***
Кармилла неприятно хмурилась от ослепляющего солнца, прикрывая лицо ладонью. Она не знает как, но после, так сказать, «обряда очищения» собственной крови, согласилась на авантюру Сильванны. Ей всё равно есть что сказать Сесилиону. Задница дико болела от подпрыгиваний коня под собой. Обычная дорога с редкими камнями была и будет для неё адом без котла, особенно трусцой верхом на коне. — Я уверен, всё пройдёт гладко, — неожиданно для Кармиллы заговорил Тигрил, выровнявшийся с ней. Сильванна упорно настояла, чтобы у Кармиллы было сопровождение. Она думала, будет пара человек, а не десяток, окружающих её со всех сторон. Кармилла только согласно кивнула, не желая дальше продолжать диалог. Ей хотелось провести всю дорогу в мыслях. И, видимо, Тигрил это понял, виновато опустив взгляд и кивнув, ушёл чуть вперёд. Сесилион не оставил ей ни письма, ни трёклятой розы, которая уже стала символом, что этот день он всё ещё любит её. Ничего. Абсолютно ничего. Она только видела из окна башни его уходящий силуэт. Как удар в сердце без ножа. Предал. Точно так же, как и её отец. Оставил одну на растерзание судьбы. Она была уверена, что он даже не вспомнит о ней. Не вспомнит сладкий персиковый запах её духов, её улыбку или смех, не вспомнит их первую ночь, полную невидимой любви. У этой любви был запах карамели, она точно это помнила. Будто заново вернулась туда, на пять лет назад, вдыхая полной грудью сладковатый аромат. Она никогда не отрицала, что скучала. Скучала по тем временам, но не по нему. Одинокий, слегка покосившийся домик виднелся сквозь слепящие лучи солнца. — Дальше я сама, — командным тоном сказала Кармилла, ускоряя темп коня. — Можете возвращаться обратно. Никто не стал возражать. Холод веял от домика даже отсюда. Давно ни одна живая душа не открывала эти двери. Она слезла с коня, перекидывая повод вперёд, не спуская с глаз окна. Прикрыты занавесками, причём новыми. Это единственное, что она могла подметить. Перевязала повод вокруг дерева, ветви которого удачно скрывали от палящего солнца, и двинулась к дому. Ладони потеют. Только сейчас до неё дошло, что она встретиться уже не с Сесилионом, а с одним из армейцев Бездны. Она не знает, как он изменился. Изменился ли вообще. Кармилла толкнула дверь плечом и встала как вкопанная. Он стоял спиной к ней, облокотившись на деревянный стол кулаками. Она видела его спину. Широкую, мускулистую, обтянутую чёрной рубашкой вместо привычной красной. В горле встал ком, который она не могла проглотить. Хотелось начать злосчастный диалог, но… как начать? Руки ещё больше запотели, а теперь и бёдра, о которые она постоянно вытирала ладони. Непривычно. Больно. Смотреть на него было чертовски больно. — Здравствуй, — наконец он подал голос. Боже, его голос. Он был точно такой же, как и те пять лет назад. Мелодичный, бархатистый, глубокий. Она ощущала, как в пальцах закололо от боли, с которой она сжимала руки. — Я уже думал, ты не явишься. Кармилла сглотнула, вытянув подбородок. Вдох. Выдох. — Ради победы можно и ещё раз взглянуть в лживые глаза, — она не двинулась с места. Только топталась на месте под скрип дощечек под её ногами. — Давай свою информацию, и я пойду. — Как грубо, — она слышала в его голосе ухмылку. Чёртову, мать твою, ухмылку! — За пять лет нашла новую любовь? Вопрос как удар под дых. Кармилла ослабила пальцы, выдыхая накопившееся раздражение. — После предательства не было желания вспоминать тебя, — ложь. Чистая ложь, в которую она сама пыталась поверить. Сердце бешено стучало в груди, закладывая уши. — Что? — он немного