***
Во второй раз он просыпается с болью в шее и спине, а также связанными руками и жутким головокружением. Проморгавшись, он находит себя средь пятерых таких же неудачников, а присмотревшись к противоположному углу, замечает троицу Смотрителей вместе с мирно похрапывающим волкодавом. Прекрасно, шестерку мастеров поймать было легче, чем чертову муху. Смотрители разговаривают, даже не интересуясь статусом пленников, и Томас пихает сапогом одного китобоя справа от себя, получая недовольное мычание и тут же шипит на друга. Это точно был Руфо. — Молчи. — Тихо говорит Том, медленно подвигаясь к парню. — Нам нужно выбираться. И они пытаются развязать руки, уже спинами облокотившись друг об друга и дрожащими пальцами целясь подцепить веревки, однако одно движение получается чересчур громким и мужчины все же обращают на них свое внимание. Томас чертыхается. — Ого, проснулись. — Невоодушевленно сообщает шарманщик, и собака появляется около его ног, кривясь во враждебной мине и рыча на парней. — И уже как крысы пытаются сбежать. Не легче ли всех их пристрелить? — Нам вроде нужно было найти какого-то там парня, так что пока прибереги пули. — Твердит другой мужчина и Томас подмечает его грубый голос, до странности напоминающий что-то давнее и отчего-то родное. — А, точно. Молоденького со шрамом поперек переносицы, левой стороны челюсти и мочки уха. — После этого шарманщик хмыкает: — Он один должен заменить всех заложников. — А я думал, что Клинок Дануолла не позволяет себе такой роскоши, как чувства! — Гогочет последний смотритель и подходит к стене дома, у которой и располагалась шестерка. Когда тот медленно снимает респиратор с очнувшегося Финна, Тома тянет блевать. — Не он, — Мужчина отбрасывает противогаз к ногам волкодава, на что псина разрывает его на куски. Пока Смотритель подбирался ближе, проделывая эту схему еще с двумя китобоями, у зеленоглазого начала кружиться голова. Он запоздало понял, что в панике перестал дышать. — Хей, красавчик, тебе, сука, не понятно, что эту гребаную маску трудновато снять, пока твоя тупая башка чуть ли не до пола свисает? — Томас обращает внимание на мужчину только когда тот коленом бьет его в подбородок, вызывая жалкий и одновременно громкий неожиданный стон. Парень поднимает голову вверх, слышит как застежки респиратора податливо щелкают. Кинув маску в сторону, но не к враждебной собаке, Смотритель тут же присаживается на корточки, больно сжимая челюсть парня, заставляя второго послушно вертеть головой из стороны в сторону. — Мужики, я нашел этого засранца! — Значит, уже можно пополнять список убитых тварей? — Громко и наигранно весело вопрошает второй смотритель, тут же направляя пистолет на Петро. Томас до крови закусывает щеку, пытаясь не усугубить сложившуюся ситуацию безнадежным криком. Он сильный, он не ревет от боли и не кричит от ярости. Он держал себя в руках когда отец выпарывал его за малейшую оплошность, кроя всеми бесчисленными вариациями фразы "наш род не потерпит такого уроженца, как ты" и "в следующий раз ты очнешься в месте, где на тебя будут глазеть черные глаза одного ублюдка, такого же как и ты", а значит он справится и с просящимся наружу криком, и с безумной пульсацией в висках, и с чем-либо посерьезнее. А мужчина лишь смеется, смотря на дрожащего Пита, и убирает пушку обратно. А после медленно приближается к Тому. — Ну, посмотрим на песика Дауда... Он останавливается в паре шагов от китобоя, прерывая смешок нервным, обрывистым вздохом и спустя долгую тишину, наполненную лишь треском дерева в кострах и гуляющим ветром в переулках Радшора, присаживается на корточки перед парнем, в этот раз снимая собственную маску. Томас неверящим взглядом впивается