***
Арсений не хочет признавать этого, но его бьёт дрожь — и чем ближе они к поместью, тем яснее он вспоминает тот злополучный день, когда его семье стал заказан путь на все подобные вечера. Пожалуй, чересчур пафосное название для его грязной ссоры с Русланом — но она стала началом нити Ариадны, которая привела Арсения сюда. Нет, так ещё драматичнее. Он не жалел о случившемся ни разу — и Руслан наверняка спустя года был счастлив, что не окольцевал Арсения, и все-таки это было чертовски волнительно, вновь повидаться со своим прошлым. Более того, там будет Антон Андреевич. Человек, на деньги которого куплен выходной омежий костюм. Альфа, благодаря которому они все-таки здесь. Мужчина, на которого его сестра положила глаз. Арсений нарочито старается не смотреть, но взгляд все равно падает на Иру в шелках, она нервно теребит ленты в руках, сжимая их так крепко, до побелевших костяшек, прикусив пухлую губу, будто уже представляет, как будет отбирать у Шастуна его деньги. — Какой ты мерзкий, Арсений, — бурчит он самому себе. Он всегда желал Ире только добра, несмотря на все их разногласия и совсем разные мировоззрения, и сейчас не мог понять, почему он так зол на неё безо всякой на то веской причины. Неужели он пал так низко, что стал той стереотипной омегой с истерией матки из бульварных романов, что ревнует даже не своего альфу к родной матери? Сестер на члены не меняют, какими бы они ни были богатыми, галантными и милыми. Чушь. — Ты ведь знаешь, что твоя ценность не определяется замужеством? — осторожно спрашивает он у Иры, устав от томительного молчания, медленно съедавшего все его надежды. — Знаю, — Ира устало откидывается назад и смотрит на него совсем как отец. — Зато твоя определяется. Ах, так вот кого отец растил как своего последователя, когда окончательно разочаровался в сыне. Впрочем, из Арсения был пример ещё хуже, не у Оксаны же познавать мудрость мира — она читать-то почти не умеет. Но если отец был настоящим авторитетом, бывшим воякой, то Ира… — Ещё зубки не отрастила, чтобы кусаться, — закатывает глаза Арсений и коротко ей усмехается. — У меня нет выбора, а у тебя есть, и ты выбрала замужество. — У тебя есть привилегия никогда не работать, а у меня такого нет, — Ира потряхивает плечами. — И ты ей не пользуешься по дурости. Что с тобой не так? Красивая мордашка, альфы так и вешаются, давно уже жил бы припеваючи подальше от отцовских нравоучений, но нет, мы гордые, мы будем хранить свои никому не сдавшиеся принципы в нищете. — Так вот о чем ты все это время молчала, — осознание приходит внезапно, наваливаясь снежным комом, и Арсений разочарованно фыркает. — А я-то надеялся, ты вынашиваешь какой-то интересный план. Ну как я могу оправдаться — прости, что не пожертвовал своей жизнью, чтоб вы с отцом наедались вдоволь. Они молчат всю дальнейшую дорогу, и атмосфера повисает настолько тяжелая, что в ней завяли бы цветы и умерли бы маленькие белочки — к счастью, здесь лишь двое недовольных взрослых, не способных спокойно поговорить о своих неурядицах, чтобы навсегда зарыть топор войны. Впрочем, зачем зарывать — хороший топор всегда в хозяйстве пригодится, и из него можно приготовить кашу, думается Арсению.***
Вопреки ссоре они заходят вместе, но быстро теряются в разномастной толпе, которая даже не пытается немного подождать и рассесться по своим местам — старинная русская традиция. Воздух наполнен удушающей смесью из терпких и приторных запахов альф и омег, и Арсений прижимает платок к лицу, чтобы избавиться от этой какофонии, так сильно бьющей его по носу. Он прищуривается, пытаясь увидеть в толпе хоть одно знакомое лицо, но даже не успевает наметить путь, как его хватают за шкирку, и чья-то сильная рука тащит его на свежий воздух. «Ну и хорошо, — думает Арсений, покорно бредя за незнакомой фигурой. «Всяко лучше, чем потеряться в толпе, главное, чтобы замуж не позвали» — Ты где шастишься? — возмущается громогласный женский голос — очевидно альфий. — Все твои сокурсники уже расселись по местам, разве приличной омеге стоит опаздывать? Бедный Станислав Владимирович, как только с вами, балагурами, справляется, а ему сейчас тревожиться нельзя! — Станислав? — недоуменно повторяет Арсений. Женщина торопливо выводит его в богато украшенный главный зал к веренице примерно сидящих молодых омег — по три за каждым столиком, и Арсений хлопает ресницами ошарашено, пытаясь понять, зачем его привели к выпускникам. Их юные горящие глаза, их