***
С того случая прошла неделя. Невероятно мучительная для Антона неделя. Каждую смену он заходил в телефон, прямо в диалог с Арсением, и пялил в экран так, словно в его глазах есть лазеры, которые вот-вот должны показаться и сделать в корпусе огроменную дыру. Временами он переводил взгляд на коридор перед собой, и ему мерещился образ Арсения. Того самого, с которым он встретился впервые. Потрепанного, взволнованного, уничтоженного. Он и тогда был раздавлен событиями жизни, но казался уязвимым, не то что сейчас. Сейчас Попов был холодным и недоступным. Антон перечитывал свое сообщение, и каждая строчка отдавалась внутри него тупой болью. Он не мог полностью перенестись в состояние той ночи, более того, она казалась неимоверно далекой. Воспоминания успели стать какими-то чужими, словно об этом случае ему кто-то рассказал, а не он стоял в главной роли происходящего. И, как верный слушатель, Шастун как мог смаковал эмоции рассказчика, но в полной мере на себе их ощутить не смог. Это не время лечило, это что-то внутри перемкнуло от последнего доставленного ему сообщения, которым Антон и заканчивал свое прочтение. Каждую ночь он сталкивался взглядом с просьбой Попова оставить его в покое и убирал телефон. Потом снова доставал и все по кругу. Из смены в смену. Это не было больно. Пусто — да. Шастун успел всерьез задуматься о том, не мазохист ли он. Он прекрасно понимал, что и сам вряд ли сможет общаться с Арсением по-прежнему после выплеска чувств и мыслей. Ему было в какой-то мере стыдно за себя. А еще он узрел, что Попов такого Антона и видеть не хотел. Но ведь такой Антон — важная часть, которую так просто из себя не вытащить. Ее не сожжешь, не перекроишь, не заглушишь, словно той не было больше. Это все — настоящее. Это все и есть Шастун, который в мыслях Арсения не прижился. Он прекрасно понимал это, но все равно открывал переписку и ощущал те остатки боли, которые не успели уйти. Невероятная зависимость от присутствия человека в каждом твоем дне. Даже если в реальности он перед тобой больше не представится. Даже если все, что он вызывает, уничтожает все живое внутри. Что печально, Антон понимал и сумасшествие, вызванное Поповым. Его наличием или отсутствием — неважно: Шастун был к нему привязан. Он все еще изредка чувствовал его. Он приходил с каждой головной болью, из-за наличия которой Позов когда-то обвинил его в похмелье. Антон знал, что так себя глушить не нужно, но кто он такой, чтобы раздавать Арсению советы, в которых он не нуждается. Его попросили не приближаться — он слушается и повинуется. По крайней мере, пока что. Пока его разум трезв, что нельзя сказать о соулмейте. Шастун понимал, что так нельзя, но продолжал это делать. Тонкие пальцы сами разблокировали экран и открывали переписку, пока мозг протестующе вопил, предпочитая этой заученной сцене морального насилия новости на главной странице браузера. Да даже никому не сдавшийся топ звездных детей получше будет: хоть какая-то новая, а главное безопасная для эмоций информация. — Шаст, так нельзя, — выражал свое мнение Дима, а Антон и не спорил. С каждой такой ночью Шастун понимал, что пора бы прекращать. Он медленно, но верно зрел для решения проблемы, которое произошло, когда парад одних и тех же ночных действий достиг отметки «две недели». Антон тогда снова взял в руки телефон. Снова разблокировал, открыл мессенджер, выбрал роковой диалог. Снова смотрел в него, а потом начал печатать. Говорить, по правде, ему было и не о чем: мысли в голове давно спутались и отошли в какую-то недосягаемую точку. Пусто. Все еще пусто. Поэтому Шастун в один момент просто стер все написанное и нажал на кнопку вызова. И вновь проворные пальцы победили все остальное, имеющееся у Антона: только через несколько гудков сердце пропустило полный боли удар, а уже потом внутри поселилась неимоверная паника. Все сжалось в один большой колючий клубок, но Шастун не скидывал: в какой-то мере понимал, что бояться ему нечего. Арсений не ответит, ведь если у Антона не получилось