в его приближающееся лицо. — Давно не виделись, братец. Мужчина шепчет тихо, практически глухо, однако, слова очередью проходят по черепушке Тома, набирая как и скорость, так и громкость, скатываются вниз по горлу, заставляя сглотнуть ком и вновь в удивлении приоткрыть рот. Это был его брат, Чужой возьми. Его недалекий старший брат, помешанный на "правильных" вещах. Его до ужаса красивый и в такой же мере бесячий брат, любящий слышать только похвалу родителей и приказы старших по званию. Но при всем этом — брат. Однако, сквозь года ассасин все же смог осознать, что он был отнюдь не плохим, просто оступился в начале своего пути, став не совсем хорошим человеком. По правде, и Томас был не особо "хорошим" человеком. Кто знает, может, это было отличительной чертой их семьи. — Убейте остальных. — Кричит мужчина, стеклянными глазами наблюдая за палитрой эмоций на лице младшего. Томас в неверии слышит тщетные попытки своих друзей выбраться, угрозы второго смотрителя и гнусную мелодию шарманки третьего, заставляющую от боли в голове закусить губу и попытаться не свалиться в бессознание. — Ты не можешь... — Сквозь сжатые зубы рычит парень, зажмурив глаза. — Ну, ты вроде как смог поставить под вопрос мое становление Смотрителем. Мою жизнь, знаешь. — Твердит старший, поднимается и легонько пихает китобоя сапогом, чего хватает, чтобы Томас беспомощно свалился на мокрую, грязную брусчатку, открывая глаза и окидывая пространство взглядом. Фигура брата хлопает еще одного смотрителя по плечу и, уходя дальше, сливается с темным пятном. А потом Томас слышит выстрел. Голова трещит, виски пульсируют, а глаза медленно наполняются влагой. Крики оставшихся четырех китобоев, громкий смех Смотрителей, падающие на землю капли слез смешиваются с ужасной мелодией шарманщика. Длинные золотистые волосы Финна покрываются его собственной кровью. — Том, Томас. Т-томас... — Жалобно зовет его кто-то рядом. Это был Рульфио, ныне покрытый грязью и невероятной силы дрожью, на коленях подползающий к другу. Он выглядел как безумный ученый, которого выгнали из академии натурфилософии, оставив буквально без монеты в кармане. Только он и его разрывающие на части идеи, доводящие до потери разума. Или же, как вмиг потерявший все свое состояние аристократ, по итогу ставший жертвой смертоносной заразы. И Томас знал, что выглядел не лучше. — Р-развяжи мне руки. Давай же, мы должны выбраться! Хей, друг, мы выберемся, только прошу... Его прерывает второй выстрел. Том видит, как тело Кристофера припадает к стенке, а кровь алыми пятнами ложится на тот же камень. Он вновь начинает задыхаться. Глубокие, чуть панические вздохи не помогают, делают только хуже. — ..я не хочу умирать. — Уже содрогаясь от рыданий, шепчет Руфо, опустив голову вниз. — Не так, Томи. Сдохнуть в бою, пожертвовать собой прикрыв товарища или же во время призыва мастера к себе, но только не так. — Руфо, ты не... Выстрел. Смех. Очередная дрожь. Марко мертв. — Перестань! — Яростно кричит Томас, практически ничего не разбирая сквозь пелену слез, на что получает еще один выстрел. Тело Питера мешком падает на землю. — Ты слышишь меня?! Они же ничего тебе не сделали, никому из вас. Прекрати! Скажи этому ублюдку пристрелить меня, но оставь их в покое. Я-я.. я прошу тебя. Как бы Томас не вслушивался, кроме неконтролируемого возрыдания друга и даже шарманка уменьшает звук своей проклятой мелодии. Смотрители застывают на месте, все это время не смея двинуться, пока его брат в конце концов не сдается. — Твоего друга зовут Руфо, верно? — Говорит он, выходя из темноты. Рульфио подтверждает быстрым кивком вместо зеленоглазого. Смотритель приближается к дрожащему парню и грациозно дотрагивается