Граттаж

«Любовь подобна карточной игре. В то время как некоторые держат свои карты близко к груди, другие пытаются поднять ставки» Доктор Финн Неделю спустя. Энакин раздраженно побарабанил – в такт ливню, угрюмо стучавшему в крышу – пальцами по рулю и щелкнул языком. Где черти носили эту Шпильку? Он вглядывался в темноту и сердился. Девушка опаздывала вот уже на пятнадцать минут. - Так и знал, что на твою пунктуальность не стоит рассчитывать, - пробурчал Энакин, пытаясь вспомнить, например, было ли хоть одно утро, когда Асока приходила в участок вовремя. Всегда зевающая на ходу девушка влетала в здание Департамента минимум десять минут спустя начала рабочего дня, так почему это он решил, что на дежурство она не опоздает? Наверное, потому, что они нравились Асоке. Всегда собранная, она была сосредоточена, внимательна и очень – даже чересчур – любопытна. Пока ещё не совсем привыкшая к виду насильственной смерти, она, тем не менее, на «скоропостижки» реагировала довольно ровно и ничто не могло её смутить. Энакин заметил, что её уверенный, спокойный вид странным, успокаивающим образом действовал на потерпевших или тех людей, чей родственник просто не проснулся, к примеру. Она не просто холодно писала протокол, завесившись равнодушием, чтобы чужие эмоции не касались её – так они все поступали, скорее наоборот – девушка проявляла участие. Сочувствие. Молчаливое понимание. Однажды Асока обняла женщину, чей муж умер во сне, а та не могла понять, как ей жить дальше. Шпилька просто отложила ручку и, правда, обняла чужого человека, затем же вернулась к своей работе. «Ей было страшно среди нас, чужих людей. Чужих и равнодушных», - просто объяснила она свой поступок Энакину тогда. А мужчина, ставший свидетелем той короткой сцены, неожиданно захотел, чтобы Шпилька так же его обняла. Без лишних слов. Сейчас это чувство Энакином не владело. На деле оно, в принципе, больше той странной секунды не владело. Остро и до стиснутых в кулаки ладоней, коими он удержал себя от того, чтобы и самому не сгрести Асоку в охапку, просто чтобы ощутить себя немного живым. Миг прошел уже пару дней как, магия растаяла, а вот опоздания Шпильки все так же были здесь, между ними. Одно дело, чтобы Асока отказалась от ночного дежурства – как стажер, она вообще не обязана была на них присутствовать, скорее это было добровольной инициативой, но совсем иное, когда девушка, сорвавшись по каким-то личным делам, сама попросилась с ним. - Учитель, пожалуйста-пожалуйста, не уезжайте без меня, - спешно собираясь, просила девушка. Поскольку в её компании было приятней, чем в одиночестве, Энакин согласился и даже великодушно обещал забрать девушку. Та, просияв, косо написала ему адрес и умчалась. А теперь он сидел и ждал Шпильку, думая о том, что мог неспешно поужинать в Департаменте и лишь после – выезжать. Но на улице шел ливень, ему не хотелось, чтобы Асока насквозь промокла, потому он приехал даже чуть раньше. В момент, когда злость Энакина начала уступать место смутному беспокойству – а вдруг её короткая юбка привлекла слишком много внимания, в окно машины постучали, а затем, вся в ароматах дождя, эвкалипта и кофе, появилась Асока. Из неё мог выйти неплохой убийца – девушка отлично возникла, словно из неоткуда. - Ты могла бы… - Быть пунктуальней, знаю, - закончила стандартную фразу за Энакина девушка. Ну не объяснять же ему, что ей пришлось ещё мыть пол, потому что полупьяный клиент разлил пиво. Без этого её бы не отпустили – она ведь и так отпросилась с ночной смены, заменив ту вечерней, отчего пришлось умчаться из участка раньше. – Учитель, бросьте, всего каких-то пятнадцать минут. - Двадцать. - Хорошо, двадцать, - легко согласилась девушка. Последнее время, видимо, пообвыкнув, она и с ним стала общаться как-то легче. – В очереди стояла, все были голодны. Вот, я нам кое-чего прихватила. Она протянула Энакину бумажный пакет и стаканчик с кофе. Забавно, крышка была покрыта каплями дождя, зато сам стаканчик обжигал теплом. Или это пальцы Асоки зацепили его нервы, когда они случайно соприкоснулись? Зацепившись за дождь, он, наконец, посмотрел на Шпильку и вдруг сообразил, что она трясётся от холода, хоть делает вид, что не промокла и не замерзла. Вздохнув, мужчина потянулся к заднему сидению, достал свою форменную куртку и бросил девушке. - Тебе нужно одеваться потеплее, - заметил он. Асока вдруг удивленно посмотрела на детектива. Впервые прозвучало не «твои короткие юбки – не лучшая одежда на такую погоду», как он мог сказать, а в другой формулировке. Более мягко, что ли. Дружественно. - О, спасибо. - Да это тебе спасибо, - хмыкнул Энакин, отпивая кофе и закрывая глаза на секунду. Тепло заструилось по венам, но ведь совсем не от паршивого растворимого напитка. Здесь было другое. Этот её жест. Он понимал, что с одной стороны, Асока просто не хочет быть в должниках за то, что он угостил её завтраком, а с другой… с другой, в контраст всему, это было банально приятно. Это ведь его роль – о ком-то заботиться. Заботиться. Энакин, доставая бургер, подумал о Лее. На футбольную секцию Люка ему хватило денег, а вот балет… он мог, в принципе, воспользоваться сбережениями, которые лежали на всякий случай, но правильно ли это – лишать семью финансовой безопасности? Вдруг его завтра пристрелят? А вдруг посадят в тюрьму? А вдруг уволят с работы? На что тогда оплачивать их образование? Мужчина знал, что так ведь нельзя. Ему просто нужно было сделать один звонок - и всё изменится. И он уже несколько раз был готов этот звонок сделать, но каждый раз так и не нажал последнюю цифру, как бы давая себе шанс ещё один день пожить более или менее честным полицейским. Хотя бы перед совестью. -Учитель, Вы извините мою задержку, я, правда, не нарочно, - тихо вздохнула Асока, видя, что Энакина её ужин не повеселил, наоборот, он нахмурился и стиснул кулаки, а сжатые пальцы у мужчин никогда не сулили ничего хорошо, потому девушка тут же насторожилась. Её отчим всегда так делал, когда наказывал её за опоздания, однако девушка день за днем не приходила домой вовремя. Она была не «гулящей девкой», как говорил «любимый папочка», а просто напуганным ребенком, который, обнимая себя руками, часами сидел на пустой автобусной остановке и не хотел возвращаться, хоть и знал, что каждая минута задержки сулит побоями. Но