Прошло два года...
Арсений
Это один из лучших, черт возьми, дней в моей жизни! Но обо всем по порядку. Это началось два года назад. Тогда в сложный для себя период я наткнулся на объявление об импровизационном театре. Не знаю, почему меня это так привлекло: возможно, я видел в этом дополнительную практику для кастингов, а может, совсем отчаялся, решив забить свои будни чем угодно. Кстати про «что угодно». Тогда параллельно с кастингами я решил отвлечься: углубиться в чужие проблемы, дабы отречься от своих. В помощь здесь, конечно же, сериалы. Я остановился на «Кухне», которая, признаться, не сильно выставила мою жизненную ситуацию терпимой, но зато подарила мне монологи Макса, которые я выписал себе в заметки. К ним я периодически обращаюсь, когда ураган моих мыслей сбивается с курса и несется не туда. Например… «Порой нам нужно принять решение, от которого будет зависеть наша судьба… И не только наша. Но иногда мы понимаем: чтобы сделать человека счастливым, правильнее будет его отпустить, как бы тяжело это ни было… Да, так будет лучше… Наверное» Я не солгу, если скажу, что эти слова резали без ножа. Данная цитата не про меня, но она меня касается. Когда я ее услышал, в голове тут же всплыли Антон и телефонный разговор с Димой Позовым. Он разорвал связь тогда не ради меня. Он отпустил, чтобы сделать меня счастливым. Жаль лишь, что не знал, что без моего участия сжечь мосты не получится. И как забавно, что тогда, два года назад, Алена посоветовала мне дать шанс «той девушке», которую мне послала Судьба. Не знаю, смог бы я дать или нет, но то, что Шастун дошел до такого решения из-за моей верности семье, которая ответной монетой не платила, выглядело весьма комично. Я отпустил и Алену. Правда решение, от которого зависела наша судьба, было принято не мной, а значит и выбора у меня не было. За эти годы я остыл, хотя сначала мне казалось это невозможным. Я любил ее так искренне, как только это было возможно. Но, наверное, в чем-то все эти мифы правы: будь она моей судьбой, жизнь снова и снова сводила бы нас вместе. Если бы это было навсегда, то я бы ни за что не употреблял в ее адрес слово «любил» — прошедшее время. Годы нашей совместной жизни оставили нестираемый отпечаток в моей памяти, но он больше не жжется. Все замерзло и стало неважным. Почти все: Кьяра будет неизменным исключением. Кьяра. Эти два года были тяжелыми: мы с Аленой пытались играть счастливых родителей, но это было все сложнее. Она призналась мне, что вся ее агрессия в мою сторону и выпроваживания из дома были связаны с Александром [ее новым спутником]: он наведывался к нам домой в достаточно рисковые моменты, в которые, конечно же, я и появлялся. Даже не знаю, должно ли мне было стать легче от этих слов: да, многие странные поступки заиграли новыми красками, но тогда же я начал винить себя в своей невнимательности. Когда-то Антон намекал мне на то, что Алена меня совсем не знает, но, получается, я тоже недалеко ушел. Важность нашего союза с каждым днем угасала, а уже через полгода сошла на «нет». Мне действительно жаль, что Кьяре пришлось столкнуться с разъездом родителей. Я хотел бы предотвратить его, но это оказалось невозможным: у нас начинались новые этапы жизни, которые вытесняли все старое. Ненужное. Мы начинали ругаться от обилия друг друга в жизни, где столько нас быть уже не должно, и решили, что лучше развестись окончательно, нежели растить ребенка в такой среде. Кьяру, разумеется, такой расклад тоже не устроил. Мы не говорили ей прямо о том, что нас больше не существует: это происходило постепенно. Постепенно меня и моих вещей в квартире становилось меньше, а Александра, напротив, больше. Она сама все поняла со временем и давала знать о своем недовольстве, спрашивала, где я, почему в основном лишь по звонкам, почему я не ночую. Думаю, еще несколько лет — и она дорастет до понимания. Самое горькое в этой ситуации — слезы. Она