Подарок на совершеннолетие (18+)

Холодно. Ему очень холодно. И это очень плохо, что ему холодно. Октябрь шпарит дождём, а в той подворотне, куда он успел заскочить и где смог укрыться под невысоким навесом, гуляет ветер, и противные холодные капли долетают до продрогшего носа и мягкой шерсти на боках. Ему повезло сегодня с утра: он смог поесть в приюте для бездомных людей-котов и получить направление на временную работу — уборщиком в большом здании, полном тёплых и красивых офисов. А вот потом не повезло… очень не повезло… Денег у него было впритык — только на сауну, где он ночевал последние два месяца, меняя одну на другую, потому что идти ему было некуда. Когда он, сбежав от Сынмина с вечеринки в доме Чана, обратился и ночью осторожно проник в квартиру отчима, который имел дурную привычку не закрывать на ночь окна, то обнаружил, что ни одной его вещи в бывшей его комнате нет: всё, видимо, было продано или просто выброшено. Он спокойно взял две самые приличные рубашки отчима, который был пьян и спал без задних ног на продавленном диване в зале, а потом достал свою заначку в полу под кроватью, куда, к счастью, загребущие руки проклятого Ёнсока, не достали. Там было мало, всего-то несколько тысяч вон, но это было всё, чем он мог располагать. Попробовать найти деньги отчима ему и в голову не пришло. Тогда. Это потом, когда он выяснил, что прожить в этом городе без денег, без образования и без хорошей одежды для собеседований почти невозможно, он не раз пожалел о своём неуместном благородстве. А тогда — даже не подумал. Он держался. Потому что выбора у него не было. Он без устали ходил по объявлениям в поисках возможности заработать. И слишком часто наталкивался на жадные и похотливые взгляды тех, кто видел для молодого омеги-кота только один способ заработка. Но он с презрением отталкивал потные вонючие руки, которые тянулись к нему, и перебивался обрывочными подработками. Его дневная жизнь была уныла и тосклива. И беспросветна, как небо осеннего Сеула в этом году, когда дожди лились постоянно, как будто и небо тоже о чём-то постоянно тосковало вместе с Минхо. Зато ночами, засыпая на жёстких ковриках сауны, он видел сны. Разные. Началось это ещё тогда, когда он жил у Джисона, почти сразу после течки. И всегда эти были они — три вида снов. Были приятные. О его короткой жизни у Джисона и Сынмина. Они отнеслись к нему настолько по-доброму, что он не мог вспоминать о них иначе, чем с невольными слезами благодарности. Джисон вообще казался просто неземным созданием: милый, дружелюбный, с редкостной способностью к сильнейшей эмпатии человек, принял его со всеми загонами и тараканами. Доверил свою историю, чтобы успокоить одну из истерик Минхо, ни разу не задал ни одного тревожного вопроса, ни разу не упрекнул за глупые, но неостановимые слёзы. Давал погладить свой круглый животик, рядом с которым Минхо ощущал какое-то невероятное спокойствие и умиротворение. Когда родился Минхи, омега ревностно помогал молодому папе с малышом. За те дни, что он успел насладиться общением с этим волшебно прекрасным альфочкой, Минхо просто влюбился в него. Он был готов ночи напролёт качать его, чтобы Джисон мог спать, потому что роды были очень тяжёлыми, да ещё и на дому: молодые родители боялись, что проклятый Шиюн отнимет их сына, поэтому всё делалось тайно. Был найден персонал, который справился с задачей отлично, но Сынмин с Минхо измучились, слушая в соседней комнате крики и стоны бедняжки Джисона. Минхи был здоров и полон сил, он отлично кушал и хорошо спал, но Минхо всё равно был готов постоянно держать его на руках: этот малыш дарил ему и сейчас, как было и тогда, когда он был в животике у папы, ни с чем несравнимое спокойствие. Правда, так было именно рядом с ним… Потому что всё время, пока он жил у Джисона и Сынмина, Минхо периодически, когда задумывался о своей жизни, испытывал невыразимые мучения. В такие моменты он