лёгкая нервозность и таинственное предвкушение перед встречей с тем самым до того Арсению знакомы, что он едва сдерживает усмешку. К ним вразвалку семенит омега с округлым животом и уже поблескивающей макушкой, причитая что-то под нос совсем невнятно. От него издалека раздаётся запах лакричных конфет, и несколько омег чинно прячут носы в платки. — Стас, я привела последний твой подарчин, — ласково-ласково начинает альфа, поглаживая его по животу. — Дарина, счастье моё, спасибо, — альфа целует его в висок с довольным видом добытчицы. — Юноша, вы из какого класса? — устало спрашивает он, скользя пальцем по внушительному списку в руках. Арсений хихикает, когда все-таки понимает, что его приняли за молодого зелёного мальчика. — Из социального? — посмеивается Арсений. Стас смеряет его хмурым взглядом преисполнившегося в своем познании человека. — Боюсь, произошла ошибка, мне двадцать шесть. Дарина и Стас одновременно переглядываются с таким очевидным сомнением, что Арсению почти льстит их недоверие. — А Вы неплохо выглядите для своих лет, — наконец, без капли вины выдаёт Стас. — А где кольцо? Как ваш альфа позволил вас увести? — Господь не послал мне такого подарчина, — совсем нагло передразнивает их Арсений, однако счастливая пара не замечает его явного сарказма. Взгляд Стаса становится цепким, как у опытной свахи, и он в предвкушении потирает руки. Лицо Дарины приобретает игривое выражение Джека Потрошителя, и Арсений понимает, что где-то он просчитался. Альфа с омегой без лишних церемоний хватают его под руки с обеих сторон и ведут к одному из полупустых столиков, практически насильно усаживая рядом с двумя незнакомыми омегами. Арсений давится от возмущения. — Господин Белый предупреждал, что у нас сегодня старая дева, которую надо выдать замуж не менее скоро, как наших птенчиков, — елейным голосом говорит Дарина, с удивительной силой наглаживая его плечи. — Не беспокойтесь, мой хороший, проклятье безбрачия спадёт с вас сегодня же! — И вы обретёте истинное счастье, как и мы с Дариной, — подтверждает Стас. — Но помните, что если у вас что-то не получится, то это ваша вина. Арсению остается лишь глупо глотать воздух ртом, потому что в столь нелепой ситуации он не оказывался со времен своего рождения. Станислав Владимирович не дает ему даже придумать один разумный аргумент, они с Дариной покидают зал поспешно в поисках последней потерявшейся омеги. Дверь закрывается с грохотом гильотины. — И это меня Руслан стервой называл, — бурчит себе под нос Арсений, недовольно оглядывая ряд наивных омежьих лиц. Все они обращены к нему — наверняка, уже судачат, что же такого натворил Арсений, что в свои двадцать шесть до сих пор не обрёк себя на брак. Сейчас эти благопристойные детишки навыдумывают ему пять проклятий, бесплодие, кривые ногти на ногах, скверный характер и некрасивые ягодицы — ну и черт с ними, все равно скоро в их жизни развлечений не останется вовсе. Он встаёт, не дожидаясь никакого официального разрешения, и все тут же начинают шушукаться, но ему давно уже нет дела, что о нем думает высший свет, а уж тем более их личинки. Или икринки? Как же их там называла Дарина? Арсений делает несколько широких шагов — ростом он вышел, большинство здесь и до плеча ему не достанут, и бесцеремонно дёргает ручку двери, пытаясь выбраться из этого фарса. Наглухо заперта. Он присматривается к окнам, но решает оставить это на запасной план. Основной — плюнуть в лицо любому альфе, что посмеет его пригласить, спутав с этими детёнышами, и снова получить негласный запрет на посещения таких вечеров. Ещё можно без затрат поесть и без сочувствия посмеяться с попыток Иры соблазнить Антона Андреевича. Он плюхается на место, скрипя стулом по начищенному полу. Сидящий рядом парень смотрит с любопытством, но без презрения или страха повторить его судьбу, оживленно о чем-то перешептываясь с симпатичной светловолосой девушкой в розовом платье, так что Арсений добавляет в планы разузнать о последних слухах. — Я Серёжа, — неожиданно представляется первым парнишка, даже не пытаясь познакомиться формально, как любят делать альфы, и Арсению это импонирует. — А я Аня, — расплывается в улыбке светловолосая девушка. — Арсений, — пожимает им руки Арсений, радуясь, что они не полезли целоваться по омежьей традиции. — Ну-ка, дети, расскажите мне, кто тут самый желанный альфа с огромным кошельком? — Ну наконец-то дельные разговоры! Так Его Сиятельство Шастун, — округляет