***
Дом встречает меня приятным ароматом с кухни и уютными объятиями Алены, которые действуют на меня просто волшебно. Смотря в ее бездонные карие глаза, я забываю обо всем, будто и не было никакого Антона Андреевича. Алена всегда была такой маленькой и беззащитной внешне, что сложно было даже представить стержень, прячущийся где-то глубоко внутри. Он был крепче моего в тысячи раз. Он выносил троих так точно. — Как день прошел? – кольцом из рук сковывая мой торс, щебечет Алена. И я рассказываю. Рассказываю все то же, что и Кьяре. Рассказываю и все то, что узнал от нее. Слежу за эмоциями Алены, которая, впрочем, как и всегда, реагирует на все довольно спокойно. — Друг? Еще и из персонала? Вот так да, — протягивает она и, отлепляясь от меня, идет на кухню. Я, манимый продолжением диалога и невероятными ароматами оттуда, ступаю следом. — Смотри, Арс, а то наша девочка повзрослеет быстрее, чем следовало бы, — хихикая, добавляет Алена, расставляя тарелки по столу. Однако мое гробовое молчание быстро проявляется и обдает ее чем-то холодным. – Я пошутила, если что. Арс, ну ты чего? Она поворачивается ко мне и подходит почти вплотную, беря в руки мое лицо. Она ниже меня на голову и смотрит сейчас снизу-вверх, но ощущается ее взгляд так, словно на меня что-то давит, заставляя распластаться по полу. Вместе с тем в голове активно пляшут чертята-мысли о том, что интерес Антона Андреевича к девочке, возможно, и правда нездоровый. Вспомни слова Анны Дмитриевны, Арс. Не беспричинно его ставят на ночные смены. Вспомни, что это за человек. Он словно дикарь, которого приютили среди людей, разве может такой делать что-то из добрых и бескорыстных побуждений? Мерзко. — Выкинь это из головы, — уже строго произносит Алена. Она в очередной раз моментально считывает не только мое настроение, но и то, куда оно меня завело. Досконально. Прямо в точку. Я обреченно вздыхаю и поднимаю руки, мол, сдаюсь. Кстати о них. — Ален, ты ничего не видишь? – с сомнением спрашиваю я и протягиваю ей левую руку. Она берет ее в свою и касается пальцами запястья, отчего по коже начинают бегать мурашки – до того ее прикосновения точные и мягкие. — Здесь? – задает она вопрос. — Все чисто, — получая кивок, выдает свой вердикт и щелкает меня пальцем по носу. – Давай, садись уже за стол, а то ужин остынет. И я послушно следую за ней, ведь она при всем желании не сможет меня понять: знала бы она, что за компания Антон Андреевич, было бы проще.***
Перед сном я вновь залипаю в телефон, открывая поисковую строку. Еще сегодня днем я был уверен, что у Кьяры появились проблемы с восприятием, но вечер все переменил. Я ничем не ударялся, на меня не падали никакие шкафы, у меня не было ни малейшего изменения в здоровье, чтобы я тоже стал видеть то, чего нет. Алена же не видит – значит этого нет. Я вновь кидаю взгляд на руку и вижу там злосчастную нить. Тебя нет. Сгинь. Ты не существуешь. Открываю статью, помеченную фиолетовым цветом и надписью «Вы были здесь сегодня». Был, и кто же знал, что окажусь тут вновь? Пробегаюсь глазами по уже знакомым строчкам в поиске хотя бы малейшего объяснения. «Существует легенда, что души были разделены надвое и разбросаны по миру. С тех пор люди стараются найти свою вторую половину. Если они встречают ее, то обретают счастье…» Ебануться счастье! «…Это тот человек, с которым комфортно помолчать долгое время. С ним приятнее и спокойнее становится на душе…» Здесь отчасти согласен, ладно. Единственное, что комфортно делать в обществе Антона Андреевича, — молчать. И то лишь потому, что другого выбора не остается. Но спокойнее мне от этого что-то нихрена не становится. Хрень какая-то. Закрывая статью, вбиваю более конкретный запрос про нити, так как ранее, как и ожидалось, толком ничего не нашлось. «Согласно мифу, боги завязывают невидимую нить тем, кому суждено встретиться в