***
Понедельник стал тем редким, а если быть точнее, то даже единственным днем, когда Антон попросил у заведующей больницей отгул. Он не заболел и даже не умер: он реально захотел посвятить сутки себе. Для Шастуна это было чем-то из ряда вон выходящим, что подтверждали принявшие вид пятирублевых монет глаза женщины. Лидия Николаевна, а именно так ее и звали, всегда относилась к Антону с пониманием, но для себя успела поставить на пареньке крест. Как такое апатичное и ни в чем не заинтересованное существо может вызывать что-то другое в принципе? А ведь именно этот образ Шастун годами и держал. Заведующей давно стало ясно, что ни личной жизни, ни хобби у Антона быть не может, и если бы он выполнял хоть какую-то важную по больнице работу, то тот наверняка стал бы ценным кадром. Такие обычно погружены в свое дело — больше ведь тонуть и не в чем. Но Антон и здесь не оправдал ожиданий, став в глазах Лидии Николаевны ходячим мертвецом, которого просто жалко выгонять на улицу: не выживет же. Однако она любила верить в людей и вообще являлась замечательным человеком. Шастун это понимал по своему проживанию здесь вкупе с полным отсутствием инициативы, которое вынес бы далеко не каждый. А ведь к отцу он уже не был особо привязан, чтобы его держали лишь из-за хороших отношений с ним, что говорило о том, что Лидия Николаевна и правда понимает ситуацию Антона и дает ему время. И он за это был ей благодарен. Возможно, не вслух. Возможно, лишь внутри себя. Но был. Вот и сейчас заведующая верила, что Шастун нашел свой спасательный круг из болота, в которое он себя загнал. Она поправила свои очки в позолоченной оправе и, довольно хмыкнув, улыбнулась. — Да, конечно, ты можешь идти, — ответила она. — Надеюсь, этот вечер перевернет твою жизнь. Она надеялась, а Антон боялся и хотел этого больше всего на свете. Он перевернет, уж в этом-то юноша не сомневался, ведь Арсений и алкоголь — взрывное сочетание. Только вот если первый раз оно их сблизило, то что сейчас? Еще? Или на два шага назад? Шастун волновался. Он бы все отдал, чтобы их отношения с Поповым остались теми же, какими являются сейчас, ведь его и это вполне устраивало. Выйдя из кабинета заведующей, он двинулся к «своей комнате». Путь давался тяжело: ноги от волнения подкашивались, и Антон молился всем богам, чтобы на него сейчас никто, как и всегда, не обращал внимания, хоть и придумал ответ про то, что очень сильно хочет спать, потому и такое состояние. Да, и сердце, которое вот-вот выпрыгнет из груди, тоже. Жар, который Шастун ощущал всем телом, уходил в то же «недосыпание». И частое дыхание составит им отличную компанию. У Антона был настоящий мандраж из-за возникшей перед ним развилки. Шаг сделан: теперь он может или дальше устраивать один из самых сумасшедших вечеров в его жизни, или же дать заднюю — еще не поздно. Пока о его намерениях знает лишь Лидия Николаевна, а значит, Арсению можно думать, что Шаст пошутил или и вовсе струсил — так будет даже честнее. Упав на кожаный диван, Антон запустил тонкие пальцы в волосы и взвыл. Как же все-таки сложно делать то, что хочешь. Как же, черт возьми, страшно совершать шаг вперед, когда никто не толкает. Попов перевернул ситуацию полностью: вместо обыкновенного согласия он выставил ситуацию таким образом, будто все зависит от Шастуна. — Арс, ты пиздец, — проскулил в свои руки русоволосый. Он ненавидел его в эту самую секунду больше, чем что-либо на этом свете, ведь никто и ничто не в состоянии вызвать у него такие же эмоции. «Мне нужно просто взять телефон, открыть переписку и скинуть геолокацию со временем. Все. Потом спать вплоть до… сколько я там назову? Да. А потом я выпью и станет легче», — в голове Шастуна вырисовывался целый план по избеганию стыда перед самим собой, вот только в его исполнение он все равно не верил. Разве что в последнее предложение про алкоголь: он бы и сейчас был не прочь него, лишь бы поскорее завязать с ломкой перед совершением неизбежного, ведь Антон действительно хотел позвать Арсения и не желал это отрицать. В барах Шастун не был целую вечность, поэтому заметно удивился, узнав, что его любимое заведение, которое вместе с тем еще и в свое время не ударяло