Вы находитесь здесь

Почти вся суббота Чжэнси прошла в состоянии перманентной паники, причиной которой был, конечно, его друг Цзянь И. С того самого момента, как этот балбес появился на пороге его дома, все пошло наперекосяк. Даже немного раньше: вместо того, чтобы по обыкновению отправиться к бабушке, сестренка в этот день осталась дома, и Чжань уже тогда понял, что ни о каких видеоиграх не может быть и речи. Только не с этой девчонкой. Чжэнси знал наперед, чем все закончится: Цзы Цянь непременно захочет победить старшего брата, попытавшись отнять у Цзяня второй геймпад, и в первый раз ей это скорее всего удастся. Цзянь ведь достаточно вежливый, чтобы подыграть амбициям младшей сестренки друга. Но эта вежливость — и это Чжэнси тоже было хорошо известно — продлится только до тех пор, пока Цзяню не надоест пялиться в экран и выкрикивать подсказки игрокам. Вот тогда-то самонадеянный белобрысый придурок, уверенный в собственном обаянии, и попытается применить на Цзы эти свои приемчики обольщения, на которые с такой радостью ведутся одноклассницы. Только вот его сестренка — не одноклассница, и все приемчики Цзяня она как пить дать пропустит мимо ушей. Отобрать геймпад у Цзы Цянь не так-то просто, Чжань пробовал. Так что первоочередная задача Чжэнси ясна, как белый день: ни в коем случае нельзя позволить Цзяню проговориться об их планах. Быть может, тогда Цзы просто уйдет к себе и засядет над какой-нибудь книгой. Что делать дальше с Мистером Обольщение, Чжань уж как-нибудь на ходу придумает. Но Цзянь И ломает идеальный план Чжэнси на корню: едва успев сменить уличную обувь на домашние тапочки, этот балбес громогласно объявляет сестренке, что они с ее старшим братцем собрались провести день по-мужски, за видеоиграми, и Чжэнси снисходительно смотрит на друга, забывая даже о том, что собирался волноваться из-за его визита. Наивное дитя. Доверчивое, презабавнейшее, полагающее в своем умилительном заблуждении, будто девчонка, да еще и на несколько лет младше, не сможет нагнуть его в видеоиграх и выдрать так, что мало не покажется. Нет уж, Чжэнси усвоил давно и прочно: его сестренка, невинно сверкающая голубыми глазками из-под пушистой челки, только кажется беззащитной, пока теребит свои трогательные хвостики. На самом деле под личиной милой девчушки скрывается монстр гейминга, и соперничать с ней себе дороже. Но Цзяню пока только предстоит в этом убедиться. И он убеждается сполна: за три часа непрерывного получения виртуальных тумаков от довольно улыбающейся Цзы самоуверенность Цзяня как-то медленно сходит на нет, уступая место сначала раздражению, а потом усталости. Чжань чувствует себя примерно так же: изматывающие сны с рубашкой и теплым животом этого кретина никуда не делись, и едва продрав глаза этим утром, Чжэнси первым делом порывается написать Цзяню две вещи: «Достал ты со своей рубашкой» и «Не хочу я, чтобы ты приходил». Телефон обнаруживается на прикроватной тумбе, и Чжань уже даже открывает нужный чат, но потом, конечно, передумывает. Как бы плохо он ни спал сегодняшней ночью, Цзянь, должно быть, спал еще хуже: он так радовался вчерашнему приглашению, что наверняка ворочался в постели до самого утра, не в силах сдержать восторг от предвкушения. В конце концов, они уже почти полгода не проводили выходные вот так, не за домашними делами или уроками. В те прошлые разы, что Цзянь бывал у него дома, они сидели с домашкой, низко склонившись над столиком в гостиной. Сегодня на этом столике стояла матовая прямоугольная плойка, и что еще может быть нужно для счастья шестнадцатилетнему пацану? Что, скажите ради бога, может быть лучше, чем погамать с другом в новенькую игру, которую всего неделю назад релизнули — и что может быть хуже, чем вместо этого получить сообщение «Все отменяется»? Чжань Чжэнси не такая сволочь. Он, быть может, и начинает потихоньку ехать кукухой, но так сильно расстраивать друга ему не хочется. Поэтому он убеждает себя, что к середине дня эта сонливость пройдет, а визит Цзяня к нему домой его ничуть не испугает. И не сделает хуже, чем уже есть. А если повезет, может статься и такое: увидев Цзяня в своей квартире, он перестанет думать о нем по ночам. Ну может же? Попробовать не помешает. Главное — не впускать его в свою спальню, чтобы не дать больному мозгу новой пищи для размышлений, и все будет в порядке. Уболтав себя этими невнятными аргументами, Чжань со вздохом поднялся с постели, надеясь, что усталость чудесным образом пройдет. Но после пятой хардкорной катки, спонсором которой стала миловидная девчушка с дьявольски-невинным взглядом, усталость навалилась с новой силой, и Чжэнси почувствовал себя так, будто по нему каток проехал. Поэтому — и только поэтому — он молча схватил повесившего нос Цзяня за запястье и указал бровями в сторону коридора. «Надо сваливать, пока она занята», — невыразительно произнес Чжэнси, чуть придвинувшись к другу. Тот отреагировал мгновенно: отложил геймпад на диван и, вскинувшись, уставился вмиг заблестевшими глазами на губы, произнесшие заветные слова. За шиворот будто стакан мурашек опрокинули. Не дав себе времени опомниться и передумать, обрекая тем самым их всех еще на несколько часов пыток победами Цзы, Чжэнси решительно поднялся с дивана и потащил друга за собой. Сестренка опомнилась только тогда, когда Чжань осторожно приоткрыл дверь своей комнаты и впустил туда Цзяня. Из гостиной послышался дробный топот мелких ног, и Повелительница геймпада подскочила к двери спальни брата как раз в тот момент, когда он сам тактически отступал в укрытие. — Неееет, брааатик, — тонко затянула Цзы Цянь, — только не сейчааааас! Если вы не доиграете со мной, я проиграю, и весь рейтинг за сегодняшний день… — Сыграем в другой раз, сестренка, — неловко упираясь ладонью в лоб Цзы, ответил Чжэнси, — мне нужно делать домашку! Мысленно извинившись перед богами гейминга за потраченный раунд, Чжань легонько оттолкнул сестренку и быстро запер дверь, обессиленно прислонившись к ней спиной. Цзянь, стоящий рядом, сделал то же самое, и синхронные вздохи облегчения почти перекрыли звук барабанящих в дверь кулачков. Блаженная безопасность. Они стояли у двери, закрыв глаза, до тех пор, пока Цзы не пискнула обиженно в последний раз и не ушла назад в гостиную. Хорошо, прокричала она прямо в створку, тогда я распакую посылку! Без тебя! Вот и славно, подумал Чжань, вот и хорошо. Плойка хотя бы останется цела. Собрался было вздохнуть расслабленно, но его тут же шарахнуло осознанием: он в своей комнате. И он здесь не один. Здесь Цзянь, настоящий, и Чжаня в тот же миг окатило ужасом от ощущения, будто две реальности слились в одну, рискуя разорвать пополам обе. И настоящий Цзянь, конечно, должен сразу же понять, что в этой комнате, в этой спальне, в этой самой постели о нем думают, его видят во снах, его дрожащий шепот слышат каждую ночь. Твою мать. Твою мать. Чжэнси с колотящимся сердцем скашивает взгляд в сторону Цзяня, и это самое сердце вдруг подпрыгивает из груди прямо в горло: светлые глаза окидывают комнату таким взглядом, будто смотрят на всенародную святыню. И будь Чжань проклят, если в этой бестолковой белобрысой голове не бьется сейчас неоновой вывеской та же фраза, что жжет изнутри череп ему самому. Цзянь здесь впервые. Цзянь в его спальне. Цзянь смотрит на кровать, в которой Чжэнси спит каждую ночь. И не только спит. И не только в кровати: глаза друга скользят по рабочему столу, полке с книгами и комиксами, по прикроватной тумбе. Это его территория, личная, сокровенная, и он, конечно, ни за что не впустил бы Цзяня сюда, если бы сестренка не вымотала их обоих так сильно. Но вот они оба здесь, и Чжаня едва не трясет от страха перед тем, что Цзянь каким-то образом может все понять. У него появляется режущее ощущение, будто он стоит перед другом совершенно голым, с распахнутой душой, и ему страшно — страшно как никогда до этого. Чжань уже думает, что хуже быть не может, но потом он смотрит на Цзяня, и все становится хуже, чем он мог себе даже представить. Цзянь, широко распахнув глаза, разглядывает пачку салфеток на столе у компьютера и медленно заливается нежно-малиновой краской. Чжань, покрываясь холодным потом, обреченно думает: приехали. Это конец.