определенной ситуации или помочь друг другу определенным образом…» Что? «…Двум людям, связанным нитью, суждено влюбиться друг в друга, независимо от места, времени или обстоятельств…» За? «…Эта волшебная нить может растягиваться или запутываться, но никогда не обрывается…» Хрень? Хватит. Я всегда верил в сказки, я тянулся к ним, но это вовсе не волшебно. Это чепуха и только. Это что-то неправильное, неприемлемое. Что-то, чего не должно быть. И без того плохое настроение становится еще более мрачным, чем то, казалось, было возможно. Я в злости откидываю телефон на кровать и падаю на подушку, закрывая глаза. Невидимая нить, но кто-то ее видит, вот так да! Похоже на какой-то пранк, если честно. Во-первых, у меня есть истинная любовь. Во-вторых, я не замечал в своей палитре голубого цвета. В-третьих, если и замечу, то явно найду кого-то более ответственного, приветливого, хотя бы вежливого. Ну не такое должно являться моей судьбой… Ах да, и в-четвертых, семья превыше всего. С этой мыслью я поворачиваю голову на лежащую рядом Алену. Ее темные волосы разбрелись по нежно-розовой простыне, а глаза были сомкнуты, немного дрожа. Она слегка улыбалась, видимо, дав проникнуть в свою голову лучшим снам. Я медленно подношу руку к ее лицу и аккуратным движением убираю упавшую на него прядь ей за ухо. Вот моя судьба. И никто другой. Беру телефон и кладу на тумбочку, предварительно выключив звук. Одним движением гашу свет и зарываюсь глубже в одеяло, надеясь, что и эти действия – всего лишь сон, кажущийся столь реалистичным. Уже завтра я проснусь, и кожа на моих руках будет чистой, безо всяких дурацких меток.Антон
Моя серая, однотипная, монотонная и, в общем-то, невероятно скучная жизнь неожиданно для меня стала набирать обороты. Радоваться или бежать? Кто знает, во что выльется это буйство красок? Вполне возможно, что рано или поздно все смешается в черный, а я буду лишь пускать слюни на тот надоевший серый, что сопутствовал мне долгие годы. Музыка не помогала. Ничего не помогало. В этой больнице я всегда один. В этих белоснежных стенах живет мое одиночество, активно процветающее до восьми часов, в которые появляется Позов. И так всегда. Но сейчас мне еще более тоскливо, чем обычно, потому что резко стало не все равно на происходящее вокруг. Внезапно, как по щелчку, сука! Я рассматриваю свою руку, на которой висит несколько браслетов. Как бы я их не сдвигал, внезапное приобретение все равно найдет щель, из которой можно напомнить о себе. На фоне серого и черного оно выделяется красным цветом. Бросается в глаза, будто говоря, мол, смотри, в этой мрачности существую я. И как мне тебя воспринимать? Я искал статьи о подобном и, сказать честно, в их содержимое не поверил. Но что-то глубоко внутри хочет верить в существование так называемой Судьбы. Хочет полюбить, а еще больше желает быть любимым. Такое отношение к себе я не испытывал давно, и мне было нормально, правда. Но сейчас будто что-то перемкнуло, будто я опомнился и огляделся вокруг. Огляделся и увидел пустыню вместо нормальной жизни, наполненной дорогими тебе людьми, которые рады тебе так же, как и ты им. Я устал ловить на себе осуждающие взгляды. Устал, что все знают, что мне лучше делать, а что лучше не делать. Устал, что на мне клеймо раздолбая, которое ничем не перекрыть, как бы я ни пытался. А я и не пытаюсь, ведь на каждое мое действо в сторону от устоев других идет удивление. Внимание к моим изменением ну просто колоссальное! И от него так неловко, что хочется вновь забиться в раковину и никогда больше не пытаться сломить себя в борьбе со своими комплексами и страхами. Люди, это не ваша жизнь. Люди, пройдите мимо. Люди, не заостряйте. Ну и чисто по-человечески – отъебитесь. Съебитесь, переебитесь, да как угодно! Все вокруг – не те. Все вокруг слишком много знают. Я просто нуждаюсь в человеке, который поймет весь мой внутренний мир. И Поз, увы, не совсем тот случай. Сдвигаю браслеты вверх и смотрю на нить. Она такая невъебически красивая. Кьяра была права, и осознание того, что девочка видит меня таким, заставляет расплыться в улыбке.Автор