глаза Аня. — Но на него там целая очередь из мечтателей, бедняжка, захлебнется в омежьих слюнях. — Он смешной, — словно оправдывая их, говорит Серёжа, а потом фыркает. — Хотя с такими деньгами я готов даже над Гольц смеяться. Они с Аней хихикают над чем-то, только им понятным, и Арсений вздыхает — вот она неразделимая пропасть между ним и молодым поколением. — А кто краше всех нынче? — ехидно спрашивает он, с удовольствием замечая, как они тут же отводят взгляд. — Красота это о вещах, люди прежде всего проявляются в благочестии и поступках, в фамилии своего рода, — занудно начинает Серёжа, и Арсений с Аней одновременно закатывают глаза. — Поэтому хочу сказать, что фамилии краше, чем Заяц, я не встречал. — Заяяяц, — игриво тянет Арсений, широко улыбаясь. — А ты стало быть, серый волчок? — Мне кажется, ему хочется, чтоб его покусали, — тут же подыгрывает ему Аня, и Серёжа отмахивается от неё безо всякой обиды. — Ой, там Дашенька, что ли, явилась? — преувеличенно удивлённо восклицает он, и Аня подпрыгивает на месте, пытаясь придать себе совершеннейше элегантный вид. Но в зале по-прежнему лишь омеги, ожидающие своей участи, поэтому Аня скалится на него, пока Серёжа показывается со смеху. — А кто нравится старой деве? — подмигивает Аня ему, вся обращаясь в слух. — Если бы ты знала, насколько я не дева уже, ты бы постеснялась со мной сидеть, — снисходительно треплет он Аню по макушке. — Лучше скажи мне, что это за Стас. В мой выпускной здесь сидела престарелая леди. — Ах да, в прошлом столетии, кажется была ещё она, — нарочито серьёзно язвит Серёжа. — А нынче Станислав Владимирович нами заведует — он строгий, конечно, но забавный, пусть и расслышать его порой непросто совсем. Не без нюансов, но со своими… как там его супруга говорит? Омежьими чарами. Они смеются неприлично громко ко всеобщему возмущению.***
Постепенно зал пополняется все новыми лицами — сначала заходят почтенные старцы, кто-то в компании своих прозорливых омег, не отходящих ни на шаг, дальше чуть моложе, большинство из них Арсению хорошо знакомы, и он не устаёт саркастично шептать Ане и Серёже шутки про дряхлеющих дедов. Потом — громогласно объявляют героев войны, и Антон вышагивает одним из первых, настолько бесстыдно-красивый в своём бадлоне, что у Арсения перехватывает дыхание. Он ищет кого-то взглядом зелёных глаз, и на секунду омега по настоящему пугается, что ищут не его, но стоит им столкнуться, как мир за пределами перестаёт существовать вовсе. Антон всего лишь мягко улыбается ему, и вот Арсений чувствует себя одним из этих юнцов, волнующимся не перед первым выходом в свет, а перед танцем с тем самым альфой. Будто ему снова золотые шестнадцать, и он смущается от случайного взгляда альфы, мечтая о любви как во французских книжках. Мягкие русые кудри, темный элегантный костюм с чередой сверкающих орденов и будто бы вопреки — вся нежность мира в зеленых глазах. Серёжа и Аня знающе переглядываются, но Арсению все равно — он сам сейчас напуган от резкого наплыва чувств. Нищенка. Впрочем, ехидничают мальцы недолго — вскоре запускают юных альф, и наступает пора Арсения смеяться, когда по-видимому Макс вопреки всем манерам машет Серёже, и тот сразу загорается широкой улыбкой как несчастная спичка. Аня, впрочем, ничем не лучше — лицом не выдаёт, но глаза-то не отрывает от статной темноволосой альфы. Ах, юность, Арсению, конечно, в его-то преклонные годы уже не понять. — Попробуй не умереть, когда Заяц пригласит тебя на танец, — шепчет он Серёже на ухо. — Только если ты выдержишь хоть две минуты рядом с Шастуном, не превратившись во влюбленную леди. — Он с тебя глаз не сводит, — добавляет проказливо Аня. Арсений невольно поворачивается к нему — и разумеется, Антон Андреевич беседует с каким-то низким лысеющим мужчиной, но взгляд его восхищенный и совершенно мечтательный устремлен в сторону омег. Конечно же он замечает, что Арсений на него смотрит, и вновь улыбается — солнечно и до безумия уверенно, что у Арсения кровь закипает и сердце ноет — и как только один альфа умудряется вызывать в нем столько противоречивых чувств? Он не успевает задумать, как сказка его разбивается под натиском жизни. К Антону почти подплывает Ира, сменившая свое кислое недовольство на одухотворенное очарование, и тянет ему тонкую ручку за поцелуем. Губы Арсения кривятся, он морщится, будто у его носа сгнила рыбья голова, особенно когда Антон все-таки неловко тыкается щекой в её ладонь. Точно. Он