***
— Ну что, пацаны, был рад познакомиться с вами, — после одной из техничек произнес Захарьин, обращаясь к представителям Воронежа и пожимая каждому из них руку. Шастун и Андреев непонимающе переглянулись и, убедившись в том, что они тоже не уловили суть прощания, уставились на Антона из Петербурга. — Да Новый год же через несколько дней. Мы, конечно, отличная компания, но только если не найдется кто-то другой, — усмехнулся Матвиенко, неоднозначно подняв брови. Этот «кто-то», как ему было известно, несомненно был, но о существовании было известно лишь близким друзьям Захарьина. Воронежцы не успели выйти из касты «Коллеги». — Кто угодно другой, — понимающе подхватил Позов. — Я бы тоже не остался с нами праздновать, — и, конечно же, он безбожно лгал. Остался бы, но и у него был этот самый «кто-то», даже несколько: за эти годы они с Катей наконец расписались и завели ребенка. Это было более чем в стиле Дмитрия, поэтому никто не оскорбился. Лишь Захарьин, скрючившись в лице, бегал взглядом по парням, не зная, как бы объяснить свое прощание: да, он действительно возвращался в Санкт-Петербург на Новый год, но дело было вовсе не в том. — Он принял решение уйти. Телевизионное шоу, как он понял, не то, чего он хочет в этой жизни, — раздался голос за спинами вставших в круг мужчин. Он принадлежал Арсению. Вероятно, кто-то мог удивиться тому, что только он знает истинную причину, а Сережу она обошла стороной. Однако еще с первого дня между этими двумя прослеживались особо доверительные отношения. То, что Антон пришел обсудить это непростое решение перед оглашением его Вячеславу именно к Арсению, не вызывало никаких вопросов, если учесть данный момент. — Давай, дружище, — с этими словами Попов подошел к Захарьину и обнял его, похлопав по плечу. — Хороших тебе праздников и успехов во всем. Мы еще обязательно свидимся, когда я окажусь в Питере. — Скоро? — задал встречный вопрос Антон. — Самолет послезавтра. Чуть позже твоего, конечно, но разница невелика, — ответил Попов, на что Захарьин с удивлением вскинул брови. — Самолет? Дорого-богато живешь, Попов. Мне десять часов в поезде трястись, — с неким сожалением отметил Антон. И Арсений на самом деле ничего не имел против тряски, но элементарно не успел взять дешевый билет, а дорогой приравнивался к самолету. Попову это показалось замечательным поводом, чтобы сберечь свое время. — А ты, Матвиенко? — Завтра поезд, Машка уже ждет не дождется! Что-то мы совершенно не пересеклись, пацаны. Ладно ты, — он посмотрел на Захарьина и перевел взгляд на Попова, — но ты всерьез думаешь улететь тридцать первого? Новогодним подарком заделался? Эта фраза вынудила Антона и Арсения все-таки разъединиться. — Ну самолет же, Сереж, — произнес Попов с такой интонацией, будто его друг не понимал чего-то элементарного. — И да, для родителей я, видимо, буду подарком, — на этих словах на его лице заискрилась улыбка. Шастун, наблюдающий за всем этим, вопросительно вскинул брови. Он явно упустил момент примирения Арсения со своими родителями и, кажется, отложил в своей голове один из вопросов, которые он хочет задать Попову, когда наберется храбрости. Впрочем, для этого даже смелость не нужна была. Он поражался и тому, что парни не додумались поехать вместе, как сообразили Позов, Шеминов и Андреев, которые, как и Матвиенко, завтра отчаливали в Воронеж. — Только Шаст у нас какой-то несемейный, — сделал вывод Андрей, конечно, шутя, но что-то в его фразе задело Антона за живое. — Ну не примыкать же к другим семьям. Отпраздную первый Новый год в Москве, — выдавив подобие улыбки, ответил Шастун. Прошлые разы он действительно праздновал с кем-то. Бывало, что Позовы и Шеминовы праздновали совместно, из-за чего Антон точно не был лишним. Но этот год расставил все на свои места: это не пацаны, это мужчины со своими семьями, а кто-то даже с детьми. Новогодние праздники всегда являлись поистине семейными и стремление провести их в узком кругу казалось более чем логичным. Антона это ни в коем случае не задевало, он не