Граттаж

Андердог - участник игры, который имеет меньше всего шансов на победу по сравнению со своими соперниками Сломанные пальцы болели, но Энакин не обращал внимания. Запивая обезболивающие кофе, мужчина ежился. Тревога в сердце была куда страшнее. То, что капо позволил наказать его за Асоку вроде было гарантией, что со Шпилькой все в порядке – Кайло Рен всегда держал свое слово, но что-то царапало и раздирало. Энакин провел всю ночь в поисках девушки. Обеспокоенный, он даже не поехал к врачу. Бродил по отелю, думая, что испуганная Асока где-то забилась и думал, что вот сейчас, за этим поворотом, дверью, шторой он увидит её – заплаканную и несчастную. Обнимет, поцелует, защитит ото всех на свете. Спрятав руку за спину, чтобы она ничего не поняла. Капо оказался на удивление щедр и сговорчив. Энакин думал, что ему придется долго уговаривать, но тот, на секунду отошедший от своей Сеньоры, странно моргнул и бросил: «Ашар, пусть реджиме сломают ему пару пальцев и забудем. А, да. Добро пожаловать в Семью, Вейдер». Сказал и дверь назад захлопнулась навсегда. Омерта была свята – Семью можно было покинуть только через смерть. И пока Энакин нетерпеливо подставлял руку, поскольку ему очень нужно было найти Шпильку, в голове мелькнуло, что капо, хоть и рассеян, а бил все так же ядовито. Вейдер. Отец. Новое имя было дано, как напоминание, что он изначально продал душу за своих детей. А ещё потому, что Шпилька была юна и годилась ему в дочери, а не в любовницы. Почему-то то, что ублюдок Кардо пожирал Асоку похотливым взглядом, считалось нормой. Вейдер. Звучало темно, страшно и грязно. Имя, которое в отличие от фамилии Скайуокер, невозможно запятнать, ведь оно само по себе было липким и отравленным. Жутковатым. Ему казалось, оно отпугнуло даже тех реджиме, которым было приказано болью смыть вину Асоки, было не по себе, когда Энакин на них смотрел. С хрустом костей что-то пробуждалось в нем. Что-то, что он всегда держал под контролем и вот «добро пожаловать в Семью», в место, где можно быть собою, если ты ужасен. - Я спешу, - рыкнул он, радуясь, что на его месте не Асока. И потому что было…неприятно, и потому что реджиме были молодыми, а она – провинившаяся перед капо девочка. Обошлось бы не только пальцами. Да, Сеньора потом бы сломала этим ублюдкам не только каждую кость своими хрупкими руками, но и жизни, но сначала Шпилька бы пострадала. Его светлая девочка. И он. Вейдер. Ища её, бросая тени вокруг, Энакин отчего-то начал думать, что Асока прячется от него, ведь опасности не было. Но он продолжал планомерно искать её – в отеле, потом дома. В том паршивом, страшном месте, где она жила, и где среди спаленьки Асоки стоял огромный букет свежих махровых гвоздик. Откуда - мужчина не стал спрашивать у вселенной – соседка-наркоманка за пару долларов открыла ему замок. От кого тоже было очевидно. Возле вазы лежали пару коробок с дорогими украшениями, присланными на вечер, но явно не идущими в коробке с приглашениями. Это уже были подарки. От одного и того же мужчины. Ни один из которых Асока не надела, но распечатала. Юная наркоманка, пошатывающаяся на пороге, смотрела на переливающиеся камни с лихорадочным любопытством, и Энакин подумал, что Шпильке опасно уже здесь жить, её нужно до отъезда в Вашингтон куда-то переселить, иначе эта больная девица прирежет за подарки от Кардо, которые он прислал ей, как Кайло дарил лапочкам. Боже. Что между ними происходило. Энакин знал, что Шпилька, как и он, полна секретов и уважал её право молчать. Он знал об отчиме-пьянице, понял про болезненный сексуальный опыт, но, когда тайной девушки оказался Кардо… ему осталось понадеяться, что интерес был односторонним. Задолбанный, под утро Энакин таки попал в какой-то травмпункт, где ему вкололи дозу обезболивающего и наложили гипс на распухшую, ноющую руку, и лишь потом мужчина поехал на работу, где, к своему полнейшему потрясению, увидел Шпильку. Споткнувшись сначала о её привычное отсутствие на ступенях, он увидел Асоку перед его кабинетом. Девушка сидела на своем стуле и листала какое-то старое дело, уложив его на колени и придерживая тоненькой рукой. Все было как обычно. Короткое платье. Синие ногти. Хромированные баскетбольные кроссовки. Все та же его девочка. Улыбчивая, спокойная, собранная. Будто вчерашняя ночь была плодом его сна. Хотя, а чего он ещё ожидал? Что Асока придет в костюме рабыни на стажировку? Совсем у него от недосыпа, волнения и боли крыша поехала. Но все уже было позади. Главное, Шпилька была здесь. Целая и невредимая. А комната, полная цветов и невозможно дорогих украшений, ему лишь почудилась. Девушка подняла глаза, и в синеве мелькнула привычная приветливая улыбка, от которой Энакину стало тепло. Его удивило, что там не плескалось некое безумие, но Шпилька, когда нужно, умела держать себя в руках. Жаль, что вчера не удержалась, хотя какая разница. Он вытащил её из-под гнева капо, её не коснулись, её тонкие пальцы целы. Ещё пару дней и девушка уедет. Если раньше подобная мысль пугала, сейчас Энакин радовался. Подальше, подальше от Семьи. В безопасность. - Кофе, учитель? – Спросила она, как дюжину раз до этого. По правде, Энакин с её рук готов был пить что угодно, но не сейчас. Указав глазами на свой кабинет, он пропустил Асоку вперед, и едва закрыл дверь, тут же сгреб Шпильку в свои объятия. Не ругая и не задавая вопросов. Просто прижимая. Поцеловал в макушку, пахнущую эвкалиптом. Вот и все. Все, что ему нужно. Она и её невредимость. - Я едва с ума не сошел за эту ночь, Асока. - Вы в порядке? Славно погуляли, да? – Девушка, стараясь не глядеть на его руку, смотрела в глаза. Слишком хорошо знала почему у него гипс. Не Кардо утром, а Энакин ночью заплатил за её глупые слова. Интересно, сколько пальцев ему сломали? По одному за слово? «Ты заслужил, заслужил это, Энакин», - повторяла она, но трусливо отводила глаза. Провоцируя Кайло Рена, девушка осознанно провоцировала и ту, вторую дуэль, о которой знала лишь она. Кто, кто выступит перед капо в её защиту? Первее был Энакин. И, к сожалению, Асоке было… жаль. Всю ночь, ворочаясь в той большой, удобной кровати, она сгорала не только от боли, но и от стыда за саму себя. За то, что поступила вот так. Из-за нее пострадали люди. Не только детектив, однако, и подруга. Кто знает, что то чудовище с ней сделало ночью. - Как вечеринка? – Ровно спросила девушка, выдираясь из теплых объятий и равнодушно глядя на Энакина, а в голове у нее звучало «вдох-выдох, вдох-выдох, вдох и, черт возьми, выдыхай, выдыхай же, пожалуйста. И не плачь». Слезы тоже остались там, в той красивой квартире. И цепочки. И ошейник. И возможность хорошей, сытой жизни. И короткую записку с лаконичным, но искренним: «Спасибо за поддержку», которая была её ответом на предложение. Она забрала только разбитое сердце и принесла его Энакину. Ушла ни с чем, в том наряде, но не зря оставив все символы рабства на самом видном месте. Ей не хотелось ходить в цепях, даже золотых, хоть, положа руку на все то же растрощенное сердце, решение не далось аж так легко, как хотелось бы. Она долго ходила по квартире, касаясь всего взглядом и думала – до чего же красиво. Асока понимала, что подобные условия могут стать нормой, и она может даже кроме любимой косметики или бренда одежды ещё и обзавестись любимой едой. Не чем попало, лишь бы не быть голодной, а по чему-то сходить с ума, как Рей обожала тартары. Очень жаль, что кроме сырой рыбы да свежей крови, Рей полюбила ещё и капо. И сходила по нему с ума аж настолько, что тот насиловал её, а она молчала. Проклятие, сколько это продолжалось? Асока была потрясена тем, что подруга не пришла, не выплакала свою боль, не поделилась ношей. Нет, Сеньора стала Сеньорой. Наверное, это больше всего убедило девушку не остаться в квартире Кардо. Жестокость мужчин Семьи Рен. Мужчин, которые позволяли себе все. - Шпилька, ты чего? - Что, было не весело? – Она стояла и потрясала Энакина своей отчужденностью. Он моргнул. Почему это с ней происходило? Вот такая холодность? Ей было больно с ним? Плохо? Он напугал её? Ей не понравилось? Шпилька была смущена? Почему она делала от него все эти шаги назад и делала вид, что её не было на вечеринке, пользуясь тем, что они ни разу маски не сняли? Возможно, Асока обижалась за то, что он позволил Кардо увести её, но бунт против капо, особенно в момент, когда его женщина бросила ему вызов, был глупостью. Ладно бы его уничтожили, но пострадали бы они – его дети и Шпилька. Кто бы заступился перед капо за нее? - Прекрати, пожалуйста. Ты можешь сказать, чем недовольна или напугана, только не делай вид, что тебя там не было! - А я разве там была? – Вскинула бровь Асока. Сейчас, впервые, Энакину казалось, что блестки её не весело переливаются, а холодно отсвечивают, превращая теплую синеву в лед. Их беседа заходила в тупик. Как допрос преступника, которого на месте преступления видели все, а он упрямо говорил «я даже близко не приближался к той улице». - Может, Вы перепутали меня с кем-то? Может…с Падме? Знаете, это та журналистка, газеты со статьями которой лежат у Вас на столе. Газеты, которые, блядь, приносила я. По Вашему приказу. Энакин потрясенно посмотрел на Асоку, а сердце пропустило… все его сердце пропустило. Все на свете. Её огромные синие глаза были как осколки ледника. Сверкнув ими, Асока сделала шаг в сторону выхода, но Энакин перехватил её, коснувшись предплечья. - Постой, давай поговорим. - Что? – Девушка так резко развернулась, что игривые локоны хлестнули его по щекам. – Поговорим? У Вас три месяца было поговорить! Три. Ебанных. Месяца. Три. Это девять недель, девяносто дней и миллион