здесь, чтобы сводить юных влюблённых. Вот пусть и женятся — может, Антон за десять лет запомнит, каким местом нужно целовать девушку. — Найду кого-то и получше, — отмахивается от них Арсений, гордо отворачиваясь, и тут же натыкается взглядом на писаного красавца — такого хватать и сразу рожать от него исключительно ради прекрасных детей. — А это кто? — Сергей Вячеславович, — без лишнего восторга говорит Серёжа — ну конечно же, это не Заяц. Его пристальное внимание не остаётся проигнорированным — Сергей Вячеславович с интересом смотрит в ответ, и Арсений кокетливо взмахивает ресницами, кожей чуя недовольство Шастуна. Ну он же хотел воевать за него? Арсений, в принципе, был влюблен с детства в историю Елены Троянской — ах, кто бы предпочёл его богиням и развязал кровавую бойню, ну какова прелесть! Сергей Вячеславович приветливо ему кивает, явно показывая, что знаки внимания оценил — еще бы, наверное считает его наивным цветком, который на альф глядеть-то побоится. — И в чем твоя стратегия? — обращается к нему Аня в очевидном недоумении. — Стратегия? Солнце, моя жизненная цель — довести до белого каления как можно больше альф. — Звучит достойно. — Я знал, что ты оценишь.***
Объявляют первый танец дебютантов, и альфы в строгой очерёдности подходят к юным омегам, чтобы получить робкое «да» — кто-то недовольно поджимает губы, когда особо богатый альфа проходит мимо, кто-то старательно машет ресницами, пытаясь приманить к себе хоть кого-то, кто-то закатывает глаза, без особого энтузиазма кружась в танце, ну а кто-то густо заливается краской, ведь подошёл тот самый. Арсений и правда скучает — ведь тогда его пригласил на танец сам Руслан, и все вокруг нагло шептались, глядя с откровенной завистью, уже судача об их тайном романе вплоть до выдуманных детей. По иронии оба главных героя этой трагикомедии ни браком, ни детьми не обзавелись. Да и сейчас Руслан и не смотрит больше на омег, полностью поглощенный чинным разговором с Юлией Октаевной. Неподалеку стоит Шастун и терпеливо ждет своей очереди, нервно постукивая ногой. Арсений преувеличенно не замечает его, стараясь силой мысли притянуть Сергея Вячеславовича — забери меня, иначе Антон подойдет ближе, и я сдамся ему быстрее, чем крохотная страна под натиском империи. Тот, кажется, слышит его мольбы, потому что идет прямо к нему и галантно кланяется, протягивая широкую ладонь. Арсений хватается за него как за спасительный якорь в уносящемся на волнах корабле. — Сергей Вячеславович Лазарев, — вежливо представляется альфа и ведет к его остальным парам, ожидающим конца распределения. Скука смертная, воспринимаемая как данность. — Арсений Сергеевич Попов, приятно познакомиться, — неловко отвечает ему Арсений, чувствуя на себе чужие любопытные и липкие в непрошеном интересе взгляды. Сергей, впрочем, лишь улыбается спокойно, значит, прежде о нем ничего не слышал. — Я рад, что Вы оказали мне такую честь, — продолжает светские разговоры Сергей, и Арсений любуется идеальными чертами его лица. Вопреки здравому смыслу он оказывается вблизи еще краше, чем издалека. У него настолько правильные черты лица, что он кажется искусно исполненной статуей, а не живым человеком — ну не может не быть изъянов у обычных смертных. А еще от него приятно пахнет чем-то мускусным и пряным, и сложен он идеально, но Арсений все равно косит в сторону Антона. Как назло он теряется где-то в толпе. — Я был приятно удивлен Вашим рвением, — бархатным голосом продолжает Сергей, держась на расстоянии достаточно далеком, чтоб не смущать, но близко настолько, чтобы в следующее мгновение взять его за руку. — Мы были знакомы раньше? — А Вы верите в судьбу, Сергей Вячеславович? — несет откровенный бред Арсений, пытаясь разыскать Антона. — Верю, я романтик, — воодушевленно начинает Сергей, однако под конец фразы чуть сникает. — Но поверьте, едва ли хоть кто-то здесь сегодня встретит свою судьбу. Ее нельзя выбрать принудительно — лишь отыскать совершенно внезапно, когда вера себя уже исчерпала. И тогда она выстрелит — в самое сердце на пораженье. — Да… — Арсений пытается продолжить, и Антон снова рушит его планы — он стоит прямо напротив, в одной руке держа ладонь Иры, весь напряженный с вымученной улыбкой. — Я верю, что судьба подвластна человеку. — О, бесспорно, иногда мы принимаем решение, которое меняет весь наш неидеально-идеальный мир, а уж Бог простит, — довольно кивает ему Сергей. Их разговор тонет в метафорах, так что первые