по карману, переехало на новое место. Смотря фотографии в сети, он искренне восхищался его красотой. Оно осталось таким же баром-баром, как выразился бы Антон — не стало чересчур уютным, не ушло в сторону клуба или навороченного ресторана, продолжая быть самим собой, таким, каким и должно быть, — но при этом заметно преобразилось: глаз Шастуна сразу же привлекла яркая зелено-оранжевая вывеска с названием, которая выглядела современно и весьма уместно. Для себя парень решил, что если все-таки струсит, то все равно пойдет в бар, аргументируя это следующим: «Запивать свой проеб чем-то же, блять, надо». Дрожащими пальцами он все-таки перешел в переписку с Поповым. Она в отличие от звонков или личных встреч была сухой и почти что пустой: никто из них такой формат особо не уважал, а списывались они лишь по делу, когда информацию нужно видеть и при случае находить, а не пытаться запомнить. Шастуну так страшно и вместе с тем крышесносно никогда не было, а вечер еще даже не был назначен. Он чувствовал, будто у него землю из-под ног выбили. Будто он сейчас падает с высоты восемьсот метров, а парашют открывать еще рано. Он чувствовал тех самых бабочек в животе, которые просто душили, и эти ощущения волнения были просто невыносимыми. «Просто отправь геолокацию и время», — закрыв глаза, мысленно убеждал себя Шастун. Он убеждал себя и в том, что это вовсе не страшно. Ага. Совсем. И все-таки не желая себя более мучить, он отправляет локацию «Белинского, 11» и надписывает: «Жду в 21:00». Сердце проделало ощутимый кульбит, а Антон был готов нервно расхохотаться от осознания того, что он сделал это. Даже жалкие слезы норовили проступить, выпуская с собой все то напряжение, что так терроризировало Шастуна изнутри. Не дожидаясь отметки «Прочитано», а уж тем более «Печатает…» или даже ответа, Антон завел будильник на 17:00 и, выключив уведомления, откинул телефон подальше. Больше гробить свою нервную систему он не хотел: он и так продолжит делать это вечером новым коктейлем эмоций.***
Шастун пытался уснуть. А Арсений пытался не удивляться, ведь был уверен, что Антон ни за что не согласится на такое, видя его к нему отношение. Сообщения Шастуна буквально выбили не так давно пробудившегося Попова из колеи, заставив взбодриться после тяжелого мероприятия лучше будильников, воды и напитков, содержащих кофеин. Невольно он даже стал винить себя за то, что так далеко зашел. Заигрался, заговорился… зафлиртовался? А ведь понимал, что играет с огнем, давно понимал: взгляд Антона не считать мог только слепой. И то даже слепые в лице Кьяры прекрасно увидели связь. — Арс, ты пиздец! — прошипел Попов, и знал бы он только, как Шастун его поддерживал. Арсений не был трусом, и, конечно же, он придет. Но как же он боялся теперь потерять контроль над ситуацией и заставить Антона чувствовать что-то, чего он бы не разделял. Поджав губы, Попов выбрал себе наряд и, отложив его на огромную кровать в спальне, вернулся в комнату Кьяры, которая игралась с не так давно приобретенным ксилофоном. Девочка запоминала звучание дощечек и интуитивно ударяла палочкой о нужную, что, как и предполагали Арсений и Алена, прекрасно развивало в ней запоминание вещей. Родители видели, что Кьяре было тяжко пытаться приучить себя замечать порядок предметов: все-таки она ребенок, который не хочет так быстро взрослеть и ударяться в алгоритмы. Собственно, быстро сообразив то, что Кьяра будет за политику «Лучше шарить руками, чем запоминать расположение», Попов убрал все острые предметы, а те, которые нельзя было исключить, затупил или спрятал во что-то мягкое, дабы девочка не пострадала. Теперь весь дом оказался устроен под нее: это было меньшим, что мог сделать Арсений, дабы облегчить ее участь. И если бы медицина была готова дать больше, он бы заплатил за это все деньги мира, лишь бы его чадо вновь увидело то, что их окружало. — А у тебя есть музыкальные данные, — заметил Попов, подходя к девочке и мягко кладя ей руки на плечи. — Тебе же нравится играть? — Да, — задрав носик, ответила Кьяра, не отрываясь от любимого дела. А Арсений и не хотел ей мешать: так, следил лишь, чтобы ничего не произошло. Все-таки его девочка с точки зрения