***
Одно не менялось: у Арсения под влиянием градуса сносило башню. Только на этот раз локацией являлась не больница, где остатки приличия мешали танцевать на столе. Это был бар, где подобное входило в порядок вещей, а Попов противиться этому порядку и не хотел. Попивая в лучшем случае третий коктейль и ощущая веселье, перемешивающееся с кровью и начавшее течь по венам, ударяя в голову, Антон молча наблюдал, сидя за барной стойкой. Он понимал, что если бы не был знаком с Арсением лично, то точно посчитал бы его представителем мужчин нетрадиционной ориентации. Одевался он по-пидорски, и сейчас эти обтянутые брюки, которые ранее не сильно бросались Шастуну в глаза, казались еще более обтянутыми. Они выставляли годы Попова, проведенные в тренажерном зале, в лучшем свете. Хотя он отлично справлялся с этим и самостоятельно, танцуя если не виртуозно, то хотя бы несколько вызывающе. Кто бы мог подумать, что Арсений, который когда-то придерживался принципов во всем, может быть такой оторвой. По крайней мере, эта мысль никогда ранее не посещала голову Антона. Изумрудные глаза наконец оторвались от неизменного объекта внимания и начали бегать по залу. Не то чтобы Шастуну было интересно происходящее вокруг, но неотрывно смотреть на одного человека завороженным взглядом как минимум неприлично, как максимум — подозрительно, если кто-то его за этим заметит. А он и без того оказался несколько раз пойманным Арсением, но все равно продолжал любоваться танцами петербуржца, тем самым ступая на тонкий лед терпения Попова. К счастью, последний был в подходящей кондиции, чтобы обладать им в нужном Антону количестве, а также напрочь забыть о стыде. И Шастуну это нравилось. — Чего скучаешь? — фильм с Арсением в главной роли был успешно перекрыт лыбящимся лицом Позова. — Мне очень даже весело, — пожал плечами Антон, хватаясь губами за трубочку и стремительно допивая коктейль до конца. Свет софитов, и без того мелькающий перед глазами, начал расплываться, пряча за собой фигуру Арсения. Она все еще была перед ним, но какая-то мыльная, отдаляющаяся. Перед продолжением диалога с другом Шастун успел ухватить взглядом подошедшую к Попову компанию девушек и усмехнуться тому, как вальяжно он перед ними встал, после чего продолжил свои танцы. — Ты все еще что-то чувствуешь? — неожиданно серьезно спросил Позов. Хотя, он давно хотел это спросить: с первого дня, когда напряжение между этими двумя можно было измерять в киловольтах. Но каждый раз он боялся ошибиться и случайно задеть старую рану таким личным вопросом. Под алкоголем людям нестрашно ничего: ни задеть кого-то, как Шастун смог выяснить на своем опыте, ни оказаться неправыми. Антон промолчал, стеклянными глазами смотря на всю ту же фигуру в обтягивающих брюках. Его глаза стали совсем стеклянными от градуса, и это не было бы так заметно, если бы он хотя бы немного шевелился, но вставать Шастун элементарно боялся, улавливая, что все вокруг него кружится. Ему даже казалось, что вместе с переливающимся светом куда-то переливается он сам, что табурет под ним вот-вот провалится: Антон совершенно не чувствовал опоры. — Друг мой, градусы надо считать. И пить чуть медленнее, — протянул Дима, которому опьянение доставляло меньше всего проблем: он по-прежнему оставался вменяемым, просто ему было значительно веселее, чем обычно. И уверенности было больше — вот в таком состоянии и нужно выступать. — Все нормально, Поз, — неубедительно промямлил Шастун, — иди развлекайся, я отойду и приду. Стоило Дмитрию отойти, как парень схватился за свою голову. Стадия веселья как-то слишком неуловимо перешла в ту, где Антону слишком хуево, чтобы отрываться по полной. Голова тяжелела, а уверенность в своем крепком нахождении за барной стойкой улетучивалась. Шастун хватался руками за столешницу, но почему-то не чувствовал