***

Но конец наступает чуть позже, и Чжэнси отчаянно сожалеет о том, что выбрал для описания положения именно эту фразу. И дело даже не в том, что Цзянь принимается исследовать каждый сантиметр комнаты так, будто ищет улики для криминалистической экспертизы, заставляя Чжэнси чувствовать себя абсолютно беззащитным. Хотя и в этом тоже. Но то, что случается позже, превосходит самые страшные его страхи. Чжань молча усаживается за стол и сердито дергает мышкой, выводя компьютер из спящего режима. Давай, думает он, глядя на едва шевелящуюся винду, работай уже. Разбавь эту напряженную тишину хотя бы небольшим гудением процессора, перебей оглушающий шум такого же процессора внутри моей собственной головы. Иначе в этом гулком молчании можно будет развешивать бумажные фонарики прямо за тугие петли воздуха. Цзянь за его спиной отмирает, шумно выдыхает еще одну такую петлю молчания, а потом раздирает тишину звонким возгласом: — Вау, Чжэнси! У тебя так много маньхуа! Понеслась, мрачно, но с облегчением думает Чжань. Он воровато оборачивается, и увидев, что Цзянь уже топчется у книжных полок, быстрым движением заталкивает салфетки в ящик стола. Черт знает что, честное слово. Он к ним и не прикасался с того самого дня в коридоре, но один только вид призывно торчащего из коробки бумажного платка окатывает Чжэнси таким стыдом, будто он решил воспользоваться им прямо перед Цзянем, и не то чтобы у него был насморк. — Не двигай мои вещи, — бурчит он сквозь зубы, когда слышит осторожный шорох, доносящийся из-за тощей спины друга. — О! А это у нас что? — будто не расслышав ворчания Чжаня, с энтузиазмом вопрошает это несчастье. — Да это же фотоальбомчик! Чжэнси рывком вскидывает голову как раз в тот момент, когда в длинных пальцах Цзяня оказывается фотоальбом. Жар накатывает с новой силой, и его тут же подбрасывает на стуле, а уже через мгновение он не на жизнь, а на смерть вцепляется в альбом, не позволяя Цзяню заглянуть дальше первой страницы. Мало того, что на половине фотографий в этом чертовом альбоме они с Цзянем держатся за руки, что уже само по себе… странно, так там еще и те самые кадры с горшком и голым… им. Последнее, чего ему хотелось бы, это чтобы Цзянь увидел его без трусов. Пусть даже на фото. Пусть даже в детстве, конечно, только в детстве: взрослый Чжэнси никогда не фотографировал себя без одежды. А ведь еще где-то между страницами заложена та дурацкая фотка с листиком и цветочком. Святые небеса, думает Чжэнси, содрогаясь, как же по-гейски это звучит. А ведь геев здесь нет. Он отчаянно пытается выдрать альбом из неожиданно цепких рук друга, но ничего не выходит: в порозовевшем Цзяне будто включается какой-то режим берсерка, и он сражается с остервенением, шумно пыхтя: — Дай… мне… взглянуть! — Категорически нет! — Чжэнси наконец вырывает злосчастный альбом из пальцев Цзяня, заводит одну руку назад за голову и даже встает на носочки, чтобы эта долговязая бестолочь не сунулась за ним. Но долговязая бестолочь не суется за альбомом: опасно блеснув глазами, Цзянь сгребает футболку на животе Чжэнси в кулак и рывком подтягивает его к себе. Из ног будто разом вынимают все кости до единой, и проклятый фотоальбом вдруг начинает сползать из ослабевших рук. Чжань, шумно сглотнув, пытается перехватить скользкую книжку поудобнее. Корешок альбома негромко хлопает, и единственный снимок, не закрепленный в держателе внутри страницы, плавно соскальзывает прямо в руки Цзяню. — Нет, — хрипит Чжэнси, хватая обрадованного друга за футболку, — не смотри на это! — Да я всего одним глазком! — отвечает Цзянь сдавленным голосом, выворачиваясь из-под руки Чжаня. Край футболки тут же приподнимается, и Чжэнси упирается взглядом в гибкий обнаженный бок друга, мигом позабыв о фотографии, пока тот вытягивает ее прямо перед собой. Спустя секунду снимок с этой садовой клумбой летит на пол, а Чжэнси, заливаясь краской, с отчаянием смотрит на Цзяня, закрывшего лицо ладонями, и думает: нет уж, спасибо, это выше моих сил. Взъерошенный Цзянь с этим своим гладким белым боком и розовыми щеками в моей спальне. Тише, Чжэнси. — Жесть, — комментирует Цзянь, потирая пальцами