Граттаж

Лоу — худшая возможная комбинация. 3 месяца спустя. Май. За неделю до годовщины знакомства капо и Рей Энакин сидел на скамейке, не обращая внимания на весенний дождь. Рассасывая нитроглицерин, он смотрел прямо перед собой вот уже третий час. Рядом с ним, накрытая зонтом, стояла коробка с пончиками. Из той самой бруклинской кондитерской, где они со Шпилькой покупали их во время ночного дежурства. Поверх лежала стопка отксерокопированных документов, с довольно любопытным нераскрытым делом, придавленная для надежности термосом с какао. Все это Асока отвергла – в который уже раз – а потому было не нужно. Устало понурив голову, детектив отсчитывал время. Ему осталось сидеть ещё пять часов. Затем он поднимется с этой скамьи, где его, наверное, птицы принимали за статую, и поедет в пустой дом. Снова с нулевым результатом. Позвонит Падме, чтобы услышать, что дети не хотят его знать. - Я скучаю, Шпилька, - он поднял глаза, наткнулся на её всегда зашторенное для него окно и грустно улыбнулся. Три с половиной месяца и никакого эффекта. Бесконечные дни молчания, которое он не заслужил, хоть и понимал отчего Асока злится. Он отправил её в этот наркологический центр… ну, не то, чтобы насильно, однако и не совсем добровольно. Девушка сопротивлялась, говорила, что может бросить сама, а по факту ничего не менялось. Кардо исчез из их жизни – по всей видимости прихватив и Синьору – но привычка Асоки никуда не делась. Две недели Энакин наблюдал. Молча. Наблюдал за ужинами, на которые приглашал Шпильку, и она приходила, пошатываясь от кайфа. Наблюдал за прогулками по субботам, когда девушка странновато улыбалась. Наблюдал, когда они пересеклись в полицейском участке. Когда Асока попала в аварию и разбила ту дорогую игрушку Кардо, но, к счастью, не себя, он понял, что предел достигнут. Вытаскивая её посредством своих связей, мужчина усадил девушку на заднее сидение своей машины и отвез в этот центр. - Я хочу помочь, Шпилька, - говорил он всю дорогу, но девушка, ощущая себя преданной, молча смотрела в окно. - Где ты был эти две недели, спасатель? – сухо спросила она, когда они проехали мучительные сто двадцать миль к северу и остановились у высокого забора. – Где, Энакин? Мужчина растерянно моргнул. Вопрос был в стиле Падме. -Я делал то, что ты всегда хотела. Защищал Рей. Закрывал её дела. – Он смотрел на Асоку и ощущал даже какую-то обиду. Впервые. Потому что вышел из больницы на следующей же день после беседы с капо, и его жизнь была чередой бессонных часов и обезболивающего. У него было миллиард заданий от сорвавшегося с цепи капо и ещё столько же с серийным убийцей, которого он, сдержавшись не запытал в подвалах. Пытаясь быть полицейским, Энакин сдал того под суд, и началась типичная бумажная волокита под плач семей жертв и вспышки фотокамер. - Ты упивался своей победой! - Асока, я делал свою работу! – Энакин стиснул руль. Понимал, что говорит не его девочка, нет. Лишь наркотики, которые делали её такой злой и колючей. Мужчина не дал ни единого интервью, не позировал на камеры, ничего. Да, его имя было на слуху, но ему было далеко до упования. Сходил с ума от боли. У него воспалились швы, он не спал, почти не ел и… - Я наблюдала за тобой с момента возвращения в Нью-Йорк, учитель, - прошипела Асока, разворачиваясь. В тишине её голос звучал жутко. – Даже когда у тебя было очень много работы, у тебя было время почти каждую ночь ходить в казино и трахаться со шлюхами. Что изменилось? Не хочешь меня после Кардо? Такая шлюха тебе не по вкусу, правда? - Шпилька! – Энакин устало покачал головой. Да, действительно, у них с Асокой не было… ничего. Все те немногие моменты, что у них были, он нарочно не предпринимал никаких действий. Приглашал Асоку на ужин или чашку какао в Центральном Парке. Не потому что не хотел. Да, Боже. Он, даже едва дыша, только её и жаждал. Но при этом понимал, что секс для девушки имеет травматический оттенок. Не физически, нет. Однако, морально она была не готова. Приняла бы это за что-то другое. – Послушай. Я люблю тебя, Асока. Не отворачивайся, пожалуйста. Люблю. Я люблю тебя так сильно, что не могу даже найти красивых слов, чтобы это выразить. - Потому ты решил это выразить некрасивым поступком? – Зло рассмеялась девушка. – Спрятав меня в какую-то психбольницу в глуши? Так ты меня любишь? - Я пытаюсь помочь. Ради нашего будущего. Он впервые, заговорившись, сказал не «твое», а «наше». Потому что видел себя лишь с ней, хоть не спрашивал, готова ли Асока принять его после лжи и с тем, что у него было двое детей. Цыплята с ним не жили и не общались, конечно, но они были его детьми, и не всем хотелось такого груза. Ведь если у них все сложится, то их общий ребенок не будет первым для него, а это могло спровоцировать не лучшие эмоции. - У нас нет будущего. – Отрезала девушка, отстёгиваясь. – Ты его только что похоронил, снова предав меня. Я никогда не захочу тебя видеть. Не смей даже приезжать, понял? Никогда не смей. Асока, в отличие от него, умела держать слова. И, правда, ни разу с ним не встретилась. Каждую субботу Энакин просыпался пораньше, заезжал в пекарню и ехал сто двадцать миль на север, чтобы к восьми привезти Асоке лимонных пончиков, какао и интересное дело. Заматывал коробку в фольгу, чтобы сохранить тепло и гнал на допустимой скорости. Каждый раз зря, потому что дальше рецепции он не продвинулся. С ним охотно общался врач, он досконально знал, как проходит реабилитация Шпильки, но попасть к ней ему не позволили, потому что девочка не желала. Все, что ему оставалось – сидеть в парке центра. Узнав, где окна Шпильки, он нашел ещё в марте скамейку и просиживал там в любую погоду по восемь-десять часов. Просто, чтобы Шпилька знала – он ждет её и любит. Энакин догадывался, что персонал посмеивается над ним. Видел, как все переглядывались, стоило ему появиться. Знал, как это все выглядит со стороны – молодая девочка и взрослый мужчина, который из-за хронической усталости и болезни выглядел старше своих тридцати четырех, которые он отпраздновал – все на этой же проклятой скамье – в апреле. Ему было плевать, кто что думает. Он хотел поддержать