поводов сказать мне кое-что важное! Мы могли поговорить, но Вы предпочитали иное. Поцеловаться. Поприставать. Назвать меня наркоманкой. Потрахаться. Да и каково тебе – да, блядь, тебе – было, когда я там стонала что-то наивное, а? О чем думал ты, Энакин? О своей распрекрасной журналистке или просто сравнивал кто лучше? Это что, сука, какой-то особо извращенный прикол? Тебе стало скучно, и ты решил развлечься, пока я… - она осеклась. Люблю. Любила. Влюблялась. Вот что зависло в воздухе. - Вот и поговорили. Ты доволен? - Мне жаль, Асока, послушай… - Это мне жаль, мне пиздец как жаль, Энакин, что я вошла в этот кабинет шлюхой, такой отсюда и выхожу. Благодаря тебе. Заебись образование в твоей академии получают. - И стараясь выровнять дыхание, Асока стряхнула с себя чужую – ох, какую теплую, знакомую и безопасную – руку. Руку, которой она доверилась. Ощущая, как в ней всколыхивается гнев, она дала первую, но очень звонкую пощечину в своей жизни. – Это тебе за то, что ты посмел прикасаться ко мне в машине тогда, на первом дежурстве. Ещё тогда руки чесались. Но я же хотела понравиться тебе. Как стажер. Жаль, что понравилась слишком сильно. Энакин стоял молча. Каждое слово было колючим, да. Колючим и честным. Асока всегда была честной девочкой, вот она добралась и до его профайла. Проведя с ним три месяца, только сейчас, наконец, видела все четко и без прикрас. Видела, что он не был её героем. Лишь эгоистом, который настолько хотел её себе, что выбрал ложь, потому крыть было нечем. Потому мужчина слушал все упреки и что-то внутри рассыпалось. Когда ему один за другим нарочито медленно ломали пальцы – никто не любил копов – он не чувствовал того, что сейчас. Теперь же все горело за Асоку. Ей было больно, потому она ругалась, а её голос так дрожал, проклятие. Так сильно дрожал и звенел. - А знаешь, что хуже всего? Никакой я не профайлер. Наверное, ты здорово смеялся надо мной- или вы смеялись вместе с женой над моей глупостью? – когда я легко анализировала капо или Кардо, однако при этом не видела очевидного? Глупая высокомерная девчонка. - Не говори так о себе, ты – чудесна, Асока. Вторая пощечина вышла болезненней, но Энакин не шевельнулся. Удивился, что хрупкая девочка может сделать хуже, чем те три реджиме, которые, видя как он спешит, растягивали удовольствие и демонстративно спорили кто опустит молоток на пальцы и давали друг другу совет как ударить так, чтобы сломать кости не с первого и даже не с пятого раза. Она ломала в нем все. Все то немного светлое, что было. Но ведь ломала заслужено. Он солгал, обидел её. Очень сильно обидел и ей было больнее, чем ему. У нее болело сердце. - Не смей, слышишь, не смей больше никогда ставить мне оценки, - она сплоховала, поскольку глаза Асоки были полны слез. Ощущая их, девушка вылетела из кабинета, едва не зацепив дверью девочку. Опешив, Шпилька уставилась на ребенка, который аж пошатнулся. - Ой, прости, прости, кроха, - тут же спохватилась Асока, присаживаясь и проверяя не зашибла ли она ничего. Но руки девушки дрожали. Потому что девочка смотрела на нее такими же голубыми глазищами, какими смотрел Энакин. «Боже мой, Боже», - ощущая, как на неё накатывают стыд, вина и опустошение, думала Асока, продолжая ощупывать ребенка, чтобы убедиться что не оставила травм. Девочка же, открыв рот, изучала Шпильку. - Ты как фея. Вся блестишь, - протянув руку и коснувшись её щеки, зачаровано протянул ребенок. Ребенок Энакина. Дочка. Красивенькая дочка, пришедшая к отцу на работу. – Из какой ты сказки? «Из хуевой, милая», - невесело подумала Асока, рассматривая ладошки девочки, которые были уже все в её блестках. Пытаясь хоть как-то что-то исправить, Шпилька достала тот пигмент, что носила всегда с собой. Улыбаясь, она окунула палец, и голубая линия кометой прошлась по щеке…дочки Энакина. Проклятие. О чем он думал. О чем. О чем же. - Какого черта? – Послышалось у нее за спиной и Асока повернула голову. Там, с чашкой кофе, стояла безупречно ухоженная женщина, в которой Шпилька без труда узнала ту самую журналистку, статьи которой она читала и комментировала Энакину. Мужчине, блядь, говорящему, что терпеть не может прессу. Настолько, что в результате его нелюбви аж родился такой красивый ребенок. Видно, он очень сильно не любил, очень. Взгляд женщины был возмущенный от того, что кто-то посмел касаться ее ребенка, но едва она увидела блестки, глаза Падме округлились. Она смотрела на Асоку с такой холодной неприязнью, что девушка поняла – жена Энакина что-то о ней да знала. Что-то гадкое. - Так ты завел шлюху прямо на работе? – Журналистка, едва ли не впервые в жизни теряя самообладание, уставилась на мужа, который в эту секунду вышел из кабинета. Её тон был едким от яда, поскольку она никак не ожидала увидеть настолько юную девочку. Падме была уверена, что Энакин загулял с очередной продажной проституткой Кайло Рена, а оттого не переживала, что он собрал вещи и ушел. Теперь же вдруг развод стал материальным и реальным. - Падме, - голос Энакина похолодел. Асока же, повернувшись обратно к девочке, улыбнулась, видя, что ребенок, тонко ощущающий родителей, напрягся. И это был худший из профайлов. Видимо, они часто ругались, но подобное не доставило Шпильке радости, ведь все рикошетило сюда. В эти голубые глазки, два хвостика и дрожащие губки. - Вот, держи. Оставь себе. В подарок о фее-крестной, хорошо? – Вложив в ладошки баночку с тенями, прошептала Асока. – Это самые-самые волшебные блестки на свете. Когда тебе будет страшно, посыпь ими себя и пройдет. Все обязательно пройдет, обещаю. Она на секунду закрыла глаза, пытаясь подавить рыдания. Все пройдет, все должно пройти. Жаль, что ей и ведра блесток оказалось мало. Поднявшись, Асока повернулась к Падме. Все так же не глядя на Энакина. Радуясь, что сейчас все детективы были на летучке, куда спешил и он, этот её лживый мужчина, а потому им в спины никто не смотрел. Редкий миг абсолютной тишины. - Почему же шлюха? – Просто спросила она, отряхивая тени со своих ладоней, и те затанцевали в солнечных лучах. – Все было по-настоящему, знаете. По крайней мере, я так думала. Шлюхи они не любят, а я люблю. – Её губы улыбнулись, Энакин сделал шаг, но Асока вскинула руку. Люблю. Таки сказала это. Самое болезненное из признаний, что мужчине довелось слышать. Просто приговор. Она любила его. Его нежная Шпилька любила. - Шпилька… Девушка повернула голову и подошла почти впритык. - Ты не стоишь этого. Не стоишь моей любви. И их ты тоже не стоишь. Потому что ты предал всех, Энакин. Ты предал абсолютно всех. *** Неделю спустя Я не пренебрегаю никаким опытом, каким бы пустяковым он ни казался на первый взгляд. Я думаю, что игра маленьких мальчиков достойна быть объектом исследования философов. Роберт Бойль (1627-1691) Кайло, ещё немного сонный после всего влитого в себя ночью виски, зевая, зашел на небольшую кухоньку и удивленно покрутил головой. Обычно здесь всегда можно было обнаружить ту суровую женщину с поджатыми губами, которая волшебным образом угадывала, когда капо будет завтракать – а просыпался он обычно в разное время, – и тут же накрывала на стол. Сейчас же кухня была пустой, но завтрак его уже ждал. Завтрак, приготовленный не прислугой. Та женщина всегда готовила фрай-ап (1), и хоть Кайло не был поклонником бекона, жареных яиц, колбасок, грибов и фасоли на утро, он не возражал. Его куда больше раздражало, что ел он в одиночестве, ведь Рей, пользуясь тем, что они далеко от дома с любопытной прислугой, не играла по правилам. Сейчас же его ждали яйца по-флорентийски. Точнее, некая вариация, ведь на тушеном шпинате явственно виднелся лосось. Завтрак, приготовленный именно так, как ему нравилось. Со всеми нужными ингредиентами. Многие думали, что капо, кровь от крови Сицилии, отдавал предпочтение традициям малой родины и любил бриошь col tuppo с кофейной гранитой, но здесь он промахнулся и был далек от традиции. «Да и кофейную граниту пить было бы прохладно», - ежась от странной сырости, подумал капо. На этом чертовом острове все время шел дождь, который, кажется, пропитал не только стены, но и его самого. Он никак не мог нормально согреться. Итальянец, выросший на солнце, здесь он даже шмыгал носом. В отличие от Рей, которой климат подходил идеально. Не худшая была идея – привезти её на этот остров, большая часть которого принадлежала Семье Рен. После вечеринки вокруг девушки было столько шума, что Кайло забеспокоился. Она была ослаблена, а потому захотелось забрать её туда, где не нужно играть. В место, где только скалы могли подсмотреть за ней, а значит - можно было быть собой. Потирая переносицу, Кайло продолжал смотреть на свой завтрак, который выглядел хорошо. Не то чтобы Рей впервые для него готовила, и он был потрясен. Нет, дома, в тот их первый месяц, девушка пару раз разгоняла прислугу, потому что ей нравилось это. Больше всего Кайло запомнил вот тот самый первый случай, когда он выбрался из бассейна, а она принесла тарелки с аранчини и капонатой, отдавая дань его сицилийскому происхождению и попадая с первого раза в нужный баланс баклажанов, которые капо обожал. Тогда они и ели, держа тарелки в руках и болтая ногами в бассейне. Один из лучших моментов вдвоем. По правде, один из лучших моментов в жизни. Когда он был согрет солнцем, любовью и смехом. Тот редкий момент, когда хорошее было ни за что. Без дозировок и дрессировок. Они просто ужинали, а затем плавали, после чего отключились, едва дойдя до постели. Но сейчас-то все изменилось. Избавленная от необходимости играть, Рей демонстрировала разочарование от того, что он остался здесь, рядом. Она просто не проводила с