сидения с ней была настоящим подарком: умела проявить самостоятельность и не буянила. Под попытки создать красивую и связную мелодию Попов зашел в ванную комнату и встал напротив зеркала. Он любил выглядеть эффектно, а сейчас даже и не знал, стоит ли это того. Складывалось ощущение, что даже если он придет заспанный и в пижаме, Антон скажет, что это смело и ему явно стоит почаще так делать. Все-таки поняв, что нужно тогда выглядеть хотя бы так, как желает сам Арсений, он начал перебирать волосы из стороны в сторону, ища ту самую удачную укладку, которая будет замечательно смотреться на нажравшемся в хлам тридцатичетырехлетнем мужике и которую не сломит ни одно явление. Несколько часов спустя... — Ты с этим Антоном видишься чаще, чем с Сергеем. Мне стоит начинать волноваться? — беззлобно спросила стоящая в дверях Алена, смотря на сборы своего супруга. Тот, лишний раз проверив документы, деньги и телефон, завис у зеркала. — Да красивый, красивый, — ласково произнесла она, подходя к нему сзади и кладя руки ему на плечи. — А насчет волнения я поняла. — Ну Ален, — протянул Попов, оборачиваясь к жене. — Просто с Серегой мы больше по работе, а тут прямо-таки друзья, что ли, — задумчиво произнес Арсений. Он впервые трактовал себе роль Антона в своей жизни, и вслух она звучит как-то слишком странно и нелогично. — И созваниваетесь каждую ночь, — продолжила она. — Я думал, ты спишь, — искренне удивился Арсений, но все же расплылся в улыбке. Он понимал, что Алена больше шутит, чем говорит с подозрением на что-либо, и следующая реплика это только подтвердила. Девушка поправила прическу мужа и, всем своим видом восхитившись, добавила: — Ладно, Попов, голубизной ты все-таки не отдаешь. — Она улыбнулась. — Красавец! — Отдыхай, — прошептал Арсений и, приблизившись к ее уху, шепотом добавил: — И спасибо. Но не красивее тебя. — Он едва ощутимо коснулся губами виска Алены, из-за чего ее кожа моментально покрылась мурашками. В этом жесте Попова, а проворачивать такое он любил довольно часто, она ощущала всю нежность и важность его намерений к ней. Ее глаза заблестели, когда он окинул взглядом ее лицо и так же легко и ласково коснулся своими губами ее губ. Аромат классического мужского одеколона ударил Поповой в нос, заставляя раствориться в Арсении. — Все, ты опаздываешь, — вытянув руку вперед и отстранив мужчину от себя, напомнила Алена. — И ладно, доказал. Не волнуюсь, — с этими словами брюнетка подмигнула, а Попов, наконец успокоившись после нервных часов ожидания, в более чем приподнятом и спокойном настроении покинул квартиру. Все-таки Алена являлась волшебной женщиной, которая одним лишь существованием заставляла Арсения чувствовать себя властелином всего мира. Кроме самой Алены, конечно. И только если этот мир не включает в себя киноиндустрию. Но об этом Попов сейчас не думал: он был уверен, что этот вечер пройдет как по маслу. Просто Арсений немного разговорится, вот и все. Антон тем временем ощущал себя менее сносно. Говоря точнее, не чувствовал и толики того замечательного настроения, с которым Арсений направлялся в «Терминал» на Белинского. Он уснул только благодаря необъятных размеров физической усталости, которая перевесила моральные переживания о грядущем вечере, и проспал свои два часа, после которых, как правило, становится только хуже, до этого долго копошась на диване, проклиная свет, медсестер и бессонницу, которая делала голову Шастуна еще более свинцовой. Он относительно быстро для своего состояния поднялся, ведомый тревогой, и также пытался сделать из себя что-то максимально красивое, но лицо, в частности огромные синяки под глазами, не спрячешь. По крайней мере, косметика и Антон являлись двумя параллельными прямыми, которые не пересеклись бы даже ради Арсения Попова, поэтому точно не спрячешь. Куда нужнее ему сейчас было привести себя в чувство, а сделать это под силу лишь энергетику и кофе. Ни то, ни другое Шастун выпить не мог, если не хочет сделать этот вечер последним: вместе с алкоголем они дадут невероятный эффект на сердце человека, который и так не соблюдает никакие режимы, чтобы можно было считать свой организм здоровым. — Настроение каково? — уныло протянул Антон, глядя на себя в зеркало. — Во, бля. Еще одним верным спутником Шастуна при невысыпании была агрессия, с которой он когда-то встретил Арсения: здоровый сон с ночными сменами никак не сочетался. И сейчас она проявлялась во всей своей красе, беря верх над попытками Антона убедить себя в важности этого дня. По пути к выходу из больницы где-то глубоко внутри он мог лишь посочувствовать Попову, ведь компания у него будет, мягко говоря, никакая. Шастун лишний раз винил себя, что повелся на провокацию Арсения и действительно назначил встречу. Зря.***
