За Крылья Любви или Крылья Свободы

      Мари была подавлена. Она думала, что поблагодарила Эрвина за цветы, но не могла точно вспомнить, что она сказала или почему он ничего не сказал в ответ, и не похоже, что она могла поблагодарить Нала за них целых девять месяцев после того, как он подарил их ей. И он ни словом не обмолвился об этом.       Вероятно, она показалась ему ужасно неблагодарной. Даже если бы ей не понравился подарок, который она получила, вежливым поступком было бы поблагодарить его, по крайней мере, сказать что-нибудь.       И что самое неловкое, она решила дать Эрвину шанс, потому что была так счастлива их получить. Без цветов они, возможно, никогда бы не стали больше чем друзьями, и она не знала, быть ли ей благодарной или сожалеть о том, что Найл когда-либо дарил их ей. И если бы она знала, что это был Найл, если бы он был менее внимателен и принял предложение её матери разбудить её… стала бы она встречаться с ним вместо этого?       Он ясно выразил свой интерес, предложив присоединиться к Военной полиции вместо Развед-корпуса, но было ли это правильно? Мари не знала. Её мать, вероятно, была бы в восторге. Это был признак более постоянных отношений, которых она хотела для Мари, признак приверженности.       Но Эрвин ей всё равно нравился.       Это беспокоило её больше всего. Это могло начаться как недоразумение, но не то чтобы между ними не было чувств. Он заботился о ней и в некотором смысле все еще заботился. Вот почему он ушел, чтобы в дальнейшем не было никаких трудностей.       Это заняло время, но Эрвин снова начал присоединяться к ней в охотничьих поездках с Найлом. Шли недели, и всё становилось легче. Найл тоже не давил на неё, возможно, зная, что ей всё ещё нужно пространство. По иронии судьбы, всё было почти так же, как раньше, когда они втроем были просто друзьями и ничего больше.       Эрвин и Найл даже умудрились поиграть в снежки во время охоты. Как только это произошло и Мари оказалась втянутой в борьбу втроем, она рассмеялась и поняла, что уже давно не чувствовала себя так хорошо. Она не хотела никаких обид между ней и этими двумя мужчинами или между ними обоими. Хотя Найл этого не сказал, она подозревала, что он винил Эрвина в её настроении после того, как они расстались. Он бы не ошибся, но она не хотела, чтобы он ссорился из-за этого с Эрвином. — Нам это было нужно, — выдохнула она, падая обратно в сугроб снега.       Найл бросил в Эрвина наполовину сформировавшийся снежок, который рассыпался, прежде чем добрался до него. Он наклонился, тяжело дыша. — Да, я полагаю, мы это сделали.       Эрвин прислонился к повозке, дневной кабан уже был уложен в постель. — Я скучал по этому.       И через пару месяцев этого больше не случится. — Я рада, что ты снова начал ходить с нами, — сказала Мари, и она поняла, что говорила серьёзно. Даже если она не могла обнять его, не могла поцеловать, он все равно был её другом, и он имел для нее значение.       Эрвин улыбнулся. — Да ладно тебе. Давайте вернёмся, пока не стало слишком поздно.       Однако кое-что все-таки изменилось.       В прошлом она бы ехала в фургоне рядом с Эрвином, уютно устроившись рядом с ним, возможно, положив голову ему на плечо. Теперь она ехала на повозке рядом с Найом, и между ними не было такой близости. Она чувствовала, что Найл наблюдает за ней. Он не пялился, но часто поглядывал на неё, словно желая убедиться, что с ней все в порядке.       Другие крылья, сказал он.       Это звучало как глупый романтический жест. На эмблеме Военной полиции был изображен единорог. Но ведь это он принес ей цветы.