ощущал себя грязным изменником, отвергнутым и справедливо брошенным своим альфой. Однако эти двое окружали его таким теплом, что он невольно начинал сомневаться в том, что он так уж плох. Не могут же такие прекрасные люди так хорошо относиться к предателю и шлюхе. Нет, Сынмин же в курсе того, что произошло, и тем не менее ни разу ни словом не упрекнул его. А мог бы, всё же он брат Чана, волка, который застукал Минхо в постели чужого альфы, голым и в таком положении… А потом, кажется, тот альфа чуть не убил Чана… Чан… Именно с Чаном, с волком, которого он втайне почти с первого дня их знакомства стал считать своим альфой, были связаны самые сладкие сны. Иногда ночь его щадила, и он видел себя рядом со своим счастливо улыбающимся волчонком, как про себя называл его Минхо в минуты, когда не злился на Чана. Омега видел его добрые и чистые глаза, полные ласкового света и мягкой уверенности, что он, Ли Минхо, безродный котёнок, будет ему, такому прекрасному альфе кем-то нужным и важным. Минхо несколько раз чисто физически чувствовал, что Чан забирает его себе одним таким взглядом, не говоря уже о его руках… Когда эти руки касались спины или бёдер Минхо, когда укрывали кота своими объятиями, он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. И когда-то, в начале их знакомства, ненавидел себя за это наслаждение. Как и за то, что рядом с этим волком забывал о своей праведной ненависти к волкам в принципе. Чан всем своим существом доказывал Минхо, что его ненависть бессмысленна, потому что именно среди волков, так им ненавидимых, он встретил его, своего альфу, настоящего и единственного… Минхо видел во сне, как снова и снова ставит метку Чану, как наполняет его столь любимой им сиренью — и альфа благодарно жмурит свои золотисто-карие глаза и целует его… Они ни разу в реальности трезвыми не целовались… Минхо не помнит, как целовал его Чан во время его течки, но, наверно же, целовал, ведь он такой ласковый, этот щеночек… А во сне Чан целовал его, сжав в своих объятиях и уверяя, что он никогда Минхо не отпустит. Минхо фыркал и брыкался, но сам точно знал, что альфа удержит его, не отпустит, никому не отдаст. Поэтому так смело и брыкался. Он слышал во сне смех Чана — глубокий, бархатный. Или весёлый, громкий и задорный. А потом он слышал шёпот Чана, который его зовёт, просит помочь и… простить… Простить… за что? С этого вопроса — за что? — начинались самые тяжёлые и страшные сны Минхо. Он смотрел в зеркало. Его лицо там было разбито, на нём были кровоподтёки. Потом лицо менялось, Минхо с ужасом видел, как из уголка губы у лица в зеркале начинает течь кровь, а он — тот Минхо, из глубины зеркала, — внезапно начинает жутко улыбаться и слизывает кровь. Он зло усмехается, глядя в лицо Минхо по эту сторону. «Чан? Твой альфа — Чан? Ты уверен? — начинал пытку омега в отражении, стирая кровь уже пальцами, пошло облизывая их и кидая на Минхо дико развратный, отвратительно откровенный взгляд. — Разве ты не помнишь, как хотел другого альфу? Молодого, сильного, с крепкими мышцами и большими шоколадными глазами? Как тебя привели к нему, как покорную овечку, — и ты начал с ума сходить, ещё не дойдя даже до его постели, куда он тебя кинул — такого податливого и согласного на всё? Ты же хотел его, да, Минхо-я? Ты почти сам скинул одежду, когда он начал тебя раздевать. О, как он рычал! А потом, Минхо? Ты помнишь? Когда он втолкнулся в твой рот и засунул свои пальцы тебе в задницу — как ты стонал от наслаждения? Помнил ли ты о Чане? Думал ли о своём альфе, когда отсасывал этому, которого ты и не видел до этого ни разу в жизни? А когда он кончил, залив тебя, ты ведь наслаждался его запахом, верно?» — Не помню… Я ничего не помню! — Минхо пытается кричать, но ни одного звука не может издать. — Ложь… Всё ложь… «Разве? — издевается отражение. — А откуда тогда у тебя на лице синяки? И откуда у тебя в голове голос Чана?» И Минхо слышит