плакала от мыслей, что мы с Аленой сильно разругались, и в какой-то степени Кьяра была права. Она живет не со мной по понятным причинам: полная семья в лице Александра и Алены и, гори она в аду, стабильность, которой у меня нет. Я ушел в карьеру, точнее, в попытки ее организовать, но все равно раз в сутки звонил сначала Алене, дабы спросить, как дела у моей дочери, а потом и непосредственно Кьяре, когда у нее появился свой телефон. За те полгода мнимой семьи мы успели отдать ее в специальное учреждение для тех, кто утратил зрение или слух. Там с ней не только работали, но и обучали: нагоняли все то, чего девочка могла лишиться из-за несчастного случая. Меня передергивает от этой трактовки того, что случилось. Все еще. Мы дошли до отметки «два года», которая отпечаталась в моей памяти голосом Ивана Федоровича — того самого доктора, который пытался предотвратить потерю зрения. Он говорил о возможности искусственного зрения за счет нейроимплантов, которые начали применять в широком доступе в Европе. Мы с Аленой готовились к этому знаменательному для нас событию, ежемесячно откладывая деньги на операцию. Даже Александр со временем начал нам помогать, хоть я и был против этого: данная проблема его, по-хорошему, не касалась. Мы накопили на поездку в Европу и различные обследования, которые тоже занимают время. Остальные средства, как мы оба надеялись, со временем соберутся: я наконец встал на ноги с точки зрения сцены [но об этом позже], а Алена как раз таки и оказалась той, кто сопроводил Кьяру в Европу. Александр, естественно, с ними. И, естественно, оба они успели найти там работу, что ускоряет процесс сбора нужной суммы. Теперь нас разделяют тысячи километров, но я изо дня в день продолжаю верить в то, что она когда-нибудь меня увидит. Увидит не красной нитью в воздухе, а человеком, который все эти годы безумно за нее переживал и болел. «Многих часто терзают сомнения, насколько тебе дорого то, что ты имеешь. Кому-то проще потерять все, чтобы понять, насколько ему было это дорого. Главное ценить то, что у нас есть здесь и сейчас» Это высказывание Макса тоже попало точно в цель. Я потерял все: то, что мне казалось дорогим, и то, что я дорогим признавать отказывался. Потерял работу, отдалился от многих друзей. Я буквально закопался в себе, хоть и не сидел на месте. Ходил на кастинги, отыгрывал радость и горе, злость и спокойствие, но не находил в себе истинных эмоций. Они словно исчезли. Словно я существовал лишь условно: вот есть человек, его тело, голос, он даже что-то делает, а внутри — пустота. Человека внутри уже можно было смело хоронить, ведь того Арсения уже не существовало. Но в один момент я собрался. Однажды я наконец понял, что что-то идет не так и продолжаться так не должно. Понял, что нож в спине, который я получил от жизни, — неправильно. Нож по правилам этикета вообще должен находиться в правой руке, а не спине Арсения Попова! Я начал ценить. По-настоящему: не потому что является важным, если верить обществу, а потому что действительно жить без этого невозможно. Я ходил на кастинги и даже сумел отхватить несколько эпизодических ролей. Да, это не вершина, но уже больше, чем ничего. Уже процесс съемок, уже не безнадежность, уже, в конце концов, доход, который я откладывал на светлое будущее Кьяры. Жить невозможно и без того самого спонтанного решения — театра «Crазу», в котором я являюсь одним из ведущих импровизаторов. Мы стали одними из лучших в Петербурге, и сейчас, оглядываясь назад, я не могу поверить, что было проделано столько работы. Этот формат мне, как актеру, показался сложным. Я всегда работал со сценарием и не был связан с юмором, чтобы уйти в комедию. Мне было сложно, но рядом со мной было еще кое-что важное — кое-кто — Серега. Ему все далось сразу: я ни разу не пожалел, что предложил ему тогда пойти со мной. Он словно был рожден для этого жанра: всегда находил слова, подбирал