Асоку, понимая, как ей непросто – она боролась не только с зависимостью, но и с тем, что убила человека. Пусть паршивого – худшего в мире, если честно – но все же человека. Хоть и не рассказала, как ей удалось отравить Императора. Отмахивалась, что не хочет возвращаться к этому. Загадочная девушка. Каким-то странным образом сделала то, чего не смог никто из них, но… да, её отблагодарили ссылкой. Пусть для её же блага, а все же. Энакин вздохнул, ощущая, как промок. По правде, надежду утратил он ещё в апреле. Если Шпилька не снизошла к нему и в день рождения – на что он рассчитывал, ведь даже к капо она пришла, то шансов, что она сменит гнев на милость не было. Но все равно приезжал. Наплевав на все дела в мире, приезжал. И сидел. Бесконечно долго сидел. Порой – работая, порой – впустую, рассматривая свою руку, которая так и не заработала, как следует, сделав его неловким до конца жизни. - Угостишь пончиком, учитель? Её голосок – чирикающий, веселый – вдруг прозвучал за спиной. Энакин тут же развернулся, недоверчиво щурясь сквозь щедрый весенний дождь. Она стояла, одетая в простенькое короткое платье и смущенно улыбалась. Голубоволосая, осыпанная блёстками, в хромированных кроссовках. Как та девушка, которую он встретил и…совершенно не та, ведь глаза её стали мудрее. - Замерзнешь, Шпилька, - тут же подхватился Энакин, но она покачала головой и подставила лицо под дождь с удовольствием. Потрясенный мужчина пытался не смотреть на то, как мокрое платье прилипало к девичьему телу, поскольку реакция его собственного тела была моментальной. – Мне сказали, что ты отказалась от пончиков. Он протянул ей коробку, все ещё не очень понимая. Жадно пожирая глазами. Анализируя, что волосы у нее сильно отросли – когда она только успела покраситься? Что она избавилась от лихорадочного блеска в глазах и жутковатого румянца, расползающегося по бледными щекам, после каждой дозы. Что она набрала пару килограмм, которые ей очень шли, ведь за те две недели Асока ужасно похудела. - Я… - девушка выбрала пончик, посыпанный кардамоном. Наклонилась и втянула в себя специю. – Боже, какой запах. Я…ммм… ты не представляешь, как скучала по нему, Энакин. Её огромные глаза вспыхнули. Кардамон был его ароматом. Шпилька говорила, что скучала по нему. И ела пончик, облизывая тонкие пальцы. Снося напрочь его мысли, хоть это было неправильно – вот так сильно хотеть её сейчас. Он же не похотливое животное. В самом-то деле. Нельзя, её хотеть нельзя было в эту секунду. Но они столько не виделись, а полноценно вместе были всего пятнадцать минут в чужой спальне. Такие восхитительные пятнадцать минут. Стоящие жизни. - На деле, я не отказывалась сегодня. Просто запретила принимать от тебя что-либо, потому мне даже не сказали, что ты здесь. Но я увидела тебя в окно и… - Асока пожала плечами. Ей было сложно двумя словами объяснить причину, почему она закрылась от Энакина. Её раздирала злость. Вначале. Она бесновалась, что он сделал это с ней. Отправил куда подальше. Был холоден две недели, потом просто сдал, как бездомную собаку, в приют, где ей что-то внушали о двенадцати шагах, а она споткнулась уже на третьем, том, где «принимаем решение поручить нашу волю и жизнь Богу», ведь была атеисткой. Видела за последние два года столько ужасов, что не могла верить в существование Всевышнего. Затем её ломало, и она бушевала ещё сильнее. Ненавидя Энакина и злорадно смеясь, когда в ту мартовскую метель мужчина сидел и, наверное, замерзал на скамейке. В её сердце не пробудилась жалость к его и без того обмороженной, неживой руке. Если бы Асока могла, кинула бы в него ещё снежок за то, что он запер вдали от всех. «И такова твоя благодарность за все? Я спасла ебучую Семью от войны» - беснуясь, думала Асока. Убийство давило на нее сильнее, чем она предполагала. - Это прекрасно, что тебе плохо, - однажды сказал ей капо по телефону. Это было парадоксально, да, но он звонил, а она отвечала. Садилась на пол и слушала, нервно наматывая провод на палец. – Разве это не признак того, что ты не такая, как тот ублюдок, навредивший тебе. Убийцы не ощущают угрызений совести, девочка, потому прими свою боль, как данность. И потом. Император не заслуживал жизни. Он убил стольких… ты поступила опрометчиво, но верно. Или вы поступили, Асока? Рей знала? Она никогда не отвечала на этот вопрос. Просто чтобы капо не узнал, что Рей была ни при чем, и не утратил остатки веры в свою потерянную женщину. Пусть верит, что это был приказ Синьоры. Постепенно злость, ломка и ярость проходили, оставляя место лишь стыду. Перед мужчиной, который пожертвовал многим для нее. Видя его силуэт на скамейке, Асока скручивалась в постели и рыдала. Ей так хотелось к нему, но она все ещё жила мыслью о таблетках, а потому не могла показаться Энакину на глаза. Хоть её зависимость была не сильной, ей все равно было жутко, жутко стыдно. Она рефлекторно тянулась к несуществующим таблеткам, чтобы заглушить голос совести, напоминающий об убийстве. Но чем больше Кайло по вечерам говорил, и чем чаще она видела Энакина – далекого и близкого одновременно – тем легче все сходило на нет. Ей дышалось легче. Она снова начала улыбаться. Захотела пончиков. Её странная семья – Энакин и капо – возвращали её в реальность. Давали стимул карабкаться. Помогали. Если Кайло встал на ноги после потери Рей и продолжал ликвидировать последствия войны, если Энакин после операции мог бороться за Семью, она тоже могла преодолеть зависимость. Задаваясь, правда, порой вопросом – а Рей, с чем боролась Рей, о которой не было ни слуху, ни духу? - Прости, Эни, - Асока опустила голову. Она думала, что готова, но забыла, что придется смотреть в его уставшие, непонимающие глаза. Её детектив, правда, не понимал, чем заслужил то…. что не заслужил, по правде. - Эй. Ты что. Тебе…. - Есть за что, - перебила девушка, но Энакин договорить не дал. Поднялся и обнял её. Асока услышала, как он облегченно вздохнул, и прижалась щекой. - Давай не будем, ладно? Просто спасибо, что дала себя увидеть. Я даже не надеялся. Шпилька. Ох, Шпилька. - Хочу какао. Только теплый. Ты можешь отвезти меня куда-то? – Ощущая, как