Последним местом в Мондштадте, где всегда будет много народа, станет "Доля Ангелов". И правда: эта таверна никогда не была обделена вниманием посетителей. Здесь нечасто случаются драки, ибо владелец всегда рядом. Дилюк Рагнвиндр, он же бармен, он же самый богатый холостяк и бывший владелец Винокурни "Рассвет" редко отходит от своей барной стойки. Ему не так интересны пьяные бредни, сколько сами гости. Иногда они могут оставить щедрые чаевые или, еще лучше, поделиться новостями из "первых источников", что может очень пригодиться в будущем. Равнодушие к чужим бедам у него появилось вследствие своей трагедии, о коей он вспоминает, как о ночном кошмаре. Даже Магистр не в курсе переживаний своего бывшего хорошего товарища и спутника.
Двери таверны всегда открыты для новых посетителей и старых знакомых. Бардов здесь редко встретишь, ибо нужно стать действительно известной личностью, чтобы игнорирование двух этажей пьяниц не превратилось в кошмарный и даже напрасный вечер. Чаще всего бывают таковые лишь по выходным, или, если их пожалеет сам хозяин, будь то дождливый день или буря. Путешественники часто заглядываются на новых людей. Им интересно нажиться азартными играми, на которые Дилюк смотрит который год сквозь пальцы.
Лишь один бард остаётся незамеченным для многих людей, хоть и знакомым, похожим на самого Архонта. Его отличает от других детское, вечно счастливое лицо. Глаза, наполненные любовью к свободе, никогда, видимо, не знали грусти и боли. Это и вызывало частую зависть и злость со стороны пьяниц: никто, даже самый захудалый музыкант их не то, что не сможет, а просто не захочет понять.
Подойдя к стойке, тот буквально запрыгнул на стул и, привычно облокотившись о бар, сказал:
— Эй, старина, нальёшь своему другу бокал вина?
— Детям не наливаю.
Бард весело захохотал, отклонился и, подмигивая, вернулся в изначальную позу.
— Ну ладно тебе! Ты ведь знаешь, что я давно уже не ребёнок. Даже за лишнюю десятку моры не поделишься?
— Нет. Иди, бард, пой гостям. За выступление заплачу, тогда и поговорим. Вижу ведь по глазам, как надумываешь, куда лучше спрятать бутылку.
— Плохого ты мнения обо мне, стыдно! — захохотал собеседник вновь.
Однако музыкант и не думал шутить. Бард встал со стула и, подходя демонстративно к комнате с посетителями, встал в выжидающую чего-то позу.
— Жаль, что ты даже не дослушал мои сладкие речи и сделку.. — достаточно тихо, но четко сказал Венти.
— Меня не волнуют предложения бродячего музыканта, — сухо ответил Дилюк.
— Даже если они будут касаться твоей чести?
Попал прямо в точку. Дилюк вышел из-за стойки и сел на стул напротив барда. Его открытая поза свидетельствовала о том, что он готов и не ожидает от него какой-то подставы. Венти казался ему максимально безобидным, хоть и факт его Господства смущать не стал. Бродяжка сел рядом с владельцем таверны и, будто усмехаясь, продолжил.
— Я сделаю исключение в сегодняшнем вечере. Теперь ты сам сможешь оценить мои бардовские умения, — улыбнулся Венти. — Насколько хорошо я сыграю, столько и заплатишь. А уже эти, честно заслуженные деньги, я обменяю на одуванчиковое вино. Согласен?
— А если мне и вовсе не понравится? — сухо ответил вопросом Дилюк.
— Неужели ты можешь отказать такому человеку, как я? — усмехнулся бард.
Дилюк лишь тихо улыбнулся такой наглости музыканта. Он ожидал такого хода от Архонта, и поэтому продолжил игру с ним.
— Ну попробуй. Мне будет интересно взглянуть, как бывший Архонт станет шутом.
Венти посмеялся. Его это ничуть не тронуло, зато неприятно задело Дилюка. Бард взял из рук лиру и, ожидая спокойствия зала, начал свою удивительную историю.
Как солнце освещает города
и как цветы распустятся наутро,
так не смогу я разлюбить тебя
и позабыть домашнего уюта.
Последние слова лишь можно уловить
на ветре сонном или пустоши песчаной.
И только чувства вечностью забыть
нельзя даже под действием дурмана.
И сколько времени пройти должно с тех пор,
чтоб написать тебе пришлось отныне?
Я подпишу в соборе договор
И в юношеской страсти отойду доныне..
Мне чужды чувства: ненависть и страх,
но родня мне лишь только пустота.
Закон мне станет лишь на Божеских судах
и пустоту заполнит снова чернота..
И прошлое забыть дано лишь тем,
кто не держась, идёт, и без оглядки
не смотрит свысока, будучи никем,
и до конца со Смертью гонит прятки.
Закончив своё выступление, бард победоносно подошёл к своему критику и, вглядываясь в его бездонные глаза, стал ждать реакции, а может и будущего благословения на прекрасный вечер.
— Что ты имел ввиду под "И прошлое дано забыть лишь тем, кто до конца со Смертью гонит прятки"?
—
Нельзя вернуть прошлое даже самым могущественным. Это возможно сделать лишь тем, кто играет со Смертью, оплачивая самую высокую цену.
— Какую?
— Я так думаю, свободу. А ты?
Дилюк молчал. В его голове стали всплывать худшие воспоминания всей его жизни: смерть отца. После мучительной гибели своего единственного близкого человека он стал сам не свой. Этот случай породил вечную войну с Ордо, а оттуда и ненависть к сводному, ставшему чужим брату.
Рагнвиндр поднялся и, слепо вынув из кармана костюма мешок с деньгами, поставил на барную стойку рядом с Венти. Он снял свое пальто с вешалки и направился домой.
***
Ночь. Подойдя к входной двери, он открыл её своим собственным ключом и, избегая домработниц, быстро прошёл вглубь коридора. На тумбе рядом с нелепой вазой от Кэйи стоял сборник эксклюзивных книг "Лисы в одуванчиках" и запылившаяся фоторамка с черной лентой в обойме. Её рама треснула почти сразу же после первой истерики Дилюка, накануне похорон.
Взяв в руки рамку, тот провел по ней своими огрубевшими пальцами и, вглядываясь в лицо усопшего, застыл. По его холодным от волнения щекам текли горячие, буквально раскаленные слезы боли. Он сжал раму в руках и, размахнувшись, бросил ее на пол.
Осколки разлетелись по всему периметру коридора. От грохота вздрогнуло несколько домработниц, тихо высматривающих ситуацию с Дилюком за углом. Тот же, заметив их присутствие с самого начала, покосился взглядом в их сторону и сухо сказал
— Уберите осколки.
***
Дилюк вышел на балкон и, смотря в дальнюю дорогу, забылся так же, как и при песне барда. Его слова настолько сильно въелись в сознание, что теперь молодой холостяк винил себя и только себя: лучше бы он умер у той тележки, а не отец, использовав этот паршивый.. кулон..