повернул голову в сторону. Из-за собранных в хвост волос отлично было видно его линию подбородка и острые скулы. И шрам, красующийся на нижней челюсти, перетекающий к шее. Кармилла затаила дыхание. — Какое предательство? Её глаза распахнулись. Каков подлец! Удивляется, будто ничего и не было! — Твоё. Твоё предательство, — Кармилла пыталась держать голос ровным. И пока это получалось. — Ни письма, ни чёртовой розы на прощание. Ни слова, ни действия в сторону меня. Ты оставил меня! Просто взял и оставил, будто наигрался! Именно тогда она увидела его впервые за пять лет. Он стал выше, шрамы покрывали почти всё, кроме лица, а глаза… глаза светились тем же. Теплотой и искренней любовью к ней. — Но я оставил тебе письмо… — Сесилион сделал шаг к ней, она сделала назад, будто шарахаясь от него. Выглядело всё куда более символично. Он стоял в тени, она напротив — на свету. Её русые, почти каштановые волосы переливались цветом густой карамели. Наверняка, она пахла точно так же, как раньше. Персики. Господи, как он обожал эти персики, пропади они пропадом. — Ничего ты мне не оставлял! — голос надломился, она больше не смела сдерживаться — слёзы сами потекли. Подлетела к нему, начиная бить со всей силы по его груди кулаками: одной, другой, двумя сразу. — Лжец! Подлый мерзавец! — ей было что высказать. Она изливала душу только надгробной плите матери, пыталась держаться на тренировках, чтобы не ударить чуть сильнее, потому что чувства тогда брали вверх над её разумом. — Ты не прислал мне ни весточки! Только ушёл как трус! Крепкие руки слишком резко схватили её запястья, от чего дыхание замерло, а заплаканные глаза устремились наверх. К нему. К его сожалеющим глазам. Она не верила им. Ни единому слову, движению, эмоции. Потому что он не может доказать обратное. Больно. Ей больно признавать, что её предали снова. — Кармилла… — Отпусти меня! — она попыталась выдернуть свои руки из его хватки, но он оказался сильнее. И зачем она тратила столько времени на тренировки, что не может ему противостоять… — Сначала выслушай меня, — он молебно тянул её обратно, совершенно не больно, пытаясь сильнее прижать её к себе. В нос ударил её, сводящий с ума, запах. Ещё немного и он слетит с катушек. — Нет! — Пожалуйста… — он в последний раз притянул её к себе, освобождая руки и обхватывая её поясницу. — Кармилла. Звонкий хлопок и на секунду всё потемнело, потеряло форму, цвет. Щека стала ныть, ухо заложил неприятный писк, длиною в минуту. Весь дом замолчал в момент. Она затаила дыхание, уже не пытаясь выбраться из его рук. Она ударила его. Случайно. На эмоциях. От этого руки затряслись ещё больше. Кармилла поклялась, что никогда больше в своей жизни не ударит союзника. А он единственный был её союзником. Он всегда был на её стороне, даже сейчас. Когда она нарекала его предателем. — Боже… — она сглотнула. — Боже, прости меня… — потянула руки к его лицу, пытаясь развернуть его к себе. — Дай я посмотрю… пожалуйста… Он поддался. Повернул к ней лицо, полное понимания и тоски. Он казался забитым котёнком, которого никогда в жизни не ласкали по-настоящему. С любовью. Кармилла гладила его щёку, а Сесилион поддавался, ластился. Как же он скучал по этим прикосновениям. Таким мягким, чувственным. Её ласка осталась такой же. Такой, которую он обожал больше жизни. — Я действительно отправил тебе письмо, — тихо сказал он, пока её пальцы гладили его волосы. — И розу. Я просил твоего отца о встрече с тобой, чтобы просто извиниться. Он не слушал, не хотел, чтобы ты меня видела. И я не знаю как доказать тебе