её потихоньку начинает пробивать дрожь – и совсем не от дождя – спросила Асока. Вскинула голову. На улыбающихся губах застыли капли дождя, и это был самый весенний поцелуй, который Энакин получал за свою жизни. - Пойдем. Со мной можно, да. – Он подхватил зонт, но Асока увернулась, продолжая ловить дождь ладонями и счастливо смеясь. Энакин, идя к машине, улыбался. Он забыл её вот такой. Совсем забыл. А, может, вообще не видел. Обычной девчонкой. Неуставшей, неголодной, невиноватой, не под кайфом. Этот смех ласкал нервы и утешал немного. Не такое он и чудовище, что запер её на реабилитации. – В паре миль отсюда есть более или менее приличное местечко. Он досконально знал все эти придорожные кафешки, поскольку заезжал туда и ел что-то без аппетита. Чаще просто согревался, обжигая губы кипятком, как бродяга. Пытался вспомнить улыбку Асоки, но в памяти остались лишь её зло прищуренные глаза. - Куда угодно, - протянула Асока и они оба отвели глаза. Пытались не вспоминать свою последнюю совместную поездку, когда прозвучало столько гадких слов. Девушка сделала музыку погромче, но не успели они проехать и пять минут, как девушка встрепенулась. – Останови машину! Энакин, не увидевший на дороге ничего опасного – их окружал только лес – однако послушно затормозил и обеспокоенно посмотрел на Асоку. И… ухмыльнулся. Её глаза, её безумные глаза сияли…нет, не кайфом. Предвкушением. - Хитрая ты лиса. - Не хочу делать это на реабилитационной койке, - прошептала девушка, наклоняясь вперед и обвивая шею детектива руками. – Мне не нужно какао, чтобы согреться, знаешь? Возьми меня, Энакин. Возьми прямо здесь и сейчас. Я так хочу этого. Так хочу снова быть твоей. Не будь благоразумен, прошу тебя. Устала, что ты возишься со мной, как с маленькой. Она ловко – куда ловче, чем тогда, в первый раз – перебралась к нему на колени. Стараясь не думать обо всем том опыте секса в машине, что получила благодаря Кардо. Умело ерзая, она тяжело дышала, а потом задохнулась, поскольку детектив, наконец, поцеловал её. Так, как не целовал ни разу. Без той бережности, что обычно. - Ого. - Нет-нет, не вздумай отстраняться, - он был так голоден, проклятие, что не мог позволить ей снова дышать. Целуя и параллельно задирая мокрое платье, ощущая себя просто нереально. Ему казалось, что он никогда никого не хотел вот так сильно и безумно и…его не хотел никто вот так сильно и безумно. Постанывая от нетерпения, Асока помогала мужчине, расстегивая ремень, пуговицу и ширинку. А потом застыла, слегка дернув Энакина за волосы. Тот с трудом открыл глаза. - Я хочу смотреть в них, - прошептала девушка. Совсем неробкая и нерешительная. Знающая, что прекрасна. Именно в этих голубых глазах, которые так восторженно смотрели. - Хочу видеть, что ты чувствуешь. Вместо того, чтобы продолжить, она опустила ладонь ему на грудную клетку, чутко ощущая, как колотится сердце Энакина. Как безумно. - Больно? - Тихо спросила она, прижимаясь лбом к его лбу. Видя ответ. Зная. Считывая Энакина. Впервые в жизни. - Я исцелю тебя. Как ты спас меня. Она поцеловала мужчину. Намного нежнее. Ещё сильнее пробуждая их общий аппетит. А затем, перестав ерзать, сделала рывок, чтобы закончить то, что однажды прервала рация. Толком не раздеваясь, просто сдвигая белье слегка в бок и окончательно забираясь на Энакина. Ощущая всего его. До хрипа. До боли в теле, что успела забыть. До восторженного смеха. - Асока… - И я, Эни. Тоже. - понимая, что ее имя звучит признанием, простонала девушка. Это ж совершенно иное ощущение, чем… - тоже, понимаешь? Только тебя. Всегда. Она все так же, не моргая, смотрела в его глаза, двигая бёдрами, отчего оба получали наслаждение. И не видела там, в голубизне, ни отвращения, ни реальности, ни даже обидного «а ты отлично обучилась, трахаясь с Кардо», ведь, по сути, да, обучил ее именно тот, другой. А удовольствие она получала сейчас совершенно иное, чем от секса под кайфом. Энакин, правда, был далёк от мыслей о практических занятиях Асоки. Контролируя ее ритм тем, что придерживал бёдра девушки, он зарывался носом в голубые волосы и, слыша «Энакин», растворялся в этом. Потому что это все было по-настоящему. Она. Нет. Они. Они были самыми настоящими. Девушка, пахнущая эвкалиптом, и мужчина, усыпанный кардамоном. -Энакинэнакинэнакин… Она, наконец, не боялась шептать его имя, забываясь, он жадно ловил его, поскольку голос был тот, родной, желанный. Спуская платье с плеч девушки, Энакин очертил языком один затвердевший сосок, и чувствительное тело задрожало. Он аж ощутил, как там, внутри, Асока стиснула его, доставляя ещё больше удовольствия. Простонав - почти беспомощно - девушка уткнулась Энакину в плечо, позволяя тому выбрать темп. Ей и так было хорошо. С мужчиной, перед которым не нужно было ласкать себя, чтобы он завелся или танцевать. Она была любима сама по себе. И могла расслабиться. Не пытаться удовлетворить. Получить удовольствие самой. От всего - от нетерпеливых толчков, которые вызывали у неё мурашки, от поцелуев, что согревали, от ладоней, что ласкали спину. Энакин что-то неразборчиво рычал куда-то ей в ухо, чувствуя, как Асока, поддаваясь моменту, просто выцарапывает на его шее свой восторг. Так глубоко, что точно придется наложить пару швов. И подарить ей ножницы. В этот упоительный момент им обоим было слишком хорошо. Наплевав на все, они любили друг друга, обнятые туманом и одурманенные дождем, стучавшим в окна. Их мир сузился до машины и хрипов. Целуя и лаская, они пытались забыть все, что было за пределами автомобиля. Наркотики. Ложь. Мафию. Кардо. Особенно, Кардо, обучавшего девушку быть такой, какой она дарила наслаждение Энакину - смелой, чувственной, дерзкой. Ей не нужны были наркотики, чтобы кончить под ним - точнее, на нем, потому что в Энакина был влюблен не только блестящий разум, но и каждая клеточка тела, что взрывалась от прикосновений. Снаружи, внутри - она вся была для него. Не важно, гладили ли его ладони, или он грубовато, собственнически познавал её в самых сокровенных точках. Потому блестки, которые девушка носила вокруг, вдруг ослепили и саму Асоку. Задохнувшись, она задрожала. Была неподвластна каким-то законам природы, но покорна лишь ему - своему детективу. Который сотворил с ней вот это. Поменял местами небо и землю так, что казалось, она лежит на облаке и видит, как реально, взорванная радугой, переливается. Но лучшее - девушка ощущала довольное, тяжелое, расслабленное дыхание Энакина, откинувшего голову. Впервые он был далек от мыслей о своих ошибках. Перебирал голубые прядки и смотрел куда-то туда, где лес сливался с туманом. Хорошо. Было просто хорошо. Вдвоем. В этот забытом месте. - Это было...