***
— Ты же понимаешь, что вечно уходить от проблем не получится? — Алена вовсю готовила завтрак, когда Арсений вернулся домой. — И уходить на всю ночь вместо диалога, заставляя меня волноваться, слишком даже для тебя. В ее голосе царила злость за все происходящее, и Попов не мог осудить эту эмоцию. Он не планировал так поступать, не знал, что случится полнейшая хрень с нитью и что он потеряет счет времени. — Понимаю, — несколько виновато произнес Арсений. — Папа? — раздался детский голосок, принадлежавший застывшей в дверях на кухню девочке. — Да. Привет, солнце, — ранее хриплый и холодный голос мужчины вмиг потеплел при взгляде на своего ангела. Попов в одно мгновение преодолел расстояние между ними и крепко обнял ее. — Что-то случилось? — спросила Кьяра, и это было настолько в точку, что улыбка тут же сползла с лица мужчины. Алена, ранее лишь одним глазком следящая за членами семьи, заметила перемены и, отложив перемешивание каши, заинтересовалась ответом своего супруга. — С чего ты взяла? — заметив внимание еще одной дамы в этой комнате, Арсений принялся делать то, что он так любит: играть роль. В этот раз невозмутимого человека. — Я тебя не вижу, — спокойно пояснила младшая Попова, а Арсения аж передернуло. Кажется, жизнь, начиная с ночи, решила подкидывать ему все больше отсылок на их общение с Антоном. Так, идентичную фразу озвучила его дочь в первые дни нахождения в треклятой больнице. — Нить не вижу, — четче выразилась девочка, расценив тишину как непонимание со стороны ее отца. — Она ведь не у всех. Это нормально, — лучшее, что смог придумать Попов. — У мамы есть. Красивая. Золотая, — говоря об этом, девочка улыбнулась: наверное, золото посреди темноты и образов выглядело как свет в конце тоннеля, а когда он принадлежит родившей тебя на свет женщине, это двойное попадание. Арсений никогда не думал о том, чтобы спросить у Кьяры, как она видит маму. Он так загнался на своей проблеме связи с не тем человеком, что не думал, что, возможно, эта самая Судьба может предоставлять несколько развилок. Или же, как выяснилось сейчас, считать неправильной ту тропу, по которой ты пошел под венец десять лет назад. — У ее друга тоже. Я иногда их даже путаю, когда они не говорят, — поделилась Кьяра, создав своей фразой гробовую тишину. Нет, она стояла и ранее, но не такая давящая. Эта уничтожала все в радиусе нескольких метров. Алена, вскинув брови, развернулась обратно к плите и начала едва слышно перемешивать кашу, словно боясь выдать свое присутствие. Арсений замер на месте, пытаясь переваривать, а еще лучше как-то совершенно иначе трактовать то, что он сейчас услышал. Ребенку нет смысла лгать, да и Попов успел начитаться про значение этих нитей, чтобы просто пропустить эту реплику мимо ушей. Вероятно, удивление, нашедшее место на лице Алены, было адресовано именно тому, что Арсений выглядел как человек, который все понял, что тоже не могло не вызвать у нее вопросов. — Интересно, — залипнув в одну точку, медленно произнес Попов. — Кьяра, солнышко, завтрак будет готов через десять минут. Давай я включу тебе детское радио в своей комнате. Хорошо? — отложив ложку, обратилась к дочери Алена. Кьяру дважды просить не нужно было: она живо закивала и, взявшись за руку матери, отправилась в комнату. Уже через минуту брюнетка вышла оттуда одна, зашла на кухню и закрыла за собой дверь. — Ален, — было начал Попов, но Алена вытянула руку, останавливая его, и присела на стул. Арсений, все это время находившийся на корточках, даже когда Кьяра ушла в другую комнату, очухался и, встав, занял место напротив. — Арс, ты хороший человек и правда очень дорог мне. Алена выглядела напряженно. Каждое слово давалось ей очень тяжело, но момент, когда оттягивать больше нельзя, кажется, наступил. За этим месяцы они успели зарыться в своих тайнах и отдалиться друг от друга, перестав видеть очевидные вещи и начав все чаще ссориться. Состоять в отношениях — хороших, здоровых отношениях — с таким подходом попросту невозможно. Они сами это увидели. Сами дошли до того, что поговорить все-таки нужно. — Несмотря на то что я не разделяю твои