раскрасневшиеся щеки. Режим берсерка медленно сходит на нет, и он беспокойно приглаживает руками растрепанные волосы, старательно не глядя на Чжэнси. Чжэнси несказанно благодарен ему хотя бы за это. — Пойду принесу попить, — хрипло говорит Чжэнси, предусмотрительно заталкивая альбом подальше. Блеск, думает он, щелкая дверным замком. Два запыхавшихся парня, хватающих друг друга за одежду в спальне — и ноль геев в ней. Супер. Вот этого ему только не хватало. Он осторожно проводит ладонью над носиком чайника. Еще парит. Значит, сестренка уже успела сделать чай, пока они с Цзянем развлекались. Чжэнси на мгновение прижимается лбом к дверце кухонного шкафчика, думая: или он раздобудет снотворное, или пустит по вене чистый кофеин, чтобы не засыпать больше никогда, а потом уснуть навеки. Какие сны будут разрывать его голову после того, что случилось в его спальне пять минут назад, он даже представить боится. Цзянь просто взял его за футболку, скомкал ее и придвинул к себе. Так легко, будто Чжань ничего не весил. И дело, конечно, в том, что он был просто растерян и не готов к такому напору, но… может ли быть такое, что Цзянь немного сильнее, чем кажется? Может ли оказаться, что его беззаботный друг умеет сжимать кулак крепче, чем он сам?.. Бах. Чжэнси со стуком ставит чашку, полную горячей воды, назад на стол. Это конец. Это конец, обреченно повторяет он, чувствуя от этих мыслей мягкое шевеление в животе. Это конец. Он решительно потирает пресс, разгоняя непрошенный жар за ним, глубоко вдыхает, потом медленно выдыхает и берется за кружки с кипятком. Ну все. Нельзя думать об этом сейчас. Желательно, конечно, вообще никогда об этом не думать, но Чжань уже неплохо знает себя и свое это новое дурацкое состояние. Ночь наступит, от нее никуда не деться. И вот тогда-то все и начнется. А пока можно хотя бы попытаться не делать все еще хуже, чем есть. Цзянь в его спальне (спокойно) уже должен был стать нормальным, без этого своего лихорадочного румянца. Он решительно нахмуривается, входя в комнату. Горячая керамика ощутимо греет костяшки пальцев, и Чжэнси говорит с порога — и чтобы отвлечься, и чтобы избавиться от посуды, полной кипятка: — Вот, держи. Только осторожно, горячее. Он мягко прикрывает дверь ногой, балансируя чашками, и натыкается на растерянный взгляд Цзяня. Ну что такое, мысленно стонет он, ну почему ты до сих пор весь красный? — Ты чего мечешься? — с подозрением спрашивает Чжань, глядя, как друг пытается сунуть руки в карманы штанов, потом прячет сжатые кулаки в подмышки, а потом достает их оттуда и судорожно потирает пальцами лоб. — А? Я? Я не мечусь! И ни капли не паникую! У тебя такой красивый вид из окна, Чжэнси! А луна тебе сильно светит в глаза, когда ты лежишь в постели? У тебя же еще сторона, наверное, солнечная! То есть лунная! Лунная! — Прекращай тараторить и забери уже у меня эту кружку, — хмуро говорит Чжэнси, протягивая одну руку к дергающемуся Цзяню. Цзянь протягивает руку в ответ, и тут случается страшное. Пострашнее даже, чем Цзянь, сгребающий в кулак футболку Чжэнси. Это недоразумение, все еще дергаясь, хватается ладонью за горячий бок чашки, и Чжэнси отпускает ее ручку в ту же секунду, в которую Цзянь рефлекторно отдергивается от нее, чтобы не обжечься. Полная кипятка посудина выворачивается прямо на пах Чжэнси, окатывая ни в чем не повинную территорию адски горячим. Адски горячим окатывает и все остальные территории, когда Цзянь, с громким стуком упав на колени прямо перед Чжэнси, рывком стаскивает с него штаны вместе с бельем. Чжэнси успевает подумать только об одном, и Цзянь, будто услышав его мысли, констатирует умирающим голосом: — Это конец. И Чжэнси с ним чертовски согласен. Ничем другим это быть и не может. Вы находитесь здесь, в собственной спальне. Ваш лучший друг стоит перед вами на коленях, заливаясь краской. На вас нет белья. Чтобы пережить это, найдите что-нибудь покрепче снотворного. И даже это еще не гарантирует успех. И как будто у Чжэнси еще недостаточно поводов отчаянно возжелать собственной кончины до наступления ночи, механизм дверного замка звонко щелкает, и из коридора раздается веселое: — Братик!..