чувственно, - ощущая себя приятно смущенной, призналась Асока. Пока Энакин кое-как приводил себя в порядок, она не помогала. Положив голову ему на плечо, смотрела сквозь запотевшее окно на мир, сонно моргая. - Я бы хотела подобного навсегда. Эни. Скажи. Ты хочешь со мной быть? Вместо ответа девушка услышала смех. Рожденный где-то в груди, он звучал тепло, как треск костра. Слегка остранившись и опираясь локтями о плечи мужчины, девушка удивленно посмотрела на него. - Просто я хотел спросить то же самое. Ты хочешь со мной быть, Асока? Чтобы твое желание “навсегда” сбылось, а? Как на счет рискнуть и осчастливить меня? - Энакин? - Асока? Они вопросительно смотрели друг на друга. Обмениваясь смущенными улыбками. - Эм. Разве в таких случаях не положено дарить кольцо? - Стараясь быть, как всегда, рациональной, спросила девушка. Пытаясь скрыть свою растерянность, хоть та выдавала её румянцем. Он хотел женится на ней? После того, что она была шлюхой при Кардо? Трахалась за деньги? - Вот так и делай предложение профайлеру, - мужчина, придерживая Асоку между лопаток, потянулся к бардачку и достал оттуда голубую коробочку. - Коммандор Тано, не хотите ли Вы сменить звание? Выходи за меня, Шпилька. Он помнил её вопрос после первой близости. Не хочет ли он семью. Вопрос, ударивший в солнечное сплетение, потому что хотел. Хотел попробовать ещё раз. С ней. - О, Энакин, - девушка обняла мужчину за шею. Накрыла пальцами коробочку, что лежала на открытой ладони. Её мучили сомнения. Не на счет Энакина, нет. О себе. - Ты разве не хочешь узнать правду, прежде чем вот так рисковать? - Все что нужно знать - я знаю. - Просто ответил мужчина. - Знаю, что ты умна, красива, удивительна. Знаю, что у тебя доброе, но хрупкое сердце, которое я буду беречь. Знаю, что ты талантлива. - Энакин поцеловал Асоку в плечо. Да, возможно, он был не Кардо и не знал о том, что она роняла скорлупу в омлет, но жаждал узнать. Верил, что получится. - Ты не знаешь, как умер Император. - Напомнила Асока, поглаживая бархат кончиком пальца. Приятно. - Я сделала это ради Кайло Рена. Он мне всегда очень нравился, потому что в нем я видела родственную душу. Знаю, это неожиданно, но… знаешь, Рей отлично скрывала, однако мне всегда было известно, что она работает не на ФБР, а на Империю, и когда я поняла, что они влюблены по-настоящему… мне захотелось успеть быстрее, чем правда станет очевидной. Увы, не успела, и потому вокруг сплошные осколки. Не успела. - Как ты подобралась к нему? - Стараясь отвлечь Асоку, спросил мужчина. Понимающе улыбнулся. Он вдруг понял, что тяготил девушку не факт убийства, а то, что она не успела. Отлично знакомое ему ощущение. Тянущее камнем на дно. Топящее. - Ты разве не знал? Он любил молоденьких блондинок, - деланно беззаботно фыркнула Шпилька, открывая окно и вдыхая воздух. Увидела, что в глазах Энакина только страх. Страх за то, что её могли...обидеть. Не осуждение. - Расслабься, я - агент ФБР, а не шлюха. Могу пользоваться и другими навыками. Энакин нахмурился. - К нему многие пытались подобраться, включая Рей, а вышло лишь у тебя, хоть ты - весьма примечательна внешностью и… - Тем, что я любовница подручного Семьи Рен? - Остро отреагировала девушка. Мужчина нарочно не стал поглаживать Асоку. Продолжал излучать любовь без доказательств. Пусть перестанет сводить беседу вечно в эту тему в ожидании реакции, которой не последует. Он не винил её в прошлом. Прошлого не существовало. - Может тем, что лучшая подруга Синьоры? Тем, что дорога мне? Мир не крутится вокруг вашей с Кардо постели, знаешь ли. Мир может кружиться только вокруг тебя. Если ты ему позволишь, Асока. Девушка довольно прищурилась и стиснула Энакина коленями. Тот протестующе цокнул языком и качнул головой. Она невольно возбуждала его, а заниматься сексом под историю о том, как убили Императора, могла бы только Синьора. Был бы диктофон - он бы записал это для нее, а потом, когда у них с капо наладится - а Вейдер был уверен, что наладится, иначе они оба умрут, где бы ни были - подкинуть в качестве подарка. Под такой рассказ мог бы сотвориться прекрасный наследник. Которого, блядь, даже он уже хотел. Ибо то, что творилось с Кайло было невозможно видеть, а представить состояние Рей Энакин даже не пытался. - Знаешь, в чем была ваша ошибка? Ну всех тех, кто пытался. Вы нацелены были всегда на Императора. Почему-то великие мафиози верят в эффектные убийства, я пошла другим путем. Пристально, долго и очень дотошно изучала не его любовниц, подручных или ближайшее окружении. Наблюдала за прислугой и выяснила одну деталь - семью Императора на мероприятиях здесь, в США, обслуживает одна и та же кейтеринговая компания. А у меня был прекрасный опыт работы в забегаловке. Может, потому жизнь и бросила меня на дно, а, Эни? Чтобы я научилась подавать еду? Она увидела, как её Энакин уступает место детективу. Он анализировал её слова, превращая их в показания. Искал несостыковки. Наблюдать за тем, как работал его мозг, было не меньшим наслаждением, чем ощущать его во время секса. - Официанток тщательно проверяют. Энакин знал точно, так как сам лично, ещё работая изредка на Семью Рен, занимался именно тем, что проверял мелкий, приходящий персонал, который нанимался для обслуживания мероприятия. - Эни-Эни, - она, все так же сжимая коробочку с кольцом, слегка откинулась. Упираясь поясницей в руль, хмыкнула. - Это дело техники. Наблюдаешь, вычисляешь похожую на себя девицу и слегка...