это. Я… не знаю… В воздухе застыла недосказанность. Признание ли это в любви, горькие извинения или передача чёртовой информации. Они не знали. Казалось, это смешалось всё в одном флаконе. — Сесилион… — Кармилла ощутила, как одна его рука сползла с поясницы и оказалась около её щеки, нежно поглаживающая розоватый румянец. — Ты помнишь, что написал в том письме? Сесилион сглотнул, метнув взгляд на её тонкую шею, губы, глаза. Они казались ему такими тёмными, словно целый океан расстилался в них. — Я писал, что твой отец поставил мне условие: либо я остаюсь в Аберлине и подписываю тебе смертный приговор, либо ухожу из твоей жизни навсегда, оставив тебя в живых, — Сесилион видел в её глазах опустошение и прекрасно понимал, как ей сейчас больно. Собственный отец был готов убить её из-за любви к простому актёру. — А ещё я писал, как сильно тебя люблю и как сильно хочу тебя поцеловать на прощание. К её глазам подступали слёзы. И, Лорд Света, как он их ненавидел. Он винил себя в этих слезах, видел в них себя и все свои ужасные поступки в её сторону. Он недостоин её. Недостоин такой чистой любви. Но её сухие губы коснулись его. Почти впились в него, будто бы она прощала все его грехи. Сесилион не мог не ответить, сильнее прижимаясь к ней, пытаясь вспомнить заново каждую клеточку её тела. Сладкий запах застрял в носу, возвращая его любимую эйфорию. Он обожает эти персики. Готов всё за них отдать. Готов всё отдать за её дрожащие губы с солоноватым привкусом слёз и железа — крови. Все её губы были в маленьких ранках. Сесилион поцеловал все до единой, ощущая мелкую дрожь в её пальцах. Она так давно не чувствовала. Так давно хотела снова ощутить эту дрожь в коленках, тянущие внизу живота бабочки от волнения, будто она заново подарила свой первый поцелуй именно ему. Она заново влюблялась в него, как маленькая девочка, и это спасительное чувство крыльев за спиной давало её сердцу наконец перестать бить в груди сумасшедший ритм. Вот он. Перед ней. Тот самый Сесилион. Её Сесилион.***
Больно. Больнее всех сломанных костей на её службе. Крики. Кармилла слышала собственные крики и звонкий крик другого. Точнее, другой. Роуз. Слёзы. Её собственные, которые предугадывали конечную для неё точку. Но костлявая обошла её стороной. Дала и третий шанс. Она рыдала, умоляя вернуть ей девочку. Её дочку. Кармилла помнит, как Сесилион держал её из-за всех сил, тихо шепча о том, что её просто вымоют и осмотрят. Он не соврал. Теперь Роуз была у неё на руках, тихо сопела ей в грудь, слегка царапая кожу ноготками. Она была такой же бледной, а из-за белых волос казалась с маленьким пушком на голове. У неё были губы Сесилиона. Внутри Кармиллы всё снова перевернулось, как песочные часы. Лёгкое тепло от девочки согревало кожу, а на лице улыбка сама по себе вырисовывалась на припухлых губах. Она приподняла руку, оставляя на детском лбу поцелуй. Ей не хотелось отводить от неё глаз. Она не хотела никому её отдавать. Она и не отдаст. — Ты сидишь с ней беспрерывно, — усталый голос Сесилиона оказался совсем рядом. Она даже не заметила его. Подняла на него голову с удивлённо приподнятыми бровями и улыбнулась. — Как не сидеть с ней? — она снова опустила взгляд на Роуз, удивляясь её крепкому сну. Кармилла периферийным зрением наблюдала за Сесилионом. Как он неуверенно топтался около кровати, смотрел беспрерывно на неё и, наконец, сел, переместившись ближе к ней. Он словно ревнивый кот улёгся рядом с ней, укладывая голову на её плечо, так же по-хозяйски обнимая её талию рукой. — Не ревнуй, это и твоя дочь тоже, — она