***
Пахло подгорелой кашей с комочками. От этого запаха не сбежишь и не укроешься. Он приближался и накрывал с головой. А затем на столик поставили тарелку с весьма питательной и полезной пищей. Весьма невкусной и отвратительной манной кашей с лужицей растительного маслица посередине. Алисе пришлось взять в руки ложку и начать ковырять булькающую лужицу с молоком. Нет. Такое есть невозможно. Хотелось чего-то менее полезного и более сладкого. Шоколадку, красивую разноцветную карамельку со вкусом яблока или винограда, трудножующуюся ириску или обычную булочку с вареной сгущенкой. Но перед глазами только эта жалкая каша. Все дети, мирно жующие еду, повернули голову в сторону зашедшей воспитательницы, которая за рукав тащила Павлика к столу. Женщина была настолько недовольна поведением воспитанника детского дома, что даже венка всплыла у нее на лбу. — Паша, тебе должно быть стыдно. Какой ты пример подаешь своей сестре? Ты же старший брат, — тихо прошипела женщина, усаживая того за столик. Тарелка с ужасно-мерзкой кашей плюхнулась прямо перед лицом. Воспитательница грозно посмотрела на детей, заставляя одним жестким взглядом опустошить тарелки за минуту. Но мальчику было все равно на нее, поэтому к ложке даже не притронулся. — Паш, ты где был? — тихо пропищала Алиса, наклоняясь над тарелкой, чтобы ее не услышали. — Прятался, — зло пробубнил брат под нос. — Где? — В шкафу, — тихо прошипел мальчик, медленно рукой стекая под стол, чтобы показать цель своих пряток. — Хочешь кое-что покажу? — Давай, — голубые глазки заблестели. — Посмотри, — Павлик кивнул подбородком вниз, чтобы посмотрели под стол. — Я не хотел, чтобы меня нашли, поэтому и прятался. Зато я добыл тебе это, — в ладошке лежало пять конфет в разноцветных обертках. — Конфеты. Где ты их взял? — Я обменял их на наклейки. Они вкусные…наверное, — добавил брат, рассматривая под столом сладости, пока не видит сама воспитательница. — На те наклейки, которые коллекционные? С машинками? Они же тебе нравились, — Алиса запаниковала. Маленькое сердечко забилось сильнее. — Это наклейки, Алиса. Они мне никогда не нравились, — соврал Паша, поджимая нижнюю губу. — И машинки там были некрасивые. Зато у меня есть конфеты для тебя. Давай тебе четыре, а мне вот эту? — пальцем ткнули на самую маленькую и в выцветшем фантике. — Давай поровну? — сестренка подвинулась ближе, заглядывая в самые глазки. — Ну тут их пять. Мы не сможем поделить их поровну. Давай тогда тебе три, а мне две? — мальчик переложил в маленькую тоненькую ладошку Алисы три самых вкусных конфеты, оставляя себе остальные. — Дети кашу доедаем до конца! — крикнула воспитательница на всю столовую, вытягивая короткую шейку. — Алиса, спрячь конфеты, — оба запихнули конфеты в карманы, нервно сглатывая слюни. — А с кашей что делать? Я не хочу это есть, — столовой ложкой зачерпнули клейкую манку и тут же перевернули, чтобы с ложки вся масса скатилась обратно в тарелку. — У меня есть одна идея, — хитро улыбнулся Пашка, поглядывая в сторону самого дальнего окна, где не было ни единой души.***
Все кругом бегали, смеялись и дразнились. — Так тебе и надо, курица — помада. — Повторюшка, дядя хрюшка, всю помойку облизал и спасибо не сказал. — А в помойке водолаз тебя съел, а меня спас. Паша смотрел на своих одногодок и все не мог понять чему они так радуются? Что их веселило? Или это свежий воздух пьянил детские головы? Так бегать он не собирался, не хотел. Он сидел в песочнице рядом с сестренкой и посматривал на воспитательниц, сидящих на лавочке рядом. Эти женщины посвятили свои жизни присмотру за чужими, никому не нужными детьми, и их воспитанию. Но они все равно не заменяли родителей. Они просто присматривали. Алиса ковырялась в песке, пытаясь выстроить башенки из мокрого холодного песка. Вот-вот и пойдет снег, мальчик это чувствовал. Это был всего лишь первый день зимы, а нос уже морозило. Павлику приходилось присматривать за младшей сестренкой, не давать никому в обиду и всегда защищать. Этому научил папа, когда был еще жив. Ручки в перчатках собрали небольшой муравейник из заледенелого песка, а в центр псевдо башенки вставили кривую палочку. Фантазия играла на полную мощь, поэтому в голове у девочки это выглядело намного красивее. — Паш, я сделала тортик. Хочешь попробовать? — улыбнулась сестренка, ладошками указывая на кучу из песка. — Он клубничный, а сверху полит шоколадом. — Тогда отрежь мне маленький кусочек, — подыграл Паша, посматривая как Алиса начинает делить кучу на куски. — Я тебе отрежу самый большой. Самый вкусный, — только Алиса протянула пустые ладошки, в которых лежал воображаемый вкуснейший клубничных кусок непревзойденного тортика, как чужая нога пинает песочную кучку, руша детские фантазии на глазах у испуганного ребенка. Мокрые глазки посмотрели наверх, рассматривая пацана, скрестившего на груди свои руки. — В песочнице играются только малявки, — выплевал дразнила с молочными зубами. — Коротышка — малышок, смотри не провались в горшок, — пацан засмеялся, прикрывая маленькие глазенки. В крови закипала такая злость, и Паша не знал откуда она берется. Как по щелчку пальцев она появляется и ее сложно контролировать. Это не давало мальчику спокойно жить и контактировать с чужими детьми. Они казались придурковатыми и злыми. Глаза заливались дегтем, готовясь напасть на обидчика. Паша не мог держать себя в руках, он отпустил себя и перестал контролировать. Мальчик встает и толкает обзывалу в грудь, выталкивая из песочницы и подальше от Алисы. Детские