***

— Почему ты меня не впускаешь? Где братик? — Он п-прилег. П-поспать. Ему вдруг стало нех…, кхм, нех-хорошо. Да уж, черт возьми, братик и правда прилег. Чжэнси упирается голым задом в покрывало на собственной постели, отчаянно вжимаясь в стенку, чтобы сестренка не увидела его. Стоящий в дверном проеме Цзянь мнется и мечется, заслоняя собой вход в комнату то так, то эдак, не позволяя Цзы заглянуть дальше порога. — Но я только что видела, как он вошел сюда. — Голос Цзы Цянь наполняется подозрительным недоверием. — С двумя чашками. Чжань бросает короткий взгляд на пол, залитый кипятком. Обе кружки неприкаянно валяются рядом с кроватью. — Н-ну да, — заикаясь, частит Цзянь, все так же приплясывая около двери. — У него вдруг… поднялась температура, понимаешь? Господи, с отчаянием думает Чжэнси, подтягивая сползающие с бедер горячие спортивки, пусть это будет не последним разом, в который у меня что-то поднялось. Бывает у людей посттравматическая импотенция? Постожоговая. Пост… какая-нибудь. Если бывает, то пусть не у него. Не то чтобы он в любую свободную минуту лазает к себе в трусы, но пусть в него первым бросит камень тот, кто без греха. — Я должна его увидеть, — донесся до него тонкий, но уверенный голос сестренки. О нет. О нет, о нет, одними губами говорит Чжань, лихорадочно обшаривая карманы штанов. — О нет, — подпрыгивает у двери Цзянь, — о нет, он сейчас не может, сейчас не лучшее… Из гостиной раздается оглушительный звонок домашнего телефона, и Цзы, бросив короткое «Ну кто там еще», убегает. Цзянь тут же захлопывает дверь с облегченным выдохом, а Чжэнси, сбрасывая вызов, судорожно натягивает на обожженное место одеяло. Он прислоняется макушкой к стене и закрывает глаза с твердым намерением больше никогда в жизни не встречаться взглядом с Цзянем. Короткий сдавленный всхлип, раздавшийся совсем рядом с ним, только усиливает это его намерение.

***

День выдался абсолютно дурацким: Чжэнси даже не смог припомнить, когда еще его так перетряхивало. Поводов для этого хватало с головой: сначала ему пришлось просить Цзяня покопаться в ящике с его бельем и принять из рук друга чистые трусы (снотворное, старательно напоминал себе Чжань, снотворное). Потом — натягивать сухую одежду на порозовевшее от стыда и ожога тело, боясь поднять глаза и увидеть, что за ним наблюдают. А в довершение всей этой прелести ему посчастливилось еще и огрести по лбу затылком Цзяня: Цзы стояла у двери в его комнату, как воинственный страж, и распахнула ее сразу же, как только Цзянь щелкнул замком. Чжэнси сбежал от нее уже второй раз за день, пообещав объяснить все позже и от всей души желая, чтобы делать этого ему не пришлось. Много позже он неоднократно думал, ворочаясь долгими ночами с боку на бок: знай я тогда, чем обернется это простое желание, я бы ни за что не проговаривал его даже мысленно, а вместо этого остановился бы и объяснил сестренке все, в чем ей хотелось бы разобраться. Но это было позже. Тогда Чжань с облегчением сбежал из дома и растерял почти все мысли — и лишние, и еще более лишние — в очереди за раменом. Вот уж воистину спасение от всех бед, думал он, равнодушно уставившись перед собой в ожидании заказа. Помаринуешься вот так полчаса в аппетитном запахе, доносящемся из небольшой кафешки, и все твои переживания смываются из головы потоками слюны. И не хочется ничего, кроме как дорваться наконец до горячей пиалы с ароматной лапшой. Чжэнси осторожно скосил глаза в сторону сидящего рядом Цзяня. Ну вот. Лапша перевешивает. И даже весь кошмар, случившийся пару часов назад, будто бы отступает под натиском голода. Лечь спать голодным, что ли… Цзянь, кажется, вообще ни о чем не беспокоился: жевал себе лапшу, увлеченно потягивал колу из бумажного стакана, разглядывал прохожих и улыбался своим мыслям. Чжэнси даже завидовал ему немного, но спрашивать, что именно заставляет друга таскаться по городу с таким довольным лицом, не решился. Его собственное лицо довольным нельзя было назвать даже с натяжкой, несмотря на приличную порцию вкуснейшего рамена: сестренка принялась сыпать такими сообщениями, от которых в животе неприятно сжималось. Началось с банального «Братик, что с тобой случилось??» Это сообщение он просто смахнул с экрана и сунул телефон в карман. А когда достал его снова, уведомления пришлось прокрутить сверху вниз несколько раз, потому что сообщений было не меньше двух десятков, и в половине из них Цзы ругала Цзяня. Чжань сжал переносицу двумя пальцами. Не надо было вообще соглашаться играть с ней. Теперь она явно злится из-за потерянного прогресса в игре. Последнее сообщение куснуло тревогой. «Братик, это плохо закончится». Чжэнси нахмурился. Быстро набрал: «Цзы, что ты себе выдумала? Мы с тобой доиграем тот раунд завтра, обещаю. Нам с Цзянем просто очень нужно было позаниматься». Отправил. Подумал и добавил: «Цзянь не виноват в том, что ты расстроилась. Это я настоял, чтобы мы ушли». Вот так. По большому счету он даже не соврал сестренке: позаниматься им с Цзянем и правда не мешало бы, потому что из-за того заваленного теста по математике учитель на них обозлился и стал доставать на уроках с каким-то остервенением. Чжань нахмурился сильнее и подумал: математику мы подтянем. Есть еще завтрашний день, да и конец учебного года не так скоро. В комнату-то они с Цзянем сбежали не из-за уроков, но Цзы об этом знать не обязательно. Как и о том, что в ней, этой самой комнате, случилось. Сердце ухнуло в низ живота, а оттуда скакнуло прямо в горло. Чжэнси медленно выдохнул, сжал в руке телефон. Вечером, сказал он себе, стараясь не замечать наползающий с шеи жар. Время думать о случившемся — вечер. Не сейчас. Сейчас можно хотя бы попытаться просто погулять. Без всяких лишних мыслей и неоднозначных ситуаций. И Чжэнси, тряхнув головой, решил все-таки попытаться. Но попытаться — еще не значит преуспеть.