ноты фортепьяно звучат спасением. Сергей мягко обхватывает его ладонь, вторую крепко укладывая на талию, и Арсению лишь остается поддаться. Он любит танцевать просто невыносимо, хоть и не мог этого делать последние годы — мышечная память работает отменно, заставляя тело влиться в такт мелодии. Сергей ведет превосходно, тонко чувствуя музыку, и Арсений с большим удовольствием кружится вслед за ним. Только вот глаза все еще ищут другого. — Вы так хорошо чувствуете музыку, — замечает с толикой удивления Арсений. — Вы музыкант? — Ох, мне так лестно, что Вы это заметили — похвала приятна, а уж от столь очаровательного омеги тем более, я… — начинает Сергей с оживлением, притягивая к себе чуть ближе. Его ведут в танце, одна рука покровительственно держит его талию, вторая властно не дает выскользнуть арсеньевой руке, на ухо ему рассказывает о музыке в перемешку с комплиментами самый кричаще привлекательный и галантный альфа в зале, но Арсений взгляда не может отвести от Антона. Словно смеясь над ними, судьба вновь сталкивает их лицом к лицу — оба в чужих объятиях, а смотрят только друг на друга. Двигаются совершенно машинально, без толики искренности отдаваясь партнеру, пока хочется видеть перед собой лишь его. Антон не отрывает глаз. Арсений не в силах отвернуться. Они будто заворожены, прокляты постоянно видеть друг друга, даже когда мелодия стихает, и Сергей благодарно целует арсеньевскую руку, отпуская. Даже когда Ира неловко повисает на стоящем неподвижным столбом Антоне. Даже когда мимо неловко пританцовывают Макс и Сережа, едва не сбивая с ног пожилую пару. Весь мир расступается перед ними, и толпа расходится цветным шумом на заднем плане. — Сергей Вячеславович, помните, мы говорили с Вами о том, что судьбу можно изменить? — прерывает его Арсений, с трудом подбирая слова. — Это было где-то минут десять назад, поэтому помню, — с легким недоумением отвечает Сергей. — И что вы надумали? — Думаю, что сейчас хочу изменить судьбу, — с легкостью отвечает Арсений и смотрит просяще. — Вы меня отпустите? — Конечно, — Сергей осторожно убирает выбившуюся прядку из буйной прически Арсения за ухо. — Не уходите слишком далеко, если судьба ведет Вас в лес, не верьте. Арсений не сдерживает короткой ухмылки и практически сбегает, стараясь не привлекать излишнего внимания. Пожалуй, внимание самого важного ему человека он все-таки получает — Антон неустанно следит за ним, будто и не замечает скучающей рядом Иры. Арсений подходит к выходу в сад, затаив дыхание, чтобы Шастун уж точно понял его намек, и уходит в холодный декабрь от светского вечера. Если Антон не поймет, не захочет идти к нему, то… на этом их нелепая история и закончится. Придется вырвать с болью из сердца ту наивную влюбленность, проросшую в него корнями. Арсений дрожит от холода в своем тонком костюме, вокруг горят белым покрытые инеем ветви деревьев, небо синее-синее, и лишь тонкий месяц слабо освещает расчищенную от снега дорожку. Кажется, скоро наметет обратно — уж больно снежный выдался декабрь, с пронзительными холодами и воющими вьюгами, холодным ветром проходящимися по всему арсеньевскому телу. Он уж было думает, что зря он всё это устроил и что пора возвращаться — ни один альфа не стоит, чтобы ради него мерзнуть — как на плечи его опускается теплое пальто с терпким запахом картошки и мяса. Он не услышал шума шагов из-за завываний ветра, а вот слова слышит удивительно отчетливо: — Я же просил Вас купить себе новую шинель, мой милый. Почему вы меня не послушали? — Хотел, чтобы вы смотрели сегодня только на меня, — с пронзительной искренностью отвечает Арсений, кутаясь в мягкое пальто. — Глупый Вы, Арсений Сергеевич, — журит его Антон, ласково-ласково проводя по его спине, чтобы отряхнуть от снега. — Вам не нужно так стараться, чтобы захватить мое внимание. Тем более провокациями, подобными сегодняшним. — Я… — Арсений не знает, хочет он оправдаться или возмутиться, но Антон не дает договорить и прижимает палец к его губам. — Вы имеете право танцевать, с кем изволите, Арсений Сергеевич, — без упрека продолжает Антон. — И все же, могу ли я попросить вернуть мне мой украденный танец? Антон протягивает ему ладонь, и Арсений не может сдержать улыбки. Он бросается на него с объятиями — никто их все равно не увидит — и укладывает ладони на широких плечах, без слов крича «да-да-да». Руки Антона сжимаются крепко на его талии, лицо его освещается улыбкой — снова, и он так красив, что у