держаться подальше, то все исключительно в руках Попова. Пусть сам исполняет свои желания. — Алло? И как же Шастун чертовски недооценивает Арсения. Всякий раз этот человек умудряется разорвать все шаблоны и сделать то, чего быть ни в коем разе не должно. — Я слушаю, — донеслось по ту сторону. Да, Антону не показалось. Голос, пусть и хриплый и даже какой-то безжизненный, действительно принадлежал Попову. Один черт знает, что происходит в этой смоляной голове. Разве что Арсений удалил Антона из контактов и стер все переписки, а сейчас вслушивается в тишину и пытается уловить, кто же ему позвонил. — Я бы хотел расставить все точки над «i», — произнес Шастун так тихо, что если бы Попов не ждал реакции, то наверняка не услышал бы. — Я устал прокручивать все это в своей голове. Неосознанно. Из-за… связи, — он говорил обрывисто, но знал, что Арсений догадается о смысле и по ключевым словам. А если и захочет что-то уточнить, то точно лишь из желания поиздеваться. — Мы можем обговорить это лично, если… — Нет, — холодно произнес Попов, — не можем. — Возможно, не сейчас, а в будущем, — уточнил Шастун. — Нет, — Арсений был непреклонен. — Получается, это все? Да ну, Арс. Из-за поступка по пьяни забыть все, что было до этого? Ты действительно так можешь? — Нет, — еще более хриплым голосом ответил Попов. — А ты сейчас можешь сказать, что не влюблен в меня? Чувствовалась колкость. Один черт знает, что творилось в голове Арсения, что с его действительно больным голосом сочетались подобного рода эмоции. Нотки издевки смешивались с состоянием изломанности, и от этого Антону было жутко. — Ну? — поторопил Попов, выдержав примерно минуту тишины. Шастун не ответил и в этот раз. — Не можешь, — на хрипе выдал Арсений. — Не могу, — срываясь на шепот, подтвердил Антон. Он бы не солгал Попову и не сообщил бы об этом прямо, хотя после поцелуя, казалось бы, куда уж прямее. Но Шастун все равно боялся, словно школьник перед признанием своей первой любви, и ощущал неловкость из-за того, что его чувства могут попросту засмеять. Он хотел сквозь землю провалиться, лишь бы этот момент поскорее миновал: ему было неуютно в обществе себя самого в эту самую минуту. Он сам себя принять не успел, а уж Арсений… — А я не могу представить наше общение. Оно никогда не будет сбалансированным. Один будет хотеть от второго того, что невозможно дать, — убеждал Попов то ли Антона, то ли себя самого. — У меня семья, и я в ответе за нее. Арсений ждал хоть какую-то реакцию от Шастуна, но тот снова залип в одну точку. Сидел за стойкой, держал в руках телефон и смотрел куда-то в пол, не моргая. Он прекрасно знал все это: такой сюжет часто посещал его мысли. Но он не был готов к тому, что тот станет реальностью. Он даже не увидел это в сообщении, а услышал. Пронес через себя каждую интонацию Арсения. Убедился, что это действительно он говорит. Цепляться было не за что. — Расставили точки? — несколько нетерпеливо уточнил Попов, на которого каждая секунда звонка давила все больше и больше. — Прости, — опять же едва слышно произнес Антон. Голос давно не выходил за рамки шепота, боясь стать громче. Сейчас Шастун был жалок, но сделать с собой ничего не мог. Он был готов снова выпустить все вместе со слезами вопреки утверждению о том, что парни не плачут. Плачут все: так легче становится. Он вложил в эти шесть букв все, что не было уничтожено пустотой. То, за что Антон отчаянно цеплялся, смотря в диалог. То, что, по словам самого Попова, Арсений не забудет. То, что Арсению стало неважным. — Больше не потревожу. И это было не успокоение Попову и не укор самому себе. Пусть состояние Шастуна и оставляло желать лучшего, он действительно был уверен в том, что Арсения не потревожит. Если все получится, то никогда больше.***