***

Домой они возвращались вечером, когда темное небо стало мягко наползать на город. Вода с них уже не бежала ручьями, но одежда все еще была сырой, и обувь тоже. Телефон Чжэнси решил на всякий случай не включать: пока было неясно, пережил ли мобильный сначала падение с высоты, а потом и незапланированное купание, но надежда на это оставалась. Трещина на экране появилась еще до этого самого купания, это он помнил точно: свалившись с моста на крутой берег вслед за Цзянем, Чжань приземлился поперек тощего тела друга и тут же потянулся к лежащему рядом смартфону. И вот что интересно: когда они прыгали с моста, это он обнимал Цзяня. Бестолочь, прошипел он тогда и обхватил теплый гладкий живот руками, а потом его резко рвануло вниз. Сердце, казалось, осталось вверху, на мосту. Но он крепко держался за Цзяня, прижимая безмозглого раздетого героя к себе, даже когда берег ощутимо приласкал зад земляным боком. Футболку еще снял, кретин. Затем, наверное, чтоб уж наверняка содрать себе бока до ребер. А потом они кувыркнулись, и теперь уже хохочущий Цзянь крепко держал Чжаня одной рукой, одновременно пытаясь нашарить другой хоть какой-то выступ на гладкой земле. Чжэнси снова подумал некстати: он сильнее, чем кажется, и эта мысль заставила его дернуться вперед в попытке выбраться из крепкого полу-объятия. Цзянь под ним крякнул, дернул ногой, и они оба съехали с земляной насыпи прямиком в холодную воду. Смартфон Чжэнси нырнул вместе с ними. — Теперь у тебя телефон Шредингера, — отфыркиваясь, сказал Цзянь. Он пытался отжать штанину прямо на себе. С его мягких волос бежало на спину, и он вытер голову футболкой, пожав плечами: какая разница, сухой верх или нет, когда зад уже промок. — Как тот кот в коробке. Может, жив, а может, нет. Пока ты не попытаешься его включить, ты не узнаешь, так что технически его можно считать и живым, и мертвым одновременно. Прикольно, правда? Ага, подумал Чжэнси, философствуем. Самое время. Когда действительно надо было подумать, этот герой решительно стащил с себя футболку и взобрался на бортик моста, чтобы бесстрашно сигануть вниз. Но нет, о нет, тогда раздумывать, конечно, времени не было: телефон Чжэнси был в смертельной опасности, лежал в метре от воды, и его нужно было срочно спасать. А теперь они оба тащатся к нему домой, и за ними остаются две дорожки из мокрых следов, и мама, скорее всего, уже несколько раз звонила Чжаню, потому что сегодня должен был вернуться отец, а это значило, что вечером вся семья соберется за ужином вместе. Прикольно, правда? И еще сестренка. Интересно, она все еще будет дуться, когда они вернутся?.. — Братик!.. Цзы налетела на него уже в пороге, прижалась, отпрянула, тронула руками мокрую одежду и снова попыталась обхватить его. — Ты вернулся! — Ну да, — ответил Чжань, вяло поглаживая ее по голове, — а куда я мог бы подеваться? — Ты не отвечал на мои сообщения, — всхлипнула Цзы Цянь и обхватила его еще крепче. — Прости-и-и-и… Я виновата... — Не выдумывай лишнего, — ответил Чжэнси, нахмурившись, — ни в чем ты не виновата. — Нет, виновата… Я так разозлилась, и заволновалась, и не удержалась…— Цзы потерла нос рукой, подняла на него полные слез глаза и спросила: — А почему ты весь м-мокрый и х-холодный? — Так получилось, — лаконично ответил Чжэнси. Цзянь нерешительно переминался с ноги на ногу у двери. — Что вы вцепились друг в друга, как будто видитесь в последний раз? — Мама в перчатках по локоть выглянула из кухни, пробежала взглядом по мокрой одежде и сочувственно усмехнулась. — Что случилось? — Неожиданное происшествие, — поежившись, ответил Чжэнси. — Ну надо же, целый день необъяснимых и неожиданных происшествий, — туманно сказала мама, выдвинувшись из кухни чуть сильнее. — Папа сказал, что командировка затянется еще на пару недель, так что ужин на столе. Цзы, детка, дай старшему брату помыться и переодеться. Чжань обернулся на стоящего в углу Цзяня. Помялся. Предложить ему сухую одежду? Не тащиться же этому балбесу через весь город в мокрой. Мама подалась вперед и проследила его взгляд. — Цзянь И! Как же быстро вы растете! Еще вчера вы, ребята, были курносыми милашками, а сегодня уже взрослые юноши! Ах, ты стал просто красавчиком, — она стащила с руки перчатку и ласково потрепала Цзяня по щеке. — Здравствуйте, тетя, — лучезарно улыбнулся Цзянь. Скулы у него налились мягким румянцем, и Чжэнси вдруг почему-то тоже вспыхнул. — Я только заберу свою сумку и пойду. Доброй ночи! — Да, — торопливо перебил его Чжэнси, пока никто не успел ничего добавить, — но тебе лучше не таскаться по городу в мокрой одежде. Ты можешь заболеть. — Да и к тому же уже поздно, — подхватила мама, хлопнув в ладоши. Быстро кивнула, добавила, указав пальцем в перчатке на замершего в пороге Цзяня: — Переночуешь сегодня у нас? Если нужно, я сообщу твоей маме о том, что ты останешься. Пойду накрою стол и на тебя тоже. И, взмахнув одной перчаткой, она быстро скрылась в кухне так, будто здесь даже нечего было обсуждать. —Вообще-то я не… — начал Чжэнси, но договорить не смог: во рту вдруг резко пересохло, когда Цзянь встретился с ним распахнутыми глазами и сказал дрогнувшим голосом: — Я… могу… остаться?... Ну вот и все, подумал Чжэнси. Две реальности сошлись в одну. Кажется, взорвутся обе. Стараясь не думать о том, как он переживет привычный дрожащий шепот, настигающий его в полусне, Чжань медленно кивнул. Цзянь, вспыхнув скулами еще сильнее, наклонился, чтобы расшнуровать обувь, а Чжэнси поднял трясущуюся руку и осторожно потер кончиками пальцев заледеневший живот. Кажется, сегодня его не спасет даже снотворное.