ситуацию, выкручивал ее так, что сложно было сдерживаться от смеха. Я, в общем-то, и не сдерживался. Да, его юмор не был самым добрым и доступным для детей, но как же остро. За время существования нашей труппы я и он, а также Антон Захарьин [от обращения к которому меня по началу передергивало], очень сблизились. Все-таки успешная команда — та, что друг друга чувствует. И мы действительно чувствовали. За два года Сережа бросил работу и полностью отдал себя жанру импровизации, о чем ни разу не пожалел: в особенности сейчас. Но об этом тоже позже. «Жизнь — это череда потерь и приобретений. Кто-то грустит о потерях, кто-то радуется приобретениям. Есть те, кто приобретают потеряв. И что бы ни произошло, главное — понимать, что это только начало» Я потерял, казалось, все, но начал выстраивать нового себя. И вот теперь я могу пояснить, почему сегодня — один из лучших дней. Нашей деятельностью заинтересовался Вячеслав Дусмухаметов — креативный директор канала ТНТ! Это, конечно, не главная роль в фильме или сериале, но шансы попасть в телевизор в жанре импровизации... Боги, я даже подумать не мог о том, что это может стать чем-то большим, чем просто хобби! Что это может привести к ТНТ! Что это… нет, это все не точно, но я позволю себе верить в лучшее: что это может привести к образованию собственного шоу, одним из участников которого буду я. Все это — лишь призрачные надежды, ведь там, наверху, не так легко пробиться, а наша деятельность будет для зрителя нова и неоднозначна, но я верю. Смог за два года добиться такого — пробьюсь и выше. И если получится, то гонорар перекроет все отголоски прошлой бесконечно черной полосы. Я отпускаю все, что тяготило, ведь завтра мы будем в Москве — городе-посланнике шансов зажить по-другому.Автор
— Арс, ты чего там застрял? — доносился ор Матвиенко. Невысокий молодой человек с аккуратно уложенными волосами уже стоял посреди коридора продюсерского центра, куда и были приглашены импровизаторы. По пути сюда все трое, словно дикие звери, которые попали в роскошный дом, завороженно смотрели на Москву. Петербург — это что-то невероятно красивое и вместе с тем для многих родное, но Москва — новое, а повод приехать сюда вносил все больше красок в их передвижения. Они, казалось, могли восхититься даже мусорному ведру на Цветном бульваре, просто потому что неподалеку будет находиться офис «Comedy club». Сейчас, когда они вошли в красивое здание, минуя огромную красную вывеску, подтверждающую о том, что оно принадлежит продюсерской компании, и стояли напротив стойки, за которой стояла наимилейшая брюнетка-администраторша, эмоции зашкаливали. Ведущим, конечно же, было волнение, ведь уже сегодня могут решиться их судьбы: их отправят домой, разочаровавшись при очной встрече, или подпишут контракт. — Да он пока затащит сюда свои вещи… — покосившись назад, прокомментировал Захарьин. — Модник, емае! И наверняка половина чемодана — всякие лаки для волос. Антон был чуть более плотным, чем его коллеги, но в лучшем смысле этого слова: по изгибам его тела можно было проследить, что мужчина любил спорт. От него буквально веяло уверенностью: поза, нагловатое выражение лица — все говорило о том, что он был готов к встрече, что он ждал этого момента. И что боится ее явно меньше, чем его коллеги. — А ты, конечно же, в курсе, что у него в чемодане, — неоднозначно произнес Сергей. — Вместе собирали? Матвиенко любил подкалывать друзей за их голубизну, которой, возможно, и не было вовсе, но Сергея это мало останавливало. Случайные снимки, а иногда и специальные, и их взаимодействие на сцене являлись страшным сном гомофобов. Оба к тому же были неженатыми, что только подливало масла в огонь. Друзья же любили цокать и закатывать глаза на любые подобные фразы Сережи. Если настроение хотя бы одного из них было уж очень хорошим, то они обязательно отшучивались в ответ, обещая и его вовлечь в их голубое