до его подбородка, вынуждая поднять голову и смотреть прямо в глаза. Томас не может не сравнить эту картину с одним случаем когда Дауд облегчил страдания одного бредившего больного. Бедняга превратил свою комнату в склад фонариков с ворванью и исписал собственной кровью каждый сантиметр стен в надежде, что один Бог услышит все его безнадежные молитвы. — Руфо, значит... В следующую секунду все надежды Томаса рушатся и он давится влагой, пытаясь сделать судорожный вдох. Кровь тоннами хлынет из перерезанного горла китобоя, его друга, покрывая собой округу, попадая на лицо Томаса и пачкая одежду брата, на что тот брезгливо фыркает. Рульфио бездыханно падает к его коленям, содрагаясь не в силах ни сделать вдох, ни закрыть рану руками в порыве, попытавшись сохранить жизнь. Прямо напротив застывшего Томаса. — Передай привет ручным левиафанам Чужого. — Не-нет... Парень не обращает внимания на то, как шарманка затихает; как редкие капли начинающегося дождя сливаются с его слезами, постепенно покрывая брусчатку; как три фигуры подходят к нему — лишь смотрит в открытые серые глаза лучшего друга. Красивые, обычно сверкающие в больном азарте перед миссиями, и веселье, после какой-нибудь хреновой шутки, зачастую своей собственной. Однако больше не живые. Тело Рульфио, будто свалившегося спать, как ранее это происходило, сейчас пропадает из поля зрения, сливаясь с тенями и оставаясь наедине с другими покойниками. Зеленые глаза практически не моргают, лишь тупо смотрят перед собой, пытаясь ухватиться хоть за что-то, хоть как-то выделить силуэт друга. Его изнеможенное тело несут двое мужчин, однако Томас полностью игнорирует хоть что-то, не являющееся трупами его друзей. Друга. А вдруг это не правда? Может я просто умер и сейчас Чужой пытает меня главными страхами? Может... Внезапная истерика бьет осознанием того, что он все еще жив, что он должен высвободиться, обязан убить каждую тварь, причастную к этой ситуации. Собственноручно придушить того, кто сдал их местоположение. Заставить чувствовать то, что чувствовали они. То, что чувствовал он сам. Он смеется. Слезы ручьем скатываются по разгоряченным щекам, а губы кривятся в улыбке. Смех наполняется частыми вздохами, солеными каплями, создавая ощущение, что парень тонет. И он тонул. Тонул в слезах, горечи, воспоминаниях прошлых минут и ужасной ярости. Прежде всего на себя, ведь он не смог. Не смог предвидеть, не смог защитить, не смог воодушевить. Не смог. Не прекращая истерично смеяться, Томас замечает, как хватка на его руках спадает, и за секунду со всех оставшихся сил делает рывок, но этого не хватает чтобы выбраться. Его сильным толчком вдавливают в мокрую стену дома, и один из Смотрителей тут же оказывается рядом. Это не брат — под белой маской неизвестный, который пронизывает парня своим мнимым оценивающим состояние взглядом. Голова ассасина облокачивается на кирпичи, открывая шею. Его губы до сих пор кривятся в улыбке, глаза уставлены в темное небо, а сам парень легко может услышать собственное дыхание, больше похожее на отдышку волкодава, после погони за очередной "крысой". Его вновь берут под руку, и четверка продолжает ход, все дальше и дальше отдаляясь от места расстрела. Все дальше отдаляясь от Руфо. — Привыкнешь. — Холодно бросает шарманщик. Откуда-то сверху доносятся приглушенные крики. Смотрители не обращают внимания. — Если выживешь — а, судя по нашим данным, великий Клинок Дануолла не бросит своего бедного китобойчика в беде — то привыкнешь не только к чужим смертям, но и смертям своих близких. — Сначала я истерзаю вашу плоть клыком гребаного пса, а уже потом поразмыслю над твоим убогим оправданием убийства моих друзей! — Тараторит Том, под