Антон в самом деле сдерживал свое слово. С их звонка прошло почти две недели, за которые Арсению стало значительно лучше. Настолько, насколько может стать лучше человеку, начальник которого растерял остатки терпения и подписал приказ об увольнении в связи с длительным отсутствием сотрудника на рабочем месте без уважительной причины. Алена долго возмущалась: она начала активно делать это еще до «хорошей новости», видя, что ее муж катится по наклонной. Первое время она пыталась выяснить причины, но, получая отказ разговаривать и продолжение непосещения работы и гулянок, сменила пряник на кнут. Но и это не действовало. Всякие высказывания Поповой летели мимо ушей: Арсений являлся ходячим трупом. Не слышал, не видел, не понимал. Единственным, на что он реагировал, была Кьяра, но выплеснуть ребенку все, что на душе, мужчина, естественно, не мог. Да и махинации Алены повлиять на Попова через дочь не срабатывали: тот сразу же отшучивался, мол, это тебя мама попросила, и сворачивал тему. А теперь Арсения уволили. Он только ведущий, который, к слову, за все три недели исправно выполнял свои обязанности: наличие банкета на мероприятиях Попова несказанно радовало. Все-таки аниматора могут угостить максимум детским шампанским, а значит, мотивации для посещения подобного рода праздников не было. — Ты больной, Попов, — высказывала Алена, не находя себе места от злости. Она никогда не прикладывала ни к кому руку, поэтому можно было предположить, что стоит дать ей грушу — и она ее изобьет от переизбытка эмоций. — Я надеюсь, это хотя бы в пользу более стабильной работы. Разговоры про стабильность Арсений не слышал давно, поэтому лишь улыбнулся. — У меня есть вторая работа, Ален, причем хорошо оплачиваемая. Прорвемся, — спокойным тоном уверял он, пытаясь утихомирить пыл жены. — А еще… я начал ходить на кастинги, — как можно более тихо добавил Арсений, руководствуясь тем, что услышит — хорошо, нет — еще лучше. — Зря надеялась? — выплюнула она, схватившись за голову. — Боже, Арс, это лотерея. Ло-те-ре-я! И никакие таланты не спасут. Разве что громкая фамилия, которой у тебя нет. Никто из твоей семьи не являлся актером, а Попов — это вообще про радио, не про сцену! — девушка была готова сорваться на крик, только бы до ее собеседника дошло, что то, что он выбрал, является наихудшим вариантом из всех возможных. — Мне непринципиально что-то в этой лотерее выигрывать. Мне это нравится, Ален, — пытался убедить он жену, подойдя к ней и взяв ее за плечи, лишь бы она хотя бы минуту устояла на месте. Потянув ее руки вниз, он посмотрел ей в глаза. — Я живым себя чувствую, когда играю. Если это будет оплачиваться — да, хорошо, нет — просто хождение по кастингам и ожидание результатов уже стоят того. Ты просто не понимаешь этих эмоций. Алена скинула с себя руки Арсения, что-то пробубнив себе под нос. — Ты прав, не понимаю. И никогда не пойму. Попов хотел сказать что-то еще, но был перебит Аленой, подзывающей Кьяру. Появление в их компании ребенка говорило о том, что разговор окончен и настал черед играть счастливых родителей, будто никаких разбирательств сейчас и не было вовсе. Однако это тот случай, когда Арсению роль не доставила бы ни грамма удовольствия. — Я на воздух, — сказал он, схватив куртку и выбежав в подъезд. Попову было совершенно все равно на то, что на улице уже стемнело и не за горами ночь. Ноги быстро перебирали ступеньки, а пальцы сами вытащили телефон и набрали Матвиенко, который моментально ответил на звонок. — Да уж, дружище, ну ты даешь! Даже не знаю, поздравлять тебя с увольнением или сочувствовать, — сказал он вместо приветствия. — Как быстро доходит информация, — поразился Попов. — Да все уже знают. Ну ничего, ты мужик путевый, найдешь свое призвание, — от Сережи веяло теплом и поддержкой, которых Арсению так не хватало дома. — Ты ж этот, актер! Может, уже по профессии пора бы податься? — Я как раз не так давно начал ходить на кастинги, — вставил между делом Попов, ведь Матвиенко, казалось, и не собирался останавливаться. — Это дело хорошее! Ты это, если будет авантюра, в которой мне нашлось бы местечко, не забывай своего друга по несчастью. А то эти праздники-и-и-и… достали, ну в самом деле, — активно высказывался Сергей. Арсений не ошибся, набрав именно его. Пусть