ее, хотя на деле дергал ее так сильно, что мог перевернуть. — Бля, — прокомментировал положение дел Антон. Ему срочно нужно было на воздух. Необходимо всего лишь пробраться к выходу: если не сможет сам, то толпа танцующих наверняка выплюнет его за порог, по крайней мере, так было во всех клубах ранее. Шастун, пошатываясь, поднялся на ноги и принялся пробираться к вешалке у входа, где висела его куртка. Вот только тело предательски не поддавалось контролю, заносившись в разные стороны. В конечном счете его схватили чьи-то крепкие руки, обладатель которых заметно ускорил дело, отталкивая своим и чужим телами людей на пути к выходу. Картинки сменяли друг друга: ярко-синий свет вытесняли человеческие тела, которые пропадали в темноте, после которой снова били в глаза софиты. Шастуну начинало казаться, что он засыпал буквально на несколько секунд и просыпался вновь: настолько все вокруг него было неестественным. Но скоро стало легче. Духота бара сменилась холодом декабрьской Москвы, а свет софитов — новогодними огнями, украшающими каждое попадавшееся Антону на глаза здание. Близился Новый год, и вместе с ним город преображался, на каждом переулке даруя своим внешним видом частичку волшебства. Шастун закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на шуме летящих по дорогам машин, но они все равно были где-то далеко: громче них был звон в ушах, не собирающийся так легко отступать. — Хотя бы чуть-чуть лучше? — прозвучало за спиной. Антон повернул голову, открыв глаза и наконец разглядев своего спасителя. Ну да, раз смог так танцевать — передвигаться тоже в состоянии. Арсений стоял, спрятав руки в карманы куртки, которую, по всей видимости, успел схватить вместе с той, за которой шел Шастун, и накинув капюшон. Он смотрел не на собеседника, а куда-то вдаль: возможно, на те же самые огни, которые ненадолго смогли переключить внимание Антона. — Лучше мне будет дай бог чтобы к завтрашнему вечеру, — кисло улыбнувшись, заметил Шастун. — Я совершенно разучился пить. — Да нет, ты выпил от души, я бы сказал, — расхохотался Арсений. Они минуту постояли в тишине, прежде чем Попов оторвал взгляд от Москвы, посмотрев на парня. — Антон. — М-м? — отозвался последний, обращая изумрудный взгляд на Попова. — Ты так на меня пялился, что если бы я не знал про уничтоженную связь, я бы подумал, что ничего не закончилось, — признался Арсений. Он говорил серьезные вещи каким-то отнюдь не серьезным, подвыпившим, голосом, и это выбивало из колеи. Антон задумался настолько, насколько это было возможно, когда мозг находится в «отключке». Может, ему стоит сказать все как есть, раз открылась такая замечательная возможность, а язык развязан донельзя? Но что-то внутри, возможно, вина за произошедшее когда-то давно, гасило эту идею, выставляя ее не самой удачной. «Всегда можно смахнуть все на опьянение», — твердил демон на его плече. «В тот раз смахнуть не получилось», — вступал в спор ангел. Но какой он к черту ангел, когда выглядит он не как тот, кто прямо сейчас испепеляет своим серым заинтересованным взглядом? — А разве все решают нити? Арс, ты сам говорил, что судьба — пустяки, просто бутафория, — пожал плечами Антон, заставляя собеседника в самом деле посерьезнеть. Возможно, Попов даже на треть протрезвел, когда до него дошел смысл сказанного. — Да, но… — Как оказалось, действительно да. Она не заставляет выбирать кого-то, ты сам это делаешь. — Антон медленно превращался из нажравшегося животного в самого себя: ему даже захотелось закурить. Но нельзя. В голову ударит мама не горюй. — Но я не буду гнуть свою линию больше. Просто небольшое открытие для себя спустя годы, которое не осталось незамеченным, вот и все. Я тебя тогда прекрасно услышал. А-арс, — на этих словах Шастун пошатнулся, но Попов вовремя подхватил его, пока тот не свалился