***

      Эрвин нашел Найла, прячущегося на своей койке в казарме. Его друг часто возвращался туда после дневной тренировки и вряд ли спустился бы, если бы не три случая: время приема пищи, поход в бар и охота с Мари. — Люди забудут о твоём существовании, если ты будешь продолжать исчезать там, наверху, — сказал Эрвин.       Он говорил легким тоном, но знал, что Найл что-то задумал. -Я занят, — сказал Найл. — Разве тебе не нужно немного позаниматься? — Не больше, чем тебе. И я не думаю, что ты там читаешь книгу.       Он услышал, как Найл заерзал на своей койке. Его друг так сильно хотел топа, когда они приехали сюда в качестве первокурсников, что Эрвин позволил ему это сделать. У него самого не было особых предпочтений, поскольку ему никогда не приходилось делить комнату с братом или сестрой, но, очевидно, у Найла были, и что-то в этом заставляло его хотеть претендовать на первое место. Тогда они совсем не знали друг друга, но были одного возраста, так что у них было хотя бы это общее. — Я поднимаюсь наверх! — сказал Эрвин. — Какого черта? Почему…       Эрвин взобрался на койку как раз вовремя, чтобы увидеть, как Найл натягивает зеленый плащ поверх своего швейного набора. Он не совсем справился с этим, так как один конец выглядывал из-под ткани. — Зачем тебе врываться сюда? — сказал Найл. — Потому что ты странно себя ведёшь, — сказал Эрвин, присаживаясь на край кровати. — Естественно задаться вопросом, чем ты занимался.       Он посмотрел на плащ, который, казалось, был одним из стандартов, выдаваемых всем кадетам. Однако Найл перевернул его вверх дном, так что Эрвин смотрел изнутри, а не сзади. Его игла и нитка торчали сквозь подкладку, и Эрвин мог разглядеть очертания кое-какой проделанной работы.       Найл фыркнул и свернул плащ ещё глубже в кучу, чтобы Эрвин не мог разгадать замысел. Он не чинил плащ. Нитка выходила из середины, а не из подола, и хотя Эрвин только мельком увидел спинку, было похоже, что Найл что-то вышивал. — Это не то, о чём тебя просил один из парней, не так ли? — спросил Эрвин. — Ты же знаешь, что изменять три меча на задней стороне плаща запрещено правилами. — Да, я знаю, — раздраженно сказал Найл. — Как ты думаешь, почему я здесь прячусь? — Достаточно справедливо.       Эрвин не собирался сообщать об этом Найлу. Он решил, что если его друга поймают, то это будет его собственная вина, но если ему это сойдет с рук, то вреда не будет. Их время в качестве кадетов почти закончилось, и плащи должны были остаться у кадетов. Каждому из них было выдано по два, так что, если кто-то хотел сменить один незадолго до окончания учебы, у него был приличный шанс сойти с рук. — Так для кого это? — спросил Эрвин. — Я думал, ты просто сыт по горло шитьем вещей для людей. Или это потому, что приближается выпускной, и кто-то предложил тебе хорошую взятку? — Не будь смешным. Это не твое дело. — Ты знаешь, что это только усиливает моеё любопытство. — Это не значит, что я более склонен показать тебе.       Эрвин ухмыльнулся и бросился за плащом. Вздрогнув, Найл отдернул его, но не раньше, чем Эрвину удалось ухватиться за подол. Плащ расправился, и теперь Эрвин мог видеть рисунок, отмеченный швейным карандашом. Это не было незначительной модификацией. Рисунок шел прямо над символом тренировочного лагеря-тремя мечами, и его было невозможно не заметить. — Единорог? — сказал Эрвин.       Это был символ бригады Военной полиции, но это не было разработано Военной полицией. У этого были крылья. Вместо того, чтобы просто показать голову единорога, Найл обрисовал все тело крылатого единорога, летящего с распростертыми крыльями перед тремя мечами. — Что это такое? — спросил Эрвин. — Это не имеет значения, — сказал Найл, освобождая плащ. Он снова свернул его и посмотрел на то, что держал в руках. — Ну, на самом деле, может быть, и так. Потому что есть кое-что, что я должен сказать тебе и другим парням.       Эрвин устроился, скрестив ноги, на кровати Найла, готовый слушать. Он больше не пытался быть легкомысленным. — Я никогда не подозревал, что ты будешь стремиться в Военную полицию. Но это не может быть всем, потому что, если бы дело было только в этом, вам просто нужно было бы дождаться весны, и вы бы получили свой собственный подходящий плащ. Я не думаю, что сейчас ты каким-то образом выпадешь из первой десятки рейтинга. — Я не стремился к этому, — сказал Найл. — Я хотел присоединиться к Развед-корпусу вместе с тобой и всеми остальными. Я хотел сделать что-то из себя.       