помимо работы они почти и не виделись и сейчас между ними, вероятно, появится огромная стена в виду отсутствия встреч, Матвиенко был тем, на кого Попов мог всегда положиться. И это не было односторонней акцией. Сережа мог сотворить что угодно, и такого сумасшествия Попову в жизни действительно не хватало. Он был склонен к этому, но придерживался вежливости: ему нужен был лишь толчок, чтобы сорваться в незапланированную поездку или совершить что-то, чем обычно заканчивается мужская пьянка (спойлер: чем-то совершенно неадекватным, о чем потом будет стыдно, но вместе с тем приятно вспоминать). Попов шел по одной из петербуржских улиц, на которую вышел неизвестным самому себе путем, и слушал истории Сергея. У него их был, по ощущениям, нескончаемый запас. Ноги сами вели Арсения невесть куда, пока тот был полностью поглощен положительными эмоциями, исходящими от собеседника. Время от времени Попов вставлял что-то свое, отшучивался и каламбурил над тем, что говорит Сережа. Тот в ответ заливисто смеялся и продолжал свой сказ. — Слушай, Серег, — прервал его Арсений, остановившись напротив стенда с объявлениями. — Ты за любой движ, говоришь? Кажется, у меня есть к тебе предложение, — сказал он, вчитываясь в привлекший его внимание листок. — Не кажется. Точно есть! Давай прерываться, а я сейчас скину тебе фотку. Друзья попрощались, после чего Попов навел камеру на стенд и, пару раз нажав на экран, выслал фотографию Матвиенко. Тот прочел моментально и начал что-то печатать, как вдруг запястье Арсения пронзила страшная боль. От силы и неожиданности он не удержал телефон, который тут же полетел на асфальт, и даже упал на колени, наверняка ободрав их при столкновении с землей. Из глаз, как казалось самому Попову, искры летели: настолько это было больно. — Сука! Если ты так привлекаешь к себе внимание! — выкрикнул мужчина, хватаясь «здоровой» рукой за запястье. Арсению казалось, будто его режут на части или же внутри что-то медленно разрастается, собираясь разорвать Попова на мелкие кусочки. Хотелось кричать что-то бессмысленное — вдруг так будет легче, — но улица не позволяла. — Мужчина, с Вами все хорошо? — стали реагировать прохожие, но Арсений на это показывал лишь совершенно неубедительный палец вверх и продолжал корчиться на земле, тряся собственное запястье. Попов был готов проклясть эту связь: ему в свое время и моральных мучений хватило, чтобы переходить на физические.«…Соулмейты разделяют боль (если у одного болит живот, то и у второго тоже; если один поранился, то второй тоже чувствует боль от раны), но не получают увечий своего соулмейта…»
В свое время Арсений вычитал это в одной из статей, а сейчас он уже ненавидел себя за то, что его мозг сделал подобный выброс информации. Мол, так, если вдруг тебе будет интересно, эту боль приносит не он себе, а кто-то ему. Попов буквально протрезвел, осознав смысл прочитанного тогда в полной мере. Дрожащими руками он схватил с асфальта телефон, экран которого покрылся паутинкой из маленьких трещин после падения. К счастью, само устройство еще работало и отображало десять вечера: Антон на смене. Поднявшись с места, Попов побежал до ближайшей станции метро, надеясь, что еще не поздно. Так уж совпало, что связь между двумя соулмейтами никто не отменял и именно Арсению выпало узнать, что с Шастуном что-то происходит. И как бы он ни был настроен избегать Антона, в нем умерло все, но не человек, который не может сделать вид, будто все нормально и никто сейчас не испытывает нечеловеческую боль. Мысли Попова уже успели дойти до самого страшного: до того, что он может приехать, когда будет поздно. Ведомый опасениями и в какой-то мере радуясь, что ему по-прежнему хочется сложиться на земле от ощущения в запястье — значит, Шастун хотя бы живой, — Арсений не хотел терять ни минуты времени. Он вызвал такси и принялся ждать, ни секунды не стоя на месте, дабы не зацикливаться на боли целиком и полностью. «Машина приедет через 4 минуты» Это было много. Не мечась в сомнениях, Попов