Мондштадская мафия

В комнате настала полная тишина. Больше они не разговаривали. Так прошло часа два или три, а потом Джорно вдруг сел на кровати, свесил ноги на пол и сказал: «Слушай, Гвидо, а ведь ты здорово рассказываешь.» Это было так неожиданно, что Гвидо резко открыл глаза и уставился на Джорно. «Да?» — спросил Миста. «Ага.» — сказал Джорно, и на его лице появилось странное и зловещее выражение. Гвидо уставился на него, не понимая, шутит Джорно или говорит серьезно. «Ты прямо как один французский адвокат, который у нас один раз выступал в суде, — продолжал Джорно, — только у тебя еще какая-то третья аура. Ну прямо как этот наш портной — помнишь?» Гвидо медленно кивнул головой. «И ты прямо точь-в- точь, как он тогда, в вагоне…» «Что? — оторопело спросил Гвидо. — Что он тогда сказал?» «Да ерунда, — быстро сказал Джорно, — я не помню. Сейчас главное не это.» Гвидо хотел было спросить, что он имеет в виду, но не успел. Он вдруг почувствовал странную усталость и сонливость. Глаза сами собой закрылись, и он заснул, точно его накрыла гигантская сеть, сплетенная из черных нитей. Джорно попытался разбудить его, тряся за плечи. «Да ну тебя, — пробормотал Гвидо, — спи давай.» «Как скажешь, — сказал Джорно, встал и пошел к своей кровати. Мисту всегда бесила эта фраза, которую Джорно употреблял все чаще и чаще — «как скажешь». Так говорят люди, считающие себя очень умными и знающими. Но, наверное, в этой фразе было что-то такое, отчего эти слова казались глупыми и слабыми — и оттого соответствующая ей фраза казалась нелепой. В конце концов, в этих словах не было силы. Это просто фраза, за которой чувствуется пустота. Но это было в сущности не важно. И не важно было то, что Гвидо сначала вроде бы проснулся, а потом вдруг заснул. Все было очень логично, и стоило ли разбираться в этих маленьких заглядываниях в себя. Гвидо повернулся на бок и забылся тревожным сном, часто дыша и хмуря брови. Время от времени он видел какой-то странный набор геометрических фигур, из которого в какой-то момент выхватывала его память, и этот набор долго -долго проносился перед его глазами, пока неожиданно не сменился набором картин, знакомых с детства. Это были дом, сад, пруд, забор и звезды — всегда знакомые, поскольку Гвидо очень хорошо их помнил, а теперь, в этот поздний час, он видел их впервые и понимал, что их видеть уже не надо. Буйство красок. А рядом — серьезное и озабоченное лицо, внимательные и полные внимания глаза, ладонь у виска. Джорно, который так не похож на всех, кого он знал. И то, как губы Джорно неслышно произносят слово «ошибка» — это слово он произносит впервые. Но не только это. Это бледное, красивое лицо с высокими скулами, устремленный вдаль взгляд, усталость и какой-то умопомрачительный мрак, исходящий из его глаз, глубокая грусть, сквозящая во всем его облике. И этот непонятно откуда взявшийся во рту поцелуй, после которого они медленно бредут по ночному саду. Это странное расположение звезд, повисших над кронами деревьев. Это не похоже ни на что из когда-то виденного. Это уже давно забытое ощущение полной потерянности, которое с тех пор никогда не оставляло Гвидо. Это и есть ночь, воздух, напоенный ароматами и звуками. Это любовь, которая приходит только раз. Джорно не говорил ничего. Но в глазах его сквозила какая-то незнакомая печаль. Он думал о чем-то своем, глубоко и серьезно. Гвидо, вздохнув, отвернулся от него, как бы стыдясь собственных чувств. Ему почему-то стало страшно. Он тоже задумался о том, что творилось с его сердцем, отчего у него так щемило в груди и дрожали руки. Ему захотелось что-то сказать, но он не мог найти подходящих слов. Сон все глубже погружал его в странное и непонятное забытье, все более похожее на глубокую пропасть. Он не помнил, как он открыл глаза. Настоящий и живой Джорно по-прежнему сидел на кровати у окна и задумчиво глядел на спящую площадь. Всё вокруг было таким же.