ей было так трудно туда идти, так адски трудно, что лучше было получить синяк, чем видеть отчима на час больше положенного. Теперь кулаки стиснул Энакин, и Асока только усилием воли не выскочила из машины. Опустила глаза на свои красные от холодной воды руки. Она же, правда, не специально. Ей нужно было работать, чтобы удержаться на плаву. - Шпилька, брось, все нормально, - отмахнулся мужчина, стряхивая с себя дурные мысли и поворачиваясь к девушке, которая лишь поплотнее закуталась в его куртку. Какая она всё-таки юная ещё, кошмар просто. Кошмар, что ей приходится пачкаться о весь этот мир. Хотя, судя по неким фразам Асоки и по её слишком серьезному взгляду он понимал, что она и без парочки трупов с огнестрелом насмотрелась на реальность. – Ты не стереотипная. Где же пончики, а? Ты разве не смотрела полицейские сериалы? Девушка рассмеялась. - Смотрела, конечно, но в закусочной были только чуррос, и именно поэтому я их не взяла. - Ладно, поехали, - доедая свой бургер, хмыкнул Энакин. Шпилька, кушающая впервые за последние два дня, удивленно покосилась на своего учителя и облизнула палец, запачканный в кетчупе. Радиоволна молчала, потому она не поняла куда нужно было торопиться. Укутанная в его куртку, пахнущую сандалом, древесиной, перцем, табаком и любимым кардамоном, она, наконец, согрелась и насытилась. Была в уюте и относительном спокойствии. И как бы Шпильке ни нравились дежурства, как бы много она ни изучала в эти темные часы, сейчас она не прочь бы просто ничего не делать. Асока нахмурилась, пытаясь вспомнить, когда уже спала больше четырех часов. Планировала выходной неделю назад, но в ту единственную ночь она просидела в отеле, на кровати у своей подруги и рассказывала ей, такой лежащей на кровати и смотрящей в стенку, глупости вроде «всё будет хорошо». Они ведь обе знали, что хорошо никогда не было и не будет. Знали настолько хорошо, что у Рей даже слёз не осталось. Она просто дышала. Не разговаривала. Кажется, даже спала с открытыми глазами. По крайней мере, когда Асока заснула и проснулась, подруга даже не изменилась в позе. Подложив ладони под щеку, даже не шевелилась. И за весь вечер, ночь и утро не издала и звука, чем и выдала то, насколько ей плохо. - Купим пончики. Будем настоящими полицейскими, да? Девушка рассмеялась. Что-то Энакин был слишком любезен. Непривычно. Но приятно. Хотя всю дорогу к Бруклину Асоке казалось, что учитель скорее отвлекает себя от чего-то, чем развлекает её. Слишком мрачным становилось его в лицо в непродолжительных паузах. - Итак, теперь я настоящий полицейский, да? – Фыркнула Асока, пытаясь не испачкать куртку детектива лимонной пудрой и корицей. Пончик обжигал пальцы, но Шпилька улыбалась. Это было, правда, как в каком-то черно-белом сериале – двое полицейских, дождь, кофе, пончики и треск радиоэфира. - И зачем тебе всё это? – Покачал головой мужчина, попивая теперь уже нормальный кофе. – Грязь, трупы, кражи, серийные убийцы. Неужели не страшно? Не боишься, например, нашего друга из Детройта? - Но проститутку же убил не он. Энакин едва не подавился своим напитком – так спокойно и уверенно это прозвучало. Повернул голову и уставился на Асоку во все глаза, будто видел впервые. Девочка ела свой пончик и ни хера не была похожа на копа. Взъерошенная и сгорбившаяся, будто его куртка давила невыносимым грузом, она тихо мурлыкала себе под нос November Rain в унисон Эксл Роузу и барабанящему дождю. Пончик в руках, который она щипала с детской непосредственностью, увы, не делал из неё полицейского. Или к счастью. А вот фраза. Фраза вполне. Хлесткая. Четкая. Очень осознанная. - О чём ты? – Медленно спросил Энакин, вытирая пальцы салфеткой и сосредотачиваясь на Асоке так, как бывало во время допросов. – Вся пресса гудит, что серийный маньяк уже здесь, в Нью-Йорке. - Пресса, - Асока пожала плечами, ничуть не впечатленная его словами, - пресса может гудеть, что угодно, разве нет? Когда она не ошибалась? Но мы-то с вами не журналисты, разве нет? – Она усмехнулась и вмиг стала странно старше и… циничней. – Мы – полицейские, у меня даже есть доказательство, - она помахала в воздухе своим пончиком, не подозревая, что это даже немного жутко. Молоденькая девушка со сладостью в руках, говорящая нечто неправильное. То, чего она не должна была знать. - Убийство совершил банальный подражатель. Классный, но… подделка всегда не так ювелирна, как оригинал. – Она сказала это с таким презрительным пренебрежением к копировщику, что Энакин невольно ощутил, как ледяные мурашки поползли у него под кожей. Не веря своим ушам, он смотрел на Асоку... - Классный? – Переспросил он. - Ну да, ведь всё на уровне. Пресса же поверила, - она задумчиво посмотрела куда-то туда, в ночную темноту, где за стеклом существовали чудовища. Которые вроде ничем внешне не отличались от людей, да только души у них были проклятые. – Но, очевидно, что ту девушку убил не парень из коридора Вудворда, нет. «Девушка». Не проститутка. Девушка. - Почему ты так решила, Шпилька? Модус операнди на лицо, или точнее, на шею. - В этом слабое место серийных убийц. Всегда есть за что зацепиться, если имеешь смелость подделать или… настолько слаб, что прячешься за спины других даже в преступлении. Модус операнди легко подделывается. – Она отпила из термоса свой странный чай, который слегка окрашивал её губы в синий. Интересно, знала ли Асока что это слегка роднит её с убитыми девушками. Бледность кожи и синева губ? - Увидите, скоро он ответит ему. Тот человек из Вудворда. Ответит. Громко и жестоко. Потому что кто-то покусился на его славу. Убийство для людей, подобных ему, это акт божественной власти, правда? Он явно презирает женщин, которые продают себя. Лишь мизогиния может объяснить характер тех травм и оправдать жестокость. «Оправдать?» - Энакину показалось, что его кофе отравлен. Мог подумать, что Асока неправильно подобрала слова, но она всегда была крайне осторожна в своих суждениях и выражениях. Её отличием от многих девушек как раз и было то, что она долго молчала перед тем, как выразить свое мнение. Поэтому если Шпилька говорила «оправдать» - именно это девушка и подразумевала. - И судя по той жестокости, с которой он их насилует, это похоже на месть. Понимаете, да? Его унижали женщины. Может, мать. Или первая девушка отвергла. И он вымещает