ручки становились тяжелее, в них прилили силы, выталкивая обидчика все дальше. Толчки становились сильнее и куда серьезнее. Драка между детьми готова была развязаться прямо сейчас, если оппонент смог бы ответить. Пацана толкают в последний раз и опрокидывают на спину, пачкая зеленую курточку в грязи. Паша не хотел останавливаться. Ему это нравилось. Он получал энергию от того, что добивается справедливости именно таким способом. Агрессия в крови бурлила и не выходила. Внутри у ребенка потихоньку зарождался маленький Бесененок, скачущий на извилинах, будто на батуте. Мальчик хватает длинную грязную палку, валяющуюся на земле, и замахивается, готовясь ударить по куртке лежащего ребенка. Но вот только сзади его хватают за руку и вырывают палку. Воспитательницы вовремя подоспели, остановив испуганного своей реакцией Павла. В глазах у мальчика все плыло… Он ничего не понимал. Ему было страшно от своих же жестоких мыслей в голове. За капюшон Пашу хватают и ведут в сторону входа в здание детского дома. За ним повели и самого обидчика. Воспитатели готовили воспитательную беседу у себя в головах.***
Такая тишина сильно напрягала. В помещении было трое взрослых женщин: два воспитателя и психолог. Но спустя пять минут никто не предложил идею, как бороться с этим мальчиком. Как бороться со всплесками агрессии в детском организме? Паше не было стыдно за свое поведение, ему казалось, что так и должна проявляться справедливость. Он думал, что в праве судить людей. Что за каждое лишнее слово, сказанное в сторону какого-либо человека, должно идти наказание. Мальчика как преступника поставили в центре комнатки, высматривая хоть какую-то реакцию. Напротив, прислонившись к стене, стоял тот самый задира с красным от слез лицом. Паша смотрел на него как на слабака, имея желание добить. Слезы только сильнее пробуждали хищника внутри, а глаза горели желанием впиться в горло. — Паша, тебе не стыдно за то, что ты устроил на заднем дворе? Почему ты толкнул Кирилла? — начала психолог, поправляя свои старомодные круглые очки. — … — Павлик промолчал. — Ты можешь рассказать нам все, что хочешь. Мы поможем. Ты только не бойся, — мальчик тяжело посмотрел на педагога, будто проникая внутрь. — Это уже не единичный случай, Паша. Ты не слушаешься воспитателей, ты ночью ходишь по коридору, устраиваешь драки на занятиях, не отвечаешь на вопросы. А за завтраком выкинул кашу в окно, — продолжила уже второй педагог, качая головой из стороны в сторону. — Почему ты толкнул Кирилла, когда он подошел к тебе? — … — Павлик вновь взглянул на плачущего дразнилу. Тот опустил голову вниз, носком башмачка втаптывая грязь в пол. — Он обидел Алису. Женщины цокнули языками и закатили глаза. Такую версию из уст мальчика слышали уже не в первый раз. — Кирилл, пошли за мной, — один из педагогов слегка подтолкнул обидчика в спину, чтобы выйти из помещения и пообщаться с Пашей один на один. Дверь с хлопком закрылась. — Паша, твоей сестре не грозит опасность. Ее не нужно защищать каждый раз, когда к ней подходят. Нельзя никого бить. Все проблемы решаются с помощью слов. Просто нужно поговорить и решить ситуацию. Проблемы не решаются кулаками. Разговор — это самое лучшее решение проблем. Умные и образованные люди именно так себя и ведут. Ты же умный и образованный, Паша. Правда? Тогда почему ты применяешь силу к нашим воспитанникам? — психолог мило улыбнулась, но мальчик лишь отшатнулся в сторону от такой улыбки. — Мы все — большая семья. Мы должны друг другу помогать. Павел, ты меня понял? Мы бы все не хотели, чтобы ты вырос агрессивным человеком. Свою злость нужно сдерживать и направлять в другое русло. Может ты хочешь заниматься каким-то спортом? — психолог замолчала, пытаясь выслушать желание воспитанника. — Не хочу, — резко пробурчал Павлик. — А чего бы ты хотел? — Чтобы папа с мамой были живы и забрали нас с Алисой домой. Воспитатель с психологом замолчали, опуская свои головы ниже. Как объяснить сломанному ребенку, что это судьба у них такая и умерших родителей не вернуть. — Паша, у вас с Алисой появятся новые любящие родители. Они будут заботиться о вас. Они будут любить. Мне очень жаль, что в твоей жизни все произошло именно так. Но я хочу, чтобы ты понимал, что ты не виноват в смерти своих родителей. Ты ни в чем не виноват. И ты не должен опекать свою сестру и бить людей, — психолог очень медленно, пытаясь донести свои мысли до маленького человечка, проговорила предложения. — Папа сказал, чтобы я оберегал Алису и никогда не отходил от нее. Чтобы я присматривал и защищал свою сестренку. А потом он умер, — Павлик опустил свою голову, похлюпывая своим носом, сдерживая комочек слез в горле…***
Дни плавно перетекали в недели, минуты сменялись часами. Только одно становилось неизменным — поведение Паши. Он держал в напряжении всю свою группу и детей в детском доме. К нему старались не приближаться, а обменивались парой предложений только в крайнем случае. Павлик только и успевал ловить косые детские взгляды и скривившиеся лица. И лишь Алиса жалась все ближе к своему старшему брату, к единственному близкому человеку, который оберегал ее и подбадривал в сложные моменты. Только сестренка видела в Паше лучшего друга и защитника, с каждым разом жалась все ближе, будто чувствовала приближение беды. Будто двух крепких человечков, переживших смерть родителей, скоро разлучат. Навсегда.***