на ледяную землю, — я уважаю твои принципы и рад, что тебе хорошо с Аленой. Счастливый брак — это прекрасно, и я надеюсь, что когда-то тоже обзаведусь им и в полной мере пойму, что это такое. За эти годы Антон стал в разы разговорчивее. Из забитого мальчишки в наушниках, которого не интересовало совершенно ничего вокруг и который с трудом даже парой слов перекидывался, он превратился в мудрого мужчину, способного даже связывать слова в огромный текст. В том числе и в состоянии алкогольного опьянения. За этот вечер Арсений пропил все свои барьеры, чтобы лукавить. Он терял их всякий раз, когда приближался к бутылке, в этом заключалась его слабость. — Антон, мы с Аленой развелись два года назад, — безэмоционально сказал Попов, не понимая до конца, чего он добьется этим откровением: сбежит от будущей лжи или переключит светофор на зеленый свет, сам до конца не понимая, хочет ли он на него переходить.Глава 22. Место откровений изменить нельзя
18 декабря 2021 г. в 16:01
Жизнь импровизаторов шла в гору. По крайней мере, в основном своем. На технические репетиции в клубах собиралось все больше людей, начала появляться постоянная публика, которая неизменно восторгалась творчеством ребят. Предпринимались попытки экспериментировать с показом жанра, делать что-то, из-за чего все точно поймут: происходящее на сцене не является заранее выученным текстом. Большее внимание уделялось взаимодействию со зрителями: шоу было направлено на то, что именно они играли важную роль — придумывали ключевые моменты и выходили на сцену в некоторых из форматов.
Тянулся месяц, полный проб и ошибок, успехов и совместных празднований, и все они вылились в то, чего с трепетом сердца ждал каждый участник команды — что актеры, что те ребята за кулисами, которые всегда их сопровождали, — съемка пилотного выпуска. Дабы формат более походил на телевизионный, был найден ведущий, а также первая «звезда», на плечах которой лежала задача задавать вектор импровизации. Все-таки этот жанр требует чьего-то вмешательства, а публику на съемках ребята при всем желании не могли задействовать. Ольга Бузова обладала невероятной энергетикой, хоть изредка и вызывала своими фразами перекошенные лица ребят, которые недоумевали, это образ у нее такой или же выпавшая им популярная личность действительно не отличалась большим умом. Впрочем, для импровизации иметь его было необязательно. По крайней мере ей. Ее задача — веселиться, и с ней Оля справлялась на «Отлично».
Чего нельзя сказать о ведущем — Руслане Белом, который, казалось, переживал больше всех вместе взятых на площадке. Уровень его напряжения мог с легкостью соревноваться с любой линией электропередачи в Москве, что несколько смущало импровизаторов, ведь он являлся уже состоявшимся комиком. Если ему так страшно, то как следует реагировать им?
— Минутная готовность, — раздался голос на площадке, и все встали на свои места.
Парни пробежались взглядом по всему закулисью и, увидев положительный настрой Бузовой, до сих пор не до конца понимающей, что от нее требуется, заметно успокоились. По крайней мере, для нее все пройдет хорошо.
Игры шли быстро: быстрее, чем это обычно происходило на техничках, ведь тогда и шанс где-то застрять был минимальным. Импровизаторы умело держались, хоть это и было тяжко: на том же «Суфлере» Оля выдавала очевидные вещи, никак не помогая развивать сюжет и взваливая эту задачу на актеров, которые кое-как выбирались из тупиков, идущих один за другим. Одним из лучших форматов оказалась «Красная комната», где Сережа, Антон и Арсений умело переключались между жанрами, озвученными Белым, и делали что-то действительно смешное и удачно складывающееся.
По крайней мере, по реакции зрителей и вечно смеющейся Оли, если ее поведение все-таки можно было брать в расчет для объективной оценки происходящего.