Выходя из метрополитена, Шастун двинулся в сторону выбранного им бара. Уже на расстоянии нескольких метров он смог увидеть около него фигуру в удачно обтягивающих ноги Арсения черных брюках и такой же рубашке с небрежно закатанными рукавами и слегка расстегнутым воротом. Антон нервно сглотнул, про себя отмечая, что Попов уж слишком красивый. Он не впервые лелеет эту мысль в своей голове, но сейчас — особенно. Впрочем, по размышлениям самого Арсения, Шастун далеко не ушел. Он был одет чуть проще, Попов даже смел предположить, что это его костюм на все мероприятия, куда нельзя прийти в толстовке, но официальный стиль ему действительно шел. Арсений даже присвистнул, осматривая парня с ног до головы, и помахал рукой, когда понял, что попал в поле зрения Антона. — Теперь я знаю, что такие как ты обитают в весьма бюджетных местах, — произнес Попов, осматривая заведение, снаружи выглядящее весьма скромно. — Ага-м, — отозвался Шастун и пулей двинулся вперед, но был остановлен вытянутой рукой Арсения. — Что-то не так? — спросил он, наклонив голову и пристальным взглядом серых глаз осмотрев лицо Антона. Тот поежился, но показал палец вверх и совершил очередную неудачную попытку ворваться вовнутрь. — А если честно? — А если честно, то неважно, — резко ответил Шастун и почти беспрепятственно дошел до двери бара, открывая ее. Озадаченный Попов покорно двинулся за ним, предвещая падение его настроя на контроль ситуации: кажется, вернулся тот самый Антон, которого тот когда-то посылал на три веселых буквы, а именно работать в МФЦ. Находясь у стойки заведения, Арсений то и дело оглядывался вокруг. Это был классический бар, где, если верить фильмам, часто встречаются две изведенные жизнью незнакомые души, заказывают что-то из серии «Мне как обычно» и начинают беседовать о том, как все дерьмово. Или же один из них так делает, а второй оказывается жертвой обстоятельств и напивается неосознанно. Оказывается, в таких заведениях есть столики, но все сцены снимаются исключительно за стойкой, будто кроме нее в помещении ничего и нет. Выбор их «питания» Попов целиком и полностью поручил Шастуну, потому что, во-первых, это его локация, а во-вторых, он был в слишком скверном расположении духа, что отбивало желание выстраивать хотя бы мало-мальскую попытку диалога по поводу ассортимента. Пока Антон о чем-то переговаривался с барменом, Попов, забившись в угол, сидел за дальним столиком, стараясь найти еще что-нибудь интересное, за что только сможет зацепиться его глаз. Чувствовал он себя откровенно неловко, но сбегать с поля боя без битвы не хотел. Вскоре Шастун сел напротив Арсения, а еще через несколько минут бармен выставил с подноса невероятное, по меркам последнего, количество шотов и коктейлей. Попов поднял на парня ошарашенный взгляд, но встретил лишь полную невозмутимость в обличие Антона, рука которого мгновенно взяла первую порцию и влила вовнутрь. — Тош, — почти шепотом произнес Арсений. Раздался резвый удар рюмки о стол, после чего изумрудные глаза были подняты прямиком на Попова. Такие уставшие, безжизненные, с нотками раздражения, что ему стало не по себе. — Ты весь напряжен, — оповестил он Шастуна. — Точно не хочешь поговорить? Я же вижу и помочь хочу, — как можно более мягко добавил Арсений, потянувшись тыльной стороной ладони к руке Антона. Стоило им соприкоснуться, как Шастун отлетел к спинке своего дивана как ошпаренный. — Не нужна мне такая помощь! — выплюнул он и, взяв стакан с алым коктейлем, отправил его следом за шотом. Сказать, что Попов не понимал происходящее, — ничего не сказать. Он выбрал молчание и медленно выпил два