Арсения перехватывает дыхание. Они не танцуют даже, скорее медленно покачиваются не в такт и без музыки, лишь заунывная вьюга аккомпанирует им свистом ветра. Арсению и не надо ничего, кроме грохота его сердца. Антон так близко, что можно разглядеть на кончике его носа маленькую родинку. Арсений чувствует так много, что переполнен эмоциями до краев — и пока разум не желает сдаваться желанному альфе, сердце уж больше не хочет его мучать и мучаться самому. Впрочем, Арсений слышал, что совсем не сердце сему виной, оно лишь насос, на который Арсений взвалил непосильную ношу. Антон очень теплый, держит его почти вплотную, а омега лишь тянется ближе, всем телом прижимаясь, взгляда не отрывая. Арсений почти пугается всему, что видит, и все же он остается здесь — в надежных руках, в чужих объятиях и хрупком чувстве безопасности, маленькой рождественской сказке, где в конце все счастливы. Между ними миллиметры, тысячи правил и устоев, непонимания, тяжелый опыт и разгорающаяся искра надежды. Арсений не выдерживает первым. Он встает на носочки и оставляет на антоновых холодных губах короткий поцелуй-обещание. Он практически невинный — особенно на фоне того, что было между ними раньше — и Антон все равно расцветает весь, загораясь солнечной улыбкой, кажется, что снег сейчас растает от нее и запоют весенние птицы. А потом Арсения как кипятком ошпаривают, и он отстраняется поспешно от осознания. — Вы же замерзли! Господи, дурачина, отдал мне пальто, а сам нараспашку в метель, ой, голова не на месте, — причитает он совсем как маменька, толкая его прочь из одинокого сада, ставшего хранителем их тайны. — Вы на войне все мозги растеряли? Антон, чего смеешься?! ну не стыдно ли? — Прости, простите, — захлебывается смехом Антон, пока омега тащит его в тепло. — Я просто боялся, что вы заболеете. — А сейчас заболеете вы! Я еще слишком молод, чтобы плакать на Ваших похоронах, — качает головой Арсений озабоченно. — Вы недооцениваете здоровье наших русских солдат, — взъерошивает ему волосы Антон, прижимаясь губами ко лбу. — Скорее за себя бойтесь, Арсений Сергеевич, я здоров как бык. — То-то коровья оспа Вас не коснулась, — привычно язвит Арсений, избавившись от всякого очарования. — Идемте уже скорее, отогреем Вас! — Арсений, обещайте мне, что не сбежите снова, — останавливается Антон и глядит совсем серьезно. — Куда я сбегу? Разве что от больного, чтобы не заразиться хворью, — устало вздыхает Арсений и открывает двери. — А теперь живо в тепло! — Но что между нами теперь? — Ещё секунда, и между нами будет дверь.***
Они ночуют в поместье — благо, тут хватает свободных комнат, чтобы следующим днем продолжить празднование, хоть часть гостей покинули их ещё в ночи. К Рождеству все разъедутся по семьям, ну а пока все спальни полны — не слишком дорогим гостям приходится спать в одной комнате, Арсений ютится в компании с молодыми омегами, что возбужденно перешептываются, обсуждая красивых альф. Он тихо посмеивается над ними, хотя сам и тихо пищит в подушку, вспоминая как Антон кружил его в импровизированном танце. После него пришлось срочно бежать обратно к Сергею, чтобы не бросать его одного — пусть он и явно не страдает от недостатка внимания — и продолжить официальный вечер. Арсений наедается наконец-то до отвала, радуя Антона порозовевшими щеками, и даже танцует с несколькими альфами. Один из них, весь в чёрном, грубоватый, но бесконечно харизматичный, оказывается его однофамильцем, Вадимом Поповым, и Арсений просто не может ему отказать в танце, пока альфа с шутками-пересмешками хвалил его улыбку. Антон глядел, вытаращив глаза, и Арсений смеялся-смеялся-смеялся. Аня представила ему Дарью — и та даже немного с ним покружилась, скорее ради куража, чем из серьёзных намерений. А потом к нему подходит Руслан. Они не извиняются, разумеется, два упрямых барана, не готовых идти на уступки, но приходят к какому бы то ни было перемирию. Это самый неловкий танец за всю долгую жизнь Арсения, да и тяжело назвать это танцем — это скорее последняя из стадий принятия. Руслан ошибся, когда предложил брак первому встречному на глазах у всех, уверенный, что ему не откажут. Арсений был не прав, когда выбирал выражения для отказа и рассмеялся ему в лицо. И оба они наговорили потом глупостей и распустили гору грязных слухов, чтобы в конце концов, занять позицию нейтралитета и неловко вальсировать посреди зала. После всех этих эмоциональных встрясок Арсению оставалось сил лишь