***

Ты-то чего трясешься, подумал Чжэнси, глядя на то, как Цзянь осторожно потирает плечо дрожащими пальцами. Ужин был уничтожен еще до душа, да и душ уже был позади, и тело разморило теплом и сытостью. Чжань так и не понял, что случилось в комнате между этой белобрысой бестолочью и сестренкой, пока сам он блаженно отмокал в теплой воде, но когда он вернулся, Цзы вылетела из комнаты так, будто за ней гнался сам дьявол. Он схватил Цзяня за футболку, но тут же отпустил: свежее воспоминание резануло его поперек живота, и Чжань, торопливо стрельнув глазами в сохнущие у окна трусы друга, поспешил улечься в постель на живот. Господи. Как так вышло? Цзянь, виновник самых жестоких сновидений за последние несколько лет в жизни Чжаня, в его спальне, в его одежде, и на нем нет белья. Всего каких-то пару часов назад они обжимались в реке, а еще за пару часов до этого Цзянь стащил с него штаны вместе с боксерами. Твою мать. Надо было задержаться в ванной. Еще ненадолго. Чтобы… обезопасить себя. Территории, побывавшие сегодня в кипятке, уже не жаловались на ожог (вовремя сняли штаны, подумал он, содрогнувшись), и ему следовало этим воспользоваться. Просто так, решительно подумал Чжэнси. Не из-за того, что Цзянь здесь, а для того, чтобы не случилось ничего, что может привести к какому-нибудь конфузу. Из тех, которые потом терзают твою голову по ночам. И ладно бы только голову. Там, в животе, было все еще гулко, как в вакууме, а от вида собственных спортивок, болтающихся на бедрах друга, этот вакуум болезненно разросся до самого горла. Его словно распирало, и он давил куда-то, куда не должен был, потому что не должно нигде вот так вот дергать у друга при виде друга. Даже если друг без белья. Подумаешь, строго сказал себе Чжань, на нем ведь все равно есть штаны. И на мне есть. И белье на мне есть, так что ничего не будет видно, особенно если не поворачиваться на спину. Господи. Главное — не думать сейчас ни о чем. Наверное, зря он так старательно игнорировал салфетки всю предыдущую неделю. Но тогда это казалось правильным. Нельзя, просто нельзя было допускать ничего такого, пока в голове топтался Цзянь. Иначе получилось бы, что это он как бы… на Цз… нет, даже думать о таком нельзя. Поэтому салфетки и перекочевали с прикроватной тумбочки на стол. А не поленись Чжэнси занять голову (или хотя бы глаза) чем-то кроме школьной рубашки и скрывающегося под ней живота, сейчас, возможно, и волноваться было бы не о чем. А теперь вот приходится судорожно вжиматься грудиной в матрас вместо того, чтобы закинуть руки за голову, лежа на спине, как он любит. Вот до чего дожился. Так и извращенцем стать недолго. Но он-то не такой. Не такой. Он приоткрыл глаза и уперся взглядом в сидящего на матрасе Цзяня. От него до постели Чжэнси было не больше метра. Скорее даже меньше. Чжэнси снова закрыл глаза и длинно выдохнул. — Бесконечный день. Давай спать. — Брось, — энергично сказал Цзянь, — еще не так уж и поздно, к тому же завтра снова выходной! Давай сыграем! — Вот и играй, раз твой телефон оказался тем из котов, который выжил. Телефон самого Чжаня все-таки пал смертью храбрых. Чжэнси собрался отнести его в ремонт в понедельник, справедливо рассудив, что займет часть воскресенья обещанной игрой с Цзы, а вечер полностью посвятит математике. — Я поделюсь с тобой своим. Ну давай же, Чжэнси, хотя бы недолго! — Отвали, — лениво выдавил Чжань. Разморенное тело приятно расслабилось, и он подумал, что уже можно бы и перевернуться на спину, но шевелиться абсолютно не хотелось. Может, если уснуть вот так, под болтовню настоящего Цзяня, то ночной смилуется и не придет? Он полежал с закрытыми глазами еще минутку, а потом нехотя открыл их: притихший Цзянь сулил беду в девяносто девяти процентах случаев, а рисковать сейчас никак нельзя было. Светлые глаза оказались ближе, чем раньше. Близко. Чжэнси почувствовал ледяную волну, лизнувшую под ребрами. Святые небеса. Это Цзянь, и он почти что в его постели. Чжань сглотнул и ровно спросил: — Чего ты на меня уставился? — Думаю, я знаю, что может тебя взбодрить, — лукаво усмехнувшись, сказал этот придурок. А потом протянул руку и схватил Чжэнси за зад. Трясло его после этого еще минут пять, и Чжань, с размаху двинув Цзяня в плечо коленом, подтянул ноги и забился в угол кровати. Со мной хотя бы все понятно, мрачно думал Чжэнси, подтягивая к себе одеяло. Хотя ничего не самом деле еще не понятно, одернулся он. Ну а ты-то чего трясешься, кретин? Что, больно, с каким-то садистским удовольствием подумал Чжэнси, глядя прямо в глаза Цзяню, растирающему плечо вздрагивающей ладонью. Так нечего руки распускать. Что это вообще за… способ. Он настороженно проследил, как на лице друга проступает довольная улыбка, и в животе снова туго ухнуло. — А ты все-таки взбодрился. Теперь сыграем?