конец чуть ли не рыча, как упомянутая собака. Он не узнает ни свой грубый голос, ни себя в полной мере, однако сейчас для него это не важно. — Он не оправдывает меня, парень, — говорит мужчина справа от Тома, на чьих руках была кровь четверых китобоев. — Он всего лишь намекает, что этой ночью тебе предстоит лицезреть о-очень много убийств. Парень не говорит ни слова, просто идет, смотря как частые капли дождя тарабанят по разбитым камням перед ним, и проматывает последнюю фразу у себя в голове раз за разом, пытаясь понять. У него не выходит — с каждым повтором смысл все больше и больше терялся в череде звуков, разносясь по черепной коробке, сравни чтению одного и того же абзаца книги в неутешительном состоянии. Он так же не может вникнуть в последующий диалог мужчин, а когда те затихают, парень по началу даже не замечает этого. Возвращение в реальность происходит из-за потери опоры по две стороны от него, отчего Томас падает в грязь, понимая то, насколько был обессилен. Придя в себя, он различает звуки борьбы над собой и мерзкий лай волкодава, который, впрочем, спустя несколько секунд затихает. Также парень замечает всего в метре от себя тело одного из Смотрителей. С губ слетает смешок. Он медленно предпринимает попытку подняться, ощущая, как вдоль конечностей расплывается боль, и ничего не остается кроме как с глухим стоном вновь упасть на мокрую землю. Китобой слышит последний удар у себя над головой и закрывает глаза, отсчитывая едва различимые шаги его спасителя. Печальная, граничащая с обреченной, улыбка расцветает у него на лице. — Благодарю, мастер. — Говорит парень, когда мужчина буквально поднимает его тело и прижимает к себе. Будь ситуация несколько иная Томасу было бы стыдно, однако сейчас, уткнувшись носом в плечо убийцы, обхватив того руками и почувствовав такую же хватку на себе, парень расслабляется, позволяя эмоциям окончательно взять над собой вверх. — Нет, Томас, у тебя есть все основания ненавидеть меня. У вас всех. — Я.. нет. Найдите того, кто это сделал. — Шепчет китобой, с болью отстраняясь от Дауда. И уже смотря в глаза добавляет: — Прошу. Пару долгих секунд они не сводят друг с друга взгляда, а потом мужчина испаряется, оставив Томаса наедине с кровью, горечью, дождем и звездами, виднеющимися чуть выше горизонта, не тронутыми тяжелыми облаками. Парень закрывает глаза, запрокинув голову, делая глубокий вздох. Это могла бы быть одна из лучших ночей. Они с Билли могли бы несколько часов молча разделять дрожь от холодного дождя и наблюдать за горизонтом, открывающимися с высока здания. А потом он бы распил краденый алкоголь вместе с Рульфио, вспоминая смешные ситуацияи прошлого, и гадая о том, какой будет их жизнь в будущем. Открывая глаза, он принимает всю ситуацию, пуская ее в себя, и собирается с мыслями. Оглядываясь вокруг, Том первым делом видит тело своего брата, неаккуратно истерзанное и дырявое от череды выстрелов. Мысль о том, что мастер был разгневан почему-то кажется ему смешной. Взяв испачканный в крови респиратор около тела шарманщика, зачем-то оставленный мужчинами при себе, китобой надевает его даже не поморщившись от отвращения. Не смотря назад, туда, где должны быть тела его друзей, Томас вмиг исчезает с места кровавой бойни. Печаль быстро затмевает ярое желание отомстить, и он его не оставит.***