это разочарование на других. На тех, кого легче достать. Кто ниже его. Знаете же, что если его не остановить, он осмелеет и будет ловить уже не проституток, скоро власти над их жизнями ему будет мало, ведь они – не люди вовсе в его понимании, а потому ему нужно будет больше. Вечная жажда, которая так возбуждает. Сломать кому-то шею за то, что тебя обидели, не приняли, унизили, не поняли. Ох, он был очень уязвим в своем прошлом, потому она, эта жажда, мучит его, учитель. Голос Асоки звучал отстраненно. Её глаза странно горели и переливались. Глядя на то, как она медленно, неспешно говорит о власти и возбуждении от убийств, как облизывает пересохшие губы, Энакин вспоминал, что многие профайлеры говорили, что для понимания чудовища им самим нужно было в него превратиться. Они даже называли себя так. Охотники на чудовищ. Мужчина даже вспомнил, как один из этих людей рассказывал о том, что приходя в парк аттракционов, он, глядя на сотню резвящихся детишек, мысленно пытался найти самого уязвимого. Жертву. Того, кого проще увести. Пока дети играли в игры, профайлеры играли в похищение (1). И это было нездорово. И выглядело жутко. Более жутко, чем та тупая гадалка со своим шаром. Потому что звучало по-настоящему. Энакина не коробили слова, что говорила Асока – они были реальностью его расследований, лишь то, что всё это произносила она – девочка с синими волосами, закрученными в две гульки. Немного испачканная сахарной пудрой. Совсем ребенок. Куда, сука, куда же катился этот мир?! - Он – дезорганизованный тип личности, действует под влиянием импульса, плохо социализируется, употребляет наркотики, спит со своими жертвами. Тот же человек, что сделал это в Нью-Йорке – ооо, он умен, - она тихо рассмеялась и смех её аж оцарапал застывшего Энакина. – Он – организованный, в контраст убийце из Вудворда. Способен планировать, потому так умело подделывает почерк. Конечно, выглядит всё почти так же. Но есть две разницы. Жертву не насиловали – да, секс у неё был незадолго до смерти, но микротравм не обнаружено, а значит, он – лишь результат её профессии. Убийца к ней не прикасался. Просто задушил и бросил. Как наш серийник, он использовал заброшенное место, но, заметьте, это была территория завода, а парень из Вудворда прячет тела в помещениях, чтобы дольше искали. Плюс, глаза. Он не закрыл ей глаза. Ему не было жаль. Убийство было лишь убийством. Необходимость. Потому сделав дело, он ушел. Серийные маньяки обычно более привязаны к своим жертвам, они испытывают к ним ненависть и одновременно прилив чувств, поскольку в момент, когда они отбирают жизнь, их мозг вырабатывает дофамин. Убивая, ведь они получают удовольствие, сравнимое с оргазмом и организм играет с ними злую шутку. Рождает любовь. Стокгольмский синдром наоборот. Потому они все закрывают им глаза. Всегда. А здесь глаза были открыты, потому, нет, учитель, мы имеем дело с кем-то другим. Она на секунду задумалась и, кажется, перешла к заключительному этапу профилирования (2) – создания того самого профиля. - Нужно принять то, что если в Детройте проститутки – жертвы из-за специфики работы, то здесь целью была конкретная девушка. Энакин снова зацепился за «девушку». Видимо, из-за того, что она – первая жертва для Асоки, та не могла назвать её как-то по-другому. - Поскольку открыты глаза, а травмы – чистые, продуманные, мы отметаем, кроме серийного маньяка, ещё и обиженного клиента или любовника. Остается лишь очень расчетливый, суровый, с холодным рассудком человек. Он уже убивал – поскольку всё было быстро, равнодушно и очень профессионально. Скорее всего, это – человек из мафии, правда? «Блядь», - ошарашенно подумал Энакин. Всё это время ему казалось, что Асока – лишь дитя, ведомое мечтой, но она говорила уверенно и метко попадала в цель, шаг за шагом подходя к тому, чтобы и самой очутиться на том складе со сломанной шеей. Вторая жертва могла бы быть подтверждением того, что убийство – все-таки серия, а не случайность. «Боже, ей стоит меньше говорить об этом, иначе это – конец. Всем. И ей. И мне. Лишь Семья не пострадает», - подумал Энакин, ощущая смутное беспокойство. Асока же, странно моргнув, словно выпала из своего состояния и очень, очень устало вздохнула. Вздрогнув от того, как некомфортно во влажной одежде, она сонно зевнула: - Вы свой пончик будете? Я – ужасно голодна. Энакин протянул ей свой – карамельный – пончик и смотрел, как девушка вяло ест. Выглядела она выбившимся из сил маленьким стервятником, который мог разодрать в клочья всех, когда научится махать крыльями. Но пока это было лишь дитя. Далеко не невинное. Мужчина наблюдал, как Асока, нахохлившись, слизывает карамель с детской непосредственностью. Опустил глаза и уставился на её коленки. В первый момент знакомства они возбуждали его. Потом вечно короткая юбка бесила. Сейчас же он видел только их заостренность и пару синяков. Она где-то сильно ударилась. Ему стало её очень жаль. И поскольку он перестал думать, что она употребляет, то значит это произошло с ней не на дискотеке. Боже, чем она занималась по ночам? Где набралась такого горького, жестокого цинизма? Почему о насилии говорила с яростью и болью? - Шпилька… - Ммм? - у неё осыпалась тушь, оставив на щеках странные синие веснушки. Она выглядела немного существом из другого мира, но, увы, кажется, его реальность ой как по ней успела проехаться, если она видела её насквозь. Видела и пыталась спрятаться за, например, любовью к сладкому. Сохранить в себе хоть что-то. Только даже сотня пончиков не могла ничего исправить. Даже самых вкусных. С корицей. - Я хочу извиниться. – Тихо сказал Энакин и девушка в изумлении покосилась на своего учителя. На щеке у неё осталась карамель, поскольку она почесала её. – За то, что принял тебя за девушку по вызову. За то, что назвал наркоманкой. Ты не заслужила таких поверхностных слов. «И особенно за то, что я хотел поиметь тебя назло той суке», - добавил он, но этого Асоке знать было не обязательно. Шпилька не торопилась с ответом. Задумчиво смотрела на Энакина и глаза её были полны странной, тихой грусти, говорящей о том, что не впервой её унижал мужчина, но там же была и растерянность, свидетельствующая о том, что извинялись зато в первый раз. - И за то, что было в машине тоже. Я не имел права. Асока продолжала молчать. Смотрела