***

И они сыграли. Чжэнси сидел у спинки кровати, подпирая спиной подушку, и пристально рассматривал Цзяня, сидящего на другом конце его кровати. Когда этот балбес, подтянув сползающие с плоской задницы штаны, плюхнулся в постель, Чжань открыл было рот, чтобы рявкнуть что-то вроде «Свали отсюда», но потом, сглотнув, закрыл обратно. Если он прогонит Цзяня из постели, это ничего не изменит. А вот лишние вопросы появятся как пить дать. Цзянь сидел почти прямо, скрестив ноги по-турецки. Сложил руки, опустил их на штаны, целомудренно прикрыв ладонями выступающее из-под тонкой ткани, и теперь серьезно смотрел на Чжаня, не мигая. Чжань тоже не опускал взгляд ниже глаз. Всего один раз. Стрельнул глазами в сложенные ладони и сжал губы в тонкую линию. Подтянул руки к животу, потом выше, закрыл ими колотящееся сердце. Тише ты, бешеное, подумал Чжэнси, потирая скрещенными предплечьями грудину. Привыкло уже так по ночам трепыхаться, да? Да, да, да, подтвердили частые удары. Да. Только сны с теплом кожи и воображаемым запахом — это одно, а сидящий вот тут, на расстоянии метра, сопящий их источник — это совсем, совсем другое. Сердце понимает это. Сердцу пора бы спать, как и всему организму в целом, но вместо этого два натерпевшихся всякого за весь день организма сидят в одной постели и пялятся друг на друга сухими глазами. Кто моргнет, тот проиграл. И должен будет целый день слушать победителя. До того, как игра началась, Чжэнси даже не задумывался, чем ему это может грозить. Но потом отсчет начался, и Цзянь начал улыбаться так, будто победа была уже у него в кармане, и было в этой улыбке что-то такое, что заставило Чжэнси содрогнуться. Он вдруг подумал некстати, что раньше-то Цзянь его за зад не хватал. Даже в порядке поддержания бодрости. И в порядке шутки, и в любом другом порядке: не было такого раньше, и все тут. И это его смущение сегодня. Когда — да перестань ты уже так ребра выламывать, господи — Цзянь стащил с него облитые кипятком штаны. Эти его вспыхнувшие скулы. Смущался бы так друг, увидев друга голым? Чжань представил на миг, что это он увидел Цзяня голым, и чуть было не моргнул. Распахнул глаза пошире, напряг веки. Подтянул одну ногу, уперся пяткой в матрас, натянул коленом штаны. Спина моментально взмокла. Цзянь вдруг широко улыбнулся, хитро прищурился, но не моргнул, и у Чжэнси все дернулось еще раз. Он глубоко вздохнул и сцепил руки еще плотнее. Ладно, ясно, не надо представлять Цзяня голым, когда сидишь в своей постели и он сам сидит в ней тоже. Твою мать. Не будем. Но если бы это ему довелось спасти друга от ожога, раздев его догола, и не сейчас, когда он засыпает с этим трясущимся шепотом в ушах, а до того? Когда все еще было нормально, до коридора и рубашки? Чжань напряженно попытался вспомнить время до того и не смог. Теперь кажется, будто всегда было так. Неправильно. Потому что это ведь неправильно? Не должно быть так. Ни с ним, ни с... Цзянь подобрался, постоял на коленях, не отводя от него взгляда. Снова улыбнулся, хоть и видно было, что глаза у него слезятся, а щеки вздрагивают, как от боли. Он покраснел, упрямо подумал Чжэнси. Когда снял с меня штаны. И схватил меня за зад. Вздрогнул, когда я нечаянно потерся носом о его живот. И разве это не значит… разве у друзей… Чжэнси напряг веки еще сильнее. Подтянул штаны коленом повыше. Они играют на желание. И это не он предложил, а Цзянь. Проигравший должен будет слушать победителя целый день. И не в том смысле, что «слушать и слышать». А в том, что «подчиняться». Быть послушным. Быть тише. Чжань шумно сглотнул. Что он только что понял?.. Мысли вымело из головы, когда Цзянь, ступая ладонями по одеялу мягко, как хищник, приблизился к нему почти вплотную и замер, глядя в глаза. Между их лицами осталось не больше двадцати сантиметров. Сердце подскочило к самому языку. Чжэнси уткнулся босой ступней в колено друга и спросил обрывающимся голосом: — Почему ты так близко? — Чтобы не упустить момент, когда ты моргнешь, — прошептал Цзянь и придвинулся еще ближе. Уперся рукой в одеяло прямо между ног Чжэнси. Внизу все поджалось, как от холода. Из одного онемевшего глаза Чжаня сорвалась слеза, пробежала по щеке, стекла под челюсть. Мокрый след тут же захолодило. А Цзянь... Цзянь, не отрывая взгляда от глаз Чжэнси, быстро облизнулся. И Чжэнси, даже отдавая себе отчет в том, что делает, шумно выдохнул и прикрыл глаза. Оказалось, что терпеть песок в глазах легче, чем влагу на чужих губах.