Глазки бегали по тексту, вчитываясь в важные договоры и согласия одного лица на усыновление ребенка. Буквы начинали плыть от долгих согласований и подписания всех необходимых бумаг. В окно било рано уходящее солнце, укрываясь горизонтом Питера будто одеялом. Лучики еще пытались играться в окнах жилых зданий на окраине города и вселять то тепло первых дней зимы. Оранжевые лучики даже щупали очки директрисы, пытающей рассмотреть текст и разобрать кривой почерк. Женщина прищурилась от назойливого яркого солнца. Тяжело вздохнув и пальцами помассировав себе лоб, директриса отложила бумаги в сторону и посмотрела на опекуншу, оценивая ее внешность и реакцию на окружающий мир. — Ну, что я могу сказать? Вы собрали все справки, подписали много документов. Опекунские органы дали согласие на усыновление ребенка из нашего дома. Хронические заболевания у Вас отсутствуют. Есть наличие полной гражданской дееспособности. А что сказал попечительский совет? — поинтересовалась директриса, снимая свои очки, чтобы глаза как можно сильнее проникали и вытаскивали потаенные частички будущего родителя. — Вот все рекомендации, который передал совет. Там моя средняя зарплата, жилплощадь и ее состояние. А еще я прошла специальную подготовку, — будущая родительница передала еще несколько документов, на которые директриса закатила от усталости глаза. Но такова работа. Пришлось читать еще пять страниц мелкого текста. — И так… Значит вы окончили курсы… — Да, — закивала головой опекун. — Получили разрешение. Оформились на специальном учете и даже уже подали в суд бумаги, — руководительнице не сильно нравилось такое развитие событий лишь по одному поводу. — Это все, конечно, хорошо, но… Вы знакомы лично с ребенком, которого хотите усыновить? Вы читали черты характера? — Да. Я знаю, что он немного непослушный, но я думаю, что мы обязательно поладим, — опекунша мило заулыбалась, кивая своей головой. — Отлично, — но директриса все равно была обеспокоена одним очень тяжелым фактом, который порушит целые сделки и заключения договора. — Но по общему правилу не допускается усыновление братьев и сестер разными лицами. — Ну это уже решаете не Вы. Опека решила и приготовила заключение «О разделении братьев и сестер», — заключение передали в руки шокированной руководительницы, испуганно натягивающей очки обратно на свой нос. — Здесь написано, что Попов Павел Арсеньевич имеет право находиться со своей опекуншей, то есть со мной, когда Попова Алиса Арсеньевна будет находиться здесь. Это решение опеки, — родительница хитро улыбнулась своей победе, скрещивая на груди свои сморщенные ручки. Директриса все дважды перечитала, находясь в непомерном шоке от такого странного решения опеки. — Как?***
Пока кто-то бегал вокруг невысоких столиков, пока кто-то кричал и обзывался на своего друга, пока стоял надоедливый шум и невозможный топот, Павлик смотрел на то, как сестренка старалась собрать пазлик с героями советского мультфильма. У Алисы это неплохо получалось, она старательно выискивала кусочки и аккуратно соединяла части друг с другом, не пользуясь помощью старшего брата. Вокруг творился хаос, а двое сидели будто в каком-то куполе, пытаясь отстраниться и полетать у себя в мыслях. Но две высокие тени накрывают наполовину собранный пазлик и погружают его будто в вечную темноту. Растерянные четыре глазика устремляются вверх, посматривая на лица директрисы и незнакомой женщины. Эта незнакомая дама казалась неприятной. Внешне напоминала злодейку из сказок для маленьких. Морщинки на лбу и на носогубном треугольнике выдавали возраст женщины. Мальчику показалось, что той не выше сорока пяти. — Вы можете пообщаться, — директриса показала рукой на свободный низкий стульчик, а сама ушла обратно, бросая воспитанников с незнакомкой. — Привет, что делаете? — женщина аккуратно присела на детский стульчик, с интересом рассматривая Пашу, на что тот лишь ниже опускал свое лицо, раздражаясь от такой настырной дамочки. — Я собираю пазл, а он просто смотрит, — Алиса не оторвала свои голубые глазки от чудесной вырисовывающейся картинки. — У тебя хорошо получается, — пробубнила незнакомка, отвернувшись от девочки обратно к ее старшему брату. — Меня зовут Людмила Александровна, — с отчеством представилась дама с пышными короткими волосами. — … — на что Павлик промолчал и чуть корпусом отвернулся от надоедливой «Людмилы». — А тебя как? — намекнула дама, думая что мальчик назовет свое имя и разговор завяжется. — Меня Алиса, — тихонечко пролепетала сестренка, прерывая тишину между родным братом и чужой теткой. — Да, очень приятно, — с натянутой улыбкой прошипела Людмила, не разворачиваясь лицом к ребенку, что сильно обидело и ранило детское сердечко. — Паша… верно? — начала помогать женщина, пытаясь наладить контакт с неразговорчивым и трудным ребенком в этой группе. Было ощущение, что на ребенка давят, будто душат и допытывают, лишь бы узнать имя и разговориться. Это было невыносимо и очень неприятно. Даже маленькое сердечко застучало быстрее. Паша не выдерживает и резко встает со стула, обходя столик, хватает и свою сестренку, уводя ее за собой, чтобы их не догнали и, наконец, оставили в покое. Два человечка скрываются где-то на выходе, затем затаиваются за самым первым поворотом в длинных коридорах. — Паша, — шепотом позвала Алиса, поглядывая своими голубыми глазками снизу вверх. Брат сразу же нагнулся, чтобы сказать на ушко некий секретик. — Мне эта тетя не нравится, — ладошкой прикрывая свой рот, испуганно прошептала и прижалась к холодной стенке. — Мне тоже…***