Редким каплям утихающего дождя сопутствует ранняя заря нового дня, придающая окружению ясность, заставляя Томаса ощутить реальность в полной мере. Жаль только то, что она не сладка так, как ее краски. Он стоит позади Дауда вместе с тройкой других ассасинов, закинув руки за спину, как бы делая вид непоколебимого бойца, лишенного эмоций. Жаль, что крепления маски порвалась — приходится и выражение лица с камнем приравнивать, а в сложившейся ситуации — это не так уж просто. Спасает лишь прикус языка, да сжатые друг другом до боли руки. Делайла возвышается слева, но Томас пытается ее игнорировать или же просто не может отвести взгляд от того, как ветер треплет темные волосы Билли Лерк — ранее лучшей подруги, ныне не более гнусного предателя. Дауд, кажется, знал. Девушка встает на колено, кланяется, отдает почтение и решение на свою судьбу Дауду, попутно что-то ему говоря. Мастер не двигается, не говорит, не делает ничего в этой тишине. Далее Том слышит недовольство Делайлы и все же поворачивается к ней, чтобы просто увидеть как она исчезнет. А после парень, далеко не с первого раза, понимает, что его кто-то зовет. Дауд приглашающим жестом показывает ему на Лерк. И вот сейчас, когда девушка находится в паре метрах с абсолютно нечитаемым выражением лица, Томас осознает, что хочет заорать, хочет за секунду испробовать на ней все вызубренные приемы, те, которые она когда-то разучивала с ним. Хочет отомстить за всех, кто не пережил эту ночь. А на деле просто стоит и немигающе смотрит на подругу, боясь пошатнуться и упасть. Светловолосый никак не ожидал такого от Билли. Не от нее, нет. На плечо ложится широкая ладонь наставника, и парень тут же трезвеет. — Все в порядке, Томас. И парню впервые хочется огрызнуться, наорать на Дауда, ведь нет, ничего не в порядке. Нихера не в порядке. Те же пальцы мастера, грубо сжимающие его плечо, те же распахнутые глаза и рваное дыхание, которое превратило фразу в нечто неуверенное и безнадежное. Если говорить фильтровано, то Том, даже если и был прав на счет того, что Дауд предугадал этот день, знал, что мужчина все же негодует в точности, как и китобой. Из всех вариантов светловолосому приходится закрыть рот, опустить голову и отступить, стараясь на время абстрагироваться от ситуации. Нет, в данный момент перед ним не Билли Лерк, его лучшая подруга и один из самых дорогих ему людей, а паршивая крыса, из-за которой полегло столько его друзей. Ее друзей тоже. — Мне кажется, что это должен сделать ты, — шепчет дрожащему Томасу наставник, придерживая того за плечи и передавая меч. Через пару секунд китобой стоит перед Лерк и держит клинок в сантиметре от ее шеи. — Почему? — Ох, парень так удивляется своему спокойному голосу, что сам чуть ли от него не вздрагивает. — Зачем, Лерк? Девушка на него не смотрит, пусто переносит взгляд от одного кровавого сапога к другому, а после все же рвано вздыхает и обращается уже глаза в глаза: — Это было правильно. Однако, я сожалею, Томас. — Есть хоть одна причина, по которой я не должен тебя прикончить? Билли молчит, и спустя пару мгновений китобой берет ее за руку, при этом пересекаясь с пустым взглядом Дауда. Второй передает младшему костяной амулет и Том его узнает. Петро как-то раз узнал, что он делает и мастер с тех пор отправлял парня на задания связанные с "последователями" Чужого, оставляя ему эту вещицу, так, на всякий случай. Парень бросает амулет в карман девушке — теперь просто сбежать она не сможет, а вот он перенестись с ней — еще как. Девушка мямлит что-то себе под нос, ассасин не слушает и одним движением переносит их к первой точке столкновения. Три тела. Лерк затыкается, ловя ртом воздух. — Пытаешься помучить меня перед... — Пытаюсь поставить тебя в положение Дауда. Не каждый день столько бойцов погибают, знаешь ли. Девушка молчит. Томасу все равно. — Честно, я их почти не знал. Это новички, с ними больше Руфо сроднился, ну, ты, наверное, помнишь как это бывало. — Парень подходит к одному из трупов его товарищей и тыкает клинком. — Нет, не жив, можешь себя поздравить. — ..