братство. Сейчас, разумеется, был не тот момент, чтобы шутить: Арсений не мог занести вещи не только из-за того, что их действительно было много, но и из-за предательски дрожащих рук, которые выдавали его волнение с потрохами. — Напомните, почему мы не оставили их в камере хранения? — поинтересовался Захарьин. — Гений, — отозвался Матвиенко. — Ну просто гений! А раньше напомнить о таком варианте? — Однако Сережа не растерялся и, поняв, что с сумками действительно нехорошо получилось, подошел к девушке. — Здравствуйте, красавица! — Та тут же засмущалась, опустив глаза вниз. — Не подскажете, можем ли мы где-то оставить вещи? Мы просто только приехали и, — Матвиенко бросил взгляд на Попова, который все-таки расправился с ношей и трясущимися руками и затащил все в коридор, — видимо, готовимся к лучшему результату нашей встречи, раз планируем остаться здесь навсегда. Брюнетка рассмеялась, но помогла импровизаторам, проведя их в комнату, где они могли оставить вещи. — Вы импровизаторы, верно? — спросила девушка, как только все они вернулись к стойке. Мужчины согласно кивнули. — Давайте сообщу о вашем приезде. «Спорный вопрос» уже здесь, но, кажется, они хотели найти столовую. Возможно, вам придется их подождать. Парням не оставалось ничего, кроме принятия ситуации. Они были готовы ждать, не устраивая преждевременное знакомство в местной столовой. Кусок в горло не лез абсолютно, а в случае Арсения и вовсе был готов вылезти. Даже невозмутимый, на первый взгляд, Антон выдавал волнение. Совсем скоро за актерами пришел человек, который провел их в специальную комнату, где уже сидел Вячеслав Зарлыканович, оживленно общающийся по беспроводному наушнику. Это был высокий мужчина казахской внешности. Подняв голову, он с теплотой, присущей казахскому взгляду, посмотрел на ребят, из-за чего им стало несколько спокойно. Однако, просидев какое-то время в абсолютной тишине, ребята успели напрячься: Вячеслав то смеялся, будто говорит со старым другом, то повышал голос, становясь внезапно серьезным. — Может, он просто переключается между линиями, — прошептал Сережа. Арсений и Антон лишь пожали плечами, но пришли к выводу, что им с Серёжей есть что обсудить и ждать остальных и момента, когда этот наистраннейший звонок закончится, нет смысла. Жестами показав Вячеславу, что они скоро вернутся, все трое вынырнули в коридор. — «Спорный вопрос»! — выпалил Антон, стоило белоснежной двери с надписью «Comedy Club Production» закрыться за его спиной. — Фух, не забыл! — Ты хочешь их пробить? — спросил Матвиенко, осматриваясь вокруг: он совершенно не запомнил, как они сюда пришли, и старался уложить в своей памяти хотя бы внешний вид коридора на данном этаже. — Ну да, — с интонацией, мол, разве это не очевидно, ответил Захарьин, доставая из кармана пиджака телефон. — Ну посуди сам: нам сказали, что объединят нас с другим театром, и все — ни слова больше! Нужно же знать, чего нам ожидать. — Нам, вроде, говорили, что они из Воронежа, — как бы между прочим заметил Арсений. — Думаешь, там так много импровизационных театров? — Я надеюсь, ты, со своей-то дедукцией, навел о них справки, — несколько отстраненно ответил Антон, вовсю погружаясь в предложенные браузером сайты. — Честно говоря, имею не самые лучшие ассоциации с этим городом, да и работа… — Я думал, ты любознательнее, — усмехнулся Захарьин. — Итак! Судя по соцсетям, они существуют примерно столько же, сколько и мы. Меняли состав и, вроде, сюда приедут не в полном. — Может, у них есть основные актеры и временные, — предположил Матвиенко. — Как и у нас. — О, постер! Правда старый как черт… — продолжал Антон. — Да давай, читай, хоть имена их знать будем, — хохотнул Сережа, в конечном счете отвлекшись от рассматривания коридора и подойдя к Захарьину, чтобы посмотреть в экран. — Лица бы тоже надо, — прокомментировал Матвиенко. Арсений ходил из одной стороны коридора с другой, изредка поднимая голову на