злился на друзей: он злился на себя, что к своим двадцати восьми годам так и не устроил себе личную жизнь. — Погуляю по центру, найду себе занятие, — псевдоулыбка стала шире. Шастуну, кажется, даже поверили. Поговорив еще полчаса о последних новостях, ребята окончательно начали расходиться. Еще раз каждый пожелал Захарьину успехов в достижении его целей и зарекся о том, что тот всегда может встретиться с кем-то, если захочет. Арсений, кажется, даже не давал выбора в виде «если». А Шастун, кажется, ревновал, видя такое трепетное отношение между мужчинами, хоть какая-то часть его и радовалась тому, что у Попова есть друзья. Он убеждал себя в том, что так выглядит именно дружба. По направлению к запасному выходу из клуба Антон подозвал к себе Арсения. — Ты помирился с родителями? — без прелюдий прошептал Шастун, на что Попов едва заметно кивнул. — Я ведь не был с ними в ссоре. Просто они не принимали мое увлечение, но не отказывались от меня вообще. Сейчас все стало лучше: может, до них дошло, что я не отступлю от желаемого, что я уже большой мальчик и могу сам решать, чем мне заниматься, — ответил мужчина, пожав плечами. — А ты нет? — Ну почему же нет? С мамой помирился. Отца не видел. Видеть не особо хочу, — с лицом, полным некого отвращения, произнес Шастун. — Мы поговорим когда-то, но это будет тяжелый разговор, — зарекся он, на что получил понимающий взгляд Попова. — Я хотел отпраздновать с мамой, но она в этом году вышла замуж за другого мужчину и свадебное путешествие они поставили именно на праздники. Мне просто без разницы, где пребывать это время. В Москве я хоть не знаю наизусть каждый кустарник, — улыбнулся Антон. — Мне жаль, что ты празднуешь один, — посочувствовал темноволосый. Он недолго помолчал, отводя взгляд в сторону, а потом добавил. — Я бы мог… — Что бы ты ни предложил, не стоит, — отрезал Шастун. — Встреть этот год с теми, с кем тебе комфортно. И с кем ты планировал, — добавил он на случай, если Попов все-таки считает его комфортным. Но боги, он был бы не против встретить этот Новый год с Арсением, однако это было бы слишком неправильно: оставлять его в Москве только ради себя. Шастун уже обещал себе не делать ничего подобного. — Тогда, может, прогуляемся завтра? — нашел альтернативу Попов. — Полагаю, это согласие, — отметив, как парень просиял, продолжил он, на что его собеседник лишь кивнул. Арсений хотел предложить Антону самому выбрать геолокацию и скинуть ее сообщением, но что-то отозвалось в нем все еще не пережитыми в полной мере воспоминаниями. — Тогда где? — Предлагаю начать с центра, а там как путь ляжет, — моментально ответил Шастун. Он плохо знал город, чтобы выбирать новые места: терять время на путь и нервы на опасения, что он неверный, ему не хотелось. — Тогда на «Площади Революции», договорились? — спросил Антон, на что получил кивок. — Тогда… До завтра, Шаст, — тепло улыбнувшись, произнес Арсений. Было уже достаточно поздно, чтобы задерживаться в клубе еще: Попов ужасно устал и хотел скорее добраться до номера. — До завтра, Арс, — встретившись глазами с собеседником, ответил Антон, и тут же лицезрел смоляную макушку неспешно удаляющегося мужчины. Шастун стоял, пока силуэт не исчез за дверями, и улыбался так, что, казалось, его губы вот-вот треснут.***
— Ну красота же! — восторгался Попов, подняв руки к небу и даже закружившись вокруг своей оси, словно маленький ребенок. Или хотя бы беззаботный подросток, которым мужчина также не являлся. Он редко сидел дома: его душа рвалась наружу, особенно в новом для себя городе. Арсений успел вдоль и поперек обследовать метро, прогуляться по популярным и не очень — в основном именно вторым, потому что толпы людей ему не импонировали — местам столицы, но в центре был лишь в самом начале, когда он с Матвиенко и Захарьиным только-только въехали сюда. Сейчас все было по-другому: и без того красивый центр переливался огнями гирлянд и новогодних украшений, которыми были увешаны здания, столбы, провода и специально поставленные на улицах елки. Если бы