яростный, полный боли и муки голос любимого волка: — Понравилось развлекаться с Бинни, Минхо-я?.. Понравилось? Понравилось?.. Что? Подставил ему свою сладкую задницу? Лжец! Лжец! Лжец! — Голос бьёт его почище кулака, сминая в кашу его душу. — Лжец! Тварь! «Тварь, Минхо… Низкая и подлая тварь, которая готова лечь под каждого, да?» — Нет… нет… — шепчет окровавленными губами Минхо, пытаясь найти в глубине глаз напротив хоть что-то, чтобы зацепиться и не поверить. — Он меня любит… Он меня хотел! Он так ласкал меня… Я помню! Я его помню! Только его! Он говорил, что не отпустит… Что возьмёт и сделает своим навсегда, слышишь? А ты! Ты… Ты лжёшь! «Только я-то здесь, Минхо-я, я-то здесь… А где он?» Этого вопроса Минхо никогда не выдерживал. Это было последней каплей. И он бил в ненавистное лицо напротив. Зеркало разлеталось вдребезги, с окровавленной руки текло и заливало всё вокруг, Минхо тонул в этой крови, её запах забивал его лёгкие и не давал дышать. И последнее, что он видел, погружаясь в кровавый омут, — своё искажённое злобой и ненавистью лицо. «Меня не так легко уничтожить, Минхо-я… Я — это настоящий ты. Попрощайся с Чаном. Скажи, что отпускаешь его. Он не будет твоим по одной простой причине: ты ему не нужен, ты всего лишь подарок ему на совершеннолетие, как и хотел его дядя. Тебе нет места в его счастливой волчьей жизни, Минхо. Ты удовлетворил его, ты отдался ему, как он и хотел всё время, будь честен: он никогда этого не скрывал. Он получил тебя в лучшую твою пору — смирного, безотказного, жаждущего, послушного. Он насладился тобой и выбросил, отдал брату, чтобы ты не мешал ему. Смирись и уходи. Не мозоль глаза Сынмину. Ты — кукла его брата. Ты напоминаешь ему, что и сам он когда-то получил такой подарок. Только вот у него всё сложилось, а тебе не повезло. Не у всех сказок хороший финал. Отпусти этого волка, Минхо. И уходи!» — Прощай, волк… будь счастлив, — шепчет Минхо и тонет.

***

Ему нельзя заболеть. Ему нужно подниматься и топать обратно, туда, где он оставил свою одежду, когда решил бежать. И надо же было так безрассудно поддаться своей слабости… Всё потому, что он увидел Чана. В том самом здании, где много офисов. Минхо уже домывал свою территорию, когда не вовремя опустил взгляд и увидел его. Ему как-то сразу показалось, что Чан похудел. У него вытянулось лицо. И глаза… Они были беспокойными. Наверно, у него много дел, он ведь, наверно, занят своей работой у дяди, да плюс у него скоро свадьба. Минхо не видел сам, но разговоры о возможной свадьбе альфы клана Мин с омегой клана Хван обсуждали во многих газетах. После проклятого вечера в доме Мин Шиюна, везде появилось много фото. Минхо их сам видел, и с тех пор улыбка Чана — странная, но такая обидная — часто встаёт перед глазами омеги. Как и кадры видео, которое он так удачно увидел тогда. Этот человек, бета, секретарь Ли, не знал, кто такой Минхо, так что смело рассказал ему о молодом господине. Сказал, что тот горяч и на диво хорош в постели. — И не только в постели, — подмигнул ему бета, а у Минхо, вспомнившего слова Чана о том же самом, томительно и гулко забилось сердце. — Могу показать, хочешь? Есть телефон? Минхо назвал номер Сынмина, потому что своего телефона у него не было. — Такое видео лучше смотреть в одиночку, малыш, — покровительственно улыбнулся ему бета. — Поверь, молодой господин — просто мечта. Сможешь насладиться по полной программе… если ты понимаешь, о чём я. Но в одиночку не получилось. Ни насладиться. Ни прийти в себя после объявления о помолвке Чана. Минхо еле пробился сквозь толпу, ринувшуюся поздравлять счастливых альфу и омегу. И фото в газетах добили его. С тех пор он больше на газетные стойки старался не смотреть, боясь снова увидеть Чана и Хван Хёнджина — рядом, вместе. Но так как в сауне периодически крутили новости, где мелькали имена кланов Мин и Хван, да и досужие омеги любили потрепаться о разных богатых и