травишь её перед тем, как она должна отправиться на работу. Надеваешь парик, берешь документы… проклятие, вот тебе и чистая анкета. Поверь, там всех интересует больше, как залезть под юбку, чем дернуть за волосы. - Надеюсь, юбка была длинной. - Я запомнила особо рьяных. - Прочирикала Асока, пальцем проведя по щеке Энакина. - Научился уже у своей Синьоры закапывать в бетон врагов? - Я предпочитаю сажать их. Пожизненно. - Усмехнулся Вейдер и был пострашнее безумной Рей. Потому что имел очень холодный разум. Мстительный, холодный разум. - Ты попала на банкет и… давай, Шпилька, тебя никто не осудит. Залпом и до конца. Хочешь - не смотри на меня. Закрой глаза и расскажи. Девушка тряхнула своими локонами: - Я понравилась ему. Императору. Это было несложно. Вертеть бедрами я умею. Видела, как девчонки в забегаловке это делают. Как нужно прижаться, как наклониться… - она задумчиво посмотрела в сторону, стараясь не думать о тех вечерах, когда подавала еду Кардо. Забавляла его. Развлекала. Наклонами дело не заканчивалось. Обычно, в роли...частной официантки она делала ему минет, потому что знала: ему понравится, а значит он будет...щедрее. - Но, главное, позаигрывать с поваром. Пара поцелуев в углу. Жаркое обещание. Энакин… - Все нормально, Шпилька. - Пока он приставал ко мне, я успела подсыпать ретинол в блюдо Императора. Закончила и ушла. Она говорила так, будто не было бесконечного ужаса в те секунды, которые тянулись долго. Но голос ее дрожал от страха. Энакин молча поцеловал девушку в нос, понимая, что простой с виду план стоил титанических усилий, внимательности и собранности. Просто убить бы не вышло. -Так и не знаю сколько людей умерло, отравившись. И что случилось с официанткой, роль которой я играла. У неё есть родители, наверное… ты и Кайло говорите, что умер не человек, но он был не один же. Скольких я уничтожила? -Шпилька. Капо поставил меня расследовать убийство Императора. Официальным следователем был я, и умер только он. - В этот раз Энакину было, чем крыть. Впервые правда не делала больно, наоборот. - А по поводу мести официантке. Когда Кайло доел торт и уехал, в казино его ждали бывшие союзники Императора, готовые служить ему, лишь бы не сдохнуть. Им было не до мести. Когда падает башня, месть никому неинтересна. К тому же Кайло не принял на службу никого. У него теперь новые принципы. Всех бывших союзников Империи не ждёт ничего. -Он стал жесток. Энакин промолчал. Если даже Асока, обычно имеющая другие представления о жестокости, говорила это слово значит все было плохо. Но Кайло, правда, оттолкнулся ото дна и позволил ярости захлестнуть себя. Он больше не жег мир. Он сломал его под себя. - Есть только один вопрос, Шпилька. Где твоё «да»? - Ты все ещё хочешь жениться? - Она смотрела на коробочку. Несмело открыла. Он не стал заигрывать с ее юностью и выбрал голубой бриллиант. Как бы показывая, что она таки дорастет до этих камней, а значит планируя вечность. Это было больше, чем кольцо. Прощение. Его ей и ее - ему. - Я был не лучшим мужем, если честно… - Может ты не был понятым? Не волнуйся, я как-то переживу твои ночные задержки на работе. Плевать, как часто ты будешь дома. Ты будешь счастлив, если будешь свободен, как и я. В плане, мы с тобой одной страсти. Мы оба детективы, хоть и разной веры… потому нам нужно разгадать ещё одну загадку - угадал ли ты с размером кольца. Энакин хмыкнул. В чем-чем, а в этом он не сомневался. *** Годовщина знакомства капо и Рей - Мистер Соло, великолепное мероприятие, просто великолепное, - женщина, держащая капо под руку, улыбнулась. - Через месяц мы станем родственниками, я думаю, ты можешь звать меня Кайло, к чему эти формальности? – мужчина даже не попытался улыбнуться в ответ, чтобы выглядеть приветливее в голубых глазах. Ему было плевать, нравится он матери Бенжи или нет, хоть и собирался сегодня обсудить далеко не крестины мальчика. За него говорило все вокруг – он не просто проспонсировал закрытие сезона в Метрополитен-Опера, но и позволил выставить часть своей приватной коллекции картин на втором этаже. Естественно, были представлены лишь официально приобретенные полотна, потому жемчужины, вроде «Девушки, читающей письмо» отсутствовали, зато «Золотая Адель», подсвеченная каким-то ультрамодным дизайнером, сияла просто невероятно. Настолько, что Кайло отводил взгляд, поскольку ассоциация была слишком…живой. Зато вот мать Бенжи не сводила глаз с картины. Она оценивала не с точки зрения любителя искусства. Не будучи глупой, женщина понимала, что этот влиятельный человек не просто так выставил малую часть своего богатства на обзор. У него явно к ней было выгодное деловое предложение, и сейчас он приоткрывал занавес, что мог, например, унаследовать Бенжи, если они сойдутся во взглядах на будущее её сына. - Хорошо… Кайло, - продолжая изучать коллекцию, рассеянно кивнула женщина. Полотна не просто висели здесь, нет, все они являлись частями определённых экспозиций. Вокруг каждой картины была целая вселенная. Например, возле «Женщины, держащей плод» (1) можно было насладиться всеми разновидностями манго, пробуя его, как в свежем виде, так и в качестве пюре, добавленного к игристому, а стоя возле «Зеленого паруса» Синьяка - ощутить дуновение ветра, услышать крики чаек и гондольеров, почувствовать пульс просыпающейся Венеции. Каждая картина была словно окном, вокруг которого бурлила жизнь. - Интересная задумка. - Бен, Бен, это волшебство, - в контраст своей матери, Бенжи, носящийся по всему второму этажу, сиял ярче любой краски. Пробегая маленькими ножками по выдающейся истории искусства – от Караваджо до Кандинского, – он впитывал в себя все: стили, направления, смысл. У этого ребенка было выдающееся будущее. – Крестный, красивоооо!!!! Мужчина присел и оцепенел, поскольку Бенжи радостно жевал грушу. Его привело в ужас не то, что она испачкала его синюю рубашку, а лишь то, что среди сотен фруктов Бенжи выбрал именно этот. Маленький палач. Хотя нет. К счастью, лишь будущий художник - Где ты её взял, topolino? - У дяди Винсента. Я хочу быть, как он. И как ты. – мальчик вложил свою липкую от сока ладошку в руку капо и попытался сдвинуть гору… хотя гора легко подчинилась и пошла следом за ребенком. В той череде жестокости, что потрясала