когда-то давно, когда Попов еще жил в Омске, он увидел бы эту картину мальчишескими глазами, точно посчитал бы, что попал в сказку. Он же и сейчас так считал. Шастуну нравилось все то, что он видел, но по внешнему виду понять это было крайне сложно. Парень по нос погрузился в горло своей куртки, поверх замотавшись шарфом, и натянул шапку пониже. Взгляд его выглядел хмурым, а передвигался Антон так, словно Арсений насильно вытащил его на улицу, а не он сам одобрительно кивал на эту идею и сиял так, что это можно было уловить за несколько метров. — Что-то не так? — в один момент спросил Попов, начав несколько беспокоиться о том, что у Шастуна что-то произошло. — Ненавижу холод, — безэмоционально произнес Антон, стараясь спрятаться еще больше. Щеки жгло от мороза, а дыхание отдавало болью, хоть и являлось необходимостью. День действительно выдался холодным, а под вечер, в который импровизаторы и вылезли на прогулку, мороз становился лишь сильнее. В связи с этим их прогулка была недолгой: еще десять минут они побродили по зимним улочкам, пока не нашли небольшую и, судя по вывеске, вполне доступную, несмотря на свое местоположение, кафешку. Находилась она не точно в центре, а поодаль. Внешний вид был более чем непримечательным: необходимость проведения ремонтных работ являлась очевидной. Однако Попов все еще не любил быть в толпе, а подобное заведение заведомо исключало вероятность ее появления, да и для того чтобы согреться что угодно подойдет. Полноватая и низкорослая женщина за сорок лучезарно улыбнулась, увидев двух новых посетителей. Последние же в свою очередь осмотрели заведение и отметили лишь один занятый столик по центру. Там сидела молодая — точно юнее, чем они — пара, и не нужно было спрашивать у них, чтобы понять, что те находились на свидании. Воркование, исходящее от них, заставляло смущаться. Шастун и вовсе почувствовал себя так, словно в данную секунду за кем-то подсматривает: вот оно — отсутствие личной жизни. Попов же относился к ним более спокойно, но желанием греться и смотреть за их беседой не горел. Парни выбрали столик в самом углу, дабы не напрягать себя присутствием других людей. — Нам чай, пожалуйста, — произнес Арсений, как только женщина подошла к их месту и поинтересовалась, не нужно ли им что-то принести. — Зеленый без сахара и черный с одним, — уточнил он, и официантка, кивнув, удалилась. Шастун вопросительно вскинул брови. — Я в чем-то ошибся? — растерянно произнес Попов. — Нет, я удивлен, что ты все еще помнишь, — признался Антон, облизнув губы от непонятно почему наступающего волнения, словно эта фраза несла в себе что-то личное. Хотя, возможно, где-то глубоко внутри себя Шастун подобные мелочи так и расценивал. То, что Арсений все еще держал какую-либо информацию о нем того времени, отзывалось тянущим ощущением внутри. Это было настолько приятно, что Антон даже не осмелился добавить, что за эти годы полюбил чай с двумя ложками сахара: об этом он сообщит как-нибудь потом. — Запах роллтона и сигарет, чай с одним сахаром, нестабильное психическое состояние, которое… — Арсений решается перечислить все то, чем в его памяти до сих пор отдается Шастун, но осекается. Антон смотрит на него вопросительно, совершенно не догадываясь, что именно промелькнуло в голове Попова, пока глаза последнего вмиг становятся пустыми: его мысли где-то совсем далеко. Они в той ночи, когда Шастун спал у него дома и проснулся в панической атаке. Еще тогда Арсений являлся вторым, кто мог узнать об этом. Первым, если не считать самого Антона. Еще тогда он чувствовал каждую его эмоцию, и это было так странно: словно внутри тебя какое-то расстройство, которое раскачивает твое и без того нестабильное состояние. И Попов всегда считал себя спасателем, потому что если он и держался на плаву, пусть и не лучшим образом, то Шастун тонул и плавать, кажется, учиться даже не собирался. «— А стены шершавые, — Антон берет ситуацию в свои руки, протягивая их дальше. — Точнее обои. Местами особенно выпуклые. Я помню, там были цветы, — он