ним ни минуты своего времени. Сама ходила на долгие прогулки, а по вечерам никогда не оставалась читать в гостиной. Потому он обычно пил виски у камина, а она уходила в свою комнатку. В этот момент Кайло обычно делал глоток побольше, чтобы не слышать, как Рей делает это – демонстративно щелкает дверным замком. Будто оставаться с ним в одном доме было опасно. Кайло казалось, что они и пересекались только благодаря тому, что домик был небольшим – всего две спальни, гостиная и кухонька. После их огромного нью-йоркского особняка здесь было для мужчины по-особому уютно, если бы не ледяная атмосфера. Пару раз, бесцельно прогуливаясь, Кайло видел Рей в городке. Обычно она всегда улыбалась, болтая с кем-то из местных, но если они сталкивались взглядами, девушка тут же становилась строже, разворачивалась и уходила. Перемирием, потеплением или хотя бы попыткой быть приятелями даже не пахло. Все его попытки смывал дождь. Потому завтрак так удивил Кайло. Зачем бы ей готовить для него? Он бы не удивился, если бы оказалось, что девушка, поступая, как настоящая итальянка, подсыпала ему яд, и никто бы не стал свидетельством такого убийства. Правда, она бы сама тоже не сбежала – остров надежно охранялся по периметру, отчего Рей шутила, что отпуск в форт Боярде весьма в его стиле. Хотя Рей, как тот граф Монте-Кристо, вполне могла собраться с силами и уплыть. С неё станется. - Почему ты не ешь? – Рей, вернувшаяся с улицы, выглядела свежо и великолепно. В слегка растрепанных волосах мерцали запутавшиеся капли дождя, и Кайло впервые подумал, что плохая погода может быть кому-то к лицу. - Доброе утро, душа моя, - иронично протянул Кайло. Она даже не здоровалась с ним. Как же ему не нравилось это все, не нравилось. Порой животное начинало рычать. Он устал, так чертовски устал от того, что между ними происходило. Рей скрестила руки, а потом невесело рассмеялась. - Решил, что еда отравлена? Боже. – девушка закатила глаза, взяла тарелку и спокойно выбросила завтрак в урну. Вместе с посудой. – Я не ради тебя старалась. Прислуга заболела, и дабы ты не растерзал никого, пришлось приготовить тебе еду, но ты взрослый мальчик и вполне справишься с тем, чтобы сходить в город. Или можешь щелкнуть пальцами и отправить туда свою охрану. Словом, делай, что хочешь. И не дав сказать ему ни слова, Рей вышла из кухни. Кайло рассеянно потер переносицу и, накинув куртку, вышел под дождь. Не потому, что был так уж голоден. Просто если в доме была Рей, значит он должен уйти. Таковы негласные правила. Да и ругаться ему не хотелось. Порой он впадал в это странное состояние, когда не хотелось уже ничего. В их случае это было лучшим из состояний. Погружение на дно, где ничего не трогало. Хорошо, что он был в отпуске и мог позволять себе чаще выпадать из реальности и давать времени протекать сквозь него. Оно не латало раны – это чертово время – но заканчивался ещё один день, ещё одна ночь, ещё немного. Время, что отдаляло их с Рей и приближало момент, когда она уйдет навсегда, забрав все и оставив его окаменевшим под водой. За своими мыслями Кайло дошел до небольшого центра – весьма типичного для подобных городков. С булочной, которая передавалась по наследству, с церквушкой, готический шпиль которой прокалывал небо – ну, или амбициозно пытался, по крайней мере, – с тринадцатого века, с парой магазинчиков, где торговали всякой всячиной, да небольшим бистро. Есть мужчине тоже расхотелось, потому он сел на скамью, подобрав свои длинные ноги, и застыл. Дождь временно прошел, ветер с примесью соли трепал его волосы, солнце робко, словно зная, кто он, погладило Кайло по плечу. Очнувшись от такой бесцеремонности, мужчина, ощущая тяжесть от царящего вокруг умиротворения, уже неспешно двинулся в сторону пирса, когда в него кто-то врезался. Кто-то ростом по колено и в ярком – как он не заметил-то? – желтом плаще-дождевике. Это был мальчишка лет трех, который бежал за своим воздушным шариком, а потому не обращал внимание на весь мир вокруг. При столкновении пальцы ребенка автоматически разжались, и веревка выскользнула, а шар, до размеров которого сузился весь мир малолетнего террориста, почуяв свободу, рванул в воздух. Кайло, пользуясь своей безупречной, заложенной многолетней дрессурой реакцией, тут же сделал быстрое движение и выиграл у ветра. Что ж, лишать свободы он умел мастерски. Ребенок застыл, потирая нос, которым ударился о капо. Кайло протянул красный шарик мальчику. - Держи крепче в следующий раз. - Спасибо, - протягивая руку, кивнул ребенок. Кайло моргнул. Желтый плащ. Красный шар. Одно чудовище. Где-то он уже читал подобную историю, и закончилась та плохо. Но мальчик, далекий от ужастиков, смотрел на него глазами, полными неподдельного восторга. Ещё бы, он спас такую бесценную вещь. И Кайло, не задумываясь, невольно улыбнулся, после чего присел. Мальчик не испугался. Крепко сжав пальцами веревку, он продолжал излучать радость. - Как тебя зовут? - Бенжи. - Надо же, а меня – Бен, - он сам не понял, почему сказал то, старое имя. Возможно, имя «Кайло» могло напугать, оно было острым и злым. А, возможно, ему не всегда хотелось быть капо, ведь оно приравнивалось к чудовищу. Быть чудовищем сейчас не было никакого желания. Он и так даже дома был Спрутом. – Не отпускай, хорошо? Он уже хотел было подняться и ещё более эмоционально выпотрошенным пойти дальше от этого маленького соприкосновения с тем, что никак не сбывалось, когда мальчик дернул его за рукав свободной рукой. - Поиграй со мной. Пожалуйста. Кайло опешил и рассмеялся. Даже если бы ребенок попросил его купить ему мороженое, или что любили дети, он бы и бровью не повел, но вот поиграть? - Во что? - А во что ты умеешь? «В покер?» - удивился Кайло, а потом спохватился. Cavolo, какой покер? Перед ним был ребенок, но в том-то и проблема, что он не знал, во что играть с детьми. С ним никто никогда не играл, а жизнь, увы, как-то не подарила ему того самого шанса, когда он бы развлекал своих детей. Потому он развел руками, капитулируя. - Я во все умею, - легко солгал капо. Ему понравилось быть этаким суперменом в глазах этого маленького человека. В конце концов, поймал же он шарик, значит и с остальным справится на раз-два. - Даже делать жабки? – недоверчиво сощурился мальчик. – Никто их не умеет делать, кроме дедушки Хайдена. До Кайло секунд тридцать доходило, о каких жабках идёт речь, а потом он подмигнул, догадавшись, что Бенжи хочет поиграть в стоунскиппинг. - Поспорим? – он протянул ребенку руку, и тот, польщенный таким взрослым жестом, пожал её, прикоснувшись к Кайло своей теплой ладошкой. Всегда равнодушный капо на секунду изменился в лице. Оно аж исказилось от боли. Но к счастью, мальчик был всего лишь мальчиком, а не профайлером, вроде той синеволосой подружки Рей, потому прочесть ничего по лицу чужого человека не мог. «Эх, моя Мадонна, неужели ты бы не хотела этого для нас? Я бы справился, onestamente (2). Я бы на руках тебя носил, если бы ты согласилась дать мне возможность стать отцом. Я так сильно этого хочу. Больше всего на свете». – невесело подумал он, а потом нахмурился. Вспомнил, что un cavolo он её не носил на руках. Свое желание он выразил иным способом. Самым конкретным. И очень-очень болезненным для Рей ввиду того, что сотворил с ней Сноук – а он творил, теперь Кайло знал точно – и его подручные. Потому лучше ему было не дергать сердце. Он просто платил по счетам. Не стоило снова выпускать наружу это желание. Но ничего не мешало ему немного помечтать, каким бы он был, если бы… Подавив вздох, он протянул ребенку руку, а сам покрутил головой. Где был тот чемпион по метанию камней над поверхностью воды, дедушка Хайден, он не знал. Судя по всему ребенок гулял сам, что вовсе не было странным на столь тихом острове. Потому капо позволил себе уйти с мальчиком на расстояние в двести метров в сторону, где начинался пляж. - Давай найдем наши идеальные камни? – предложил Кайло, садясь коленями на песок и роясь в том с энтузиазмом и упоением Бенжи, который был не очень ловок, поскольку все делал одной рукой. Второй он крепко держал воздушный шар. – Э, topolino (3), так не пойдет. Ты должен помогать мне. Он осторожно – очень осторожно, зная свои сильные и жестокие руки – забрал у Бенжи его бесценное сокровище и привязал то к запястью мальчика. Для надежности подложив мизинец, чтобы не пережать ничего. Кайло хорошо себя знал. Навредить ребенку было проще, чем свернуть цыпленку шею. Бенжи, подергав рукой, ухмыльнулся и стал копаться в песке с ещё большим энтузиазмом. Таким, что уже через пару секунд Кайло пытался проморгать все то, что попало ему в глаза. Пока он чертыхался, мальчик протянул ему пару камешков, и мужчина задумался, что этот ребенок – такой улыбчивый, аж сияющий – очень замкнут. Он едва ли проронил больше двадцати слов, хотя в глазах его скакали чертята и предвкушение. Интересно, а с ним что не так? Его тоже били, что он боялся говорить? Вряд ли, мальчик выглядел весьма раскованным. Бен всегда немного сутулился и чаще смотрел в пол, а, улыбнувшись, тут же бросал взгляд через плечо – не увидел ли отец, что он вел себя неподобающе? В этом же ребенке не ощущалось напряжения. Видимо, ему было так комфортно. С ним комфортно. - Хорошие? – тихо полюбопытствовал мальчик. Кайло посмотрел на находки. Конечно, он не рассчитывал на пятиугольный камень из экологических сортов глины, запатентованный Колеманом-МакГи, но надеялся найти что-нибудь более плоское, чем парочка увесистых булыжников неправильной формы. Но сказать ребенку, что тот откопал cazzo было бы неправильно, потому капо кивнул. Поднявшись, отряхнул колени и подошел поближе