Эта странная женщина приходила каждый день и уже целую неделю. Все пыталась приучить к себе Павлика, но тот постоянно выскальзывал и не давался. Будто дикая кошка он шипел на чужаков и защищал самого себя и свою семью — Алису. Разговоры с мальчиком тоже было строить невозможно, а воспитатели как могли поддерживали будущую родительницу и успокаивали: «еще привыкнет и даже полюбит», «все они так поначалу брыкаются и молчат». И Людмила верила им. Так прошла молчаливая неделя, прячась в шкафах и под кроватями, когда приходила чужачка. Но каждый раз воспитанника находили и вели за ручку в игровой зал, где и поджидала ОНА. А тот день, когда произошло следующее, останется в памяти Павлика навсегда. Этот день заставил разрываться детское сердечко и обливаться кровью, испытывая адские покалывающие боли…°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Снова вызывают. Снова воспитатели зачем-то провожают по холодному, переполненному пустотой, коридору, но проходят мимо кабинета психолога. Паша моргнул несколько раз, читая проплывающую мимо табличку: «Пси-хо-лог». По слогам попробовал прочитать мальчик. Затем перед глазами появляется еще одна белая дверь, но уже с табличкой: «Ди-рек-тор». Вновь по слогам прочитал Павлик, поглядывая на воспитателей. Они легонько постучали в дверь и подтолкнули воспитанника внутрь. Теперь же Паша стоит в проходе и осматривает странное помещение, в котором пахло старостью и кофе с печеньками. — Проходи-проходи, — подозвала к себе директриса, привставая со своего стульчика. — Паша, ты уже знаешь Людмилу Александровну, она к тебе приходила, помнишь? — улыбаясь спросила работница детского дома. Мальчик повернул свою голову чуть правее и попятился назад. И тут она сидела! Злодейка из сказок для маленьких. — Паша, у меня есть к тебе одна очень хорошая новость. Но для начала я спрошу. Как ты относишься к Людмиле Александровне? Она тебе понравилась? Вы подружились? На воспитанника посмотрели сразу четыре округленных глаза, ожидая ответа. А в маленьком организме все заклокотало в два раза сильнее. Хватило сил только на то, чтобы пожать плечами, как бы отвечая «Не знаю». — Паша, я надеюсь, что вы сдружитесь, ведь завтра она забирает тебя. Тебе будет намного комфортнее дома, тебя никто не будет трогать, ты сможешь успокоиться и зажить новой жизнью в любви и заботе, — директор несколько раз качнул головой, высматривая реакцию мальчика. — То есть. Я с Алисой завтра уедем отсюда? — чуть заикаясь спросил Павлик, поглядывая на своего нового родителя и на работника дома, где брат с сестрой прожили два года. — А… — директор странно заулыбалась, а затем улыбка мгновенно стерлась с лица. — Паша, у Людмилы Александровны нет возможности взять двоих. Поэтому… Руководительница продолжала что-то говорить, но Павлик этого уж не слышал. Губы просто шевелились, а слова пролетали мимо ушей. Кабинет начал кружиться, а затем стало настолько душно, что пальцы потянулись к горлу, пытаясь оттянуть от себя горло кофты. Воздух не шел. — … Поэтому завтра ты поедешь уже домой. Но ты можешь сюда приезжать и навещать нас. Ты же будешь нас навещать? — директор вновь встала и начала обходить стол, дожидаясь хоть какой-то реакции от воспитанника. А дождалась совсем иного. Паша срывается с места и бежит к двери, с силой толкая ее, чтобы та дала проход. Ноги сжались так, что могли пробежать целые километры за считанные секунды. Мальчик бежит по темным пустынным коридорам, боясь оглядываться назад, где вдалеке виднелся открытый кабинет с табличкой «Директор». Там сидела чужачка, которая выбрала ребенка как какой-то товар и разорвала связь между родными братом и сестрой. Это ведьма, которая жарит детей в печи, а затем лакомится их подгорелыми косточками. Ботиночки стучат по полу, руки раздирают воздух, чтобы пробежать быстрей такое длинное расстояние от одного конца коридора до другого, где располагались туалеты. Повертев головой в разные стороны, мальчик забегает прямо внутрь и закрывается в первой попавшейся кабинке. Слезы потекли сами. Так больно было только два года назад, когда в панике папа выводил детей на улицу и усаживал в машину. Так страшно было только тогда, когда отец жал на педаль газа и крутил головой в разные стороны, будто кого-то высматривал. А адская боль пронзила душу навсегда, когда в детском доме дети узнали о смерти своих родителей. Тогда Алиса с Пашей закрылись от всех кроме самих себя. Ладошки закрыли свое мокрое личико. Как же маленькое тельце тряслось в тихой истерике, чувствуя как истощенный организм рассыпается на мелкие фрагменты, и их не соберет в единый пазл даже Алиса. Их бессовестно разъединяют. У Алисы хотят отнять единственного близкого ей человека, ее семью, ее опору и защиту — Пашу. Так не смеют делать адекватные, понимающие люди. Так делают только эгоисты. Мальчик прячет свою мокрую мордочку в руки, захлебываясь в обжигающих каплях несправедливости и страха.***
Ночью воспитатели не нашли Пашу в своей комнате и в своей кровати. Было четыре кровати со спящими детьми, обливающими свою подушку в вязких сладких слюнях, но в одной все же не хватало человека. В центр накидали подушек, а сверху все это накрыли одеялом, создавая видимость, что там кто-то лежит. Среди воспитателей поднялась паника. Ну не мог же ребенок уйти за территорию детского дома! Это невозможно. Поиски продолжались не один час. Грозные шаги будили детей и заставляли паниковать целый блок. Проснувшиеся в комнатах дети начали перешептываться, прислушиваясь к голосам в коридоре, а кто-то так и продолжал мирно посапывать, не обращая на шум никакого внимания. Паша всегда был вспыльчивым ребенком: никому не давался, не разрешал близко к себе приближаться, заставлял держать расстояние. И по ночам часто сбегал со своей постели и бегал по коридорам, летая в своих мыслях и наслаждаясь пустотой. Но его также часто ловили и возвращали на прежнее место — в кровать. А сегодняшняя ночь была иной. Ни через час, ни через два пропавшего воспитанника так и не нашли.°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