водит пальцами за спинкой дивана. — Подушка такая же мягкая, теплая. Как одеяло, — внимание Шастуна переключается все дальше. — И ты. — И я… Я что? — робко уточняет он. — Теплый? — спрашивает Шастун, наверное, не столько у Попова, сколько у себя самого. До него начинает медленно доходить, что именно он произнес. Слишком медленно. Настолько, что он все еще невозмутимо спокоен, будто сказал что-то само собой разумеющееся». Сейчас у мужчины не возникало вопросов о чувствах Антона. Арсений оказался тем самым новым человеком в его жизни, которому в какой-то момент было не все равно на то, что происходит с Шастуном. Когда мир вокруг тебя меркнет, а потом в один момент рядом загорается свет, к нему всегда хочется стремиться. Он несет в себе что-то неизвестное, а значит, является чем-то лучшим, чем то, что ты имеешь сейчас. То, что тебя убивает. Ты хочешь искупаться в этом свете и неосознанно тонешь не только в нем, но и в его источнике. Тянешься к нему, ищешь решение. А Арсений никогда и не сопротивлялся этим порывам, исправно выступая в роли спасателя. «— Ты не щупал, — усмехается Арсений, и если самая настоящая провокация выглядит не так, то Антон еще никогда с ней не сталкивался. Он отрывает руки от подушки и протягивает их к Попову, все еще не до конца вернувшись к реальности, но хотя бы вырвавшись из объятий необъяснимого ему самого страха. Он кладет их на плечи и медленно проводит вниз, к запястьям, из-за чего фриссон теперь ощущает Арсений. Ему ужасно неловко, но при этом приятно. И как-то особенно тоже. Он не может себе это объяснить и, кажется, даже выпадает на несколько мгновений, пока тонкие пальцы Шастуна не касаются одного из запястий, которое тут же отдает жжением. Попов перехватывает руки юноши, но не резко, а аккуратно и едва весомо, призывая остановиться. — Убедился? — как можно более невозмутимо спрашивает он. — Да, — почти неслышно произносит Антон. — Лучше?» Арсений, кажется, впал в свои воспоминания на непозволительно долгий для диалога промежуток времени. Шастун успел заволноваться, что тот вспомнил что-то, что принесло ему боль. Что когда-то сам Антон это сделал. Он обеспокоенно смотрел в пустые серые глаза, в которых отражался уже принесенный официанткой чай. Приход женщины Попов, неудивительно, даже не заметил и вернулся к реальности лишь когда Шастун позвал его, заметно повысив тон своего голоса. — Арс, все в порядке? Извини, если что, — не понимал Антон. — А? — окончательно очнулся Попов. — Да, все хорошо. Не бери в голову. Было бы что брать. Шастун плохо помнил ту ночь: паника захлестнула так, что он вспомнит о своих действиях во время атаки лишь если ему напомнить. А Арсений никогда этого не делал, время от времени, очень редко, лелея это воспоминание в своей памяти и знаменуя тот период особенным. Откровенно говоря, он возвращался в ту ночь, а вместе с ней и в некоторые другие, когда в голове проносились слова Алены про шанс. Он думал о том, что все, возможно, могло быть иначе, и в самом деле взвешивал все плюсы и минусы иного исхода ситуации в баре. Вот только тогда раньше это казалось чем-то безумным: Попов думал о человеке, который оборвал все нити — какая ирония — связи. Это было фантазией и тоской со стороны мозга, не более. По крайней мере, Арсений так считал ранее. Сейчас же объект размышлений сидел перед ним, и вчера он своими тонкими руками обнимал его, когда голос Алены пронесся в голове снова. Попов боялся себя в такие моменты. Он не понимал, чего именно хочет, что чувствует и чувствует ли вообще. Он боялся осуждения общественности за одну попытку попробовать, хотя для себя уже успел понять, что готов к любым экспериментам с точки зрения отношений. Для осознания этого стоило всего лишь отпустить человека, которым дышал. Сжечь все, что так долго цвело внутри. Посмотреть на жизнь иначе и устранить все барьеры. Арсений боялся себя и боялся справедливо. Антон грелся, стараясь откинуть мысли о том, что сделал что-то не так, но получалось скверно. Он обхватил чашку тонкими пальцами и