***

Они все же улеглись, хоть Чжань уже и не верил, что это когда-нибудь случится. После двух минут отчаянных потираний пересохших глаз Цзянь туманно пообещал оставить свое желание в запасе для более удачного дня, и Чжэнси облегченно вздохнул. Может быть, он просто надумал лишнего. Может быть, и не сошлось на самом деле ничего из того, что вдруг встало на свои места в его голове. А потом это недоразумение попыталось под шумок умоститься на кровати под стенкой, и Чжань сказал на свою беду, чтобы тот катился на матрас. Тебе на полу постелено, строго выговорил он, стараясь, чтобы голос не дрожал. И тот, кому было постелено на полу, действительно катнулся на пол, оттолкнувшись от стены и задев по пути Чжэнси. Замер на одну долгую секунду, вытянувшись вдоль его напряженного тела, сунул нос куда-то за ухо, втянул воздух и сказал негромко: спокойной ночи. И откатился на пол, как завещал ему Чжань. Спать расхотелось моментально. Чжэнси быстро натянул на себя одеяло, согнул одну ногу в колене, чтобы скрыть энтузиазм. Цзянь повозился немного и наконец устроился. — Спасибо, что разрешил остаться. Чжань распахнул глаза, поджал губы. Сказал: — Ага. — У тебя очень хорошая мама. Такая, какой я ее запомнил с детства. — Ну да, — согласился Чжэнси, не зная, что еще сказать. Скосил глаза в сторону друга, напоролся взглядом на тонкую руку. Ладонь будто купалась в мягком лунном свете. Сторона-то у меня действительно лунная, некстати подумалось Чжаню. — И она сказала, что я стал красавчиком. — Она всем так говорит, — хмыкнул Чжэнси. — Кому это — всем? — возмущенно спросил Цзянь с матраса. Чжэнси хмыкнул еще раз. Резонный вопрос. Кроме Цзяня, у него в гостях больше не бывало никого, поэтому он решил не отвечать. Хорошо, что его другу это и не нужно было. — Но ведь я и правда красавчик, разве нет? Чжэнси живо представил, как этот балбес многозначительно подергал бровями, и хмыкнул еще раз. Сказал строго: — Такое может спрашивать только самовлюбленный человек. — Да и пофиг. Давай, попробуй оценить, как я выгляжу. Чжэнси вспомнил, как лежал сегодня поперек полуголого Цзяня, сглотнул и сказал: — Ты выглядишь энергичным. — Вот спасибо, — обиженно донеслось с пола. Ладонь исчезла из облака света, и Чжань услышал мягкий шелест волос. Вспомнил, как эти волосы ощущаются в ладони. Закрыл глаза. — Ну и ладно. Думаю, кто-нибудь в классе все равно может быть в меня тайно влюблен. Или не в классе, мрачно подумал Чжэнси, вспомнив о приподнятом настроении и загребущих руках. А потом вспомнил, как сердце прыгнуло в горло, когда Цзянь придвинулся к нему, приминая одеяло ладонями, и быстро подумал: или не так уж и тайно. Твою мать. — Ты слишком много думаешь, — сказал он себе, но получилось, что и Цзяню тоже. — Да, — тихо сказал Цзянь, — наверное, ты прав. — Но когда ты не тупишь, от тебя просто глаз не оторвать. Он захлопнул себе рот ладонью сразу же, как только договорил, а потом на полу пискнуло, взбрыкнуло, и Чжэнси, подчиняясь одним только инстинктам, прижал ладонь ко рту подскочившего Цзяня, чтобы тот не перебудил своим криком весь дом. Ладонь обожгло, и он, торопливо прижав к собственным губам палец в выразительном жесте «молчи», отнял полыхающую руку от лица друга. Цзянь нависал над ним еще на секунду, а потом с шумным выдохом плюхнулся назад на матрас. Ночь обещала быть длинной.

***

Цзянь не уснул даже тогда, когда Чжэнси сделал вид, будто крепко спит. Он лежал на спине, свесив с кровати руку, которой совсем недавно зажимал другу рот, и вслушивался в дыхание, доносящееся с матраса. Ладонь горела огнем. Уставшая голова звенела, но Чжань отгонял сон, как мог, думая: откуда я знаю, как засыпаю? Вдруг я говорю во сне? Вдруг — и это еще хуже — я говорю на границе сна и яви, отзываясь на дрожащий полушепот? И если Цзянь не уснет раньше, он услышит, как лучший друг шепчет его имя во сне. И это точно будет конец, без преувеличений и каламбуров. Хуже этого, наверное, не может быть ничего на свете. Особенно если то, что сегодня стало собираться в его голове в цельную картинку, правда. Когда это началось? Как? Он медленно поджал пальцы на одной ноге, той, что была подальше от края кровати, чтобы не было видно с пола. Вот так. Мы еще не спим, сказал Чжань своему телу, еще нет. Пусть сначала минует опасность. Пусть опасность уснет и не услышит ничего такого, что может все испортить. Матрас мягко зашелестел, и Чжэнси быстро сглотнул, скорее почувствовав, чем услышав, как к нему приблизись из темноты. В груди застучало, и он медленно вдохнул через нос, чтобы хоть немного успокоиться. Но это не помогло, когда горящей руки коснулась прохладная мягкая ладонь. Чжань изо всех сил постарался сдержаться, но пальцы все же дрогнули. Совсем немного, как бывает у спящих людей, но и этого было достаточно, чтобы тихое дыхание рядом прервалось, а ладонь, проскальзывающая в его руку, замерла, помедлила секунду, а потом двинулась дальше. Прохладные пальцы переплелись с горящими, и Чжэнси медленно выдохнул. В груди билось так, что мешало дышать, а одеяло над ребрами, казалось, ходило ходуном. Пальцы на ногах поджались, на этот раз сами собой. В горле кололо, под веками жгло, и футболка прилипла к вспотевшему телу. Ладонь выскользнула из его руки как раз в тот момент, когда от напряжения заныло даже в пояснице. — Спокойной ночи, Чжэнси. Матрас пошуршал еще минутку, и совсем скоро Цзянь засопел так, как делал это во сне. Чжэнси полежал немного, не шевеля ничем, а потом медленно перевернулся на бок и уперся невидящим взглядом в стену, залитую бледным светом. Лунная у него сторона. Лунная. В ушах грохотало. Чжань прижал горящую руку к животу и подумал: вот теперь и правда конец. Твою мать.