По полу бежал холодок, а он сидел, подтянув к своему подбородку колени. Вдалеке слышались беспокойные голоса воспитателей, шаги доносившиеся эхом, но Паша не хотел высовывать свой нос наружу. Мимо того закоулка, где виднелась небольшая щель между стеной и шкафом, проходили не один раз, но ни один так и не додумался заглянуть и посветить фонариком. Мальчик сидел там, внутри какого-то темного пыльного угла, заглатывая паутину из пыли и летающие белые частички. Здесь было куда комфортнее и безопаснее, чем в кровати. Здесь будет лучше, чем в чужой семье. Паша облокачивает свой подбородок на маленькие острые коленочки, закрывая уставшие от слез глазки. В голове, будто сон, всплывают разные картинки.— Дай-дай, — мальчик еле-еле стоит на своих еще слабеньких пухлых ножках, тянясь своими маленькими ручками к высокой тени, требуя отдать интересную странную ягодку. Рука протягивает сыночку свежую сорванную с кустика клубнику. Мальчик с интересом рассматривает красную треугольную съедобную штуку с косточками. Она такая яркая, светится на солнышке. Но вот что с ней можно делать? Мять в руках, нюхать, просто смотреть? Малыш задавался странными вопросами, гипнотизируя красное пятнышко. — Кусай, — совет прилетел сверху. Павлик посмотрел наверх и встретился с красивыми родными голубыми глазами. — Папа, — профырчал малыш, потягивая ручки к родному человеку. — Да, папа, — высокий родной человек улыбнулся, посматривая на своего маленького наследника. — Кусай, — клубничку протянули ближе к губам, и не до конца вылезшие молочные зубки кусают красивое красное пятнышко. Язык обволакивает кисленький сок. Личико малыша скукоживается тут же, давясь своими слюнями, переполняющими рот. Сверху мило посмеивалась темная тень, посматривая на сыночка, кривящегося от вкуса кислой ягодки. Длинные пальцы потрепали шелковистые волосики, а затем перетекли и взяли Павлика за ручку, уводя дальше гулять.
Павлик открыл слипшиеся глазки, выводя себя из дальних воспоминаний. Тогда папа казался таким большим, умным и веселым. До того момента, пока сын не увидел страх в этих голубых глазах. Последние что помнит сын о своем отце — это угасающие прозрачные глаза, прощающиеся навсегда.***
Солнце светило и освещало темный коридорчик, где в скрытом уголке за старым потрепанным шкафом спал, сидя на холодном полу, Павлик. Только он находит в себе силы приоткрыть глаза, то в голову влетает она — Людмила Александровна. Странная тетка-злодейка из сказок для маленьких. Та странная женщина с пышной светлой прической и крашенными волосами. Она придет сегодня и отберет у Алисы ее брата. Сидеть вечно здесь не получится, пришлось выползать, отряхивая с себя пыль и грязь. Затем ножки поволокли ослабленное детское тельце в игровую, где в такое время обычно играло несколько групп. Пройдя мимо комнату воспитателей, кабинет психолога, дверь в актовый зал, где часто ставили различные сценки и спектакли, тут же медленно проплыла дверь в спортивный зал. Впереди было разветвление. Хочешь поверни налево, хочешь — направо, а хочешь, то можешь пойти прямо. Не оглядываясь по сторонам, Паша еле переставляя ножки, пошел строго прямо, но услышав резкое оханье справа, развернулся. Группа воспитателей всех групп и директор стояли в кучке и пытались что-то придумать. Но группка вовремя увидела пропажу, медленно шаркающую в сторону игровой. Паша замер, надеясь, что его не заметят. Но взрослые женщины ломанулись вперед, боясь увидеть ребенка изувеченным и измученным. Мальчик от испуга вытянул руки вперед, сжимая свои глаза…***
Он не отпускал ее. Прижимал все ближе и ближе, все сильнее, боясь больше никогда не обнять ее. Ком в горлышке разрывал детский организм, но брат боялся своими слезами пугать маленькую сестренку. Он — это все, что осталось у Алисы. Он — последняя надежда и опора. Он защищал и оберегал. Паша прижимал сестренку к груди, как котята они прятались от чужаков и грелись друг о дружку. Испуганные, брошенные и никому не нужные. — Паш, поехали? — сзади послышался тот противный голосок, но мальчик не собирался отпускать сестру. Он уедет только с ней или останется здесь. — Алиса, ты меня слышишь? — шепнул на ушко брат, обнимая и обнимая часами растерянную и напуганную девочку. — Я что-нибудь придумаю, — соврал Павлик, пытаясь не втискивать в слова панику. Брат тут же отстранился от Алисы и фальшиво улыбнулся. Лишь по одной причине Паша так легко мог распрощаться со своей сестрой — он боялся ее добить своей болью и действиями. Боялся показывать свои истинные эмоции, лишь бы Алиса потом не страдала. «Холодно» развернувшись к сестренке спиной и опустив голову, мальчик направился к своей новой опекунше, разрешая ей забрать себя домой. Попов младший покидает эти стены, свою семью, этих воспитателей и бесящих детей. Шаркая своими башмачками, Паша мысленно прощался со своей прежней жизнью. Мальчика выводят на улицу, а затем и за территорию детского дома. Он спиной и затылком чувствует, как из окна на него смотрят все дети разных групп и сама Алиса, прожигая брата своими голубыми глазами, откуда беспрерывно лились слезы.***
