ещё и всем улыбается! — А что мне, скалиться что ли в ответ на улыбки? — возмутился Феликс, но потом посмотрел на надутые Чанбиновы губы и нежно сказал: — Мой ревнивый кроличек так меня бережёт? — И, приобняв сзади плечи альфы, прикусил его ухо. — Господи, ребята, я же просил! — возмутился Чан. — Нам пора к центральному входу. Там выставляют какую-то сцену. Сейчас дядя будет говорить приветственную речь. И в лучшем случае это будет реально просто приветственная речь для папы и вас. А в худшем… Это будет то, ради чего мы заморачивались с меткой. Только смотрите: чтобы нас всех не совсем уж убили, вы должны признаться папе до того, как дядя скажет, что забирает тебя, Ликси, себе… Чанбин утробно зарычал и ревниво ухватил Феликса и сжал его в объятиях: — Он мой! Я убью! Он мой! — Твой, Бинни, я только твой! — успокоил его Феликс, слегка поглаживая по яростно сжатым рукам. — Ничьим больше никогда не стану, поверь мне, мой альфа. — Да, так вот об этом и надо будет сказать папе, как только вы поймёте, что дядя собирается сказать что-то подобное. Ну, а дальше… Дальше будем молиться, чтобы все выжили. В любом случае план отступления у нас есть. Парочка синхронно кивнула, и они отправились ко входу в дом, откуда уже слышались вступительные аккорды фоновой музыки для публичного приветственного слова от хозяина дома.***
— Дорогие друзья! — начал дядя, широко улыбаясь и распахивая руки, как будто желая всех обнять. — Я счастлив видеть в своём доме столь изысканное общество! Все вы в моём сердце! Я счастлив, что в этот особенный для меня день рядом со мной вы, мои дорогие волки, койоты и лисы — все, кого я с радостью называю своей большой семьёй. И сегодня в эту семью мы примем четверых людей, ставших мне бесконечно дорогими! Прошу вас приветствовать моего дорого зятя, Бан Чонсона! Папа Чана вышел на небольшую белую сцену и улыбнулся очаровательной улыбкой, а все вокруг приветственно зааплодировали и заулыбались ему в ответ. Он выглядел совершенно очаровательно в своём шикарном белом смокинге, с блестящими глазами и прекрасно уложенными волосами. Но Чан не смотрел на него. Он не слышал, как папа приветствовал стаю и кланы. Он не видел, как напряглись Феликс и Чанбин, стоявшие неподалёку, от каких-то слов папы. Потому что посреди волчьих ароматов, которые здесь, очевидно, не было принято совсем уж скрывать, он вдруг учуял её — нежную и печальную сирень. Сначала он потряс головой, чтобы отогнать наваждение: этого ведь быть не могло. Но тем не менее, чуть отступив, тонкая серебряная нить сиреневой свежести через пару секунд снова вернулась. И Чан сделал пару шагов назад, чтобы спрятаться за спинами людей вокруг сцены и осмотреться. Он отчаянно вертел головой, пытаясь понять, откуда доносится запах, но не мог. У него задрожали от сладкой муки предчувствия и надежды руки, и он впился ими в лацканы смокинга, осторожно водя носом и пытаясь понять, куда он должен ринуться, чтобы найти его… своего омегу… найти Минхо. Он так увлёкся, что совершенно не слышал того, что происходило на сцене. Поэтому прозвучавшее, как выстрел, его имя он упустил, и лишь секунду спустя понял, что это говорят о нём. Он удивлённо воззрился на сцену. Дядя смотрел прямо на него. На лице у него была напряжённая улыбка. Папы рядом не было, как и Феликса с Чанбином. — Чан-и, мой волк! Подойди сюда! — видимо, повторил Шиюн, делая нетерпеливый жест рукой. Чан чуть нахмурился, но подошёл к дяде, и тот развернул его лицом к публике. — От лица нашего клана, чтобы укрепить союз внутри стаи, я объявляю о помолвке моего племянника Бан Чана с младшим сыном клана Хван — Хван Хёнджином. Джинни, мой мальчик, выйди к нам! И как в страшном сне, Чан, не падающий только за счёт невероятного ужаса, сковавшего его и не дающего даже качнуться, увидел, как толпа раздвинулась и к ним вышел омега-блондин, с которым он познакомился сегодня за столиком с соком. На лице у него было такое страшное выражение дикого холода, что Чан даже слегка пришёл в себя. Хёнджин приблизился к сцене, не сводя полных ненависти глаз с Чана. А люди между тем всё аплодировали. Дядя подал руку омеге, и тот принял её, поднялся и встал рядом с Чаном. Дядя быстро сунулся между ними и торопливо прошептал: — Только попробуйте сейчас что-нибудь учудить, волчатки, я вас на ремни порву, ясно? Чан и Хёнджин изумлённо посмотрели друг на друга и одинаково приоткрыли рты. Одинаково же ничего не сказав, они выслушали какой-то бред по поводу того, что их поздравляют и надеются, в них верят и им желают. У Чана шумело в голове. Его не покидало ощущение, что всё это дурной сон. Очень дурной, потому что вслед за этим ощущением приходило чувство, что произошло что-то жутко неправильное, неестественное и непоправимое.