Просто Мария-2

      Турхан провела в темнице неделю. Наверное, каждое утро я просыпалась с мыслью, что было бы неплохо не устраивать здесь, во дворце, черт знает что и выпустить эту женщину, но здравый смысл мне подсказывал, что не стоит всех прощать и стоит лучше подзакрутить гайки, чтобы и остальные боялись нарушать правила гарема, нежели всех ловить с поличным или не с поличным, а потом прощать.       На седьмой день я вместе с Энгином-агой спустилась в темницу. На ум невольно пришли воспоминания о том, сколько раз я побывала в этом месте. Выбросив их из головы, я взглянула через решетку на Турхан, которая выглядела более чем неважно, а потом сказала стражнику:       — Открывай.       «Проси прощения у госпожи», — явно читалось во взгляде Энгина-аги.       Неизвестно, поняла ли этот намек Турхан или решила подмазаться ко мне по своему желанию, но практически сразу я услышала слова султанши:       — Валиде, прошу прощения за то, что огорчила вас.       — Это не должно повториться, — ответила я и пошла наверх.       Спустя пару шагов я услышала тихий шепот Энгина:       — И стоило настраивать против себя госпожу?       «За скромный бакшиш я научу тебя, как правильно жить в этих стенах», — в глубине души усмехнулась я и, наверное, совершенно бы не удивилась, если бы Энгин так сказал и вправду.       Говорил ли так евнух или нет, осталось неизвестным, но в ближайшие дни Турхан стала тенью, которая незаметно появлялась в гареме и не совершала ничего более-менее заметного.       Если говорить о моих отношениях с Мехмедом, то они, хоть и стали чуть менее яркими и встречались мы куда реже, нежели раньше, но какая-то нежность и восхищение друг другом оставались и по сей день. Пытаясь многое списать на возраст — мне уже было сорок лет, я не особенно думала о предохранении, хоть и всякий раз использовала отвары, приготовленные мне лекаршей.       Однако в Мехмеде, как я видела вне стен своей спальни, все зрела и зрела гордыня. Чем-то он мне напоминал Ибрагима, который стал считать себя ровней султану. И, по-моему, Мехмед уже не считал себя рабом Батура, как было принято говорить, а полагал, что он — напарник, партнер, равный султану.       — Мехмед, — однажды сказала я своему мужу. — Мое дело — предупредить тебя. Не считай себя равным падишаху, не забывай, что он — повелитель мира, а ты ставишь себя практически на одну ступень с ним.       — Госпожа, простите мне мою дерзость, но повелитель нуждается в моих советах, — ответил Мехмед.       — Вот именно, это дерзость, которую я могу простить, а повелитель вполне может и не простить, — произнесла я и подумала. — «На правах любовника ты был куда скромнее».       Так как я не вникала в государственные дела, то не могла знать все тонкости управления и роли Мехмеда в нем, но даже до меня дошли слухи, что великий визирь встречал послов словами, что он — представитель султана, его первый советник и главный наставник. И пусть некоторое количество лет назад в Бурсе Мехмед и вправду был главным наставником Батура, сейчас подобным образом говорить о падишахе было верхом неприличия.       Следующей проблемой, которая меня немало волновала, была Шивекяр. Нет, эта наложница была почтительна и ко мне, и к Батуру, и даже к султаншам, искренне ублажала падишаха и считала это честью, но ее стремление к накопительству меня настораживало. И именно в тот момент, когда я узнала, что Шивекяр хочет заняться благотворительностью, я насторожилась. Под предлогом благотворительности можно было провернуть уйму дел, в том числе и с султанской казной.       — Нина! — обратилась я к служанке. — Необходимо проверить все траты гарема, тщательно изучить учетные книги. Так изучить, будто бы покойная Гюльфем появилась во дворце.       — Госпожа, вы что-то подозреваете? — спросила Нина. — Кого-то?       — Да, подозреваю, — ответила я. — Хатун подозреваю и хазнедар. Может, потому что сама в этом грешна была.       Нина начала проверку. Не так хорошо разбираясь в бухгалтерии, я решила выйти из своих покоев и увидела явно волнующуюся Ясмин-калфу, которая нервно ходила взад-вперед по коридору.       — В чем дело, Ясмин-калфа? — спросила я.       — Ничего важного, валиде, — ответила калфа. — Ничего того, что было бы достойно вашего внимания.       — А из недостойного? — уточнила я.       Ясмин промолчала.       — А из недостойного проверки испугалась? — спросила я. — Если тебе есть, в чем признаться, сделай это прямо сейчас. Я обещаю, что ты не понесешь за это никакого наказания.       — Я не совершила ничего дурного, — сказала Ясмин-калфа. — Моя вина в том, что не сказала вам сразу же, что повелитель распорядился назначить Шивекяр-хатун такое же жалование, если бы она была султаншей.       — Это приказ повелителя, — ответила я. — Что еще ты мне должна была сказать, но до сих пор не сказала?       — Ничего, валиде, — склонила голову Ясмин.       — У тебя есть время, чтобы признаться, иначе, если ты в чем-то виновата, то понесешь такую же кару, что и мы с покойной хасеки и бывшей хазнедар, — произнесла я.       Ясмин ничего не ответила, а я вернулась в свои покои.       К этому моменту Нина успела проверить все документы и, увидев меня, сказала:       — Госпожа, единственное, за что зацепился мой глаз — это то, что Шивекяр-хатун получает неподобающее ей жалование. В остальном никаких нарушений я не нашла. Не до конца сходится записи и траты, погрешность в двенадцать акче, но это не та сумма, которая могла бы быть вам интересна.       — Показывай, где не сошлись записи и траты, — недоверчиво сказала я.       — Госпожа, простите мне мою дерзость, вы Гюльфем-султан вспомнили? — спросила Нина.       — Да, Нина, я вспомнила и Гюльфем, и себя, и тебя, — подтвердила я. — Поэтому показывай мне это место, которое тебя смутило.       Нина открыла мне записи. Я внимательно пробежалась глазами по листу.       — Значит, булгур они купили, — произнесла я. — А в прошлом месяце — рис. Причем куда меньше.       Мелких оплошностей было немало. Булгур вместо риса, какие-то невероятные объемы фруктов, сахара, специй…       — Позови сюда Ясмин-калфу, — велела я служанке.       Вскоре в мои покои пришла хазнедар.       — Ясмин-калфа, — произнесла я. — Покойная хасеки Гюльфем-султан, да пребудет она в раю, именно так и воровала деньги. Не сама, разумеется, ей хазнедар помогала. Хазнедар подтвердит.       Я взглянула на Нину и увидела, что она побледнела.       «Нехорошо получается, только Нину позорю», — подумала я и добавила. — И не только хазнедар, я в этом тоже принимала участие. И прекрасно знаю одну из махинаций. А еще, Ясмин-калфа, ты знаешь, в каком состоянии я приехала в Бурсу, во дворец сына. А хазнедар считала, что умрет, иначе бы Машенькой на прощание меня не называла. Так вот, Ясмин-калфа, неужели тебе хочется прочувствовать на себе все то, что пережили мы с хазнедар, а, может быть, и повторить судьбу хасеки? Я готова дать тебе еще один шанс, чтобы ты призналась.       — Госпожа, — опустила голову Ясмин-калфа. — Булгур мы покупали ради Шивекяр-хатун. Вы знаете, что хатун любит вкусно есть. Фрукты и специи покупали тоже ради нее.       — Ты, Ясмин-калфа, хазнедар, ты не должна идти на поводу у хатун, даже если она — фаворитка повелителя! — воскликнула я. — Так уж и быть, на первый раз я тебя прощу. Из твоего жалования вычтут те двенадцать акче недостачи и разницу, которую, как ты сказала, потратили из-за Шивекяр-хатун. Хатун можешь сказать, что есть она будет то, что дают, а не то, что специально для нее закупят. Но если, не дай Бог, ты умышленно ошибешься в подсчетах, то сполна почувствуешь, как плохо мне было в свое время. Можешь идти.       — Как прикажете, госпожа, — ответила Ясмин-калфа.       «Казнокрадка нашлась мне тут», — подумала я и посмотрела на Нину.       — Как думаешь, воровала ли хазнедар из казны? — спросила я. — Без доказательств я так уж и быть, закрою на все глаза.       — Двоякая ситуация, госпожа, — ответила Нина. — Это не те деньги, ради которых стоило рисковать своей должностью. Но… Может быть, Ясмин-калфа хотела проверить, можно ли воровать из казны и попробовала это на небольших суммах? Я ни в коем случае не хочу оговорить невиновную, но…       — Посмеет еще раз так сделать — к столбу встанет, — сказала я. — Я ее предупредила.       На душе стало паршиво. Ясмин-калфу, да что там говорить, любого человека из гарема мне было жаль. Я никому не могла пожелать того, что когда-то пережила сама. Однако с казнокрадством нужно было бороться, иначе бы информация могла дойти до Батура, который мог не разводить либерастию, как я любила говорить, и просто казнить виновного или виновную.       — Нина, вот что людям надо? — больше саму себя спросила я. — Я Сулеймана ненавидела, под влияние Гюльфем поддалась, Махидевран было жаль, за Батура испугалась. Ты на храм жертвовала. А им что надо? Так же Батура ненавидят и кому-то деньгами помогают?       — Госпожа, думаю, здесь просто непомерная жадность, — предположила Нина.       — Посмотрим… — вздохнула я. — Поживем — увидим.