к воде, которая успокоилась. Оглянувшись, Кайло посмотрел на мальчика. Тот смотрел на серую, почти черную от холода поверхность завороженно. Видимо, как и он, Бенжи тоже любил воду. Мужчина посмотрел на океан. Тот ему не казался красивым, просто там было безопасно. Хан не умел плавать, а вот у него прекрасно получалось, потому он мог порой, видя, что отец недоволен им, отплыть дальше положенного и лежать на волнах, упиваясь тем, что здесь его не обидят. Дети обычно боялись глубины, но Бен всегда сбегал туда, где Хан не доставал ногами дна. Подставлял лицо солнцу и улыбался. Потом ему, конечно, доставалось так, что он неделями не мог плавать. Частенько ходил по берегу, собирая ракушки и придерживая вывихнутую, ноющую руку, повторяя, что приказы капо – они нерушимы, и при этом по-бунтарски мечтая быстрее вернуться в воду, которая принимала его, как материнские руки. Хотя он не знал, какими те могли бы быть. Наверное, нежными. Если бы он не убил свою мать, узнал бы. Но он был жесток ещё до рождения. Жесток и очень хотел жить, видимо. «Меня растили, как собаку, а не как капо. Неудивительно, что вышел Цербер», - с несвойственной для себя тоской подумал Кайло и невнимательно бросил камень. Тот, ни разу не подпрыгнув, с тихим плюханьем ушел на дно. Вокруг стало странно тихо, и мальчик шмыгнул носом. - Не получилось, - грустно сказал он, глядя мимо Кайло, в воду. В его глазах тут же появились слезы. Он ждал чуда, и то не произошло. Взрослый обманул его. Подвел. Сказал, что умеет. Когда Бенжи моргнул, и крупные слезы покатились по щекам, чертя неровные дорожки, Кайло про себя выругался. Вот же fottuto камень! Надо же тому было утонуть! - Не расстраивайся, topolino, - приободрил мальчика Кайло, снова присаживаясь на песок. – Выше нос. Сейчас мы попробуем ещё раз. Да, он мог стоять и сокрушаться, что в его жизни tragedie idiote происходили даже во время игр, но его обучили болью, что сдаваться нельзя никогда. Потому он взял второй камень и зажал его между большим и средним пальцами руки, обхватив ребро указательным пальцем. Вспомнил, что самая распространённая ошибка - класть на ребро и большой палец, что он и сделал. Отведя запястье немного назад, отправил камень в полет практически параллельно поверхности воды, закрутив его, как можно сильнее. И тот, повинуясь физике, стал прыгать. К огромному восторгу Бенжи, который тут же, позабыв о своей трагедии, захлопал в ладошки и громко рассмеялся. Слезы все ещё катились по его щекам, но мальчик радовался, а потом внезапно кинулся к Кайло, обнимая того маленькими руками за шею. - Ты настоящий супергерой! Мужчина, сидящий на коленях, так и застыл, а потом легонько похлопал ребенка по спине. Супергерой. Ну надо же. Приятно побыть и супергероем для разнообразия. - Научи, научи меня, - тут же потребовал ребенок, но Кайло уже увидел, как к ним быстрым шагом приближается пожилая леди с сердито поджатыми губами и обеспокоенным взглядом. Понимая, как плохо все это выглядит, капо отстранил от себя мальчонку, сердце которого все еще билось восторженной птицей. - Бенжи, я сколько раз говорила тебе не удирать без предупреждения? – строго спросила она, приблизившись. – Я отвернулась всего на пару минут! Мы с дедушкой Хайденом с ума сходим. О чем ты думал? Мальчик тут же потупил глаза, но капо увидел, как в тех пляшут бесенята. Вот поганец-то! - Ты хоть в порядке-то? Почему ты плакал? – спросила она, ероша мальчугану волосы и странно глядя на Кайло. Тот понял. Он был чужаком здесь на острове. Чужаком со шрамом и тенью на лице. Наверное, она здорово перепугалась за своего внука, эта синеглазая леди. За очень заплаканного внука. - Я бы не обидел его. - Что? - Я бы не обидел его, - повторил он, как бы желая сказать, что он - нормальный человек. Не чудовище. Его не стоит бояться. Он не мучил детей. Только Рей. Посмотрел на мальчугана. Темноволосый, темноглазый, серьезный. Забавно, такой же лопоухий, как и он. Его сын тоже мог бы быть таким. Наверное. Но у него уже не будет ребенка, потому что он выбрал Рей. А Рей ни за что ему не родит. Она скорее повесится, получив положительный тест, чем подарит ему ребенка. Потому мужчина так долго и играл с чьим-то ребенком. Остро ощущая боль внутри. Если бы можно было все вернуть назад. Если бы получить ещё один шанс! - Его попробуй обидеть, - рассмеялась вдруг женщина, - простите. - Все в порядке. Хорошего дня, - он стал отряхивать одежду от песка. Пожилая леди, взяв мальчика за руку, уже собралась идти «обедать, твой томатный суп остыл», но topolino неожиданно заупрямился. Как стоял, так и остался стоять. - Ты же пойдешь с нами… Бен? – спросил он у этого суперчеловека, который заставил камень подпрыгнуть дальше, чем дедушка Хайден, а потому он сразу встал куда-то на один уровень с любимым Бэтменом. Кайло усмехнулся. Бен. Ну надо же. Ребенок запомнил его имя. - Ой, в самом-то деле, где мои манеры? Пойдемте с нами, мы с мужем обедаем в бистро. - Меня ждут дома, - уклончиво солгал Кайло. На самом деле, чем дольше его не было, тем свободнее дышала Рей, но говорить незнакомому человеку, что он – насильник, было как-то немного не с руки. Кайло и так подозревал, что эта леди знала, кто он. Не в плане его звериной природы, нет. Просто островок был маленьким, и все и без того знали, кому тот принадлежит. Знали и, наверняка, складывали жутковатые легенды. Которые стали явью, когда здесь появилась его невеселая женщина в черном. - Пойдем. Пойдем же с нами. Ну, пожалуйста. – Бенжи снова задергал его за рукав. Женщина тяжело вздохнула, видя, что в голосе внука прорезаются те самые отчаянные нотки. Некапризный от природы, он стал таким чувствительным за эти пару месяцев. Прижав мальчика к себе, она, слегка прикрыв тому уши, посмотрела на Кайло чуть серьезнее. - Не могли бы Вы все же к нам присоединиться? Понимаете, Бенжи плохо переносит развод родителей, и Вы первый, с кем он захотел общаться. Я понимаю, что Вас ждут, но уделите нам пятнадцать минут, а там он сядет выковыривать колбаски из пиццы да позабудет обо всем на свете. Кайло кивнул. По правде, он и сам хотел остаться. Бенжи просиял и тут же вцепился в него. Капо не возражал. Так небольшая компания переместилась в бистро, где уже вовсю дымился томатный суп, который мальчик засыпал гренками и стал те весело вылавливать ложкой. Он играл с едой, и ему ничего за это не было. Подобное поведение у его бабушки и дедушки – того самого метателя камней – вызывало умиление. Кайло не донес ложку до рта. Та, звякнув о красную тарелку, снова погрузилась в суп. Ребенка не наказывали. Это было потрясением. Нет, это было потрясающе. В самом деле - потрясающе. Что тот мог играться, выражая себя, и его не прогоняли из-за стола в комнату «подумать, так ли ведут себя капо», а потом… да, хорошо, когда детей не били, и те смеялись. - Бен? – женщина, которая представилась, как Эшли, посмотрела на их задумчивого гостя. - Хороший суп, - не ощутив никакого вкуса, ответил Кайло и сделал движение, которое можно было понять, как «ок». Эшли, спросив, надолго ли он гостит здесь, обеспокоенно посмотрела на того, кто ответил невпопад. Кайло, непривычно рассеянный, не увидел, как Эшли переглянулась со своим мужем. Он слушал смех ребенка. Смотрел на то, как Хайден не ругает Бенжи, а помогает тому соорудить из салфеток что-то. Изучал, как женщина прикасается словами к своему мужчине. Так нежно. Так легко. Так интимно. Как, совершенно не задумываясь, погладила того по плечу. И никаких дозировок. Просто прикосновение. А мужчина в ответ провел пальцами по запястью. Движение было новым для Кайло, и он попытался его запомнить – оно заменяло тысячу признаний. И ведь перед ним сидели люди, прожившие вместе много лет, а от их любви аж веяло теплом. Теплом, от которого Кайло попытался оградиться по причине абсолютного непонимания, как себя вести. Он был очаровательным Беном Соло, но тот хорошо работал только на переговорах, а инструкций, как вести себя в семьях – вот таких, настоящих – у него не было. Он оказался беспомощен, потому молча ел суп. Думал, что он ведь тоже так может. Наверное. Прикоснуться к Рей вот так. Чтобы без синяков. К тому запястью, свободному от проклятого браслета-напоминания. Просто едва ощутимо провести пальцем, как бы говоря «ты мне дорога». - Славный у вас мальчуган, – рассматривая, как ребенок что-то рисует синим карандашом прямо на меню бистро, констатировал Кайло. Молчать-то было невежливо. Так же невежливо, как и подсматривать. – Хочешь стать художником, eh? - Нет, - тряхнул головой мальчик. Он заканчивал рисунок и аж язык вытянул от старательности. Сосредоточенный, Бенжи заштриховал свой шедевр и с гордостью подтолкнул к новому знакомому. Кайло вздохнул. Там был нарисован жутковатый угловатый осьминог. Кракен. Чудовище. Спрут. Жизнь словно посылала ему сигналы. – Хочу быть охотником на чудовищ. Храбрым и сильным. «Лучше будь художником, topolino», - подумал Кайло, а потом услышал тот самый вопрос. Были ли у него дети. Мальчик спросил с ужасающей непосредственностью. - Нет. Но у меня есть моя женщина, - это ответ был для Эшли и Хайдена. - Да-да, я часто вижу её гуляющей, - закивала леди. - Она любит длительные прогулки. А я люблю её. Ему было интересно, что о них думают? Что Рей какая-то вдова, которую он похитил? Что о себе думала Рей, Кайло не знал, он знал лишь то, что она думала о нем. Он был ее насильником, почти мужем, капо. Он был её Спрутом. Из миллиарда слов она выбрала самое неприятное и гадкое. Его меткая женщина, бросившая в него гарпун. Таким же мерзким, каким удалось изобразить мальчику. Истинный художник. Забавно, он уловил саму суть и изобразил его. Хотя, наверное, это был лишь плод его ночных кошмаров. Когда принесли пиццу, Бенжи, правда, увлекся колбасками, и Кайло, уставший от нахлынувших эмоций, поспешил убраться прочь от семейного очага. Потому что мальчик был олицетворением того, что он никогда не имел и никогда не получит. Ни хорошего детства, ни возможности быть отцом. Сейчас Кайло как-то по-особому понимал, что с ним что-то с самого начала пошло не так. Возможно ли, что дрессура отца что-то сломала в его психике, потому он смотрел на мир по-другому? Возможно ли оправдать жестокость по отношению к самой близкой тем, что он - просто человек, не знающий тепла искренних объятий за всю жизнь и потому не сумевший ничего построить? Капо тряхнул головой. Смешно, в тридцать семь лет кого-то винить. В свой холодный дом он не спешил возвращаться, хоть и с неба капало. Ему нужно было побыть одному. Подумать. Переварить увиденное. Потому, сложив руки в карманы, он неспешно побрел по пляжу, оставляя за собой следы на песке, как ориентир, но вряд ли нашелся бы хоть кто-нибудь, кто захотел бы искать его, потому ветер быстро стирал ориентиры. 