Все было удачно внешне, но внутри у Антона все взорвалось. И даже если не все без остатка, то стена, которую он выстраивал годами, наивно полагая, что медицина имеет вес, так точно.
«Продолжайте в стиле эротического фильма»
На этой фразе все тросы, удерживающие спокойствие, оказались оборваны. Чертов Белый.
«Слушай, хорошо, что мы остались наедине»
Его голос, такой голос, Антон мог слышать только в играх. Он никогда с ним так не говорил, но на сцене Арсений проживал своих персонажей полностью. В силу своей молодости, которая не могла сделать его мужиком-мужиком, Шастун нередко отыгрывал девушек, и в пару ему мог попасться кто угодно, включая Попова. В какой-то момент им даже стали говорить, что у них хороший тандем для исполнения ролей супружеской пары, да и вообще любили хвалить их взаимодействие, говоря, что у них двоих словно есть какая-то связь, хотя для игравших в разных театрах актеров такое подхватывание мыслей друг друга является чем-то фантастическим. Ребята не знали, как это комментировать, а Позов любезно уводил все эти темы куда подальше, начиная говорить о своей семье или о спорте. Шастун уловил, что это не случайно, почти что сразу, а вот Попов сумел лишь со временем, когда эти темы стали вгонять в неловкое положение и его тоже.
Матвиенко тоже неосознанно выручал. Например, на съемках того же пилота, когда после чертовски бархатного голоса Арсения, руки которого охватили лицо Антона, Сережа «свалился» на них сверху. Хотя помощь, конечно, была своеобразной. Своими действиями он сделал парней ближе друг к другу, когда те отыгрывали падение. А у Шастуна и без дыхания Попова, ударяющего точно в затылок, срывало башню.
Этот месяц репетиций и мечтаний о будущем в телевизоре заставлял Антона чаще видеть Арсения, и с каждым новым днем он ощущал, как что-то внутри отзывается на действия петербуржца. Он не знал, что это: вина за все происходящее, истинные чувства или элементарная ностальгия по прошлому. Не знал, но отторгал второй вариант, продолжая собирать по кирпичикам разрушающуюся стену под названием «Этой связи быть не может, все искоренено». Безуспешно.
По окончании съемок он пулей выбежал в туалет, схватив находившуюся за кулисами пачку сигарет. Все так, как было и тогда, и это «все» надо уничтожить в никотине. Никогда не помогало, но Шастун продолжал выкуривать сигареты во время всех эмоциональных скачков. Возможно, он просто хотел курить и оправдывал себя тем, что для осуществления желания наконец-то появился повод.
Может, эта нить никуда не делась? Может, ее вообще невозможно изъять?
Изо рта Антона выходили большие дымные облака, медленно рассеивающиеся в воздухе. Парень будто находился в дурмане, стремительно уничтожая сигарету. Пепел сыпался на пол ярко-оранжевыми крошками и затухал. Вместе с ним затухали надежды Шастуна на то, что врачи ошиблись.
Ошибся он. Может, все его чувства тогда, несколько лет назад, были вызваны верой в нить, но Антон действительно полюбил Арсения. Почему-то он не учел тот факт, что помимо ее влияния существуют и собственные чувства, которые не уберет ни одна операция.
— Пиздец, — на выдохе произнес Шастун, выдыхая очередную порцию табачного дыма.
— Ты про костюм или то, чем сейчас занимаешься? — а вот и виновник торжества.
Антон на мгновение подумал, что ему показалось. Когда долго не куришь, бывает, что в голову что-то ударяет. Обычно это закачивается потерей координации или временной мигренью, а не галлюцинациями, но вдруг это новая ступень. Могла бы быть, если бы Шастун не повернул голову и в самом деле не увидел бы перед собой Попова.
— Соглашусь, костюмчик можно было бы и потемнее. Я так выделяюсь среди вас. И этот розовый… Господи, — на этих словах Антон скривился в лице, зажимая между губ сигарету.