на красивого - по правде, очень красивого мужчину - думая насколько опасны его слова. Пока он вел себя как полный придурок, ей было проще запрещать себе… вот то нечто странное, что теплилось при каждом взгляде на Энакина. Потому что он вел себя, как все. Предсказуемый профайл выходил. Но когда учитель извинился, Шпилька ощутила, что внутри все сжалось. Особенно сердце, которому нельзя было стучать быстрее, нельзя. А оно все равно стучало. Каждый проклятый раз. - Да. Не имели. И я не буду за это прощать. – Она покачала головой. – Не держу зла на Вас, учитель, но есть вещи, которые нельзя прощать. Но я буду рада, если мы попробуем… лучше понимать друг друга, а? 1 - подобную историю в книге “Охотники за разумом” рассказывал мой обожаемый Джон Дуглас, чем первый раз дико напугал меня 2 - у профилирования существует несколько этапов: ассимиляция, классификация, реконструкция, определения “модус операнди”, создание профиля. *** - Рей… Рей… я… - охрипший голос Кайло мешался с шелестом кипарисов, которые через открытое окно шептали свои секреты обожженными от жаркого солнца листьями. - Знаешь… - Тише, тише, не нужно, - девушка скользнула ладонями по его губам. Таким же сухим и царапающим, как те листья. Солнце Италии не щадило никого. Но сейчас, скрытое от зноя прохладой ночи, полной цикад, всё выдыхало. Камни, стены, статуи, люди. Только не они. Запертые в недельном молчании, отчаявшиеся, голодные. Они лишь задыхались, цепляясь один за другого. Разрушая все вокруг, чтобы исцелиться. - Сhe? - Непонимающе выдохнул Кайло, одурманено глядя на девушку под собой. Его, его, его. Diavolo, он же чуть не рехнулся. Зарываясь носом в растрепанные волосы Рей, мужчина тихо застонал. От удовольствия быть с ней. Ощущать её. Касаться. Целовать. Проникать. Было так неестественно хорошо, что он смеялся. Тихо и низко, удивляясь, что не забыл как это делать по-настоящему. А что делать, по-настоящему он учился здесь и сейчас. Любить. Он учился любить. Рей давала ему эту возможность. - Беседы нам удаются не очень, лучше помолчим, eh? Просто… просто чувствуйте меня, mio capo, и я расскажу Вам больше. Ох. Si...si… Oh mio Dio… si… Своим стоном она замыкала беседу. Испортить всё было так просто, слишком. Но они же молчали всю неделю. Кайло - в Риме, Рей - в том нью-йоркском отеле. Каждый делал вид, что всё в порядке и каждый косился на телефон. И каждый не брал трубку в момент, когда у одного сдавали нервы. Капо не слал груши, если девушка не отвечала. Рей закусывала костяшки пальцев, когда на том конце провода была тишина - значит, где-то там, ему было громко и хорошо. А потом за ней пришел Кардо. Кайло, сорвавшись, требовал её, и Рей, не имеющая выбора, села в самолет. Проживая весь полет унижение девушки по вызову. Не понимающая, почему нельзя было пригласить, а Кайло, не желавший слышать её отказ, просто решил, что так правильней. Она дала себе обещание рассказать ему всё, что думает. Он дал слово не беспокоить Рей на римской вилле, которую он снял для неё, чтобы подчеркнуть свое преклонение. Он мог быть её Рафаэлем, если она будет его Маргаритой. Но сначала Кайло хотел, чтобы девушка отдохнула. От всех. Включая его. Но едва её самолет сел, он уже знал, что не справится. И не успела Рей выйти из душа, бормоча проклятия, он, раздирая ночь и обещания, появился на пороге. Там и застыл, глядя на неё - с влажными волосами, немного сонную после перелета, в одном халате. Естественно, черном. Не обменявшись и словом, чтобы не наговорить лишнего, они и очутились в постели. Сбрасывая одежду, гордость, здравый смысл. И теперь просто чувствовали эти моменты движение за движением, взлёт за взлетом, стон за стоном. И не позволяли словам нарушать гармонию. Их тела делали что-то потрясающее, пальцами они вычерчивали друг на друге свои обещания, но губы размыкали лишь для очередного вздоха, стона или поцелуя. Счастье, что они были в безумии, иначе Рей обратила бы внимание, что Кайло ужасно груб в каждом движении. Утром она задумается об этом, ощущая неуютное нытьё внизу, которое бывало после слишком неосторожных вторжений, но сейчас она была оглушена. Мужчина же, привыкшей к полнейшему подчинению, мог бы ощутить неудовольствие от того, что Рей позволила ему не всё, к чему он привык. Она только фыркнула на него, сверкнув глазами. Но сейчас пара наслаждалась своим совершенным тетрисом, от которого все вокруг дрожало, а они - сгорали без остатка. Но едва мир взорвался миллионом красок, звезд и мурашек по коже, когда вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием, температура в постели резко и стремительно начала падать .Мужчина и девушка упали на смятые простыни как-то слишком далеко друг от друга. И хоть их тела соприкасались в области плеч, ментально они словно были на других планетах. Кайло на той, где он вдруг вспомнил, что пригласил девушку в Рим, чтобы оградить её от всего мира. Он хотел стать Рафаэлем, который подарил своей драгоценной Форнарине виллу в Вечном Городе, где она могла отдыхать. Таким жестом, нарочито одолженным у любимого художника Рей, он хотел подчеркнуть возвышенность того чувства, что в нем жило, и которое заставляло его всю неделю думать о ней и сожалеть о совершённом поступке. Хоть девушка была сильна духом, Кайло странно ощущал её уязвимость после лишения дома. Привыкший наказывать потому, что он не знал другого способа управления - ведь его самого только так и воспитывали, он поступил жестоко по отношению к Рей, но эта чудовищность была его рефлексом. Его выдрессировали на собственной и чужой боли и крови только так. Но ему так хотелось показать, что он не только монстр и тупое животное, что, конечно же, не успела Рей приехать, как… да, поступок говорил громче красивого жеста. Сложно убедить девушку в высоких побуждениях, когда первое, что делаешь, не сказав даже “Dio, mi è mancato” (1), это scopare. Жестко, грубо, собственнически. До синяков на её запястьях и... да, кажется, он ощущал глубокие царапины на спине. Он может и был животным, но и кошка у него тоже была дикой. “Коготки придется подпилить тебе, кисонька”, - подумал Кайло. Рей же, уже начавшая ощущать, как её тело недовольно реагирует на слишком агрессивный секс, смотрела в сторону ночи, где силуэты высоких кипарисов делали дыры в идеально черном полотне. Странно обижаться