голос Антона и кивая, мол, я слушаю. Только в движении он мог унять свое волнение: странно, что человек, за плечами которого театральный, годы аниматорства, концерты и некоторые незначимые, но все-таки отснятые роли, так переживал. Но почему-то с самого их отъезда ему было не по себе. Почему-то на него давила Москва. Почему-то на него давило осознание, что он окажется за бортом, ведь его кредо — вовсе не юмор. Не ему он учился в студенческие годы, не на стендапы он ходил по несколько раз в неделю. — Сергей Брысаев, Стас Шеминов… Хах, — внезапно запнулся Захарьин, из-за чего Попов обратил на него взгляд. Стоявший рядом Матвиенко тоже заулыбался. — Ну представь всю комичность ситуации: у всех имена и фамилии и… какой-то Леня! — Алексей Димитренко, — раздался голос с другого конца коридора. — Но по образу он Леня. Худощавый паренек, который выглядел как человек, физическое состояние которого можно было счесть предсмертным, невозмутимо оперся о стену, наблюдая за троицей. Та, в свою очередь, переглянулась, недоумевая, сколько же здесь пробыл незнакомец. Однако вскоре тот сам ответил на их вопрос. — Их здесь не будет. Ну, только Стас, но он так, поддержка. Решал вопросы «СВ», ориентируется в организации, посчитал, что лишним не будет. Да и тут, в общем-то, не поспоришь, — признался брюнет, подходя ближе. Дойдя до ребят, он пожал им руку. — До моего имени еще не дошли, давайте-давайте, читайте. Захарьин было открыл рот, но был прерван все тем же полуживым подобием человека. — А это у вас… — Арсений. Мы сами без понятия. Он в принципе с прибабахом, — пояснил Матвиенко, стоило ему уловить направленный на Попова взгляд. Тот усмехнулся, а Арсений недовольно посмотрел в ответ. — В хорошем смысле! — О, я тебя нашел. Ты Андрей Андреев, вот это на тебе родители скреативили, — произнес Антон, и воронежанин улыбнулся. Он посмотрел через другое — свободное — плечо мужчины, и ткнул пальцем в экран. — Вот этого тоже не будет. А вот эти двое вместе со Стасом скоро поднимутся. — Короче, Дмитрий Позов и Антон Шастун. Блин, как неудобно быть не единственным Антоном, — с досадой произнес Захарьин. — Ну будет кто-то из вас просто Антоном, а кто-то Антоном со штрихом. Скажем так, копия, — улыбнулся Сережа. — Штрих, конечно же, Шастун. — Если только внешне. Как же вы недооцениваете нашего Антона! Он в представлениях главная звезда, в некоторых телевизионных шоу даже снимался. Да и возраст, отличительные черты во внешности — считай, рост — все при нем, — начал расхваливать Шастуна Андреев. — Знал бы он, как я хорошо о нем отзываюсь! — Сейчас Арс о нашем так хорошо отзовется, — неоднозначно приподняв брови, заверил Сережа. — Арс, а ну-ка! Все трое бросили взгляд на мужчину со смоляными волосами, который теперь не ходил, а стоял на месте, словно его ноги были приколочены к полу. Взгляд, до этого шарахающийся по сторонам или опущенный в пол в раздумьях, уставился в одну точку. — Арс, все нормально? — поинтересовался Матвиенко. Попов будто проснулся от этой фразы, но его внешний вид все еще не сулил ничего хорошо. — Да-да, все прекрасно, — максимально наигранно произнес он и быстрым шагом подошел к Захарьину. — Покажи-ка мне это фото, — попросил он, и Антон отвел руку в сторону, ближе к Арсению. — Может, просто совпадение. Хотя Воронеж, — бубнил Попов себе под нос, забирая телефон из рук коллеги и приближая постер. Посмотрев на, без всяких сомнений, знакомое лицо Шастуна, а после и узнав Позова, Арсений оторвался от телефона и, подняв взгляд к потолку, засмеялся. Как-то неестественно, на грани другой, истеричной, эмоции. — Кажется, у него влечение не просто к мужчинам и не просто к Захарьину, а к Антонам в общем, — прокомментировал поведение друга Серега: он вышел на очень тонкий лед. Стоящий рядом Андрей бросил на него вопросительный взгляд. — Ты еще увидишь эту их химию, — в очередной раз хохотнув, произнес Матвиенко, и скрылся за