коктейля, после которых в голову ударил градус. Однако он не сильно скрасил картину: Арсений все еще чувствовал эти импульсы, витающие между ними в воздухе. Напряжение. Нервозность. Отрицательные эмоции. Ему было неуютно, а делать что-либо казалось ему решением из серии «Себе дороже». — Что ж, спасибо за смелость, я был удивлен. Но в детский сад я играть не желаю, — в конечном счете произнес Попов, приподнимаясь из-за стола. Пока он был в состоянии нормально передвигаться и трезв сознанием, нужно уходить. Компания здесь явно не из лучших, по крайней мере на данный момент. — Вот так всегда, — горько усмехнувшись, кинул в спину Попова Антон. Его даже не нужно было просить продолжать, ведь алкоголь уже начал делать свое и здорово развязал парню язык, вот только настроение никак не поднял. — Если Антон, то детский сад. Ну простите, Арсений Сергеевич, до Вас мне расти и расти! — Да что ты несешь, боже? — возмутился Попов, остановившись на месте. — Жизнь? — отозвался Шастун, вливая в себя очередную порцию. — Брось, даже не пытайся сейчас сказать, что воспринимаешь меня как отдельную единицу общества. Я же помню, как ты смотрел на меня. Помню твои подколы перед Кьярой, мол, Антон такой весь «не старший». Вижу твое отношение ко мне даже сейчас. Со мной прикольно, когда не с кем больше, наверное, да? Когда с Аленой все плохо, да? — Антон давил каждой своей фразой. — Но все когда-нибудь будет хорошо, и что? Тебе не поебать на эту хуйню, хочешь сказать? — он начал пытаться указать точно в нить на руке, закатав один из рукавов. — Ты ее воспринимаешь всерьез типа? Каждая фраза у Арсения откликалась разрывом внутри чего-то живого. Он не видел Шастуна таким и если бы имел выбор, то вряд ли хотел бы. Ему было противно находиться в столь грязной обстановке еще хотя бы минуту. Ему было неприятно слушать такой его тон, который не сравнится ни с каким другим. Он не видел границы, откинул хоть какую-то тактичность — все зарыл. И алкоголь вряд ли мог оправдать это, ведь все, что он сказал, явно сидело где-то в его мыслях: возможно, слишком глубоко, чтобы когда-нибудь вырваться наружу. Самое обидное, что резало без ножа: он был в чем-то прав, но трактовал это слишком грубо. Арсений бы так к Антону никогда не отнесся. Разве что на началах, но сейчас — нет. Он не знал, что сказать. Шастун, впрочем, тоже, но ему необязательно было думать, чтобы говорить. — У меня жизнь хоть какой-то смысл поимела из-за этой хуйни, между прочим, — сказать такое без сопровождения коктейлем было нельзя, поэтому Антон вливал в себя содержимое очередного стакана. Морально его уже вынесло, но физическая усталость все никак не уходила, наседая на Шастуна напряжением и тяжестью откуда-то сверху. Он чувствовал, будто все его тело налилось свинцом, и этот диссонанс с тем, что внутри, раздражал еще больше. — По-детски, считаешь? А вот, как есть. Я же ничтожество, Арс, за что еще мне цепляться? — Ты не ничтожество, — все-таки вставил Попов, и в голосе его улавливалось волнение. Настроение Антона качелями откатилось во что-то полностью противоположное: его глаза заблестели, словно из них вот-вот польются слезы, и былой разъяренный пыл слишком резко стих. — Да ну! Мне двадцать шесть, я ничего не добился и не сильно хочу. А чего хочу, того не будет, — он усмехнулся, протягивая руку к очередной рюмке. — Антон, хватит, так проблемы решать не вариант, — перехватив запястье парня, строго процедил Попов. Он не заметил, как его настроение запрыгало вместе с эмоциями Шастуна, и сейчас он злился на то, что Антон так быстро сдается. — Так я и не решаю. — Так в том и проблема. — О! Еще одна проблема. Я считаю, это повод выпить. — Шастун, блять. И все-таки Арсений перехватил ситуацию в свои руки. В прямом смысле этого слова: он поднял Антона с дивана и вывел его прочь из бара. Движения парня были неаккуратными и крайне тяжелыми, поэтому вывести его стоило огромных усилий. Попутно посмотрев на время, Попов отметил, что в заведении они пробыли на удивление долго: целый час. Возможно, примерно сорок минут из него были посвящены их напряженному молчанию, поэтому время и пролетело так незаметно что для Арсения, что для нажравшегося за это самое