набрал Шастуну. — Абонент временно недоступен, — раздался женский голос по ту сторону. — Сука! — выругался Арсений, открыв переписку и на мгновение зависнув на своем последнем сообщении. Сам же не выполнил свою просьбу. Сам приближается к Антону, хотя не должен этого делать. «Отпишись, если можешь» «Антон, это не шутка, я серьезно» А в запястье словно взрывали гранаты. «КАК МОЖНО СКОРЕЕ» Попов согнулся от боли, как вдруг телефон уведомил его о том, что машина ждет. Не меняя положения, Попов как мог добрался до такси и разместился на заднем сидении. — Вам плохо? — В больницу едем. Полегчает, — сквозь зубы произнес Арсений. — Быстрее, если можно, — добавил он, ловя на себе ошарашенный взгляд водителя, и тона Попова хватило для того, чтобы убедить таксиста в том, что медлить действительно нельзя. Попов даже открыл карты, дабы отслеживать время и количество километров до поликлиники: настолько волновался. Перед глазами все размывалось от тряски машины и самого мужчины, который попросту не мог застыть на месте под властью ужаснейшей боли. Ему требовалось немало терпения, чтобы не кричать и не кататься по всему салону автомобиля, держаться относительно спокойно, словно он вот-вот не разорвется на части если не на деле, то хотя бы от переживаний за другого человека. Паутина трещин на экране раздражала как никогда: Арсений еще не осознал, что почти убил свой телефон и добавил в свою копилку еще одну проблему, — его просто бесило столько препятствий при взгляде на карту. — Нет, — тихо выдавил он из себя, когда почувствовал изменения. Водитель вопросительно посмотрел в зеркало заднего вида, не понимая контекста реплики своего пассажира. Попов судорожно хватал запястье. — Нет! — выкрикнул он, ударив его о сидение. Таксист даже замедлил движение, на что тут же получил замечание от Арсения. Кажется, эта фирма откажется его обслуживать после сегодняшнего. Попов больше не жмурился и не ерзал по сидению. Он не чувствовал. Не чувствовал ни боли, ни Антона, и что-то паршивое распространялось внутри него от мысли, что он опоздал. Через пять минут машина въехала во двор поликлиники и не успела даже остановиться, как Арсений выпрыгнул из нее и рванул к железным дверям больницы. С необычайной легкостью он открыл их и проследовал дальше, моля всем богам, что шпала с пшеничными волосами будет сидеть, как и всегда, за стойкой регистрации. Надеялся, что Шастун, как и последствие четыре недели, вызовет у Арсения преобладающее в нем отвращение за содеянное. Считал лучшим тот исход, где он разберется в ситуации и по возможности отругает Антона, если в происходящем будет хотя бы доля собственной вины. Так Попову будет легче. Но надежды не оправдались с самого начала: за стойкой регистрации сидел совершенно другой парень. Молодой, вероятно, тоже студент, брюнет увлеченно пялил в экран телефона и совершенно не переживал о том, что в больницу может кто-то зайти. Он даже не услышал приближение Попова, потому что, как оказалось, сидел в наушниках. Арсений наверняка улыбнулся бы такому совпадению, но не сейчас. Сейчас это была бы в лучшем случае горькая улыбка. Попов привлек к себе внимание юноши и быстро, насколько это возможно, протараторил: — Извините, а где Антон Шастун? — за последний час Арсений столкнулся с этим именем второй раз, а вслух — впервые. Впервые после долгой ненависти к нему и избегания. Парень по началу даже растерялся, но потом все же понял, о ком речь, и ответил: — А, он уволился. А Вы что-то хотели? — Я… — У Попова было несколько секунд, чтобы придумать что-то похожее на правду, а не бредни сумасшедшего. — Я кое-что забыл отдать ему. Где мне можно его найти? — Вы ищете Антона? — вторгся в диалог женский голос, и оба обернулись к невысокой полноватой женщине с прокрашенными кудрявыми волосами. Она заинтересованно смотрела на Арсения, будто то, что кто-то искал на этом месте Шастуна, являлось чем-то из ряда вон выходящим. Впрочем, так оно и было. — Да. Как я могу с ним связаться, не знаете? Телефон не отвечает, — выпалил