Шастун дотрагивается до нити и его будто током пробирает. Мысли в его голове устроили настоящее соревнование за первенство. Адекватность и задатки взрослого боролись с маленьким Антошей, который верил в сказки и желал попасть в лучшую жизнь, где он будет дарить любовь и чувствовать ее в ответ. Казалось бы, все просто: мальчик, живущий внутри, слишком юн, чтобы бороться с реалиями. Только вот маленький Шастун был не таким уж и слабым, как оказалось. Одним лишь своим чистым, добрым сердцем он отгонял куда подальше мысли о том, что надо снять розовые очки и посмотреть на ситуацию здраво. Он в упор не слышал, что быть никакой Судьбы не может. Он не хотел переставать верить, и эта самая вера распространялась по организму, словно ту перемешали с кровью, что заставляло парня ощущать прилив ранее неведомых чувств. Он никогда не состоял в отношениях. Нет, бывало что-то, конечно, но надолго этой «любви» не хватало, потому что ее и не было вовсе. В общем-то, Шастун даже не мог знать, какой он ориентации: не было ни сильного притяжения к девушкам, ни отвращения к парням. Скорее он просто хотел любить человека. Любить его душу, какого бы пола она ни была. Возможно, назойливый и вспыльчивый Арсений Сергеевич тоже имеет душу, просто Антону пока не было суждено ее наблюдать. Оказывается, Шастун умеет плакать. Вместе с верой, заставляющей отмирать от долгого сна, усиливалось осознание абсолютного одиночества. «Ничтожество» Антон ненавидел себя за то, кем он является. Ненавидел свою слабохарактерность. Ненавидел то, что он не может пойти кому-то навстречу. Ненавидел места, где слишком много людей, к которым так тянет и от которых отталкивает одновременно. Ненавидел себя за то, что однажды свернул куда-то не туда и заблудился на веки вечные, где-то по пути в неизвестность похоронив себя настоящего. Ненавидел то, что этот самый настоящий Антон сейчас пытается пробиться. Ненавидел неуверенность, уверявшую его, что все это зря. Слезы жгли, опаляя щеки. Хотелось скулить, и Шастун себе не отказывал. Согнувшись пополам, он выплескивал из себя все то, что так долго копилось. Все, что было закрыто на десяток замков где-то глубоко внутри. Все, что сорвало оковы из-за каких-то статей в Интернете, которые скорее являлись чьей-то выдумкой, нежели сладкой правдой. «Как же ты жалок» Антону было больно. Ему было холоднее и темнее этой ночью, чем в любую другую. Как и Арсению, который, как бы ни пытался, не мог провалиться в сон. Внезапные тревога и отчаяние охватили мужчину, и этому в голове Попова не находилось ни малейшего объяснения. Его трясло, а на глазах стояли слезы. Он то и дело смотрел на Алену, думая, стоит ли ее будить. Стоит ли ей давать увидеть свою слабость, вызванную непонятно чем? Одна часть Арсения говорила, что Алена излечит, другая – что будить в три ночи из-за херни, которую ты не можешь сам себе пояснить, странно. Но ведь для этого и нужны отношения? Затем и заводится семья? Чтобы поддерживать? Арс придвигается к Алене и слегка обнимает ее. Она просыпается, чувствуя поблизости бешеное сердцебиение, и включает лампу. Поворачивается к Попову и видит, как на свету сияют слезинки, не решившиеся вырваться наружу. — Я с тобой, — шепчет и обнимает в ответ, позволяя Арсению носом зарыться в ее густые волосы. Она всегда понимала без лишних слов. Паника, ранее вовсю бушующая внутри, отступает куда-то далеко. Глубоко. К сердцу. Слабо напоминает, что она еще здесь, но подождет своего часа. — Я тебя люблю, — отвечает Арс и прижимается ближе. Ему становится тепло, уютно и спокойно. И это же умиротворение внезапно настигает Антона.