молчание Шастуна. Попов подхватил парня понадежнее и вывел на свежий воздух. — Дыши, пьяница, — все так же строго говорил он, стараясь не смотреть на Антона и не вдыхать запах явного перегара. — Снова в дочки-матери играем, забавно, — выплюнул Шастун, но злость все-таки отступила, поэтому эта фраза оказалась завершающей. Простояв какое-то время, Арсений понял, что в больницу ему таким нельзя, и повел и себя, и взятого в охапку Антона в ближайший сквер или парк, чтобы отсидеться там до какого-никакого отрезвления. Уж этот персонаж может натворить много дел и упомянуть немало неприятных моментов, коих в больнице у него было уж точно больше, чем с Поповым. А терять работу Шастун вряд ли собирается. Антон же время зря не тратил. Не имея ничего против такой тактильности, он то и дело мямлил что-то на ухо Попова. Говорил и про то, почему считает себя ничтожным, и про вообще отстраненные темы вроде недавних футбольных матчей, и про то, какой Арсений замечательный. Он все послушно внимал и проглатывал. Шастун мало рассказывает о себе и своих переживаниях, и ему, видимо, необходимо выговориться. В конце концов, это, кажется, была плата за ту ночь в больнице после бурбона, где сам Арсений вел себя не лучше. Ну, разве что никого не пытался задеть, с чего Антон в отличие от него начал диалог. — Знаешь что? — все-таки решил ответить Попов, а заодно и передохнуть: Шастун хоть и был тощим, но оставался все той же шпалой, весящей приличное количество килограмм. — Эта жизнь в твоих руках. Да, она хреновая, но никто кроме тебя ее не построит. Хочешь что-то — ну так сделай для этого хоть что-нибудь. Если будешь добиваться, а не заниматься самокопанием — а ты закопал себя ой как глубоко, Антон, — то все изменится. — Это не всегда работает, — Шастун хохотнул, а Арсений не понял, истерически это было или же наступила новая стадия настроения его собеседника. — Всегда, Антон, ты просто чего-то ждешь, — настойчиво отвечал Попов. Он за свою жизнь успел попробовать себя во многом и, хоть и не имел возможности зарабатывать на своих хобби и талантах, все равно был горд собой за то, что пытался. И Шастуну того же желал. — Предлагаешь не ждать, а действовать? — сказал он с какой-то опаской, что в очередной раз выбило Арсения из колеи. — Блять, Антон, тебе нельзя пить, — протянул Попов, кинув мимолетный взгляд на стеклянные глаза Шастуна. А ведь он только смеялся. — Или если у тебя проблемы, то давай к специалисту, все-таки в больнице ра… Договорить Арсений не успел, ведь Антон, хоть и был не в себе, речь понимал на «пять с плюсом». Он, словно губка, впитывал в себя каждое слово Попова, который говорил шаблонные советы под все неудачи. Но что, если этой самой «неудачей» является он сам? Его холодность, родительское отношение, неполное понимание отношения Шастуна. Антон трезвым бы никогда так не поступил, но сейчас голос разума был где-то далеко. В голове путалась тысяча мыслей, самые несуразные из которых затачивались репликами Попова. Шастун и сам не понял, что целовал Арсения. Что-то извне очень сильно хотело этого и наконец выпустило желание наружу. Для стесняющегося в рядовой ситуации даже подумать об этом Антона поцелуй был требовательный, в какой-то мере даже страстный. Будто еще минута — и Попова отнимут, поэтому нужно все «сказать» ему прямо сейчас. Арсений тоже не осознавал, что происходит в эти самые секунды. Уловил лишь, что воздух начал уходить, а слова не могут вырваться наружу. До его мозга объяснение шло уж очень медленно, а особенно четко вырисовалось лишь тогда, когда запястье стало очень сильно жечь. Попов издал что-то протестующее прямо в губы Шастуна и отскочил от него подальше, из-за чего Антон было потерял равновесие, все это время имея опору именно в Арсении, а не стене или в чем-то другом. Попов выглядел ошарашенно и даже испуганно, и парень, видя это, наконец начинал понимать, что только что сделал. Это осознание отрезвляло лучше любого народного средства, вместе с тем заставляя сердце Шастуна забиться чаще, а землю в очередной раз выбиться к чертям из-под ног. Антон взглядом бегал по лицу Попова и не чувствовал к себе ничего, кроме отвращения, злости и неимоверного стыда.