мир мафии, поскольку Кайло мстил за вред, причиненный Семье, детский смех был чем-то волшебным. Особенно, для него – мужчины, потерявшего надежду и знающего, что кроме этого ребенка у него других не будет. Ему было почти сорок, за спиной два продажных брака и реки крови. Пора было начинать смотреть жестокой правде в глаза. Он даже заинтересованно косился на мать мальчика. В разводе, как и он. Можно предложить сделку и поинтереснее. Ну, подумаешь, семьей они не станут, зато он мог бы быть для Бенжи не только крестным. Жениться по любви он уже пробовал. Не очень получалось. Возможно, если включить холодный расчет – станет куда лучше? - Как красиво, - снова протянул Бенжи, дотащив Кайло до подножия лестницы. К экспозиции, понравившейся капо вчера меньше всего – он не мог понять, кто позволил дизайнеру сотворить это – сад, полный цветущих грушевых деревьев, что окружал натюрморт ван Гога – тот самый, где ярко-желтые, спелые, медовые груши казались особо сладкими на фоне холодной синевы. Наклонившись, капо зачерпнул шелковые цветы, устилавшие пол. Имитация частично осыпавшегося цветения была великолепной. Идеально падающий свет даже создал золотистое кружево тени на траве, но… этот сад слишком напоминал тот, что был под окнами его дома и так сильно пугал Рей. Бенжи сад не особо интересовал. Потянув руки, он требовательно зашевелил пальцами. - Я хочу увидеть поближе. Пожалуйста. Кайло, понимающий любой жест ребенка просто идеально, наклонился и подхватил мальчика на руки. Тот, запачкав теперь и его рубашку грушевым соком, дернул ногой. - Пожалуйста. Очарованный натюрмортом, он не мог отвести от него своих огромных глаз, которые в эту секунду казались синими – так в них отражался фон полотна. Усмехнувшись, капо прошелся по шелковым цветам, которые, собственно, были разбросаны ради того, чтобы к картине никто не подошел, и остановился у ван Гога максимально близко. - Магия, - пропищал мальчик и потянул руки к неровным нервным мазкам творения великого художника. – Дядя Винсент! Он, живущий вне времени и пространства, был прекрасен. Topolino, считающий жестокого капо супергероем, а ван Гога - дядей. Наблюдать за таким было нереально. - Бенжи. Нельзя. – резко сделав шаг назад, мягко сказал Кайло. Ребенок должен был знать рамки дозволенного, и это правильно. Касаться пальцами картин было запрещено. Бенжи недовольно заворчал что-то, подозрительно похожее на cazzo, но ручки покорно опустил. Это в нем и подкупало Кайло. Мальчик отлично понимал слово «нет». Без слез, капризов и истерик. – Нравится, да? - Синий. Синий. Синий. – завороженно повторял Бенжи со странной, немного безумной ноткой. Его вечно тянуло к синему. – Бен, синий. Синий, как море. Холодный. - Кайло, Бенжи, нам пора. - Я не хочу, - тут же заупрямился ребенок, продолжая быть очарованным. Кайло бросил взгляд через плечо. На чужую женщину. Такую чужую. Военную. Женщину, для которой тайминг был выше искусства, находящегося вообще вне времени. Совсем не Рей, которая могла ради картины забыть обо всем на свете. То, как она смотрела на полотна…. Да, что-то подобное было в глазах Бенжи. Совсем не его женщина. Совсем. Типаж, стиль, поведение. Но он не искал чувств. Вон, у Кардо сделка сложилась хорошо. Хотя… теперь это «хорошо» проходило реабилитацию. - Пусть остается. – пожал плечами капо, опуская Бенжи и позволяя тому сесть прямо на лепестки. Потрепал мальчика по волосам. Славный ребенок, очень славный. Латающий разбитое сердце. – Ашар, глаз с него не спускать, ясно? Не скучай, topolino. Пойдем? Ты любишь Вагнера? - Только того, который был сенатором и написал Национальный Закон о Труде, - весьма равнодушно отозвалась женщина, позволяя взять её под руку и одновременно придерживая платье, юбка которого постоянно путалась под ногами. – Опасная лестница. На ней можно и шею свернуть. Кайло, любящий высокие лестницы, рассеянно кивнул. Он вот Вагнера любил. Тот был мастером великих трагедий. Наверное, поэтому капо выбросил так много денег на закрытие сезона. Из-за преклонения перед гением. Точнее, гениями. Ведь опера была посвящена памяти великого Караяна, умершего три года назад. Капо, завороженно наблюдающий за его стилем, так и не смог полюбить манеру Ливайна, который хоть и был вагнеровским дирижером, но…без такой экспрессии, что ли. Кивая и поддерживая беседу, мужчина размышлял о последних четырех месяцах. Неудивительно, что на него косились и с любопытством, и опаской. В хладнокровной жестокости капо превзошел самого себя и прекрасно знал это. Ему было все равно. Он не оставил от Империи и камня на камне. Многие думали, что он заберет все себе, но Кайло просто распродал её по кускам. Разорил и распродал. Как убыточное предприятие. Без жалости. Ничего не забрав себе. И не отдав Рей. Просто разбил на кусочки и наблюдал, как стервятники потрошат то, что осталось. Не ощущая удовлетворения. Зализывая раны, ведь в войне с ФБР понес убытки. Думал о том, что одна прекрасная женщина едва не разрушила Семью. Ему пришлось пожертвовать двумя рыцарями, севшими до конца жизни, что, конечно, для Кайло было не окончательным приговором, а временной костью, брошенной в лицо жадным федералам. Пройдет год, и он вытянет их обратно, а пока кое-где нужно играть по правилам. Плоды отравленного дерева…были не совсем отравлены, поскольку суды принимали их. Не все, но… предательство Рей принесло ужасающие разрушения, и капо был потрясен тем, что ему удалось стабилизировать всё, не потеряв влияния. Скорее, наоборот. Оно поразительно выросло, что сулило новую прибыль. Его боялись сильнее прежнего. С ним хотели сотрудничать больше, чем когда-либо. Он не желал ничего. Кроме Рей. Которая, к счастью, была очень, очень, очень далеко. Наверное. Кардо умел прятать, что уж говорить. Она вынырнула из тени лишь раз, когда в средине апреля со всей помпезностью открыла свое казино в резервации. То самое, где похоронила своих насильников. Он видел её на снимках всех светских хроник. Восхитительная, жестокая женщина в черном. Улыбающаяся и счастливая. Свобода ей была к лицу. Что ж, ей, правда, шло его отсутствие. Ему оставалось лишь взрывать