интересы, я когда-то выбрала тебя. Мы пережили слишком много. У нас, черт возьми, ребенок, с которым сейчас сложная ситуация, чтобы быть порознь. Она спрятала лицо в ладони: это было тяжело. Арсений улавливал каждое ее слово, каждую микроэмоцию на лице и понимал, что сделал вывод верно. Ему даже не хотелось мучить Алену этим признанием, но они так давно не слышали друг друга, что он хотел сделать это хотя бы сейчас. Даже если это ничего уже не изменит. Внутри все было заведомо пусто: там все сжалось, натянулось подобно струне, было готово к заключительному выстрелу. Сутки. Нет, даже меньше суток, а его жизнь прилично разрушилась. Она давно начала трещать по швам, но делала это так медленно, что Попов в жизни бы не подумал, что один день способен изменить совершенно все. — Мы редко общались, стали лишь после новости из детского сада. Он тогда поддержал меня, довез до больницы. А потом такая чепуха, — Алена усмехнулась, но это вряд ли можно было назвать проявлением радости. Это — другая эмоция: неловкость с примесью непонимания. — Вы в один момент заметили нити, которые больше никто не видел, кроме Кьяры? А потом решили поискать, что это такое. Далее решили, что это чепуха, — процитировал Арсений слова Поповой, — но жизнь распорядилась иначе. То есть не жизнь. Судьба. Для сложившейся ситуации мужчина говорил слишком весело. Если быть точнее, скорее даже истерически весело. Еще чуть-чуть — и он наверняка расхохотался бы, а из глаз параллельно полились предательски щиплющие их слезы. О таком сложно говорить. О том, что вы любили друг друга, а потом бац — не судьба, сложно говорить. О том, что кажется мифическим, сложно говорить. Весь этот диалог — одна сплошная сложность. Жизнь всех, кто находится в этой квартире, после падения стеклянного шкафа превратилась в пытку. Встала с ног на голову. Уничтожила в себе сказку, в которой жила чета Поповых долгие годы, а вместе с ней — стабильность. — Проще жить, когда не знаешь, да? — голос Арсения внезапно стал пустым. — Живешь себе и живешь, не веря в судьбу. Веришь в усилия. Я и сейчас верю, Ален, — с этими словами он поднял глаза на жену. — Верю, что нити — не приговор. — Ты ведь тоже встретил девушку со своей нитью, — это не было вопросом: по поведению Попова все было кристально ясно. Вот только с девушкой Алена порядком ошиблась. И вновь тишина. Давящая всем ранее не высказанным тишина. — Я не могу. Арс, при всем уважении к тебе и к тому, что мы построили, не могу. Я не могу описать свои чувства, когда провожу с ним время. Они… другие. Мы с тобой близки, но это не то. Стыдно. Алена, всегда сильная и, как казалось Арсению, непробиваемая, сейчас была как никогда уязвимой перед ним. Она дала волю эмоциям и все-таки заплакала: слезы медленно стекали по ее щекам, но она даже не думала вытирать и как-либо их прятать. Сейчас тот редкий момент абсолютной искренности, который хоть и нес в себе плохое, но отображал то, что они — не чужие друг для друга люди. — Если ты счастлива, то я это приму, — заключил Арсений. Сейчас он хотел быть сильным, но голос предательски сорвался. Он держался за семью и ставил ее на первое место в приоритетах в любой из ситуаций. Он боролся за то, что, как выяснилось, не было настоящим. Разумеется, быть брошенным при таком раскладе до жути обидно. Даже когда это происходит так деликатно, как это делала Алена. — Арс, — протянула девушка и, поднявшись из-за стола, подошла к мужчине. Она пальцами зарылась в его смоляные волосы и положила свою голову на его, прикрыв глаза. Слезы все еще струились. Едва заметными тонкими дорожками они стекали вниз и прятались где-то в волосах мужчины, вынуждая и его выпустить свои эмоции. Хотя бы немного: нельзя все копить в себе, а копится уже очень долго. Он нежно, как и всегда, взял ее ладонь в свою и слегка сжал, мысленно говоря, что он всегда будет рядом. — Ты тоже будь счастлив. Пожалуйста. Дай еще один шанс той девушке, — шепотом произнесла она, а Арсений на это лишь горько усмехнулся: выбор уже сделан и его не отменить. Но он переживет. Переживет и постарается быть счастливым. — Я предлагаю не травмировать