дверью кабинета. Захарьин с интересом рассматривал Арсения, щурясь: что-то здесь было не так. Но решил последовать примеру Сергея и направился к кабинету, откуда они все трое недавно вышли. — Андрей, — подозвал он воронежанина, взглядом указав на дверь. Антон знал про такого Попова. Да и Сережа знал, поэтому сразу же и ушел. Иногда Арсений впадал в какое-то странное состояние: тогда ребята понимали, что упомянули что-то не то, и просто оставляли его наедине с собой. Попов не был человеком, готовым выговориться и в принципе приоткрыть дверь в свою жизнь. У него постоянно были секреты, и ни одному из парней, как бы близки они ему ни были, не удавалось докопаться до истины. — Пусть пару минут, но побудет наедине с собой, — прошептал Захарьин, когда они с новым коллегой вошли в кабинет. Там все так же сидел Вячеслав, общаясь с кем-то по телефону. Пока что дружелюбно, что полностью гармонировало с его обличьем и устраивало ребят. — С прибабахом, понял, — ответил ему Андреев. — Арсений — хороший парень, — вмешался Матвиенко. — Я его уже долго знаю. Просто он два года назад переживал сложный период своей жизни. Кажется, все еще переживает. Перезарядится эмоциями и будет навеселе, — заверил петербуржец. Попов тем временем понял, что сейчас образ, который он так старательно выводил из памяти, вновь врежется в его жизнь. Он будет не воспоминанием, не в виде чувства всепоглощающей вины, не как раздумья о том, что, может, Попов когда-либо ошибся. Он будет настоящим, как тогда, в больнице. Как тогда, в его квартире. И даже как тогда, в чертовом баре. Он изменился и повзрослел, и Арсений предполагал, что не только внешне, но и внутренне. Из парня, живущего в больнице поневоле, он стал тем, кто нашел свое место: вернулся в юмор, раскрутился. Где-то в глубине души Попов был даже рад за призрака не лучшего прошлого, но все хорошие эмоции скрылись в пелене тревоги. Ему с ним работать. Он не знает, что тогда, в поликлинике Москвы, сделал с собой Шастун. Он даже не был уверен, что тот его помнит. Быть может, уже существуют средства, которые могут уничтожить все воспоминания, только имя скажи, как это было в «Вечном сиянии чистого разума». Быть может, Антон его все еще помнит и вмешательство врачей повлияло лишь на физическое и моральное восприятия друг друга. Быть может, Антон помнил его, но давно оставил в прошлом. Как и Арсений думал, что при упоминании Шастуна у него ничего не шевельнется. Ничего не забьет тревогу и не разбудит то чувство вины, в котором он тонул несколько лет назад. Попов медленно понимает, что начинает вскипать. Мысли сталкиваются одна о другую и взрываются ярким фейерверком всего того, что он прятал глубоко в себе. Он думал, что это прошло, но нет: прошлое было тщательно замаскировано, перекрыто занятостью, новыми знакомствами и яркими эмоциями от выступлений и съемок. Оно редко поднималось, но не исчезло до конца. — Да блять! — вскрикивает Арсений и бьет кулаком о стену. Шастун — его гештальт, который так и не закрылся. Они тогда не поговорили, не расставили все точки над «и», хоть Попов и считал их диалог таковым. Чувство незаконченности, прячущееся эти годы, сейчас вынырнуло наружу, правя этим балом эмоций Арсения. Попов слегка трясет рукой и прижимает ее к себе: с опозданием, но боль все-таки доходит. Жмурится, но в конечном счете разворачивается и идет к двери. Однако его путь преграждается тремя вышедшими из запасного выхода фигурами, направляющимися туда же. Два невысоких парня и один неприлично длинный и тощий на их фоне о чем-то живо беседовали. Как бы Арсений ни пытался отрицать, это был он. Замедлив шаг, дабы отдалиться, не приближаться к этому сборищу его не самых лучших воспоминаний, Попов внимательно смотрел за уходящими вперед силуэтами. Когда дверь открылась, тот, что по центру, развернулся назад. Изумрудные глаза, до этого искрящиеся от предвкушения, в один момент потухли: Антон помнил.