рухнуть на постель, перед этим со всеми омегами стягивая корсет — каждый второй в него облачился, и все клялись больше его не надеть. Впрочем, сон к усталому разуму все не шёл, и он бесцельно слушал бесмысленную юношескую болтовню об альфах и нарядах. Большинство имён были ему незнакомы, поэтому он даже не пытался заговорить, думая о своём. Об Антоне, конечно же. Сегодня они совершили прорыв в их истории, но они все ещё далеки от развязки — жениться от влюблённости не лучшее средство. — Арсений? — послышался знакомый голос с соседней койки. — Не спишь? — Плету вдовьи плети, а что? — фыркает в ответ Арсений. — О, богоугодно, — важно кивает Серёжа. — Пойдёшь с нами завтра гадать на суженного? — На суженного? — приподнимает бровь Арсений, хоть в темноте никто этого не видит. — Не рановато ли? — Потом все разъедутся, а дома одним скучно, да и братья посмеиваются, — Серёжа свисает с кровати и предвкушающе ему улыбается. — Ну чего ты менжуешься! И большинство альф с утра собираются на охоту, перемоем им все косточки. Последние слова действуют на Арсения подобно заклинанию, поэтому он соглашается быстрее, чем Серёжа успевает перечислить все прочие плюсы. Ранним утром все ещё спят, да и на улице кромешная мгла — лишь звезды остыли и светят не ярко, уступая место запаздывающему сильно солнцу. Холодно до дрожи, инеем покрыты тонкие ветви, ну хоть ветер утихомирился — а глупые альфы нет, поэтому Арсений раздражённо наблюдает, как они собираются на охоту. Антон отвратительно бодрый и улыбчивый, и хочется треснуть его хорошенько, но к сожалению, приходится держать себя в руках. — Если Вас убьёт кабан, я не буду носить по Вам траур, — предупреждает его Арсений, сложив руки на груди. — Ну что Вы, Арсений Сергеевич, как я могу сегодня умереть, когда меня ждёт столь обворожительный омега, — Антон осторожно убирает с его лица непослушный локон и почти невесомо касается его подбородка. — Не волнуйся, Арсюш, я не пропаду. Это совершенно не знакомое прежде Арсюш так бьёт по душе, что Арсений стоит, раскрыв рот и не в силах хоть как-то ответить. Его даже в детстве никто так не звал — отцу всегда было не до нежностей, и Арсений даже не знает, как на это отреагировать. Антон ответа и не ждёт — убирает за ухо прядку, оставляет короткий поцелуй на тыльной стороне ладони и уходит к другим альфам, болтающим с шумным гоготом. Арсений, совершенно запутавшийся, возвращается в комнату, чтобы доспать, и думает, что он впервые не контролирует ситуацию от слова совсем — сейчас ещё плакать в подушку от любви начнёт. Нельзя так, нельзя довериться вчерашнему незнакомцу. Или можно? А может, он это делает только ради Иры? Нет, точно свихнулся.***
В поместье нет альф, поэтому никто больше не красуется, сонно едят остатки от вчерашнего застолья, обсуждают Орден Русских рыцарей с их утопическими идеями конституционной монархии, шепчутся о крепостном праве и о том, что цены на лен подскочили, и что никакого кабана бравые альфы не принесут и вообще — раз зимой морозы, то летом грозы. Даже не попрощавшись с хозяином, многие омеги спешат вернуться домой, чтобы не попасть в снежную бурю по дороге. Аня все ещё беседует с Дарьей, которая не уехала охотиться на кабана. Арсений не хочет признавать, но волнуется — об Антоне и о том вечере, который сейчас кажется ненастоящим совсем, отголоском волшебного сна, и о том, что их ждёт в будущем. Может быть, на этом их история и закончится? Антон получил, что хотел, и сейчас уйдёт искать более недоступную цель? А может он дождётся совместного жара, чтоб получить от Арсения абсолютно всё? Так для этого и не нужно было так стараться… Вечереет, и компания особо смелых и мечтательных омег утягивает его за собой на гадания, таскают свечи и нитки, задергивают шторы, чтобы ни единый луч заходящего солнца не помешал их тёмным делишкам. Арсений снисходительно улыбается, глядя на их горящие лица и дрожащие руки, когда они отрезают по ниточке равной длины. — У кого сгорит нитка первая, тот первый замуж выйдет, — заговорщически начинает Серёжа, вручая Арсению нитку. — А если не догорит? — испуганно шепчет одна из омег, и Арсений не удерживается и закатывает глаза. — Значит, замуж не выйдешь, — подначивает он, и по комнате пролетает дрожащий вздох. Арсений предусмотрительно кладёт свою нитку на тарелку, когда её касается пламя от зажженой свечи, а вот кто помоложе вскрикивают, когда обжигаются, но ждут терпеливо, посматривая на чужие нити, чтобы уж