Кьяру, — она была единственным, что пришло ему в голову при упоминании счастья. Его чадо им было всегда. — Я не против ваших встреч и отношений сейчас, но мы пока не можем разойтись. Максимум по документам. Ей и так тяжело. — Я это понимаю, потому и… — Не говорила. Но ведь о таком в любом случае тяжело говорить. Ну, когда ты в один момент перестал кого-то любить — это всегда страшно, — залипнув в одну точку, продолжил Попов. Он умел говорить то, что нужно, и проезжаться по чувствам, причем не всегда своим. — Боже, Арс. — Новая волна слез подступила к глазам Алены. — Мне так стыдно перед тобой, ты не заслуживаешь такого, — с этими словами она крепче обхватила его. — Все в порядке. Правда лучше иллюзий. Переживем. Это все Арсений, конечно, говорил Алене, а не себе. Чтобы что-то пережить, нужно жить, а он не был уверен, что способен на это в настоящее мгновение. Он окончательно запутался в своих эмоциях и чувствах, утратил уверенность в своих поступках и словах, и что-то до жути тяжелое сковывало его грудную клетку, делая каждый вдох болезненным. Это были самые паршивые двенадцать часов в его жизни.***
Арсений был наслышан о медийных личностях, которые смогли построить свою карьеру после того, как разрушилось все остальное. Нельзя не брать в учет то, что у них изначально было больше, чем одно лишь актерское образование, но иного пути Попов элементарно не видел. Сейчас ему не перед кем сдерживать свои порывы отдать себя этому делу. Сейчас эти самые порывы — единственное, что не казалось ему ложным. Арсений хотел утопить свою боль в кастингах, работать до изнеможения и получить адреналин, если его старания рано или поздно оправдаются и его возьмут на роль. Эти эмоции смогут перекрыть собой все. Любовь публики компенсирует неудавшуюся в личной жизни. Невольно от одних лишь этих мыслей вспоминалась Тина Кароль, которая начала особенно тщательно работать над собой как певицей после смерти мужа. К счастью, у Арсения никто не умер, но ее состояние он хотя бы приблизительно понимал: он потерял того, с кем ему было хорошо. Он подвел того, кому было хорошо с ним. Он заблудился настолько, что его уволили с одной из работ, где его долго терпели. Он решил не копаться в своих грехах дальше, ведь и без того было паршиво. Помимо всего была одна очевидная цель — приобрести себе новый телефон. И, видимо, сменить к чертям номер, ведь о новой жизни Попов задумался основательно. Если у Антона вышло так легко все оборвать, то, может, и у него получится? Он бы хотел оставить в жизни лишь формальные отношения с Аленой, Кьяру и, наверное, Серегу. Не желал, чтобы появлялись отголоски чего-то старого: люди с работы, с больницы. Даже тот же Дима Позов, который поддержал его: он связан не с ним — он связан с Антоном. А Антона Арсений тоже пытался оставить в прошлом. Он больше не чувствовал его физически и эмоционально, но на него по-прежнему давила привязанность. Это потому что у него остатки связи или потому что он привык ощущать все это? Или вовсе из-за слов Алены? Это было сложно и очень странно даже для Попова, который являлся ходячим набором всего чуднóго. Он взял в руки телефон: такой же разбитый, как и Арсений. Разблокировав его, он принялся листать объявления о кастингах и записываться на все, что только видел. Сейчас бы просто забыться на сцене, потеряться в эмоциях вымышленных персонажей и хотя бы немного поверить в то, что твои эмоции — тоже чьи-то. Какой-то главный герой мыльного сериала по «России» ощущает все это, а не сам Попов — в это так хотелось верить. Набрав достаточно кастингов, Арсений свернул вкладку и наткнулся на незакрытый диалог с Матвиенко. Все произошедшие события настолько затуманили собой разум, что Попов успел позабыть о том, что изначально предлагал Сергею одну интересную авантюру, которая в конечном счете нашла свой отклик: тот отозвался положительно и даже настаивал на том, чтобы ребята попробовали себя в пробном выступлении. Открыв сделанную ночью фотографию, Попов приблизил ее, чтобы увидеть дату и место. «24 октября, 19:00, клуб Rossi. Театр импровизации выступит для вас и с вами. Всех ждем!»