Прошедшее время, отметил Эрвин. — Но? — спросил он. — Я сказал Мари, что есть и другие крылья, кроме Крыльев Свободы, — Найл переложил материал в своих руках, так что крылья единорога снова появились. — Я знаю, это звучит глупо, но ей нужен кто-то, кто останется и поможет ей и её семье. После того, как мы закончим школу, если мы оба уйдем, ей больше не с кем будет охотиться. — Найл, — сказал Эрвин, — Я тоже беспокоюсь о Мари. Ты это знаешь, и я не хочу сказать, что ты ошибаешься, но ты изменил свое мнение о Развед-корпусе так близко к выпуску… Это изменит твоё будущее, и я не знаю, как много ты об этом думал. Я знаю, что вы с Мари друзья, но я не думаю, что она влюблена в тебя, и ты не несешь ответственности за благополучие её и её семьи. Неужели она тебе так дорога, что ты готов пойти в Военную полицию, даже если она никогда не ответит тебе взаимностью?       Его друг улыбнулся, странно грустно, и сказал: — Я буду скучать по вам, ребята. Я не могу избавиться от ощущения, что поворачиваюсь спиной к команде. Мы приложили все усилия, чтобы убедиться, что мы вшестером будем как можно сильнее, не только как отдельные люди, но и как группа. Мне ненавистна мысль о том, чтобы быть парнем, который бросил, и я знаю, что ты не будешь таким сильным без меня, но когда я подумал о том, что бы я хотел сделать, если бы у меня остался всего год до того, как титан съест меня, я понял, что все, о чем я мог думать, — это желание быть с Мари. Я знаю, что, возможно, ничего не случится, но если бы случайно я мог быть с ней, я бы возненавидел себя за то, что не взял это.       Это была бы та жизнь, которую Эрвин отложил в сторону, зная, что это не сработает. Ему нужно было выйти на улицу. Найл этого не сделал. Но самое главное для Эрвина было то, что Найл знал, чего он хочет, и был готов рискнуть, чтобы заслужить это.       Он не знал, что Мари думает о Найле, есть ли возможность помимо дружбы, но он знал Найла и знал, что она будет в хороших руках с ним. — Дерзай, — сказал Эрвин. — Я тебя поддерживаю. И я уверен, что другие ребята тоже придут. — Тебя это не беспокоит?       Найл казался удивленным, и Эрвин не был уверен, имел ли его друг в виду с тактической точки зрения или с романтической. Первое было проблемой, да, но если бы сердце Найла не было в этом, для него было бы лучше служить в другом подразделении. Что касается последнего… — Ты мой друг, Найл, — сказал Эрвин. — И Мари тоже. Если ты думаешь, что твое место рядом с ней, я был бы счастлив знать, что у неё есть на кого положиться. Разведывательный корпус может набирать других солдат. Я знаю, что мы будем не единственными. Самое главное, чтобы ты делал то, что для тебя важнее всего, и без сожалений.       И Эрвин знал, хотя всё ещё скучал по Мари, что не сожалеет о своём выборе. — Я не буду, — сказал Найл, и в его голосе снова появилась сила.       Эрвин позволил себе улыбнуться. — Но я всё ещё не уверен, что ты делаешь с этим плащом. Военная полиция — это твои крылья?» — Я разговаривал с одним из здешних офицеров, — голос Найла был серьезным, прагматичным, нерешительность исчезла. — В округе Каранес есть несколько вакансий для новобранцев Военной полиции. Поскольку я уже знаю эту область, пройдя здесь обучение, мне будет предоставлен льготный режим для размещения. Это близко. Я был бы всего в нескольких минутах езды отсюда, на самом деле не дальше тренировочного лагеря. Я хочу, чтобы Мари знала, что я не буду чувствовать себя стесненным, что этот выбор-то, чего я хочу. Военная полиция будет моим крылом, тем, что позволит мне остаться с ней.       Эрвин посмотрел на плащ. Вероятно, это был глупый, хотя и романтичный жест со стороны Найла. Мари, возможно, даже не поняла, что Найл имел в виду под таким замыслом, но Эрвин не мог придраться к чувствам, стоящим за этим. — Так ты сказал ей, что остаёшься? — Я так и сделал, — сказал Найл. — Она не думает, что я должен, она боится, что я пожалею об этом, но я не буду. У меня есть другие крылья.       Так он и сделал. Эрвин кивнул и сказал: — Я пожелаю тебе удачи.       И, может быть, немного больше.