точно-точно выйти замуж первыми. — А у меня сгорела, — радостно восклицает от неожиданности один из омег, но Арсений лишь фыркает — его нитка неохотно догорает, как бы намекая ему «пора уж пора», хоть верить ей так же глупо, как в злого домового, который вещи ворует — конечно, не ты глупый, а нечистая сила. Особо отчаянные идут кидать валенки, и Арсений лишь хохочет из окна, когда обувь летит в разные стороны и даже залетает на псарню, сопровождаясь громким пронзительным лаем, и вот уже приходится бегать от собак. Но и здесь проворные омеги находят выгоду, ведь хриплый лай сулит старого жениха, а звонкий — молодого, и каждый пытается услышать, о чем лает его пёс. Они жгут свечами смятые бумажки, разложенные по плоским блюдам, и по теням от сгоревшей бумаги, падающим на стены, гадают о будущем — хоть и видно только бесформерные зубцы, но все тут же видят что-то свое. — Ну смотри же, у тебя здесь шпили замка, значит, знатный человек будет, приближенный Императора, — активно трещит Серёжа, скорее смеха ради, но все толпятся вокруг него, раскрыв рот и внимая каждому слову. — А у тебя реющий флаг — на войне твой суженый побывал, нёс с собой знамя победы. — Ну и врунишка ты, — посмеивается Арсений. — Всего лишь дарю людям надежду, — журит его Серёжа и пальцем грозит. — Не разбивай юные омежьи сердца. Смотри, вот у тебя как пламя костра — кто-то до невозможности яркий посватается, а здесь будто мазки от кисти — художник, что раскрасит серый мир. — Бери за это деньги, — советует ему Арсений и вглядывается в свои тени — и конечно там только отражение сожженой бумаги. — Доставайте карты, у кого есть, я умею гадать, — бодро зовет их Аня и тут же хватает из чужих рук карты, перебирает их с поразительным мастерством и одним ловким движением раскладывает колоду пред собой. — Ну что, птенчики, тяните! Арсений с несдерживаемым недовольством тянет одну из карт, не зная зачем он тратит время на ерунду для наивных и одиноких сердец, и смотрит безучастно на своего червонного короля. На нем не написаны ответы на все вопросы, что терзают омегу, нет даже подсказки — и конечно, не оставлено послание от предков, лишь бородатый мужчина с сердцами. — Бубонный король — жди сватовства от желанного, — нравоучительно говорит Аня Серёже, и тот вопреки гласу разума начинает улыбаться. — А коли пиковый король — жених будет стариком и ревнивцем, король червонный означает молодого и богатого, крестовый — жди сватов от военного. — Ах где мой молодой и богатый, — тянет фальшиво Арсений. — Одни старики да злыдни. — Кто бы говорил, Арсений Сергеевич, — холодно тянет Ира, что он прежде и не замечал, и кладёт крестовую даму на стол. Арсений не успевает даже спросить — ну или хоть начать извиняться, как кто-то предлагает топить воск в молоке, и он тяжело вздыхает. Лишь бы не спалили русланов дом. Его же и обвинят, как самого старшего. К ночи все устают, но терпеливо ждут полуночи, чтобы успеть погадать на зеркалах. Арсения запихивают в одиночестве в одну из комнат первого, на пробу, мол, начнём с самого старшего, чтоб не ждал, а то и так жить немного осталось. Он ёжится от холода и всё же садится к двум старинным зеркалам, поближе к свечам, лишь бы отогреться. Давно уже он не верит в эти гадания. Никого он никогда в зеркалах не видел — на его зов уж скорее пиковая дама явится, чем суженый. Он смотрит скучающе в зеркала, видя лишь свой прекрасный лик, зевает. Отблески пламени танцуют на его лице и уродуют тени в комнате, погружая его в гипертрофированный неуютный потусторонний мир. Арсений знает, что сейчас его подслушивают, привалившись ухом к дверям, и с нетерпением дожидается звонка часов. Ещё немного, и он пойдёт спать. А завтра они уедут, и он снова погрузится в томительные будни, пока Антон Андреевич не решит спасти его от одиночества. — Суженый мой, ряженый, приходи давай уже, а то я отморожу себе ноги, — бурчит Арсений. Раздаётся скрип половицы, и противный сквозняк рвётся в комнату — тухнет одна из свеч, и Арсений вздрагивает на секунду от ужаса, когда в зеркале вдруг отражается мужская фигура. А потом пламя освещает знакомое лицо. — Кто-то звал суженого? — улыбается ему мягко Антон, стряхивая снег с вихрастой макушки. — Я, конечно, не ряженый, но… Арсений фыркает раздражённо и чмокает его в ледяную щеку, чтоб заткнуть. В объятия не отдаётся — весь снежный альфа ещё намочит его, но отчего-то хочется совсем глупо улыбаться. Может, это и есть ответ на все его вопросы?