Перестань. — Перестать что? Чего я должен перестать делать, Билли? Это не я воспользовавшись случаем, объединился с ведьмой и натравил на своих друзей, да семью в конце концов, поехавших Смотрителей. Не я втюрился в Делайлу, или что ты там, сука, сделала! Не на моей совести все эти жизни! На последних словах парень переходит на крик, который разносится между домами квартала, словно буря в тихий день. Девушка же лишь склоняет голову, смотря себе под ноги. Томас бесится еще больше. Теперь они находятся на том месте, где в кровавом месиве парень принимал непосредственное участие. Только сейчас он может в полной мере рассмотреть картину: четыре трупа приложившихся к стенке дома, с дырами во лбу и алыми брызгами, осевшими на серый кирпич. Петро, Финн, Крис и Марко, и каждый лег от одного. Вопрос только от чего именно: от смотрителя, садистски выполняющего приказ, или же от Томаса, до сих пор живого и практически невредимого? Руфо же лежал поодаль, в собственной крови. Не будь бы второй, Томас мог бы поверить, что тот и правда просто заснул. Ленивый идиот.. — Интересно, как бы поведать Коннору о том, что Крис мертв? Ну, и остальным парням о Марке, Пите и Финне? Думаю, лучше прямо сказать, что произошло. Я прав, Билли? Мне тебе рассказать, что тут произошло? Рассказать о том, как Руфо в панике хватался за надежду. Как хватался за меня, а я ничего сделать-то и не смог? Как мой брат, гребаный смотритель, у меня на глазах одним движением заставлил лишиться его огромного количества крови, дабы оставить умирать в муках?! — Я не хотела, Томас. — И я не хотел, вот только он мертв. Они все мертвы, Билли. — Ассасин нервно подходит к девушке вплотную и вновь прислоняет клинок к ее горлу. — Но ты... ты не умрешь, Билли. Ты просто не представляешь, какое же это искушение, однако я не убью тебя. Нет, ты можешь уйти, а я попытаюсь насладиться мыслю, что призраки прошлого будут донимать тебя до самой твоей кончины. И после нее. Он резким движением убирает клинок с шеи убийцы, забирает "сковывающий способности" амулет и отворачивается, пустым взглядом впиваясь в тело Рульфио. — Прощай, Томас. Через какое-то время он не слышит никаких характерных звуков Переноса. Она ждет. — Прощай, Билли Лерк. После перемещения девушки, парень садится на корточки, убирает клинок мастера и закрывает свое лицо ладонями. За сегодняшний день Томас пролил слез больше, чем за шестнадцать лет своей жизни.***
Он весь день занимается отторжением любых мыслей по поводу и без, при любом случае отгораживаясь от лишних разговоров, приняв решение игнорировать все и вся, занимаясь перетаскиванием своих вещей в комнату около кабинета Дауда, и появляется у мужчины только под вечер, как пару дней назад: под теплые лучи вечернего солнца, но уже с гораздо большими опасениями насчет состояния мастера, да и своего собственного. Кабинет Клинка Дануолла был чист, будто почти сутки назад тут не проливалась кровь, и его мягкое вечернее освещение заставило Тома расслабиться. Он вошел без стука или хоть какого-нибудь жеста приличия — Дауд никогда не отказывал "навестить" его, но даже если бы отказал, то именно сегодня парень ослушался бы и вошел в комнату. — Здравствуй, Томас. Боюсь, что ты так и не вернул мне мой клинок. — Мужчина улыбается так мягко, что младший от удивления не может выдавить из себя слова извинения и молча передает оружие мастеру. Тот хмыкает. — Вы знали? — О том, что она нас предаст? С первого дня нашей встречи. — Улыбка мужчины сходит на нет. — Однако, я не думал, что это произойдет.. так. — Скольких этой ночью мы спровадили в мир иной? — Вздыхает Томас, руками опираясь на стол. — Многих, очень многих, Томас. Наступает молчание. Дауд отходит к окну, а