поднес к лицу. По рукам разливалось приятное тепло, а пар ударял по носу и щекам, напоминая им о том, что они принадлежат человеку, а не мраморной статуе: пора бы обретать комнатную температуру. Достаточно согревшись, Шастун начал потихоньку пить чай, но много не вышло: полное отсутствие Арсения в своем теле выбивало из колеи. Поставив чашку, Антон принялся щелкать у него перед глазами. — А-а-арс! — протянул Шастун. — Не хочешь поделиться размышлениями? А то я придумаю себе свои, и они тебе не понравятся, — уже придумал. — Все в порядке, честно, — тут же откликнулся Попов. — Я, может, скажу когда-нибудь. Не знаю. Давай о чем-нибудь другом? Арсений безбожно лгал, выбрав формулировку «все в порядке», ведь в голове был такой хаос, что ни одна клининговая компания не смогла бы разобрать все по полочкам и вынести из нее мусор. — Вообще… — замялся Шастун, и Попов переключил на него заинтересованный взгляд. — Завтра ведь уже Новый год. Я хотел тебе вчера подарить кое-что, но раз это была не последняя наша встреча в этом году, то делаю это сегодня. Антон совершенно не умел презентовать что-либо в торжественной обстановке. Сейчас он спустя столько времени вновь ощущал себя школьником. Ощущение неловкости охватывало с головой, а каждая секунда молчания Арсения казалась вечностью. — Шаст, я как-то совершенно не подумал об этом, — растерянно отозвался мужчина, почесав затылок. — Нет-нет, совершенно необязательно дарить мне что-то в ответ. Я просто… — Антон начал копаться в карманах своей куртки, пока не вытащил оттуда черную коробку, которую обычно используют для упаковки брелоков, зажигалок и украшений. — Просто положу это на стол, а ты посмотри, ладно? Антон был готов в ту же секунду подняться и хорошенечко приложиться головой о стену из-за одной лишь формулировки. Как же это, на его взгляд, было тупо. Но он держал лицо, хоть это и было сложно, и с трепетом ждал, когда Арсений возьмет коробку. Попов на долю секунды покосился, прикидывая, что же там может быть, но в конечном счете решил не растягивать интригу: взял в свои пальцы коробку и открыл ее. Ярко выраженный интерес на его лице тут же сменился удивлением, и со стороны сложно было понять, приятным или не совсем, что заставило Шастуна начать нервничать еще больше. — Ты сам ее сделал? — спросил Арсений. — Да. Прости, если коробка предвещала что-то пафосное, а вышло это, — опустив взгляд на поверхность стола, ответил парень. — Хватит извиняться за то, что ты делаешь или мог сделать, Антон, — на мгновение мужчина поднял свой взгляд, сощурившись. Этих «Прости» было слишком много, и его стало несколько напрягать, что Шастун с каких-то пор боится быть собой. Извиняется за это. — Она красивая. И универсальная, наверное, то есть ее можно носить и на праздник, и в повседневной жизни. Вот только есть ли в этом какой-то подтекст? — Попов перевел взгляд на подарок, взяв его в правую руку и обведя пальцем. — Мне в какой-то момент показалось, что для тебя это было важным. И что я должен был тогда дать тебе выбор, а не решать за обоих, даже если считал свои действия правильными. Теперь у тебя есть возможность выбирать, — пожал плечами Антон. А в этом был какой-то смысл, и Арсения это умиляло в купе с тем, что подарок сделан Шастуном собственноручно. — Не знал, что ты плетешь фенечки, — осматривая украшение, произнес Попов. — Делал это очень давно, но руки все помнят, — откликнулся Антон. Арсений же, прокрутив браслет еще несколько раз, надел его на левую руку — точно туда, где когда-то была нить. Он имеет право выбрать, носить ему ее или нет, а ведь раньше такой привилегии не было. Шастун, увидев ярко-красный цвет на запястье Попова, нервно сглотнул, с немалыми усилиями пряча бурю эмоций по этому поводу. Он не знал, как это расценивать, но был рад, что Арсений относится к этому с неким трепетом. — Это мило с твоей стороны, спасибо, — сказал Попов, вытянув левую руку и смотря на нее, до конца не понимая, что творит Шастун и что, самое главное, творит он сам, никак не останавливая это безумие.