на мужчину, что вел себя с ней, как с лапочкой, если она вела себя, как последняя шлюха. Что с ней происходило, если она раздвинула ноги и легла на спину, едва они встретились. Будто в благодарность за поездку, в которую её не пригласили. Она ощущала себя так, будто её господин просто щелкнул пальцами, а она покорно примчалась, хоть обходила Италию десятой дорогой. Когда Кайло поднялся и молча стал собираться, внутри у Рей что-то окончательно сломалось. Она поморщилась в темноту. Это было так потребительски, Господи, так отвратительно потребительски. Мужчина же, который больше всего хотел остаться с ней до утра, одевался, поскольку ему нужно было в дорогу - утром в Палермо начинался тот проклятый ежегодный совет сицилийских капо. Кайло, не слишком разбирающийся в женщинах, не задумывался насколько все неправильно со стороны. Самым глупым ему казалось лишь то, что он, забыв на час о деле, был здесь, а должен был служить делам своей Семьи. Но эта женщина манила его, проклятие. Он почуял её апельсиново-лимонный аромат, приправленный морской солью, едва самолет сел. Почуял и сорвался, лишь бы упиться всем этим. Непростительная слабость для капо. - Уже уходите, мистер Рен? - Когда он уже был у двери, насмешливая, обжигающая официозностью фраза, ударила ему прямо между лопаток. Посыпая чертовой солью свежие царапины. Он развернулся. Обнаженная девушка, использующая ночь и тени вместо привычного шелка, лежала в постели. Волосы, спутанные его пальцами, падали на плечи. Губы, припухшие от его поцелуев, растянуты в ледяной усмешке. Глаза - карие и бездонные - сверкали презрением. Нахмурившись, Кайло вернулся к постели. Наклонившись, приложил указательный палец к губам Рей. - Лучше помолчим, eh? - Прошептал он, возвращая Рей её же фразу, но если у неё звучало нежно, у него - угрозой, за которой могло последовать очередное наказание. И резко отдернув руку, больше не говоря ни слова, Кайло вышел. Спускаясь по лестнице в ночь, подумал, что не сказал ей главного. Он не сказал ti amо. Но даже уходя, Кайло оставил ей своё сердце. Такое обугленное. Без малейшей надежды, что она будет бережна. Но по-другому он уже никак не мог. Он любил эту молодую, прекрасную женщину. Любил. И это его точно погубит. 1 - Боже, как же я скучал *** Когда Рей вышла из автомобиля, Кайло захотелось закурить. Просто откинуться, щелкнуть зажигалкой и выпуская дым, наблюдать за своей женщиной, которая выглядела… что ж, он никогда не понимал смысла слова «сногсшибательно». Вид красивой девушки вызывал ведь совершенно иные, отнюдь не упаднические реакции, скорее наоборот. У него по всему телу от неё были мурашки. И от шелкового кимоно на запахе, длиной по щиколотки. И от собранных в высокую причёску волос. И от темно-красной помады и лаковых открытых босоножек в тон. Но особенно от того, что невзирая на охрану и огромные солнцезащитные очки на пол-лица, Рей несколькими едва заметными поворотами головы оценила обстановку и лишь после сделала шаг в сторону ресторана. Его дикая кошка прежде, чем ступить на незнакомую территорию,внимательно изучила окрестности на предмет опасности. Мысль, что там, под шелком, возле шрамов, она могла скрывать оружие страшно возбуждала. «Какая же ты, Dio…» - возбужденно оценивал свою Синьору Кайло. Он собственнически упивался тем, как такое строгое кимоно из-за фасона легко распахивалось при ходьбе и демонстрировало длинные, стройные, загорелые ноги. За неделю он не только не забыл, но и очень соскучился по тому, как эти ноги без малейшего сомнения перед ним… распахнулись и он мог, скользя по ним ладонями, взять Рей себе. Ему безумно нравилось, что это всё – от умело собранных волос до умных мыслей в голове – принадлежало лишь ему. Больше всего ему хотелось услышать, как она выдает свое заветное si, нетерпеливо ерзая под ним, но всё же кроме её тела он получал удовольствие от бесед с Рей. Да и хотелось исправить ошибку, сделанную по прилету, доказать, что он – не только похотливое животное. Может, если вместе поужинать, Рей рассмотрит не только чудовище? Чем ближе Рей подходила, тем больше паниковал Кайло, пытаясь вспомнить, как нужно вести себя на свиданиях, чтобы не выглядеть нелепым? Он ведь и на свидания-то не ходил. Было некое преимущество в том, чтобы купить удовольствие и не тратить ресурс на ненужные свидания, когда можно сразу перейти к сексу, но теперь беда была в том, что хотелось не только потрахаться. Ему, в самом деле, с Рей хотелось всего. Включая ужин при свечах, но, конечно же, он не стал следовать настолько дурацкому клише. Да и огонь был не лучшим воспоминанием. Ему просто хотелось ей по-настоящему понравится. Но как быть нормальным Кайло не знал. Точнее, он и так был вроде вполне нормальным, просто, может, не совсем вписывающимся во все эти ухаживания. Вспомнил, что Кардо говорил что-то об улыбке и тут же нацепил её на себя. Такую непривычную, жмущую, чужую. Ему не нравилось улыбаться. Он был каким был, но кому нравились хмурые мужчины? С другой стороны, он разрушил дом Рей. Вряд ли одна улыбка и неделя на вилле могли хоть что-то исправить. И, смирившись, улыбку Кайло убрал, отчего стал выглядеть свирепо. Рей едва не нахмурилась – чем, любопытно, капо был недоволен? Что ж, она тоже была не в восторге от своего недельного заточения, потому свою улыбку Рей тоже тут же сняла. В конце концов, в её обязанности входил только секс, а никак не чувства, которые никому здесь были не нужны. Чувства, которые она пыталась задавить в себе. Порой, часами лежа у бассейна без малейшего движения, подавленная своей великой Любовью, Рей надеялась выжечь это все на солнце. Как какой-то грибок. Но судя по тому, как сердце предательски затрепетало - ни хрена у неё не вышло. Однако улыбаться по этому поводу не стоило. Их игра признавала только pocker face. За искренность можно дорого заплатить. Она и так ругала себя последними словами за то, что так легко раздвинула ноги в первый вечер. Ещё и с таким упоением, проклятие. И каждый следующий вечер, ненавидя себя, сидела на террасе, читала и косилась в сторону кипарисов – не появится ли её капо. Как какая-то… да, какая-то. А капо был слишком занят даже лично пригласить на ужин. И Рей, страшно презирающая себя за свои честные эмоции, сильнее стиснула свой клатч, думая о том, что та бурная ночь лишила её