1 – английский завтрак 2 – честное слово 3 - мышонок **** Энакин был так пьян, что мир потерял очертания, притяжение и стабильность. «Празднуя» свое возвышение в Семье по возвращению в Нью-Йорк из недельной командировки по делам Сеньоры, он пил в одном из пабов настолько упорно, будто вокруг был День Святого Патрика, и он пытался оскорбить ирландца, перепив его. Но вокруг ничего не было украшено зеленым, нет, город переодевался в золото. И жизнь Энакина, провалившегося во Тьму, тоже повернула туда, где очертания золотых гор резко стали реальностью. Вот только ирландца рядом не было. Вообще никого не было. Ни друзей. Ни врагов. Ни Асоки. Ни детей. Просто ничего. Ничегошеньки. Лишь пустое, ледяное одиночество. Энакин знал, что детей ему вернут, разрешат забрать у Падме одним щелчком пальцев всемогущего капо, но не сегодня. Пока он должен был доказать верность и заслужить столь щедрую победу. Пока, в наказание за всю ту же дерзость Асоки, дети были не с ним. Падме разрешалось закусить удила, и она делала это мастерски, лишив его шанса видеть Лею и Люка. Энакин прекрасно знал, что подобное вроде ритуала посвящения. Его специально окунали в такое отчаяние, чтобы он, как положено члену Семьи, которого сама Сеньора выбрала в подручные, озверел. Он и зверел. Быстрее, чем нужно. Потому что болело все – от сломанных пальцев до отсутствия Шпильки. Но больше всего его глаза горели красным от того, что все оказалось напрасным. Он продался капо и Семье Рен за возможность сделать счастливыми три дорогих сердца и пока ни одно не было рядом. Да что там рядом. Пока ни одно не было счастливо. Энакин видел, как уходила Асока, плача. Как рыдала Лея в участке. Знал, что его ненавидит Люк. Все покатилось в тартарары, потому мужчина, застыв, напивался. Он же и должен быть таким – опустившимся, обозленным, пьяным от власти и её одновременного отсутствия. Во имя Семьи Рен. Да, та сука – его сука, получается? – сказала верно. Во имя Семьи Рен. Они все были здесь во имя Семьи Рен. Они все подыхали во имя ебанной Семьи. Когда бар закрылся, Энакин запоздало вспомнил, что вообще заходил поесть, но так ничего и не съел. Пошатываясь, он покрутил головой и увидел мерцающую неоновую вывеску, сулящую ему то ли жаренные крылышки, то ли паршивый бургер. Думая о своем, он забрел в забытое богом, моралью и санэпидемстанцией место, рухнул на первый попавшийся красный диван и одернул руки. Мужчина был пьян не настолько, чтобы не ощутить мерзкую липкость столика, но достаточно, чтобы остаться и поесть. Роясь в карманах в поисках зажигалки, Энакин поднял глаза, и вдруг мир загорелся и без щелчка. Потому что не так далеко, у соседнего столика, одетая в желтое короткое платье и красный передник, стояла Асока. Сжимающая блокнотик в руках и улыбающаяся какому-то дальнобойщику. Кивая, она принимала заказ. В первую секунду Энакин решил, что он ошибся. Алкоголь и одиночество играли с ним злую шутку, вот он и принял официантку за свою дорогую Шпильку, но потом мужчина уставился на кроссовки. Образ был не Асоки, но эти хромированные, сине-белые баскетбольные кроссовки, которые она обожала, Энакин бы ни с чем не спутал. Обожала или, возможно, ничего другого у нее и не было. Он не был уж очень проницательным детективом с ней. Так и не найдя зажигалку, мужчина смотрел на Асоку. Смотрел как она знакомо кивает, соглашаясь с чем-то, как уходит, как тащит тяжелый поднос в хрупких руках. Смотрел и просто хотел провалиться. За все те минуты, когда шутил над ней, когда думал, что она сбегает на дискотеки, когда нарочно задерживал на стажировке, говоря «танцы подождут». А девочка просто спешила сюда, в это пропахшее фритюрным маслом место, чтобы переодеться в дурацкую, не идущую ей форму, и свести концы с концами. О чем Шпилька ни разу не обмолвилась. Ни словом. Проклятие, она не только не доедала, девочка этим лютым летом даже не отдыхала. И при этом всегда дарила ему нежную, робкую улыбку, доброе слово и хорошее настроение. В какой-то момент Асока, ощущая на себе взгляд, развернулась и испуганно отшатнулась, хоть Энакин был далеко. Затравленно оглянувшись, она вцепилась в уже пустой поднос, и мужчине показалось, что он слышит, как её разбитое сердце делает сальто. Совсем не от радости. Он уже сделал рывок, но девушка тут же растворилась за красной дверью, а к Энакину, лениво перекатывая жвачку во рту, подошла другая официантка. - Чего бы вы хотели, мистеееер? – Протянула она, опираясь о его столик так, что Энакин и без детективных навыков рассмотрел все, чего, наверное, хотели здесь местные мужчины. Это «все» аж выпадало из желтой ткани благодаря паре расстегнутых пуговиц. И мужчину аж передернуло. То, что девицы в подобных местах дальнобойщикам приносили не только крылышки, не было секретом, но…Асока. Блядь, Асока. Честная девочка, которую…сколько раз её пытались снять здесь вот потому, что были здесь и такие официантки? - Вот ту девушку. Я бы хотел её, - он кивнул в сторону ещё шатающейся от ветра двери. Официантка, равнодушно пожав плечами, кивнула. Мол, та так та. Меньше мороки. С пьяными возиться дольше, с дальнобойщиками куда веселее. Уставшие и изголодавшиеся, они кончали быстрее. А с этим красавцем пришлось бы ещё потратить минут на двадцать больше. Пусть та недотрога его удовлетворяет. Судя по всему, мужик-то был настроен решительно. Вот будет потеха. Когда спустя минут десять – очень демонстративных минут – молчаливая Асока, прячущая свои синие глаза, оказалась рядом, Энакин, запутавшись в дыму и алкоголе, рассмеялся. Отчего девушка аж вздрогнула. Он смеялся, смеялся над ней. - Как-то ты не спешила, а ведь обслуживать меня – твоя обязанность, - он откинул голову и медленно скользнул по голым ногам девушки взглядом. Даже прищелкнул языком. – И стоило столько выебываться о своей обиженной чести, если ты…здесь. Асока открыла рот и посмотрела на пьяного Энакина, глаза которого были сощурены. Вот это вот «здесь» ударило её под дых. «Здесь». Короткое, а какое емкое. «Здесь» было не локацией, с его уст звучало глаголом. Трахаться. Продаваться. Давать. Все самое низкое и порочное он вложил в свое острое «здесь». - Странно, что ты голодала целое лето, ведь ты очень способна, - продолжил Энакин, делая очередную затяжку и удар. – Я точно знаю. Я оценил. Ты - чудесна, Шпилька. Он возвращал ей те слова, за которые получил по морде. Только теперь «чудесна» потухло, смешалось с грязью этого места и его мыслей о ней. И Шпилька, Шпилька-то звучало язвительно, так, чтобы она вспомнила истоки этой клички. То, что он перепутал её со шлюхой. Словно подтверждая её мысли, мужчина кивнул: - Я никогда не ошибаюсь. - Вы – хороший детектив, - душа Асоки дрожала от его ударов, но она стояла под градом насмешек. Стояла и смотрела, не зная, чем заслужила такое унижение. Будто ей мало было боли, будто мало она тряслась от рыданий всю эту неделю, будто жизнь мало её тыкала носом в асфальт. Это было даже хуже, чем переспать с серийным маньяком по глупости, а потом умолять того не убивать её. Потому что там была натура такая, осужденная всеми – от суда до общества, и было как-то легче принять. Монстры среди людей и все такое. Но Энакин-то был нормальным. Он стоял на стороне закона и света. И… да, самые страшные чудовища прятались под самыми милыми улыбками. - Что Вы будете заказывать, мистер? – Устало спросила Асока. - Бургер. Какой-нибудь. Не важно. – Вдруг буркнул Энакин вместо очередной маслянной шутки. Девушка, вытирая покрасневшие глаза, кивнула и отошла, понурив голову. Глядя ей вслед, детектив видел, как за ней аж тянутся следы его ебнутых слов. Но он делал это с ней. Со своей Асокой. Делал не потому, что был пьян или зол, нет, он хорошо себя контролировал. Делал, чтобы добить её сердце и обозлить. Делал, потому что подойдя, Асока глядела так влюбленно, что Энакин аж захлебнулся. Пусть ненавидит, пусть разлюбит, пусть залечит свое сердечко. Пусть на ярости к нему взрастит себя заново. Пусть снова встанет. Пусть станет сукой, как та его Сеньора, и никому не даст снова обидеть её. - Почему ты платишь за мои ошибки, моя Шпилька, - рычал он, продолжая курить и ненавидеть, а когда девушка вернулась, рявкнул, что она «долго возилась». - Чем ты там занималась, а? И в этот момент её руки дрогнули, и она перевернула кофе на стол. Зная, что её оштрафуют, просто смотрела на разлитую жидкость, как на худшую из трагедий, будто ничего плохого с ней не происходило - только это. Мир сузился до стаканчика, выпавшего из пальцев, и Асока