светловолосый устало смотрит на деревянный стол под собой. — Самое страшное, что я не могу полностью во всем винить только Лерк. Я мог бы их спасти. — Все же признается парень и встает ровно, смотря на спину мастера. — Почему вы не убили смотрителей? — Как ты и сказал, я не могу винить во всем кого-то другого. — Дауд говорит ровно, будто они ведут беседу о погоде, и Том вспоминает слова Энтони. Мужчина не винил в случившемся никого. Никого кроме себя. — Сэр, Вы были на задании. Вы не виноваты ни в чем. — Томас, избавь меня от этого. Я полностью понимаю свою роль в этом.. происшествии. — Фыркает мужчина, ставя точку на этом разговоре. — А теперь прошу, отправляйся к остальным. — Нет, Дауд, я никуда не уйду. — Томас говорит осознано грубо, впервые так перечит мастеру, впервые прямо называет того по имени. Клинок поворачивает голову, и парень ловит его хмурый взгляд. — Я не предам Вас, однако и следовать каждому приказу более не намерен. Сейчас же Вы не выгоните меня и под дулом пистолета. На это Дауд через пару секунд начинает тихо смеяться. Это странно. Томас не хочет ощущать это в данный момент, не тогда, когда на грани, чтобы послать Дауда с его самобичеванием. Это дико. Но Томас все же поддается. Следующий час они не разговаривают, распивая дорогое, что не имело значения, Тивианское вино, вслушиваясь в горящие костры — как бы они с этим не тянули, но почтить погибших бойцов нужно. Томасу стыдно за то, что он не там, что он боится увидеть холодные трупы своих друзей, но сделать с собой ничего не может. — Когда мы закончим с Делайлой, я уеду. — Простите..? — Парень чуть ли не давится напитком, сначала из-за неожиданного звука, а потом и от смысла сказанного. Дауд не меняется в лице. Китобой полагает, что мужчина очень старается казаться холодным. — За мои действия ответственность должен нести непосредственно я, а не мои люди. Ты сам винишь себя, я прав? — Ответом служит молчание. — Так вот представь, что чувствую я, ведь вся вина лежит исключительно на мне, от начала и до конца. Вопрос лишь в том, насколько рано этот конец настанет и сколько к тому времени будет жертв. — У многих из нас вне группировки больше нет смысла на существование. - Устало хмыкает Томас, опершись локтями на ноги и устремив взгляд на полупустой бокал. — Ухожу я, а не вы. — Дауд делает затяжную паузу, и парень хмурится, все же недоуменно поднимая голову и находя лицо мужчины в странной близости к своему собственному. — Я хочу чтобы после моего ухода ты стал их главой, их мастером. Я хочу, чтобы ты стал новым Клинком Дануолла, Томас. Когда холодные, грубые руки убийцы касаются его собственных, медленно накрывая ладони полностью, парень замирает, смотря как они же аккуратно забирают бокал, ставя его на стол. Ассасин боится не то что просто посмотреть на Дауда, а даже сделать вздох. — Хорошо? — Шепчет старший будто не своим голосом. — Хорошо, мастер. — Еле выдавливает парень, понимая, что в секунду готов разрыдаться. Дауд позволяет дать слабину, левой рукой прижимая голову китобоя к своему плечу, пальцами неощутимо перебирая светлые кудряшки. Томас закрывает глаза, проваливаясь в темноту, и открывает их вновь уже в темной комнате. Рыская рукой по полу, не найдя в себе силы подняться, в поисках своего дневника и лампады, он находит костяной амулет. Парень вертит его из стороны в сторону, наблюдая, как подарок переливается в линиях света от окна, попутно в который раз размышляя, что же он делает. Поджав губу, Том запихивает вещицу под подушку, переворачивается на бок и всеми силами пытается вновь заснуть, полностью игнорируя события прошлых суток, лишь надеясь, что все это — не более чем дурной сон, посланный Чужим забавы ради.