сна на все остальные. Потому что кроме желания, Рей испытывала бессилие человека, загнанного в угол. Она не знала, не разбудит ли её капо среди ночи, одолеваемый безумным желанием, что было бы унизительно. Когда она приблизилась, мужчина встал. Поцеловал её в обе щеки – Рей аж чувствовала, как трещит его сдержанность, которая была ему не по размеру. Ощущая, как нечто темное берет над ней верх – это желание дразнить его – она, вложив свои пальцы в его руку, нежно погладила мужчину по запястью. Торжествующе улыбнулась, наткнувшись на запонки, которые – ей даже не нужно было проверять – были теми самыми. - Добрый вечер, мистер Рен. - Здравствуй, душа моя, - прозвучал неожиданный ответ. Кайло так это произнес, что разнесенное вдребезги проклятой бомбой сердце раскололось снова. Больше всего в этом мужчине Рей пугала нежность. Она не вкладывалась в его профайл, как бы выразилась Шпилька. «Душа моя», - прокрутила про себя Рей, присаживаясь за стол. Не кисонька. Не лапочка. Не мисс Палпатин. Нечто новое, интимное, тёплое, но не горящее. «Душа моя», - снова повторила девушка, изучая меню и параллельно примеряя слово к себе. Дорогое украшение, нечего сказать. Подобранное со вкусом. Оттеняющее сокровенную эмоцию. Интересно, долго Кайло выбирал это новое для них обоих слово, которое она позволила таки на себя надеть и даже едва заметно улыбнулась, ощутив от него приятную тяжесть на сердце? - Сезон цветов цуккини начался неожиданно рано, - прокомментировала Рей, слегка откинувшись на стуле после того, как сделала заказ. Не смогла не заметить, что здесь было больше двадцати вариацией её любимого блюда. Оставалось надеяться, Кайло не запугал шеф-повара смертью, а просто тому заплатил. Хотя... какая собственно разница, люди от рук мафии погибали и за меньшее. Просто за то, что, как её родители, оказались не в том месте и не в то время. Просто шли за ней и кто-то устроил перестрелку. - Ты же сказала, что хочешь свидание? - О, так у нас свидание? А музыка Дебюсси в программе будет? – Вскинула бровь девушка, барабаня пальцами по столу. Возможно, сознательно провоцируя, чтобы Кайло коснулся её руки, но он не спешил. Раскурив сигарету, мужчина изучал её, а она – всё вокруг. Гави ди Гави, которое официант наливал в бокал. Тартар из шотландского лосося – ох, снова точное попадание в цель – и красного тунца, поданный с лимонно-базиликовым сорбетом в качестве антипасто. Мужчина, ни разу за десять минут – можно было записывать в персональный рекорд Кайло, - не унизивший её. Странно, на фоне лимонного дерева он, в своей белой рубашке в синюю полоску, очень вписывался. Всего-то нужно было снять пиджак да позволить теням от мелких листьев нарисовать причудливые узоры на его красивом лице. Всё это, действительно, было похоже на попытку поухаживать. Весьма осторожную попытку, выдержанную на грани фола и нежелания скатиться в романтику. Жаль только, что тишина вокруг нервировала Рей. Тишина, от который у нее аж волосы на загривке становились дыбом. Она, правда, была не прочь заполнить тишину музыкой Дебюсси или хотя бы спором. Чем угодно, лишь бы ощущение опасности, которое у Рей было развито в совершенстве, прошло. Ей казалось неразумным, что они сидят во дворике ресторана абсолютно одни, оставив охрану. Улица-то шумела рядом. Она знала, что Кайло всегда, абсолютно всегда – ладно, за исключением случаев, когда он заходил в полностью закрытую комнату или балкон, напротив которого не было другого здания – ходил с охраной. И сейчас - в Италии-то! – оставить их за дверью было величайшей глупостью. Особенно, после совета всех сицилийских капо или куда он там умчался? Так Семьи и разрушались. Особенно, Семьи, в которых не было наследника. С помощью одного свидания и меткого выстрела. А Рей не хотелось быть причиной краха Семьи, хоть там её все и презирали – девушку это не особо беспокоило, она и не надеялась стать её частью. Она ведь была сама по себе. Но Кайло-то нет. Он был во главе. И так глупо, совершенно глупо рисковал. Здесь могли прийти за ним. И… за ней тоже. Особенно за ней. Те, кто знал в тенях какого лимонного дерева и чудовища она затаилась, затачивая свои когти. - Если хочешь, можно и Дебюсси. - Кайло, отобрав у неё всё, пытался залатать дыры с помощью партитур французского импрессиониста. “Лунное Сияние”, конечно, могло исцелить, но дома из пепла, а души из осколков воспроизвести, увы, не могло. - Мистер Рен, верните охрану, - очень резко вдруг сказала девушка. Её сорбет таял, а Рей не шевелилась. Ощущение захлопывающейся ловушки она точно могла разгадать. – Верните их. - Прекрати, - поморщился мужчина, не понимая отчего девушка нарушает их близость. Неужели ей так не хотелось быть с ним наедине? Да они ведь всегда были без охраны! И именно из-за уважения к ней. – Что за паранойя? - Здравый смысл, - Рей посмотрела на свои очки. В их черных стеклах отражалось лишь небо. – Мистер Рен, нельзя так рисковать. - Smettila di, - повторил Кайло уже настойчивее. Тоном, который подразумевал, что ей лучше взять вилку и есть молча свой тартар, пока не принесли дурацкие цветы цуккини. – Ты думаешь, моя охрана не проверила это место? Да здесь с утра все прочесано и телохранители не только там, у входа в ресторан. Охрана проверила каждого официанта, повара и даже уборщицу. И вон в тех окнах, что напротив, находится снайпер, который снимет любую опасность. Потому, душа моя, окажи любезность - оставь свои агентские замашки при себе. Я и без тебя отлично разбираюсь в безопасности. Он выглядел раздраженным, жестко усмехаясь. Кого-кого, а жизнь своей женщины он мог защитить, как и обеспечить обоим ужин без надоевших телохранителей, заграждавших от них мир. Ему хотелось, чтобы выглядело все так, будто они – самые обычные, почти нормальные люди. Влюбленный мужчина и его красивая, равнодушная девушка, которую и этот жест, кажется, не тронул. Взяв в руки приборы, она нехотя ела тартар. Если все свидания – такое cazzo, то неудивительно, что он на них не ходил. Наверное, стоило таки, чтобы звучала музыка Дебюсси. Молчание было бы не столь мучительным. - К тому же, зачем мне бояться выстрела в спину, если однажды ночью ты просто прирежешь меня, пока я буду мирно спать. Ещё и поцелуешь, наверное. – Он раздавил сигарету в пепельнице, Рей вдруг отбросила приборы и те с тихим