переместила свой взгляд на него. Грозного, хмурого. Но в то же время неуверенного. Не имея больше терпения, она поцеловала его в макушку. — Я не ревную, просто… — он немного вытянул свободную руку, пальцем поглаживая маленькую ладошку на правой грудине Кармиллы. — Она такая маленькая… Я, конечно, видел детей, но… не таких. Кармилла тихо прыснула со смеху, вытянув руки с малышкой навстречу ему. — Нет-нет, я не возьму, — Сесилион чуть отодвинулся. — Я боюсь её сломать. Она не отдаст Роуз никому, кроме него. И прямо сейчас она видела его страх. Страх от вида маленького, здорового младенца. Кармилла улыбнулась, смотря прямо на него. — Не попробуешь, не узнаешь. — Ты готова отдать мне ребёнка, даже если я её убью? — Я готова отдать тебе Роуз, потому что знаю, что ты этого не сделаешь, — она протянула руки с кульком простыни и Роуз. Сесилион послушался. Аккуратно взял ребёнка на руки, разглядывая спящее лицо, а после провёл по пухлой щёчке пальцем. Она была тёплой, пахла теплом. Она пахла персиками. Стук в дверь. Мускулы спины напряглись, боясь сжать девочку в руках. Это была Грейнис с подносом в руках. Она низко поклонилась, поставила поднос на тумбу Кармиллы и уже собиралась удаляться, как Кармилла заговорила: — Спасибо, Грейнис, — служанка замерла. Медленно повернулась лицом к Кармилле и, пытаясь подавить улыбку, ещё раз поклонилась. — Доброй ночи. — Д-доброй ночи, — тихий голос Грейнис скрылся за дверью. Сесилион смотрел то на поднос, то на Кармиллу, всё ещё поглаживая щёку Роуз. — Что? — наконец не выдержала Кармилла, выгибая бровь и отпивая из чашки горячий напиток. По аромату мяты и земляники — чай. — Я хочу есть. Тебя что-то смущает? Сесилион сглотнул, опустив взгляд на дочку. — Нет, не совсем, — он снова поднял взгляд на Кармиллу, с упрёком разглядывающую растерянное лицо Сесилиона. — Ты почти не ела ничего во время беременности, а сейчас сама… Кармилла расслабила лицо, отворачиваясь от него к подносу, видимо, завершая тем самым диалог. Под звон столовых приборов, он отчётливо слышал дыхание дочери, как она спросонья искала ручкой грудь матери, а вместо неё только пустое полотно. Она раскрыла глаза, смотря на Сесилиона. У неё были её глаза. Туманные ирисы. Самый красивый и редкий цвет глаз. Маленькая ручка потянулась к нему. Не сдержавшись, он приподнял её ближе к своему лицу. Роуз приложила ладошку к его носу и сжала. — Ауч, — шёпотом, чтобы Кармилла не заметила, показал своё недовольство Сесилион, жмурясь, будто ему больно. Роуз будто не заметила, потянула к нему и вторую руку, укладывая их уже по обеим сторонам лица. Она слегка царапала кожу ногтями, с нескрываемым интересом разглядывая лицо отца. Она резко чихнула, словно котёнок, привлекая внимание Кармиллы. — Будь здорова, принцесса, — как ни в чём не бывало сказала Кармилла, даже не повернув головы. — Надеюсь, твой папа хотя бы поцеловал тебя, а не смотрит как истукан. — Она полная копия тебя, — Сесилион всё ещё смотрел на пухлощёкое лицо, переферией зрения замечая повёрнутую голову Кармиллы. — Нет, — она сделала ещё один глоток чая. — У неё твои губы. Сам посмотри. Сесилион усмехнулся. — Я не могу посмотреть на себя со стороны. — Зато я могу, — он слышал шорох постели, а после увидел и чёрный халат, приятно поблёскивающий в лунном свете. — И я с уверенностью говорю, что у неё твои губы. Сесилион улыбнулся, не отводя взгляда от дочери. И словно что-то в голове щёлкнуло, а после толкнуло сказать злосчастную фразу: — С днём рождения, Кармилла. Роуз родилась на следующий день после дня рождения Кармиллы.