— Не пробовал бросать?
— А нахрена? — выгнул бровь Шастун. — Если честно, то хотел бы. Но с этого уже очень сложно соскочить. Так что, если вдруг захочешь закурить, то перехоти. Это может стать твоей вредной привычкой.
— И мысли не было, я же умный мальчик, — подняв глаза к потолку и несколько раз проморгавшись, ответил Арсений. — Если вдруг хочешь сохранить свое одиночество, то закрывайся на щеколду.
Попов произнес это вместо прощания и было закрыл дверь, как Шастун его окликнул. Кажется, он не так уж сильно хотел сохранять свое одиночество. Возможно, даже хотел бы его лишиться вовсе когда-нибудь.
— М-м-м? — протянул сероглазый, оборачиваясь.
Много мыслей и так мало слов, которыми Антон мог бы описать все то, что сидит у него внутри. Еще меньше тех, которые не отбросят его на первый уровень их общения с Арсением: он помнит его реакцию при каждом более чем дружеском поступке.
— Ты молодец, — откладывает свое желание пооткровенничать Шастун. — Классно отыграл.
— Ты тоже, Антон. Докуривай и поднимайся к нам, есть что обсудить, — и все-таки диалог завязывается плохо. Но Шастун послушно тушит сигарету через несколько минут после ухода Арсения и движется в сторону сцены.
Дусмухаметов сидел в зале возле съемочной группы и просматривал отрывки пилотного выпуска. Возле него носилась креативная группа, волнующаяся за результат на том же уровне, что и сами актеры. Казалось, Стас и вовсе был готов поседеть или облысеть от переживаний: он ходил вдоль пространства за компьютерными местами и внимательно всматривался в лицо продюсера с разных ракурсов, стараясь считать каждую эмоцию. Шеминов пообещал себе поднять свои знания о жестах и мимике, чтобы в следующий раз его наблюдения могли давать большие плоды. Однако спустя двадцать минут просмотра отрывков Вячеслав горестно вздохнул, и Стасу не требовалось какое-либо образование, чтобы понять, что далее последует не самая хорошая новость.
— Парни! — подозвал Шеминов.
Импровизаторы тоже болели за результат, но их волнение не оказалось выше нежелания толпиться в положении стоя неизвестно сколько времени. Они обсуждали происходящее и старались отшучиваться настолько, насколько это вообще возможно, когда все твои мысли в чертовых экранах, за изображениями на которых наблюдает тот, кто разрешит твою судьбу.
— Парни, — подтвердил догадки Стаса о том, что мужчина принял свое решение, Дусмухаметов.
Переговоры актеров моментально сошли на нет, а сами они поднялись со зрительских мест, выбранных ими в углу первых рядов, и уже стояли напротив продюсера. Последний с ноткой сочувствия смотрел на них, понимая, что говорить нужно честно. Однако ребята за это время как-то успели запасть ему в душу: все-таки он сам пригласил их попробовать создать свое шоу, а не они навязали свои услуги в качестве мордашек в телевизоре.
— Если коротко, то в эфир это никогда не выйдет, — вынес вердикт Вячеслав.
Волнение, смешанное с некоторой эйфорией от происходящего, вмиг рухнуло. Лица парней стали безэмоциональными, а глаза Шастуна почти незримо задергались так, словно тот сейчас расплачется. В сравнении со всеми собравшимися он был самым молодым: несмотря на солидную цифру своего возраста — двадцать восемь лет, — он оставался тем же подростком, что и когда-то. Тот же длинный и худощавый, кудрявый и остро на все реагирующий. Тот же юноша, когда-то открывший для себя двери в мир КВН, продвинувшийся в нем до нового уровня и, кажется, никогда не способный отпустить все то, что он обрел. Это не «Мы вам перезвоним», которое хотя бы дает маленькую надежду. Это неоспоримое «Никогда не выйдет». Нужно было хорошо знать Антона, чтобы понимать, что все внутри него сейчас рушилось на куски. И, кажется, Диме и Арсению хватало своих знаний, чтобы почти одновременно обратить взгляд на своего коллегу.