звоном упали на пол. - Ma che ti prende? (1) – Возмущенно фыркнула она так, что странно, как от её гнева все лимоны не попадали на голову Кайло. В эту секунду ей, правда, хотелось перерезать ему горло за такую глупость, но упавший нож уже поднял материализовавшийся официант, побледневший от того, что тарелка Рей не была пуста. - Вам не понравилось? - Все прекрасно, - тут же светски улыбнулась девушка, умеющая удержать лицо на людях. – Просто нет аппетита, grazie. Хмуро проводив официанта, мужчина и девушка одновременно отпили Гави, в надежде, что его освежающие нотки, достигнутые с помощью кислотности, немного снизят температуру. - Что, Вы не убьете меня, раз так уверены, что я – Ваш враг? – Снова переходя на английский и холодное «Вы» спросила Рей. Затем вдруг продолжая ощущать ледяные мурашки, вздрогнула. Она вертела бокал в руке, борясь с соблазном выплеснуть его в самодовольное, замкнутое лицо Кайло, который к своей еде тоже не притронулся. Капо покачал головой, думая, что нет, отношения – это не его история. За всю неделю адских переговоров в Палермо ему не было столь трудно, как с Рей за ужином, который портился с каждой секундой. Стоило ли заморачиваться, ведь ясно, что всё – от приглашения девушки в Италию до этого момента – было абсолютнейшей глупостью. Рей не смягчилась ни капельки, а ему, правда, хотелось как лучше. Он, как идиот выл на луну, зная, что она где-то совсем рядом, в паре часов езды, но он не нарушал её покой. Ему хотелось дать Рей это. Передышку. Мужчина скользнул взглядом по открытым рукам. Её кожа всегда была бледной и переливающейся, словно покрытой кристалликами сахара, теперь же он словно растаял, превратившись в цитрусовую карамель. Но настроение Рей не изменилось. Его Маргарита Лути была заколдована, да и он был не Санти (2). Внезапно, пока перед ней ставили цветы цуккини, девушка протянула руку и едва ощутимо коснулась его неожиданно холодными пальцами. - Если вы не будете доверять мне, все закончиться трагедией. – Если бы тон Рей был материален, Кайло бросил бы его в бокал и тот бы разлетелся на осколки от контраста температуры. – Я чувствую это. Только Вам, в отличие от меня, есть что терять. “Терять? Я тебя даже не обрел, Рей», - подумал Кайло, и они молча продолжили ужин. Его fiori (3) были хрустящие от кукурузного кляра и фисташек, что гармонировало с лососевым муссом. Её – с нежной рикоттой, вялеными томатами и базиликом. Но обоим было совершенно не вкусно. Кайло хотелось курить, Рей – сбежать. Место продолжало внушать ей опасения, и каждый подход официанта заставлял дергаться. Она уже была уверена, что вечер закончится ужасно и пыталась ответить на один вопрос: что ей делать? Остаться в стороне или попробовать спасти этого самовлюбленного идиота, уверенного в своем всевластии? Она понимала, что если Кайло убьют – ей конец. Собственно, вариантов было немного. Всего один. Потому что их жизни были связаны. Получить пулю хоть не так больно, что с ней могли снова сделать. Теперь она стала куда взрослее и красивее. Даже капо смотрел на неё так, будто перед ним была Мадонна кисти Рафаэля. Только он был ценителем прекрасного, потому пытался сыграть – неуклюже – в ухаживания, другие же будут варварами. Совсем не пасторальная картина вырисовывалась. Неожиданно Рей рассмеялась, удивив Кайло. Рассмеялась зло и на себя. «Кому ты лжешь, а?», - подумала девушка, понимая, что уже и наедине со своими мыслями прикрывалась расчетом, чтобы не выглядеть уязвимым ничтожеством. Влюбленным ничтожеством, как она назвала себя в Метрополитене. Их уравнение было куда проще. У Кайло была Семья, а у неё – только он. Так каков был выбор? Всё равно Кайло не верил ей – ни в чувства, ни в опасения, потому рискнуть и пойти в all-in придется, без надежды хотя бы на каре. Всё равно грушевые деревья ждали её и их нельзя было избежать даже сбежав в страну цитрусовых. Потому, собственно, какая разница когда. Да и… даже она не представляла, кем нужно было быть, чтобы и пальцем не пошевелить, когда человеку – такому нелогично важному – могли причинить непоправимый вред. Это было удивительно - испытывать что-то к кому-то. Единственное, от чего Рей была всегда в безопасности - это от чувств, поскольку после того, что она пережила, любить или влюбляться было невозможно. Она была слишком искалечена для прекрасного. Иногда, просиживая долгие вечера у “Моления о Чаше”, Рей ощущала себя неправильной, сломанной, ведь находясь постоянно среди шедевров, не могла наполнить себя светом. Её чаша была покрыта трещинами и сквозь них всё хорошее просто утекало. А надо же - чувства к Кайло вдруг осели на дне. Возможно, причина была в том, что они были наполнены не красотой, как воспевалось, а болью? Потому не уходили? Потому что любовь была адской болью и ничем более. Наверное, потому судьба в насмешку послала ей ещё и это. Ей пришлось любить. Не монстра, но было в этом что-то нездоровое. Часами листая ту книгу о стокгольмском синдроме, Рей просто пыталась убедить себя, что психически нездорова, что у неё просто эмоции на фоне постоянного стресса и страхи, и оттого становилось лишь хуже. А теперь ей нужно сделать выбор без выбора. Но даже признавая свои чувства к Кайло, это не значило, что ей хотелось это сделать. Она не была самоубийцей и пыталась держаться за жизнь, а теперь всё нужно было бездарно слить просто потому, что самодовольный Кайло не желал слышать. «Вот и поделом тебе, когда тебя пристрелят», - пыталась разозлиться на него Рей, касаясь привычного гнева, но внутри была только тихая грусть. Человека со сломанным носом (4) украли за двенадцать с половиной минут, сколько интересно нужно секунд, чтобы уничтожить мужчину со шрамом? Понимая, что уже ничего не изменить, неожиданно расслабившись, Рей заказала канолли с грушей. - Che diavolo cerchi di dimostrare? (5) – Резко спросил Кайло. Рей, допивающая свое вино, пожала плечами и неожиданно странно усмехнулась. - Вы знаете, что до встречи с Вами груши были моими любимыми фруктами? В её словах прозвучала неподдельная грусть. Он даже это у неё отобрал. Банальность. Превратив, то, что ей нравилось – в орудие. Cavolo! Как тут что-то исправить, если ошибался он с первых слов? Неожиданный порыв ветра дернул тонкую косынку, что была привычно вплетена в волосы Рей и та на секунду полностью закрыла