Почему здесь пахнет… затхлостью, страданиями и одиночеством? Совершенно неприятный и непривычный запах. Здесь не пахнет ни любовью, ни заботой. Видимо опекунша решила исправить это с появлением дома ребенка. — Кушать не хочешь? Я сварила суп, сделала картофельное пюре и в холодильнике сосиски есть. Я просто не знала, что ты ешь, поэтому… — Людмила Александровна снимала с себя куртку и с улыбкой поглядывала на мальчика. — … — Паша молчал и смотрел в пол. Здесь он чувствовал себя чужим и ненужным. Эта квартира не вселяла надежду. — Давай я покажу тебе твою комнату, — женщина прошла чуть вперед и открыла ужасно скрипучую дверь. Мальчик заглянул внутрь, оценивая обстановку. Какая-то новая кровать, на полу неприятные ковры, около окна стояла тумбочка, а на самом подоконнике много разных цветов в глиняных горшочках. А письменный стол в самом углу комнаты напоминал школьную парту, от которой веяло старостью. Паша зашел в эту комнату, сел на кровать и посмотрел на свою новую родительницу как на врага вселенной. Так мальчик просидел до самой темноты, все пытаясь придумать план побега. Или лучше перестать бороться и сдаться? Ведь Паша обрел «семью». Семью? Странная слово. В этом доме оно звучит как тюремный срок. Семья… Се-мья. Семья? Опекунша постоянно заглядывала в комнату к своему «сыну», что-то спрашивая, рассказывая или просто посматривая. Но Павлик постоянно молчал. И лишь ночью его погнали в ванну, выдав новую щетку и пасту со вкусом клубники. Он не собирался чистить зубы, умываться или мыться. Просто отсидевшись в ванне с открытым краном, чтобы для виду текла вода, Паша выходит и идет прямиком в комнату и снова садится на злополучную жесткую кровать. Печальные глаза, скачущее от страха сердце и мысли об Алисе.***
Проходил день за днем, а отношения между новой родительницей и «сыном» не улучшались и не ухудшались. Они стояли ровно на месте. Будто мальчику было абсолютно плевать на взрослую женщину, пытающуюся заменить ему мать. Но Паша для себя решил только одно — что чужачка никогда не сможет заменить ему мать. Никогда. Каждый новый день бил по Попову младшему с новой силой, сильнее вдавливая в пол и размазывая по этому чертовому ковру. Как же он бесил. Этот ковер ненавидели всем сердцем. Каждый раз мальчику становилось хуже от одиночества, скуки и тоски по сестренке. А та ночь стала последней каплей в страдающем детском организме.°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°
Сердце застучало быстрее, глазки под закрытыми веками забегали туда-сюда, а на лбу выступило несколько капелек пота. Во сне казалось, что где-то кричит Алиса от обиды, что ее кто-то обижает в том детском доме, что она плачет каждый раз и не может пожаловаться воспитателям, потому что боится. А потом все будто стерлось и закрутилось. Теперь Паша слышал, что над ухом шипела змея, из шкафа на комнату посматривал косматый монстр, а за окном длинными пальцами по стеклу стучит длинный монстр темноты. Ручки натянули одеяло повыше, прячась от злых монстров под темной плотной тканью, боясь вытянуть даже ножку. Но вдруг над ухом кто-то громко фыркнул, что заставило мальчика подскочить от страха и встать на ноги, готовясь отбиваться и защищаться. Так страшно было стоять посередине темной комнаты и слышать скрежеты, гул, ветки, бьющиеся об окно. Детское сердечко не может выдержать такой нагрузки, поэтому подает сигналы в мозг. Глаза начали искать укрытие и нашли сразу же. Кровать! Тельце залезает под кровать, утягивая за собой и одеяло, чтобы в случае нападения ужасного монстра поймать его и замотать. Ручки дрожат, глазки бегают, а паника все не проходила. Звуки продолжали разрывать сердечко и заставлять сидеть под кроватью не вылезая. В таком положении и засыпает Паша, как можно крепче хватаясь за одеяльце.***
Он не давался. Он не общался. Он не отвечал. Не откликался. Не хотел выходить гулять. Не ел. Не играл. Паша просто сидел. Сидел на кровати, на стуле, ночью забирался на подоконник с ногами, боясь засыпать, все посматривал в небо, общаясь со своими родителями. — «Они же там… на небе. Они смотрят на меня и на Алису. Они же оберегают нас. Ведь оберегают?» Мальчик общался с ними, но вот только они не отвечали. Они молчали. Молчали… Детские глазки не сомкнулись ни на минуту. Паша ждал, не спал, вслушивался в кошмарный раздражающий храп в соседней комнате. Он ждал пока наступит утро, чтобы выплеснуть свою злость и прокричаться. Мальчик ненавидел это место всей душой, а значит нужно его изуродовать до самого конца и посмотреть на свое ужасное творение со стороны. Как только небо начало заливаться алыми красками, Паша соскользнул с подоконника, носочками нащупывая пол. Не было стыдно за то, что происходит в голове у маленького ребенка. Ему казалось, что это нормально, что это у всех. Что агрессия выедала все живые мысли, превращая их в черный комок грехов. То, что происходило с Пашей, не было нормальным явлением для маленького организма. То, что в маленьком худеньком тельце зарождалось раздражение, перетекающее во враждебность, пугало не только ребенка, но и взрослых в первую очередь. Но если пугать, тогда до смерти. А если выводить, то сразу за опасную грань. Придумав план, Паша пошел реализовывать его в жизнь. Вот она — кухня. Деревянный стол с разноцветной клеенкой, старая газовая плита, зажигающаяся от спичек, и жужжащий вонючий холодильник. В столовой во время приема пищи и то вкуснее пахло, чем на этой кухне. И каша там была вкуснее, чем здесь. Может