Попов, будучи на грани от того, чтобы перестать скрывать истинное волнение. — Возможно, через Диму Позова. Они дружили, — пояснила женщина. Еще раз внимательно осмотрев Арсения и зацепившись взглядом за разбитый телефон, который Попов, поняв, что на него смотрят, спрятал за спину, она добавила. — Пройдемте ко мне, я вам его наберу. Как выяснилось, свидетельницей диалога за стойкой регистрации оказалась Лидия Николаевна — заведующая больницей. По пути в свой кабинет она высказала свое удивление тому, что у Антона еще есть друзья, ведь она всегда считала его одиночкой. В своем монологе женщина не забыла упомянуть и то, что всегда переживала за Шастуна: он все носил в себе, а это вредно для ментального здоровья. — А почему он уволился? — поинтересовался Попов. — Кажется, возвращается к родителям. Или переезжает в другой город. Я так и не поняла. Это было довольно давно, две недели назад, что ли. Странно, что он вам не сказал, — на этих словах Лидия Николевна сощурилась, догадываясь, что Арсений может не знать об этом неспроста. Попов же выпал в осадок еще на фразе про родителей. Ему было прекрасно известно о взаимоотношениях в семье Шастуна: вернуться туда было бы тем же, что и попасть в тюрьму по собственному желанию. По крайней мере, именно такие сравнения приводил Антон. — Говорите, — произнесла женщина: Арсений настолько ушел в себя, что не сразу заметил, что номер уже набран, а телефон был передан ему в руки. — Алло? — донеслось по ту сторону, и Попов без проблем различил в этом голосе того самого мужчину, который вышел тогда на крыльцо дома в одном лишь халате. — Здравствуйте. Это Арсений, — решил представиться Попов, — я… — Я наслышан о Вас. И помню Вас тоже, — к счастью Арсения, произнес Дима. Конечно, где-то глубоко внутри эта фраза вызвала у Попова удивление: насколько много знает Позов, оставалось лишь гадать. — С Антоном все хорошо? Просто мне… — на этих словах Попов посмотрел на Лидию Николаевну, при которой нести пургу про нити было бы очень странно. — Мне кажется, что что-то не так, — с неким нажимом в голосе произнес Арсений. Он надеялся, что Шастун оказался достаточно болтливым и упомянул в диалоге с Позовым и про их связь тоже. — Что-то с нитью? — хмыкнув, спросил Дима. Попов впервые посмотрел на свое запястье при свете и действительно удивился от увиденного. — Ее нет, — не веря своим глазам, произнес он. Позов шумно вздохнул. — Он Вам не сказал о своем решении, — в его голосе проскальзывали нотки недовольства. — Арсений, он уехал в Москву искать специалистов, которые помогут это решить. И, видимо, все-таки нашел способ уничтожить вашу связь. Сердце Попова пропустило тяжелый удар. Он, вероятно, должен радоваться этому и наверняка был бы, если бы Шастун в самом деле обсудил это с ним, но это произошло неправильно. Грязно. Арсений помнил, как с первого дня Антон реагировал на эту нить и как именно он дорожил этой связью. И он же ее уничтожил ради благополучия Попова. Сбросив вызов и даже не вспомнив, поблагодарил он Дмитрия за информацию или нет, Арсений схватился за голову и выбежал прочь из кабинета заведующей больницы. Он должен радоваться решению одной из ведущей проблем, но чувство вины все сильнее захлестывало разум. Шастун пережил эту дикую боль и лишился чего-то важного из-за его слов. И это просто отвратительно.а. п. / а за летом снова наступает осень. кажется, прощаться нам с тобой пора, но я прилечу, если ты попросишь хочешь, крайний раз останусь до утра?
жаль, но наверно не получится тебя удержать тебя спрячет этот город, даст тебе убежать обгорела, догорела, улетела душа я не знаю, что мне делать знаешь, я все ищу тебя здесь по ночам.
а. ш. / знаешь, я все еще бесконечно люблю. я все время искал тебя, тупо искал и как будто нашел, но опять потеряла. п. / а я не знаю, как тебя любить, но любить же возможно а я не знаю, как в глаза смотреть, но подойду осторожно я и мы бежим на последний трамвай, но опоздали, похоже прямо до боли там слева искать те раны, то, что мне оставило прошлое