дома, страшно желая напиться, но он не забывался. Война на тот момент все ещё шла, и нужно было быть в форме. Сегодня война закончилась, и Кайло праздновал свой триумф. Без женщины, ради которой войну эту начал. Без своей души. Опустошенный победитель, все ещё молящийся по ночам своей Мадонне. Тоскующий так сильно, что не пускал в свою постель и жизнь никого более. В этот раз лапочки не вызывали желания. Забываться в сексе, наркотиках и выпивке Кайло не желал, только в жестокости. Взяв стакан с виски, капо с матерью Бенжи вошел в свою ложу, расположенную максимально близко к сцене. Его любимую. Постоянную. И пустующую вот уже четыре месяца. Обычно они с Рей выбирались на оперу. Творили безумные вещи. Безумные, неприличные вещи. Он не думал – хотя был искушен и имел очень разнузданную фантазию, – что ложа годилась для чего-то большего, нежели минет, но Рей, скучающая на «Волшебной Флейте», рассказала ему новую интерпретацию Арии Царицы Ночи. Их безумный секс вот в том углу, когда он прижимал её спиной к стене, был лучше музыки, а все «обожаю тебя» звучали слаще лучшего в мире либретто – хотя, признаться, Шиканедер и не был гением. Но даже если бы его написал Лоренцо да Понте или Бомарше, никто бы не перебил простоты и красоты «Кайло, я очень люблю тебя». Он тоже любил её. В тот момент очень жестко и буквально. Он и сейчас любил. Безумно, бездумно, по-больному. Любил, потому не искал. Чтобы не связать свою дикую кошку снова, острые когти которой до сих пор остались в его сердце. Подняв голову, Кайло окинул взглядом оперу, и вдруг у него перехватило дыхание. Потому что ему показалось. Или не показалось. Но. Нет. Рей не могла быть вот в той ложе ровно напротив него. Он бы скорее поверил, что она колонизировала Марс и построила там новую Империю, чем… Да нет же! Рей никогда не носила пыльно-розовое. Рей никогда не… - Ваша бывшая супруга, надо же, - заметила мать Бенжи, барабаня пальцами по коленям. Капо сглотнул. Массовых галлюцинаций не существовало, а значит, там, напротив, правда сидела она. Его Психея. Рядом с ничтожеством, который… о si, Финн своего не упустил. Это он представлял интересы Рей в период молниеносного развода и мелькнул с ней на открытии казино, за что Кайло почти разорил его контору и все равно не остался удовлетворен. Половина клиентов ничего не стоила на фоне того, что Финн сидел в галстуке, подобранном в тон платья Рей. Пыльно-розовый. Да она даже на помолвку в чёрном пришла! А с каким-то Финном… о, как ей шел нежный цвет. С ним вот Рей подчеркивала свои острые углы, а с этим юристом выглядела как-то мягче, нежнее. Вся как будто светилась. - Красивая женщина. - Совершенная, - сухо констатировал Кайло и щелкнул пальцами. Когда к нему наклонился его рыцарь, тихо прорычал: – Викрул, вот того coglione в антракте повесить на его же галстуке. Понял? К женщине не прикасаться. - Синьору я бы никогда не тронул. - Она не Синьора, - напомнил мужчина и снова посмотрел на Рей. Она, лениво повернувшись, встретилась с ним взглядом. Странно улыбнулась. А сама нервно комкала ткань красивой, расшитой кристаллами юбки. Глядела в лицо – такое суровое, даже свирепое – любимого мужчины и ощущала, как дрожат колени. Отнюдь не от радости, нет. От обиды. Когда она услышала, что Бен Соло спонсирует закрытие сезона, то увидела в этом некий знак, ведь дата совпадала с годовщиной их знакомства, и посчитала это некой протянутой рукой сквозь пространство. А теперь сидела и смотрела в партер, полный красивых незамужних девушек и женщин, которые косились в сторону ложи завидного – ой, завидного ли?! – холостяка. И поскольку вход на мероприятие был исключительно по приглашениям – ей даже пришлось навязаться как плюс один к своему адвокату, – она не сомневалась, что Кайло лично отобрал каждую из них и просто устроил из празднования победы над Империей смотрины новой Синьоры. Что ж, девушки и женщины могли идти домой. В Семье Рен была лишь одна Синьора, и ею была Рей. Потому, гордо вскинув голову, она смотрела на Кайло. Зная, что он извинится за этот балаган, и предвкушая сегодняшний вечер, когда уже после оперы они вместе сядут в машину и поедут домой. Праздновать. Не только победу над Империей или годовщину знакомства. Они смотрели друг на друга так пристально, что это становилось неприличным и обращало на себя внимание. Люди бросали на них любопытные взгляды, а они просто молча изучали. Даже когда на сцену вышел дирижер и покосился на капо в ожидании сигнала, мужчина никак не отреагировал. Просто поставил мир на паузу и, потягивая виски, любовался Мадонной. Потом вопросительно вскинул бровь. Рей, усмехнувшись, кивнула. Кайло махнул рукой, позволяя дирижеру начать. Начать лишь после того, как его женщина дала отмашку. Занавес поднялся, и зазвучала первая увертюра к «Валькириям». Рей повернулась в сторону оркестровой ямы. Кайло все так же смотрел на нее. Может, мужчина и хотел что-то доказать всему миру, но на глазах у всего света смог показать лишь одно – для него существовала лишь его женщина, а значит, новой Синьоры у Семьи не будет. *** - Как можно потерять ребенка? – бушевал капо, глядя на троих охранников. – Он просто взял и растворился в воздухе? Его глаза пылали гневом. Мать Бенжи, выдернутая по работе, ушла со середины первого акта – он едва заметил, так как глаз не сводил с Рей, но вот в антракте он, спустившись за крестником к картине ван Гога, обнаружил только панику среди своей охраны, потому что они упустили его topolino. - Он предложил поиграть в шпионов, капо. Знаете, у него талант. - То есть, ты хочешь сказать, идиот такой, что четырехлетний мальчик перехитрил профессиональных убийц? Да он просто прирожденный Директор по Национальной Безопасности, - прозвучало без малейшего восторга, только с ледяной злостью, – Бенжи сильно похож на такого? Нет. Тогда повторяю свой вопрос: как? Проклятие, а Вейдер где? Где Вейдер?! Так и знал, что он от любви где-то зажал свою Асоку в ложе. Чего стоите!? Ищите его! Живо! Кайло был расстроен, глядя на натюрморт ван Гога. Неудивительно, что жизнь не подарила ему ни сына, ни дочь. Всего час, а он потерял чужого ребенка. Не