потому что рядом сидела Алиса? Паша на носочках заходит дальше, боясь разбудить новую родительницу прежде, чем успеет натворить дел. Пальчиками зацепив табуретку, поставил ближе к столешнице, дабы залезть чуть выше, чем доставал он сам. Оттолкнувшись от пола одним носочком, пытаясь уловить равновесие, Паша тянется все выше и выше, медленно открывая ужасно скрипучую дверцу шкафчика, за коим лежали блюдца с красивыми, ровно выведенными золотыми каемочками. Рассмотрев их в последний раз, мальчик хватает в руки одну из таких хрупких вещиц, чуть покрутив ее в руках. Нежно-голубые узоры по краям. Скоро эта почти белоснежная посуда окажется в мусорном ведре. Паша смотрит вниз с высоты табуретки, замахивается и отпускает из рук золотистое солнышко — блюдечко. Приятный звон пролетел по всей квартире, отскакивая от стен и залетая в уши всем соседям, недавно спящей опекунши и самого Попова младшего. Мальчику это ужасно нравилось, и чертята просили еще и еще. И Паша поддался. Взял еще одно блюдечко, занес его над головой и резко отпустил. Посуда разбилась об пол да на такие мелкие осколки, что вся кухня была усыпана мелкими крошечками, переблёскивающими на только выходящем раннем солнышке. Пашу не остановило и это. Он снова повернулся к шкафу и руками смахивал все, что лежало и стояло внутри. Открывал другие шкафчики, выметал те вещи, которые лежали как-то не так. Все лежало не так, поэтому все смахивали вниз. — ААА!!! — кто-то резко прокричал, хватаясь за голову. Испугавшись, мальчик отклоняется назад, чуть не наворачиваясь с табуретки, но вовремя ручкой цепляясь за дверцу открытого шкафчика. — Что ты натворил?! Что ты натворил?! — опекунша боялась заходить внутрь, а кричала прямо с порога, красными ноготками цепляясь то за сердце, то за волосы, то за свою обвисшую кожу на лице. Зеленые глазки испуганно пялили на новую родительницу, а ноги медленно сползали на пол, босыми пяточками вгоняя осколки в нежную кожу. — Ты — неблагодарная скотина! Я тебе дала новую жизнь. Ты должен быть благодарен мне! — Людмила Александровна орала как не в себя, краснея от ярости. — Почему ты не умеешь себя вести? Что у тебя за родители были, что не воспитали в тебе хоть капельку уважения к взрослому человеку? Мне очень жаль, что они умерли, но ты не должен вести себя так! Как только Паша услышал про родителей с уст этой чужачки, то тут же рука в мыслях потянулась за осколком от тарелки. Но ведь мысли в одну секунду могут стать реальностью. Мальчик просто замер, стоя на осколках, разглядывая женщину и ее красную морду. Но и опекунша стояла в проходе, боясь наступать на этот страшный острый пол, на котором стоял приемыш. Теперь повисла ужасная давящая тишина негатива и злости. И только далеко пиликающий телефон заставил чужачку развернуться и пойти за мобильником. Паша стоял как в воду опущенный. Он будет продолжать донимать эту тетку лишь для одной цели. Та должна не выдержать и отказаться от мальчика. Но походу этого делать и так не придется. Прислушавшись к разговору, пытаясь не дышать, Паша улавливает несколько бубнящих фраз. — …как? У меня собраны все документы? Да. Опекунский совет дал разрешение. Вы же сами читали. Что?! Кто это? Я про такого не слышала. Хорошо. Да. Я вас поняла…***
И снова этот кабинет директора, где друг напротив друга сидели две женщины: опекунша и директриса детского дома. Они молчали, кого-то ждали, и только работница заметно нервничала, будто ее заставили или поставили перед фактом, взамен предлагая очень выгодное предложение и улучшение содержания детей, за которым директриса гналась всю свою жизнь. Все ради детей. — Простите, но кого мы ждем? — Людмила Александровна чуть наклонилась, боясь прерывать тишину. — Он скоро придет…наверное, — добавила директриса, потирая свои пальчики от переживания. — Он? Кто? Дверь грубо толкают вперед, открывая себе проход в маленький уютный кабинетик с грамотами и большим количеством папок. Этому мужчине явно здесь было тесно и некомфортно, но для решения всех проблем нужно преодолеть все эти неудобства. Испугавшись громкого хлопка двери и грозных шагов за спиной, родительница оборачивается, натыкаясь на крупного мужчину в достаточно дорогом костюме. Этот человек мог хорошенько прополоскать мозги работницам детского дома и пообещать многое. Людмила Александровна ошарашенно провожала глазами высоченного грозного мужчину, боясь отворачивать от него голову. — Здравствуйте, — директриса встала, встречая уважаемого гостя. Она готова делать многое, даже скакать на задних лапках. — У меня очень мало времени. У меня очень мало осталось нервов, поэтому я не буду с вами церемониться, — Макар подошел к столу ближе, замахнулся рукой и кинул небольшую стопку бумаг, чуть ли не сдувая остальные, лежащие еще до прихода бизнесмена. — Я не могу понять! Я отказываюсь верить в этот бред, написанный в этих справках! — Илья впервые не сдерживал себя в общении с женщиной. — Простите, а что собственно не так? — тихо, чуть ли не шепотом, спросила Людмила Александровна. — «Что-то не так» — это в ваших договорах. Как вы получали справку? Как вы подавали в суд заявление? Кто Вам дал согласие на подпись?! Какой идиот подписал эти документы, не вникая в ситуацию? — Макар повышал голос, не подбирал выражения, обзывая человека, давшего согласие, идиотом. — Опекунский совет дал согласие и подписали справки, — родительница все не могла понять, что происходит и откуда к ней так много претензий. — А Вы хоть знаете чем занимаются органы опеки и попечительства? Поиск