знаменитых женихах, то слухи о торжестве, которое вроде как должно было состояться, до него периодически долетали. Но он старательно избегал прислушиваться. А тут… Он увидел его вживую. Буквально в нескольких метрах под собой. Минхо стоял у стеклянных перил площадки на втором этаже, а Чан подходил к стойке ресепшена. Он был спиной к Минхо, а потом повернулся в профиль, чтобы достать что-то из сумки. Похудел… Чан хмурился и что-то резко отвечал омеге за стойкой. Голос… Этот чудесный голос. Минхо, отпрянувший от ограждения при виде Чана и спрятавшийся за стеклянную перегородку, закрыл глаза и прислушался. Внизу было почти пусто, народ в это время в холле не толпился, так что голос Чана разносился далеко и был неплохо слышен наверху. «Ненавижу, — подумал Минхо с тоской. — Но так люблю…» Голос умолк, а потом что-то торопливо спросил. Минхо понял, что надо уходить, пока его не заметили. Но решил ещё раз украдкой посмотреть на Чана. Он воровато заглянул в просвет между столбиками, ограждающими площадку, кинул взгляд вниз. И тут же в ужасе отпрянул: Чан, подняв голову, смотрел прямо на него. Минхо ужом нырнул в коридор, а потом в раздевалку для персонала, где перевёл дыхание, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, и быстро переоделся. Он уже хотел было уходить, как почувствовал страшную слабость и тошноту. Такое с ним в последнее время периодически случалось. Видимо, давала себя знать полуголодная жизнь и постоянная тревога. И тоска… Страшная тоска… Минхо присел на лавочку, чтобы отдышаться. Он прикрыл глаза и стал часто и коротко дышать с перерывами на глубокие, до низа живота вдохи. И в один из таких глубоких вдохов он почувствовал свежий и невероятно приятный запах: так пахло весной предгрозовое небо — тёмно-серое, но всё же яркое и красивое. Минхо с наслаждением втянул этот запах и на несколько секунд забылся в нём: он дарил омеге такой покой, такое умиротворение, что Минхо тихо застонал от восторга. А потом на него обрушилось понимание. И он услышал шаги. Омега точно знал, чьи это шаги, кто крадётся к нему по коридору, перекрыв таким образом ему главный выход. Минхо в страхе вскочил и понёсся в дальний угол раздевалки, забился между шкафчиками и заметался взглядом: куда можно было бежать? Как скрыться от волка-охотника, который непонятно зачем его здесь ищет. И ищет по запаху. Значит, единственный способ избавиться от этого запаха — это обратиться. Дальше Минхо не думал. Он быстро разделся, сложил одежду в свой шкафчик, запер его и спрятал ключ под дверцу. А затем быстро обратился. Он видел, как Чан медленно идёт между шкафчиками, он слышал, как произносит его имя этот волк, который пришёл, чтобы отомстить ему, омеге, который так его оскорбил и скрылся безнаказанным… ну, наверно. А зачем ещё искал его Чан? Зачем пошёл на его запах. Или для того, чтобы снова получить его тело? Надоело развлекаться с красавчиком-бетой? Не даёт до свадьбы красавец-жених? А тут услышал привлекательный аромат своей бывшей шлюхи? Нет, нет, бежать. Ведь Минхо даже не уверен, что, прижми его Чан покрепче, он сможет ему отказать. Потому что при одной мысли об этом альфе у Минхо предательски кружилась голова и слабели ноги… То есть лапы… Но он всё равно смог быстро шмыгнуть мимо альфы незамеченным и протиснуться в слабо приоткрытую дверь. Ему страшно хотелось есть и пить, но притронуться к объедкам, которыми питались нормальные коты, он, естественно, не мог. Как и пить из лужи. И ему было холодно. Его морозило, и дрожали лапы. Он недалеко ушёл от здания, где сегодня работал, — незачем было. Просто переждать, пока уйдёт Чан. Просто переждать… Холодно… Очень холодно… И дождь… Противный, хлёсткий… Шерсть почти вся мокрая. Сил забраться повыше и нырнуть под крышу у него нет. Так что он так и лежит под навесом, чувствуя, что слабеет с каждой минутой всё больше. Может… и к лучшему… — Котёнок… Мой котёнок… Я нашёл, нашёл тебя…