ее лицо. Кайло застыл. На секунду перед ним была не его Синьора, а тот шедевр Монти, превративший камень в мокрую вуаль весталки. Вот только на жрицу Весты Рей, как бы ни хотелось, похожа не была. Такая будет скорее поддерживать костёр, на котором он сгорит, чем пламя семейного очага. Вся в чёрном, она была словно выточена не из каррарского мрамора, а из ночи. Совершенное создание. Совершенное и смертельное. Да, сейчас Рей как никогда напоминала фигуру Смерти. Фатальная женщина, что могла погубить его, cazzo. Да она и сейчас губила. Ничего не делая. Просто не глядя на него. Девушка откинулась на стуле, оглядывая все вокруг. Красивое место, очень. Тихое. Она и не надеялась закончить в таком. Всегда думала, что её тело будет валяться где-то в канаве с проломленным черепом, на самом деле. Изуродованное. Израненное. Познавшее насилие. К ней не будут милосердны. А надо же, ей даже немного повезло. Она могла умереть не в одиночестве, которое ее берегло, а на руках у глухого мужчины, который был ей дорог. Почти роскошь. Почти нормальность. - Поехали, - внезапно Кайло поднялся. Рей удивленно посмотрела на него. – Тебе ничего не нравится. Хорошо. Найдем место тебе по душе. Это невыносимо – смотреть, как тебе всё, включая меня, противно. Я подвезу тебя домой и оставлю в покое. – Он развернулся и тут Рей, такая натренированная годами побегов от прошлого и службой в ФБР, резко вскочила, опрокидывая свой бокал. Не учуяв, а увидев опасность. И забыв обо всех на свете мыслях, сделала то, что могла - закрыла спину Кайло тем единственным, что у неё ещё было. Собой. Кайло услышал только тихий вздох, смешанный со звоном разбившегося стекла, а затем грохот, свидетельствующий о том, что снайпер в кого-то выстрелил. В кого-то несущего десерт и пистолет. Но мужчина, развернувшись, увидел лишь падающую на землю Рей. Ту, которая среагировала лучше и стала между им и пулей. Cazzo! А теперь она, ещё и ударившись головой, лежала на нагретой солнцем плитке. И единственным движением была кровь, неравномерно выталкиваемая сердцем из двух ран в области груди. - Капо, не касайтесь её, - услышал он предупреждение сквозь хаос, когда кинулся к Рей. – Можете что-то ей повредить. Мы уже вызвали скорую. Мужчина сел на колени и осторожно подложил ладонь под голову Рей. Та не двигалась, только очень часто дышала, чем только усиливала кровотечение. Казалось, ей из груди сердце выдрали. То, которого там не должно было быть и то, которым она пожертвовала, так бездумно спасая его жизнь. “E perché l'avresti fatto? (6)”, - в отчаянии подумал мужчина, мир которого просто рухнул. Почему, почему он не послушал её? А она? Почему не послушала здравого смысла и теперь лежала здесь? Боже, она ведь собрала почти все карты, почти достигла роял флеша. Выдрав у жизни четыре карты из пяти, Рей, кинувшись под пули, сделала фолд (7). Ради него. Ещё раз подтверждая, что любовь - это всегда проигрыш. - Душа моя... – тихо прошептал он, пытаясь оградить её от хаоса. Она открыла глаза, словно отзываясь на зов и в них была боль. Ей было больно, очень больно. И впервые Рей не скрывала этого. Смотрела на него так осознанно. - Ты… в безопасности… - едва слышно прошелестела девушка. - Кайло. Она потратила последние силы, чтобы сказать ему, что он не сдержал слово. И впервые назвала его по имени, потому что не бывало больше близости, чем истекать кровью на руках того, кого не захотел отдавать смерти. - Тише, Рей, тише. Тебе помогут. - Не помогут. Мне никто не поможет. Из краешка её глаза скатилась одинокая слеза и ранила ладонь Кайло, которой он придерживал её голову. Вот и всё, что она позволила себе даже сейчас. Одну скупую слезу, которая выражала всё её сожаление. Вдруг кроме боли Кайло увидел ещё что-то. Принятие. Девушка не цеплялась за жизнь сейчас, как многие умирающие, она отпускала свою душу из тела. Вдруг он понял, что Рей, правда, никогда и не планировала выйти живой из игры и сейчас возможно обретала желанный покой. Но он-то её отпускать не собирался. Он за эту жизнь - за свою женщину! - собирался бороться. - Не отключайся, Рей, не смей отключаться, - зная, что не позволяет ей спрятаться от боли в забытье, прорычал Кайло. - Tutta bene. - Она попробовала скривить губы в насмешке. Посмотрела чуть выше, на спелые лимоны. Сучья ирония. Он обещал похоронить её под грушей, а она умирала под лимонным деревом. Она ведь так и знала, что капо - лжец. Сколько бы он ни убивал, над Смертью никто был не властен. Ни монстр, ни человек. - Я с тобой, Кайло. С тобой. Здесь. Всё ещё… с тобой, - ее дрожащие пальцы нашли его руку и попытались стиснуть. - Как там - и только смерть разлучит нас? - Все будет в порядке, - он наклонился ещё ниже, ощущая как пульс слабеет. - я знаю - это больно, но не отключайся. Abbi solo pazienza, ti prego (8). Скоро всё закончится, - он бормотал ничего не значащие слова, а краски схлынули с её лица. Чем больше липкой крови оставалось на руке Кайло, тем бледнее становилась Рей. - Мне уже давно очень больно. Дай мне передохнуть, - и закрыв глаза, Рей потеряла сознание и покинула его, оставив Кайло лишь своё едва бьющееся сердце и рваное дыхание. Мужчина поцеловал её в спутанные волосы. Пахло солнцем - таким беззаботным, цитрусами и железом. - Останься со мной, душа моя, останься, я же так долго тебя искал. Останься и тебе больше никто не сделает больно. - Шептал он, пытаясь понять, у кого выторговать её жизнь, а взгляд его становился всё темнее и страшнее. Хотя пока он был лишь мужчиной. Кайло. Её Кайло. А она - его Синьорой. 1 – что за херь ты несешь 2 – уверена, что все в курсе, но на всякий случай, помните, что Санти – это святой 3 – цветы цуккини 4 - имеется в виду ограбление музея Родена в Филадельфии в 1988, когда была похищена скульптура "Человек со сломанным носом". 5 – какого дьявола ты пытаешься мне доказать 6 - зачем же ты это сделала? 7 – скинуть все карты в пас 8 - пожалуйста, просто потерпи Уфффф! Доброе утро, доооброе Ладно, не доброе вышло Зато трогательное. В любом случае, Асока карты открыла, Рей - скинула в пас, но стала Синьорой («радости» от того у неё не много) Ультрачерное дальше? Ультраультрачерное? Может скрестила пальцы и занавес, чтобы на белое выпало зеро и ставка выросла? По намеку от читателей - вино в главу добавлено, теперь Вы знаете, чем запивать