и ведение учета граждан, которым требуется посторонняя поддержка. Надзор за работой опекуна и условиями жизни переданных подопечных. Проверка условия проживания детей, следить за выполнением обязательных мероприятий и устройства жизни в семье согласно установленным нормам. Я еще много могу перечислять обязанности органов опеки, но мне это не интересно, — Илья взял одну из бумаг, помотал прямо перед лицом, а затем разорвал и скомкал два кусочка в своих ладонях. — Все что написано здесь — бред. Я привел сюда опекунский совет, — мужчина грозно пошел к двери и впустил двух милых дам в костюмчиках и юбочках-карандашах. Девушки были милы, отличались выразительными глазами, возрастом и красотой. Они могли быть кем угодно, но не советом опеки и попечительства. — Но не они принимали у меня документы. Я обращалась в другие. Вы наверно что-то напутали? — Людмила Александровна, забегала глазками, не понимая что происходит. — Знаете, те люди, с которыми Вы общались, подали бумаги об увольнении по собственному желанию. Все разом. Так странно получилось. Теперь же их не возьмут ни в одну похожую сферу. Мне правда так жалко. Хотя нет…соврал, — Макар отвернулся, забирая бумажки со стола и передавая их своим новым работницам. — Я нанял новых и ответственных профессионалов, которые будут тщательно следить и вчитываться в документы, перед тем, как подписать их… Прошу, зачитайте нам статью 145, — скомандовал Илья, махнув в сторону работницы-красотки. — По Статья 145 СК РФ, «Установление опеки или попечительства над детьми, оставшимися без попечения родителей», в пятом пункте говорится, что передача братьев и сестер под опеку или попечительство разным лицам не допускается, за исключением случаев, если такая передача отвечает интересам детей, — дама без запинок и наизусть прочитала часть статьи. — … — Макар лишь развел руками, хитро улыбаясь, понимая что другого выхода у женщины нет, кроме как согласиться со всеми словами и отпустить ситуацию из-под контроля. — И в итоге мы видим, что брата и сестру незаконно разделили, так еще и без согласия детей. У Вас нет никакой совести, — уже намного спокойнее проговорил мужчина, скомкивая все оставшиеся договоры. — Я бы не хотел доводить дело до суда. Ну уж поверьте, если все дойдет до таких масштабов, то Вы несомненно проиграете, сражаясь со мной за Ваши же права, — Илья оголил запястье и взглянул на свои дорогие часы. — Извините, у меня совсем не осталось времени, так же как и сил. Всего доброго. Оставив в кабинете свой новонабранный опекунский орган, Людмилу Александровну и директрису, Илья выходит вон, захлопывая за собой дверь. — Подождите, — следом выскочила взволнованная работница детского дома. — Вы обещали нашему дому новый ремонт и… — Вот номер телефона, позвоните туда, а я оплачу все ваши требования, — бизнесмен лишь передал визитку с номером телефона и снова развернулся, чтобы, наконец, уйти. — Хотя… Вы хотите, чтобы ваши дети ходили в бассейн? — Д…да, — у директрисы засветились глаза. — Если у наших детей появиться новый кружок по плаванию, я буду счастлива. — Тогда сделайте для меня одну услугу…***
Паша так рад сидеть с Алисой в пустой игровой комнате, когда никого рядом нет. Все дети на прогулке, воспитатели просто сидели на улице, а в здании остались только они: брат с сестрой. Прошло больше недели как они не общались, но этого времени хватило, чтобы не знать что сказать и как оправдаться. Алиса лишь чувствовала защиту и близкого человека под боком, ей больше ничего не надо. А Паше нужна лишь вера в лучшую жизнь и спокойное детство. Они оба улыбались куда-то в стол, радуясь, что сидят вместе снова. Но им снова кто-то помешал. Дверь в игровую комнату открывает какой-то страшный большой мужик. Хоть он и был красивым молодым человеком, но страх внушал своими размерами. Высокий, широкоплечий, с холодным лицом без эмоций. Одним словом, странный. Он шел медленно, чтобы не пугать маленькую девочку. Макар боялся испугать именно Алису, ведь Паша одним своим взглядом отметил где территория, за которую лучше не переступать. — Вот они, Поповы, — начал весело Макар, радуясь, что смог увидеть детей убийцы вблизи. — Алиса и Паша, не так ли? — но мужчина даже не ждал ответа, он лишь медленно подходил, подкрадывался. — Наконец я вас увидел. Такие же красивые, как и ваш отец. Жаль, что вашу маму я видел только на фотографиях. Но она была прекрасна… — Кто вы?! Не говорите про наших родителей! — крикнул Павлик. Глаза начали заливаться темнотой, и, заметив это, Илья обрадовался. Он видит в Павлике вылитого Арсения. Такой же дикий, кусачий, дерзкий. Вылитая маленькая копия убийцы. Лишь бы сын не пошел по стопам своего отца. — «Кто Я»? — наигранно удивился Макар, указывая на самого себя пальцем. — Я друг вашего папы. Я знал его очень хорошо, вот только вас ни разу и не видел. — Я вам не верю. Вы все врете! — прорычал Павлик, сжимая от злости челюсти. — Да нет, мальчик мой, я говорю правду. Он был неплохим мужиком. Боролся за справедливость. Жертву из себя строил, но все же молчал. Лишь по глазам можно было понять, что что-то не так. И ты, Паша, на него очень похож, — бизнесмен не мог отвести от Попова младшего взгляд. Хоть глаза были зелеными, но они чернели так же, как и у убийцы. — Наш папа умер, — четко выговорил мальчик предложение, будто и не боялся это произносить в слух, но только в сердце сильно закололо и мурашки пронеслись по голове. — Да, — соврал Илья. — Ваш пап для вас умер, — и на лице мужчины появилась хитрая ухмылка…