беззвучно расплакалась, сжимаясь. Она больше не могла так. Не могла слушать его. Видеть. Она даже дышать не могла. Но ещё каким-то чудом держалась на ногах и не падала. Но сдавалась, раз плакала на глазах Энакина, показывая как сильно и остро ранена. - Если не можешь даже кофе донести, лучше торгуй мордашкой, Шпилька, - гаркнул на неё мужчина. Бросив пару стодолларовых купюр, он вышел, так и не прикоснувшись к еде, а Асока, прикусив губу и не в силах перестать рыдать, стала вытирать стол. На деньги она косилась, как на яд. А потом, вздохнув, положила их в карман фартука. Ощущая себя гаже некуда. Потому что бросить их с такой небрежностью голодающей девчонке было злее, чем наговорить все те слова. *** - Что ты здесь делаешь? - Рей, вошедшая на кухню и клацнувшая выключателем, вздрогнула, поскольку за столом сидел Кайло. Взлохмаченный от дождя, он был, как дикий волк в поисках тепла, случайно забредший в дом. В спокойной обстановке он выглядел неуместно. Казалось, вот-вот набросится, хотя вроде не шевелился. Сидел и смотрел в окно. На его лице застыло странное, незнакомое Рей выражение. Потрясение. Всесильный капо был чем-то потрясен. Что аж настолько поразило его здесь, на этом Богом забытом и природой заплаканном острове? - Просто сижу. - В темноте? Кайло блеснул глазами. Всё Рей было не так. Если он сидел в гостиной, она хлопала дверью и уходила к себе. Где же ему ещё было быть? Уют домика из-за его женщины и его греха превратился в тесноту. Они были, словно люди, которые, имея одно одеяло на двоих, не грелись под ним, переплетаясь телами, а наоборот. Каждый пытался отодвинуться подальше от другого. Но Кайло одеяло не тянул. Отдал его Рей. - Да, Рей, в темноте, – автоматически ответил Кайло, даже не заметив отсутствия света, ведь он всегда – даже в самые яркие, раскаленные солнцем дни – пребывал в собственном мраке. И сейчас, заблудившись между теплым голосом той леди, бережными прикосновениями мужчины и звонким смехом их внука, он был во мраке глубже, чем когда-либо. Потому что впервые в жизни понял, что никогда - никогда, cazzo! - не имел семьи, воспитываясь в Семье. Он никогда не был просто ребенком, мальчиком, объектом чьей-то любви и радости. Он всегда был будущим капо, а потому ему не прощалось абсолютно ничего – ни шалости, ни смех, ни желание поиграть. То есть, конечно, Кайло всегда осознавал, что отец был жесток с ним, но то, что он потерял невинное детство - сообразил впервые. И впервые задумался: нормой ли были все те травмы, через которые он прошел? Пытался, привычно тщательно все сортируя в голове, вспомнить хоть один день, когда его не били. Но это же было правильно. Боль воспитывала из него капо. По-другому было нельзя. Да, он получал сильнее и раньше других, однако сейчас все где-то там, на задворках, а он – на вершине мира. Да, в день рождения отец всегда был лютее, чем когда-либо, и очень часто он ел торт с привкусом крови во рту, но ведь именно он убил свою мать в этот день, а потому заслужил такое отношение. Более того, убийство в столь юном возрасте было и преступлением, и знаком, что он будет хуже других, что лишь на пользу семье. Так отчего он сейчас ощущал странную пустоту? - Ты бы переоделся. Заболеешь. - бросила Рей, включая чайник. Потом покосилась ещё раз. - Ты в порядке? Кайло кивнул. Это был один из немногих случаев, когда его даже трогать не хотелось, настолько поникшим он выглядел. И это было очень опасно. - Сделать тебе чай? Согреешься. Кайло покосился на Рей. Это было странное предложение. Интересно, чем ему нужно будет заплатить за этот чай? Кайло дошел уже до той точки, когда начал ощущать усталость от необходимости платить по счетам. Интересно, ему нужно было умереть и заново родиться, чтобы получить чашку чая без напряжения в воздухе? Без подозрений в отравлении с его стороны и без счета в пару чужих жизней, который Рей вложит между чашкой и блюдцем. Они ведь были вроде в первом семейном отпуске без дел. В первом и последнем. Вряд ли удастся вырваться куда-нибудь до конца войны с Императором, он и так бросил Нью-Йорк слишком надолго, а что будет после сожжения Империи Кайло знал, потому окинул Рей пристальным взглядом. Запоминая её. Тоскуя по ней. И вспоминая то, чего никогда не было. Семейного отпуска. Пропуская новые незнакомые слова через себя и думая – что-то ведь можно ещё получить для них обоих. Один вечер. Они его заслужили. Рей тоже нужно было это – снять свою защиту, иначе у неё сдадут нервы. - Я голоден, - казалось, он ответил невпопад на затянувшуюся паузу, где Рей просто стояла с чайником в руках, а Кайло видел свое взъерошенное отражение. Девушка вскинула бровь. Там, где капо своеобразно предлагал, она слышала лишь приказ. То ли собираться и идти с ним под дождем в то единственное кафе на этом острове, то ли приготовить ему ужин. Оба варианта ей не нравились. - Как насчет поужинать вместе, Рей? Мы могли бы приготовить что-нибудь. Глаза девушки округлились. - А ты умеешь готовить? - Нет, - просто ответил Кайло, - но я обучаем. Девушка на секунду склонила ухо к плечу. Она должна была услышать в этом некий намек, что он может и другому, хорошему, попробовать обучиться, но в эту секунду, когда за окном грохнул гром, проливая ещё больше дождя, поняла, что нет. Не сегодня, не сейчас, не с ними. Она не будет анализировать. Она отдастся моменту, когда топоры будут закопаны, а ножами они будут резать еду. - По-моему, я утром использовала почти все, что есть, - пробормотала она, поскольку прислуга, выполняя её приказ, скупалась почти каждый день – Рей ненавидела замороженные продукты со времен своей юности в забегаловке. Открыв холодильник, она сощурилась. – О, у нас есть крылья, пара яиц и морковь. Девушка повернулась к Кайло, который уже поднялся и рылся в шкафчике. - Смотри, я нашел овсянку, - он потряс коробкой с хлопьями. Они на секунду посмотрели друг на друга и вдруг рассмеялись. Кайло был одним из самых богатых людей в мире, а на ужин у них не нашлось почти ничего. Но это было ничего по сравнению с тем, что они хохотали. - Да, это тебе не Вермеера воровать, - хмыкнула девушка, выкладывая еду на столешницу и качая головой. Что он хотел сделать с этими хлопьями? Ожидал, что она поиграет с ним в Бэрримора среди этих болот и пропоет на ушко: «Овсянка, сэр»? В одну секунду в её теле что-то отозвалось. Сладко отозвалось. Она бы поиграла с ним, вопреки всему, поиграла. Ей нравилось, когда в постели они оба были свободными. Как в ту ночь, когда она была для него… Рей тряхнула головой, скидывая наваждение. Их сексуальные ролевые игры вспоминать сейчас не стоило, а то она бы начала снимать одежду прямо сейчас, утоляя голод Кайло иным способом. Все равно потом бы пришлось готовить. Мужчины были такими….мужчинами. - Тебе лучше знать, как красть Вермеера, - пожал плечами Кайло, - сорока-воровка. Рей что-то каркнула в ответ и высыпала хлопья в тарелку. В конце концов, вот ей и пригодился бесценный опыт работы в KFC. Приготовит ему крылья в овсяной панировке и, вместо секретных специй, добавит те, что есть. Копченую паприку, сырную соль, перец и… немного любви. Та была очень нужна Кайло. И ей. Боже, как она нужна была ей. Её же любовь к нему. Чтобы вырванное сердце снова забилось. - Кайло. - М? - Ты не помогаешь, - заметила девушка, поскольку, пока она взбивала яйца в тарелке, мужчина просто наблюдал за ней с горящим взглядом и потягивал виски. Его представления о готовке были такими патриархальными. Интересно, ей нужно было быть без одежды, чтобы полностью соответствовать его фантазиям, или его устраивало мысленно раздевать её? - О, - емко отреагировал мужчина и подошел к Рей сзади. Судя по тяжелому дыханию, таки раздевал. Но мысли остались мыслями, ведь Кайло – какая, блядь, досада – не тронул её. Только протянул руки, открутил крышку на карри и бездумно тряхнул специи в смесь, что Рей взбивала. В таком количестве, что им обоим стало вмиг жарко. Громче крикнуть «хочу тебя» он не мог. Проклятый капо. Как выходило, что между ними столько дней был дождь, а сейчас они вспыхивали, хотя каждый промок до нитки? - Не мало? - Кхм, думаю, достаточно. «Ещё, Кайло, ещё, ещё, ещё», - закрыв глаза, подумала Рей, но момент ушел, ведь капо сделал шаг назад. При этом странным образом связь между ними не распалась, а окрепла. Иногда стать ближе можно было не объединившись телами, а отказавшись от желаемого. Потому что Рей знала, каких усилий это стоило. - Займись морковью, ладно? Нарежь её брусочками, - предложила девушка. Не потому, что взгляд Кайло на себе ей не нравился. Рей не хотела, чтобы он ощущал себя бесполезным, пока она возилась с кляром и раскаляла масло на сковородке, ужасаясь от их «здорового» питания. И, положа руку на сердце, ей хотелось увидеть, как всегда уверенный в себе мужчина чертыхается от того, что нарезка овоща выходит отнюдь не идеально. Однако на нож, который девушка подтолкнула локтем, Кайло отреагировал достаточно странно. Не прикоснувшись к моркови, он взял его и с привычным хладнокровием провел по ладони, нажимая так, чтобы лезвие ощутимо вошло в кожу и разрезало линию жизни. На его лице не мелькнуло ничего – ни боли, ни грусти, ни сожаления. Он просто стоял и резал себе руки. - Ты что, блядь, морковь? – Рей уронила лопатку. В контраст ей Кайло положил нож на стол без лишнего шума. Посмотрел на неё из-подо лба. Слова не значили ничего по сравнению с жестом. Он не был глуп и не обманывался. Женщина, просчитывающая все, дала ему нож лезвием вперед. Чтобы он поранился. Топор закопать было можно, но лезвие всегда находило, в кого впиться. Ей не хватало крови. Их мир был полон только дождя. И