Однако это не было концом. Мужчина подробно разобрал ошибки актеров, дав понять, что он хочет видеть. Указал на моменты, которые заметно проседают, а этого в эфире быть не должно. И, в конце концов, вызвал на лице импровизаторов улыбку нелестной фразой в сторону Белого, который и в самом деле не был «ахти» ведущим. Он поручился найти ему наставника, который поможет развиться в нужном направлении, и тогда ребята просияли. Не сразу, конечно, а когда до них дошел смысл сказанного: Вячеслав собирается что-то делать с Русланом, значит, это не точка, а запятая. Значит, еще есть шанс вырваться на экраны. Значит, Дусмухаметов продолжал в них верить.
Сердце начало биться чаще. У Шастуна, который и вовсе похоронил все, готово было выпрыгнуть из груди. Ему как никому из присутствующих было что терять. У них есть смысл существования: образование, к которому всегда можно вернуться, семьи, работа. У него же ничего этого не было, а если и было, то он не горел желанием возвращаться. Да, он мог вернуться в стены родного «Спорного вопроса», но в них он бы остался для себя навечно неудачником, который упустил шанс, способный перевернуть всю его жизнь. Он бы видел в глазах каждого зрителя осуждения, даже если его там и в помине не было. Поражение навеки засело бы у него в голове, потому что он не умеет иначе. Если он что-то делает, то слишком, и в этом было его обаяние: искренность прельщала.
— Ну нахуй! — выругался Антон, как только он в сопровождении остальной команды, включающей в себя как актеров, так и КРЮ, покинул зал. Тонкие пальцы потянулись к карману, чтобы вытащить пачку сигарет, но тут произошло второе «Ну нахуй», за которым последовал более хороший вариант. — Предлагаю в бар. Праздновать или тушить, я понятия не имею. Очень странное положение, — опустошенно продолжал Шастун: его никто не перебивал. Взгляды всех до единого обеспокоенно осматривали Антона. Кажется, его участие было понятно даже самому незнакомому человеку: лицо было отражением души, и маскировать свои эмоции парень совершенно не умел.
Арсения на мгновение перекоробило. За этот месяц он успел понять, как сильно изменился Шастун и сколько всего пришлось пережить ему самому. Он смирился с проблемами, перестал погружаться в них с головой, потерял самого близкого человека, но обрел дело своей жизни. По крайней мере, хотя бы поднялся на ступень выше, ведь мечтой была все еще большая роль в каком-нибудь фильме или сериале. Он отрыл из-под обломков жестокой реальности того самого Попова, в которого могла влюбиться каждая девчонка театрального. Харизматичный, улыбчивый, не скрывающий своих талантов. Он стал тем, к кому хотелось тянуться и без условной связи в виде нитей. Он перестал быть олицетворением мрака, которым предстал когда-то в больнице, и от которого не мог избавиться долгие месяцы. Антон тоже вылечил свою потерянную натуру, сделал ее более живой: такой, какой Арсений видел очень редко, но хорошо помнил до сих пор. Говорят, что люди не меняются — возможно, но они точно могут отдать предпочтение другой своей стороне, перечеркивая ту, которой смогли запомниться в прошлом. Вот только окружающие не всегда готовы забыть это самое прошлое, как и Попов при упоминании бара не смог вытеснить из головы воспоминания о «Терминале».
Он убеждал себя, что все это мертво: головой прекрасно понимал это, но внутренние непроработанные моменты отказывались слушать голос разума. Они били тревогу, мешая Арсению просто согласиться с предложением и пойти. Но он сопротивлялся, приводя аргументы, что их там будет много. Согласные кивки ребят только подкрепляли эту теорию, помогая Попову успешно заткнуть свою паранойю и вместе с остальными поехать в один из баров Москвы.