Кайло сделал то, что требовалось. Не ради смирения. Как его молчание в ответ на все её выходки были демонстрацией характера, так и сейчас он выполнил желаемое, чтобы она осталась безоружна перед ним. Кровь пролита, а значит - можно было готовить дальше. - Как-то ты слабо бьешь, душа моя, мне уже не шесть лет, - ледяным тоном добавил Кайло, и Рей стало жутко. Не от тона, а от цифры. - Рановато ты начал, - убавив огня – и на плите, и у себя, – сказала девушка и протянула Кайло бумажные полотенца. Она, конечно, видела шрамы у него на ладонях, чувствовала их во время прикосновений, но не знала, что они аж настолько… детские. – Капо воспитывают с десяти-двенадцати лет, разве нет? - Кого как, в среднем, да, - кивнул Кайло, откручивая кран и думая, как он далек от того мальчика, который мокрыми от крови ладонями не мог сделать такого. Потому что сильно дрожал от боли и был слаб. Сейчас он и боли не ощущал. Точнее, ощущал, но это не откликалось. Отец закалил его. Смывая кровь, мужчина смотрел не на порезы, а на шрамы от старых порезов. Единственное свидетельство милосердия Хана, болезненный намек, что отец по-своему любил его. Хоть самую малость. Ведь не убил же в тот вечер. Маленький Бен хорошо видел, как он этого хотел, и смотрел на него, как положено, без страха. Не потому, что шестилетний ребенок был хорошо закален, а просто потому, что знал, что он плох, что у него нет шансов стать сильным капо, а значит, однажды Хану надоест возиться, и он исправит ошибку. Это не вернет ему жену, но тот, кто не должен был жить, тоже растворится. Потому он молча сидел и ждал, пока отец закончит разговор, готовясь к тому, что его пристрелят. Болтая ногами и держа в руках любимую игрушку – поскольку это был солдатик, ему было позволено носить того с собой. Бен не выучил кодекс чести, не сдал. Слово «беспрекословно» никак не запоминалось в голове, он путался и говорил с ошибками. Раз за разом, все тише, все сильнее заикаясь. Как назло, сейчас оно в голове крутилось безупречно, но поздно. Капо должны быть безупречны с первого раза и не путать то, как им должны подчиняться. «Есть только одна причина покинуть организацию – смерть» Вертя солдатика – своего Чуи – в руках и рассматривая форму времен наполеоновских войн, Бен повторял, повторял и повторял это первое правило омерты и понимал, что абстрактное станет явью. Задумывался – какая она – эта смерть? Больно ли это? Страшно? Он что-то почувствует? Что скажет ему она – та любимая женщина отца, что дала ему жизнь, – когда они встретятся? Упрекнет за то, что он всех подвел? Но когда из кабинета все ушли, и их осталось только двое, отец подозвал его к себе. - Скажи мне, Бен, как должны подчиняться члены Семьи? - Беспрекословно, капо, - буква за буквой выговорил он. Отец кивнул и протянул ему небольшой ножик. Лезвием вперед. Давая знать, чего ждет. - А каким должен быть капо, чтобы ему беспрекословно подчинялись, Бен? - Безупречным. - Ты не безупречен, Бен. И ты заслужил наказание. В этот раз накажи себя сам. И будь безжалостен, как истинный капо безжалостен с теми, кто не чтит омерту. Будь, как я. Так маленький Бен омыл и освятил омерту кровью. Кодекс чести сицилийской мафии он носил у себя на ладонях, а нож, подаренный отцом – при себе. До момента, пока им же не перерезал тому горло. - Теперь я достаточно безупречен? – спросил тогда он, зная, что да. Достаточно. Обучение было завершено. Когда его жизнь была разрушена. – Не волнуйся за Семью, теперь весь мир будет подчиняться мне б-е-с-п-р-е-к-о-с-л-о-в-н-о. Да, он выучил урок, потому желание Рей, чтобы он себя поранил, было каким-то мелким. Поведение девушки зацепило его куда сильнее, чем три-четыре пореза поверх старых шрамов. Которые, cavolo, были лишь вспоротой и затянувшейся кожей. Если бы отец хоть немного его любил, то все было бы не так. Ему просто нужен был капо, иначе маленькому Бену хоть иногда было бы позволено – хоть раз в пару месяцев – быть ребенком. Пачкаться соусом, играться едой и не напрягаться, что он будет жестоко наказан, едва солнце уйдет за горизонт. Отец бил его так часто, что на нем никогда не успевали затягиваться синяки – вот настолько он был не безупречен. - А во сколько начали готовить тебя? – поинтересовалась Рей, бросая крылья на раскаленную сковороду и удивляясь, как от количества карри те не горели до потолка. Эта была её вторая попытка узнать о прошлом Кайло побольше. Помня его реакцию на вопрос, почему он убил жену, Рей особо ничего не ожидала, но ей нужно было знать, насколько глубоки кракелюры внутри него. Как рано его начали раскалывать. - В два, - дезинфицируя руки виски двенадцатилетней выдержки, ответил Кайло. Пауза наполнилась шипением масла. Пауза, требующая объяснения. - Я слишком много смеялся. Говорят - если это правда - я был весёлым ребёнком и постоянно звонко смеялся. Отец счел это дурной чертой, тревожной. В период, когда Сицилия раскачивалась и тонула в крови, Семьи нуждались в сильных капо, потому смех был неуместен. Он говорил то, во что сам всегда верил. Совершенно не представляя, насколько ненормально это звучит. Рей же, переворачивая крылышки, покосилась на Кайло, который теперь уже мыл проклятую морковь, ставшую вдруг путем к его откровениям. Представить этого всегда мрачного мужчину, умеющего лишь скалиться, постоянно и звонко смеющимся, было нереально. Что ж, болью умели заглушать и не такое. С двух лет-то. Она подавила вздох. Все было хуже, чем она предполагала. Но теперь ясно, отчего он настолько не умел принимать любовь. Кайло, в самом деле, никогда её не знал, а если и знал, то благополучно забыл. Или её забили. В нем. - Никогда не понимала, к чему столько жестокости. - Потому что капо должны быть безупречными, и их все обязаны бояться. Ты боишься меня, Рей? Его вопрос прозвучал выстрелом. Он, показывая, что отвечать безопасно, отложил снова взятый в руки нож и сделал три шага назад, призывая её отложить маску и сказать ему правду. Наверное, про себя упрашивая звезды сойтись так, чтобы ей хватило ума солгать ему. Рей сначала вытащила первую партию крыльев, отправила их в духовку и лишь после этого, снова прибавив огня, кивнула. - Да. Очень сильно. Это не было слабостью. Это было правдой. Правдой, которая сейчас делала её лишь сильнее, ведь Кайло теперь захочет сделать все, чтобы она не боялась. Но его лицо – и без того всегда замкнутое – вдруг приобрело какую-то новую мрачность. Оно все будто вмиг заострилось, и Рей знала, почему. С их первой встречи он наслаждался именно тем, что девушка его ни капли не боялась. И все рушилось под вой ветра. Все иллюзии, какими он ещё был богат. - Что ж, твоя храбрость делает тебе честь. - Ублюдок ты, Кайло, - тут же оскалилась Рей, швыряя лопатку в сторону, - какой же ты…безупречный капо. Как он смел, зная её тайну, говорить о чести!? О том, что у нее отобрали те ублюдки семьи Сноука? Так они и застыли. Он, она и лед, проросший между ними. Мужчина, известный как человек чести, и девушка, которая ничего подобного не имела, а потому безупречно лгала и имела право на предательство. - Я вот этого в тебе и боюсь. Не жестокости, не агрессии, не продуманности, а вот этого умения бить, когда я делаю выдох. И твоей любви боюсь. И того, что я не смогу тебя простить до момента, когда твое терпение сгорит, и мы снова окажемся в спальне. Я под тобой без права на «нет». Без…чести. Лицо Кайло потемнело еще сильнее. Она сказала о гипотетическом прощении, но оно ничего не значило сейчас. - Ты – женщина Семьи Рен. Никто не посмеет сказать, что в тебе нет чести, когда ради неё была затеяна война. Я пытаюсь хоть что-то исправить, Рей. Как могу, пытаюсь. Кайло не сказал, как это сложно – вести войну вот так, когда он сам разбит. И не спросил, что она потребует от него в конце за его ошибки. Выразился, как умел. - Тебе придется смириться и потерпеть меня. Там, за пределами Семьи, есть чудовища пострашнее. Понимаешь? На свободе пока небезопасно, потому соболезную. Кайло сделал ещё пару шагов назад. Отдаляясь от нее, от чертовой сковородки, от их пылающего, разрушенного очага. Отдаляясь от этого вечера, который придумал себе в голове. Отдаляясь, показывая, что, по крайней мере, сегодня бояться некого. Сегодня он слишком устал и просто набирался сил перед возвращением на войну. Девушку вдруг как молнией прошибло. Кайло отпустит ее? Отпустит, когда все закончится? Просто выставит за дверь своего дома? Их дома? Вот, значит, какой у него план? Глядя на мужчину, Рей напомнила себе то свое «во имя Семьи Рен». Да хрен с ним, с этим внешним миром. Сейчас она готова была лечь на дно вместе с ним. «Пошел ты на хер, дедушка, со своими приказами», - добавила девушка про себя, понимая, что не может больше делать это с ними обоими. - Больше тебя я боюсь только за тебя, Кайло. Боюсь, что твоя сила погубит тебя. Боже мой, я так сильно боюсь тебя потерять, – она вновь взяла лопатку и вцепилась в нее, – если с тобой хоть что-нибудь случится, я умру. Ебанная ирония, ты меня изнасиловал, а я молюсь, чтобы шальная пуля в тебя не попала. Как я это ненавижу. Она разъяренно выругалась, бросила новую партию крыльев на сковородку слишком сильно, и масло обожгло ей запястье. Не успела девушка взвиться, как Кайло очутился рядом. И сделал что-то очень странное. Не обнял. Не поцеловал. Не утешил. Протянул руку и очень бережно провел пальцами возле того места, куда попало масло. Глядя на его движение, Рей застыла от потрясения. Потому что они не были простыми людьми, и подобные вещи стоили намного дороже всех ебанных империй и драгоценностей. Она видела не просто поглаживание. О, нет, это было куда больше. Не его движение, нет, Кайло делал по-другому. Будучи, как ему казалось, нежным, он просто вдавливал пальцы ей в кожу, подсознательно пытаясь оставить следы, а сейчас он делал по-другому. Он где-то увидел, подсмотрел этот жест и пытался повторить. Выходило царапающе, не очень, однако мужчина был старательным. Сердце Рей разбилось. От упрямства этого проклятого мужчины. Не умеющий, необученный, он даже сейчас, когда их почти не существовало, жаждал постигнуть умение проявлять свои чувства, никого не травмируя. Ему хотелось дать ей не только насилие, кровь и пожар над небом Рима. Как же ему хотелось этой любви. Не от нее. Для нее. - Продолжай. Пожалуйста, продолжай, - прижимаясь к нему, попросила Рей, удерживая руку. Ей так хотелось ещё, ещё и ещё таких прикосновений. Именно таких. Именно этими руками, покрытыми шрамами. Так ценнее. Так глубже. Так осмысленнее. - Уже не болит? «Болит, Кайло, ещё сильнее, но продолжай» Но мужчина уже отпустил руку и стал возиться с едой. Всесильный капо, сражающийся со сковородкой, выглядел весьма забавно, и Рей даже улыбнулась. Она несильно обожглась, но занимать его место у плиты не стала. Обладатель огромной власти аж упивался победой над парой крылышек. Рей видела это. Видела. С таким же лицом он пару недель назад выиграл у Прайда двести тысяч. Самодовольным. Тихо посмеиваясь про себя, Рей стала делать айоли. Между ними с Кайло царила тишина. Какая-то неловкая. Которая бывает после бурного всплеска эмоций. Но при этом в их обоюдном молчании каждому было комфортно и по-своему уютно. Бросая друг на друга взгляды, они были заняты своими процессами, но вышло так, что закончили они одновременно. Кайло даже успел переложить все крылышки – включая партию из духовки - в глубокую миску, которую – ох, какое чудо – сам и нашел. Так они и остановились. Рей с венчиком и капо с едой. Неожиданно обменялись улыбками. - Какая потрясающая синхронность, нам не всегда…так удавалось, - заметила девушка и задумчиво лизнула кончик венчика, словно снимая пробу с соуса. Кайло моргнул. - Кто ж виноват, что ты у меня нетерпеливая. - Ты и виноват, - девушка закатила глаза, как бы напоминая о всех тех случаях, когда капо делал все, чтобы она кончила раньше. Иногда даже до начала секса. Его губы, пальцы – проклятые-проклятые пальцы - и язык были безжалостны, а потому шансов у неё было немного против него. Темпераментный итальянец. Её темпераментный итальянец. Который в постели творил такое… и одно из этих «таких» их и погубило. Но сейчас отчего-то шутилось легко. Нет, обиды никуда не делись, они так же были здесь, однако фраза почему-то прозвучала легко. Кайло же, продолжая держать миску, думал, что сегодня был бы быстрее нее, потому что соскучился по всей Рей. Его взгляд задумчиво начал забираться под скромное платье. Он помнил, сколько прекрасного там скрывалось, и считал преступлением…. - Кайло. - А? - От твоих горячих мыслей сейчас загорится ужин, а другой еды нет, потому развеивай свои грешные мечты. – она сказала это добродушно. Взяв пару тарелок, салфетки и бутылку виски, мотнула головой в сторону гостиной. – Нарушим немного правил хорошего тона? «Я бы нарушил, да», - Кайло думал о большем, чем об ужине в гостиной, но в данных обстоятельствах и это уже было неплохим продвижением. Он ожидал подвоха от Рей до последнего. Что она выключит плиту и уйдет, бросив, что подобная еда и компания – не для нее, например. Но нет. Она сидела с ним на полу, огонь из камина, который он развел, бросал на её лицо задумчивые тени, делая девушку куда более загадочной. Они общались с некими паузами, беседа порой обрывалась, но проходила минута, и они продолжали. Кайло немного ругался, когда специи попадали в его порезы, Рей фыркала, что крылья вышли острыми. - Кто ж готовил, - гордо отбил мужчина. – Морковные палочки к твоим услугам. - Вот уж нет. Это ностальгическая еда. - Наверное, ты ненавидишь то время, когда работала в забегаловке? - А ты ненавидишь время, когда отец тебя бил? – вдруг спросила Рей. Задумчиво щурясь, Кайло пожал плечами и мотнул головой. Без доли сомнений. У власти была цена. Вот и все. Цена, которую он заплатил. Дорогая цена, да, но зато не было границ. Теперь у его ног был весь мир. – И у меня так же. Не лучший период в жизни, но я стала сильнее. Думая в таком направлении, куда легче справиться с болью и яростью. Кайло отложил свою тарелку. Вытирая руки и потягивая виски, подумал, что впервые услышал это от Рей. Слово «боль». Значит, она, сама не понимая, лгала. Ни с чем она не справилась. - Боль пройдет. – сказал он. Без высокомерия. В двух простых словах выражая весь свой опыт. – А ярость – хорошее оружие. Держи его при себе. «Держи его против меня», - добавил он. Девушка кивнула, а потом отпила из его стакана. О чем-то размышляя. Как-то движение за движением становясь к нему чуть ближе, и вот она уже была у него под рукой, злорадно нарушая приказ деда и наслаждаясь этим. А затем Кайло поцеловал её. Пока она ерзала туда-сюда, его руки просто с ленивой хаотичностью прикасались то к колену, то к плечу, но, когда она оказалась рядом, её коснулись уже губы. Неспешным поцелуем, от которого веяло теплом. - Я… ещё рано, Кайло. - Отстранилась девушка. Потому что морально была не готова впустить его и потому что проверяла можно ли, в самом деле, Кайло сказать "нет" и не получить за это. «Уже поздно, Рей», - подумал мужчина. Но пожал плечами и понимающе кивнул. Рей вдруг сообразила, что в эту секунду в нем нет похоти. Может, он и не хотел секса. Просто наслаждался моментом, а она вдруг плохо его прочитала. Ну и черт с ним. Ей не хотелось его читать сейчас. Не сейчас, когда Кайло выглядел неожиданно расслабленным и умиротворенным. Едва ли не впервые. Будто её компания и вредная еда - все, чего он хотел. Поддаваясь этой атмосфере, Рей уложила голову ему на колени, и они продолжили беседу. Паузы становились все длиннее, а голос Кайло звучал все тише и тише. Он ощущал, как тяжелеет голова Рей, а потому не мешал погружаться ей в сон. Когда девушка отключилась, он задумчиво провел ладонью по её телу, наслаждаясь тем, что оно совершенно не напряжено. Иронично, что даже после совершенного им поступка, его руки оставались самым безопасным местом в мире. Он видел облегчение на лице девушки и понимал – она, наверное, с той самой ночи не спала спокойно. Сам он, в контраст уюту, спать не хотел. Не много имел настолько хороших моментов, чтобы просто проспать, потому наслаждался редким умиротворением. Потянувшись, взял папку с отчетами из Нью-Йорка, которые приходили каждый вечер. Читая, хмурился все сильнее, но рука, поглаживающая Рей, не дрогнула, и сон её не был нарушен. Невзирая на плохие новости. Империя нанесла ответный удар. Весьма ощутимый. Пара взрывов по тетрисам. Один контракт с бразильским наркокартелем, который раньше принадлежал им. Два места в правительстве. Отпуск обходился дороговато. Кайло отложил папку и задумчиво посмотрел на спящую девушку. Наступило время покарать предателя, однако выбор был весьма непрост, в него вмешивались эмоции. «Прекрати. Ты капо, а потому должен быть безупречен. Только тогда тебе будут подчиняться беспрекословно», - одернул он себя. Перестав гладить Рей, он осторожно поднялся, отнес девушку в её спальню – ему немного польстило, что всегда настороженная Психея даже не пошевелилась, - укрыл её одеялом и долго-долго смотрел на её лицо. Черты Империи. Острые. Прекрасные. Жестокие. А там, в душе, следы Империи. Его награда, обернувшаяся проклятием. Проклятие, ставшее наградой. Красивое, страдающее создание. Все, что ему было дорого, сладко спало в отдельной постели, не догадываясь о его терзаниях. Девушка, которая раньше оживала в его присутствии и которая умирала теперь рядом с ним. От больной любви. Cavolo, им бы заниматься сексом до утра, им бы упиваться, им бы наслаждаться, однако… - Во имя Семьи Рен, душа моя, - прошептал он, понимая, что по-другому нельзя. Закрыл глаза и попробовал выключить эмоции. Он должен был действовать лишь во имя Семьи. Только ради этого ему позволили жить. - Я очень сильно люблю тебя, Рей. Словно услышав, она улыбнулась сквозь сон. Что видела она там? Что ей снилось? Каким было ее счастье? По иронии, слова любви были последними, что услышала от него его первая жена…Чертыхнувшись, Кайло оглянулся. Скоро рассвет. Действовать нужно было быстро. А сердце, очарованное красотой и переполненное любовью, стучало, как никогда, громко. Сейчас он любил Рей больше, чем когда-либо. Именно в этот переломный момент между ночью и рассветом. Между властью и всевластием. Между нежностью и потерей, что поднялась, как утреннее, холодное солнце над горизонтом. Но пока ещё не все растворилось, Кайло отдавал ей ненужное признание, которое ничего не могло исправить. Он был капо. Злое, безупречное животное. Всего лишь капо, а хотел быть любимым мужчиной. И это тоже, увы, не сбылось. Наверное для меня это самая трогательная глава. Вы не поверите, но я очень сильно плакала, пока её писала. Не знаю дополз ли кто до конца, но надеюсь да. Мне было так жаль Асоку. И Кайло. И Асоку. И Кайло. И так по кругу. По бесконечному кругу. Даже Энакина (вначале) было жаль. А ещё судьба надо мной потешилась за кровожадность и я прибила пальцы левой руки так, что те не двигаются, потому что опухли и посинели, ну блииин))) В следующей главе напишу всем большую и светлую любовь, вдруг сбудется и у меня)))) А, кстати, и снова в инсте никто не угадал чья цитата, многие думали, что Кардо приказывает Асоке, а оно вон как гаденько. Влупить бы кое кого подносом. Ну, все, вы и так много читали, si?))) Вытрите слезки. Все будет. Эм. Все просто будет.