справился с ерундовой задачей. Знал, что с мальчиком все в порядке, знал, что Бенжи всегда сбегал даже от любимой бабушки, но все равно ощущал разочарование. Может, все дело было в Рей? Она была так хороша, что впору было Вейдера искать только ради пары таблеток нитроглицерина. - Мистер Соло, ваш ребенок в закулисье, - к нему подошел один из охранников Метрополитен-Оперы. Кайло уже хотел было поправить того, но неожиданно промолчал. Не так часто он слышал «ваш ребенок». По правде, это было в первый раз. Пусть Бенжи побудет немного «его» ребенком. Все равно ведь это неправда. Потому мужчина кивнул, щелкнул пальцами, распуская свою охрану, и направился к одной из дверей, ведущей за кулисы, параллельно расспрашивая одного из рыцарей, убили ли уже Финна. Знал, что сейчас найдет Бенжи и тут же рванет к Рей. Запрет их обоих в проклятой ложе и не выпустит её из объятий до конца жизни. Больше никогда. Глядя на неё весь первый акт, он понял, что глупостью было отрицать свое счастье. Предательство удалось побороть, омерта уплачена… пусть будет с ним! Он так по ней скучал, так скучал, и никому не отдаст. - Вы видели, а? Здесь его бывшая жена. - внезапно Кайло услышал фразу, заставившую его замереть. Повернул голову в сторону светских сплетниц, лениво потягивающих разноцветные коктейли на основе просекко. – Всего пару месяцев прошло, а она уже с другим. Хитрая стерва. - И правильно сделала. Такое чудовище даже за все его деньги не вытерпишь. Говорят, он жутко бил её. Мой муж работает в мэрии. Знаете, в день их свадьбы она едва держалась на ногах и умоляла его не делать этого, – ярко-рыжая дамочка оставила на флейте красный отпечаток, – она умничка, что осмелилась сбежать. - Это правда. Мы обслуживаемся у одного портного, и на одной из примерок я её увидела без одежды. Там живого места не было, сплошные синяки. Представляю, что этот монстр с ней делал. Бедненькая. Неудивительно, что у них детей не было, как мы изначально думали. - Золотая клетка. Странно, что он не убил её за развод. - Она сбежала же с его подручным. Ну, тем красавчиком, который был псом при нем. Кайло, сцепив зубы, прошел мимо, а потом снова остановился. Посмотрел на свое отражение в одном из многочисленных зеркал. Мрачный, со шрамом через все лицо и горящими ненавистью глазами. И словно увидел рядом силуэт в том пыльно-розовом платье. Она сияла. Да, рядом с Финном она сияла. Кайло мог злиться на сплетни сколько угодно, поскольку и половина из них не была правдой, но… Рей никогда не сияла рядом с ним. Чаще плакала или молчала. Ей было плохо взаперти. Она никогда не носила ничего яркого, потому что никогда не была умиротворена. Всегда ждала от него худшего, а он и рад был стараться – то изнасиловал, то женил на себе, то угрожал. Запутался в своем безумном желании любить кого-то совершенного столь сильно, что загубил то немногое, что у Рей было – её саму. Сплетницы могли лгать там что-то по поводу синяков – он знал, что не бил свою Мадонну, – но были правы насчет него. Как права была Рей. Всего лишь чудовище. Монстр. Цербер. Просто спрут, опутывающий и топящий. Разве не ради этого он отпустил свою женщину? Чтобы дикая кошка обрела свободу? Зачем ему снова затягивать ошейник на тонкой шее? Просто потому, что ревность пожирала его сильнее? Нет, он с трудом, но сможет быть выше этого. Не тронет их с Финном. Как Энакин отпустил свою Асоку, так и он… cazzo, но постоянно брать пример с Вейдера - глупо же! Свободное плавание голубоволосой охотницы на чудовищ закончилось наркологической клиникой. Правда, и Рей не была Асокой. Она, на самом деле, была счастлива. «Ну и будь счастлива. Я… ох, нет, я совсем не рад. Не рад, Рей! Потому что хотел тебя только для себя и никогда не спрашивал, чего же хотела ты. Очевидно, что не меня рядом с собой», - думал он, снова и снова переживая свою потерю. Ничего. У него тоже все сложится. Он вот… нет, конечно, не женится на той ужасной женщине, что была чужой, но станет хорошим крестным для Бенжи. Будет воспитывать его, изредка видеть, а на Рождество приглашать мальчика с бабушкой и дедушкой к себе, тешась иллюзией Семьи. А вот Асоку и Энакина будет держать в такие дни подальше – любоваться, как их счастье крепнет, становится на ноги, творит детей и прочее, будет мучительно. Как напоминание о всем том, чего у него не будет. Только чужой ребенок и пара купленных дней. Он и здесь платил. - Ашар, скажи остальным, чтобы не трогали ни Синьору, ни её спутника, - сам не замечая, что оговорился, буркнул Кайло, – дальше я сам. Раз вы упустили Бенжи, в закулисье только мешать будете. Вон. - Капо, Вы сами приказываете никогда Вас не слушать и закрывать спину. - О, да, а то меня случайно убьют игрушечным револьвером, - скептично протянул Кайло, но вспомнил, что да, такой приказ точно исходил от него. Те две пули в Рей научили его никогда не отпускать охрану, даже когда мир казался безопасным. Толкнув дверь, мужчина очутился в мире, чуждом ему и пахнущим старой пылью, нагретыми световыми приборами, шумом да чем-то особым, неуловимым. Этот бекстейдж напоминал Кайло изнанку жизни – когда на людях, для публики, все красиво, а за закрытой дверью уже творится хаос из поломанных стульев, страусиных перьев да парочки трупов. Бутафорских. Или не совсем. - Бен! Как мальчик всегда находил его – для капо было загадкой. Но не успел он, пачкая многострадальную одежду, влезть в паутину и потревожить моль в старом сундуке, о который споткнулся, как topolino вынырнул среди ящиков. Такой чумазый, что его мама бы ужаснулась. Если бы не была так занята собой, конечно. - Так-так, и что это за spazzacamino (1) здесь бродит? – Кайло попытался сделать строгое лицо, но рассмеялся. Достал платок и попытался оттереть мазут – или во что он там влез? – с лица Бенжи. – Ты знаешь, что сбегать нельзя? Бабушка Эшли расстроилась бы. - Её здесь нет, - хитро сверкнул глазищами мальчик, а потом пожал плечами, – мне захотелось поиграть с ним, но он угрюмый, потому я нашел, чем себя занять, – ребенок ткнул пальцем куда-то в самый темный угол, где на одном из рэков сидел мальчик примерно его возраста. Тихий и неприметный, он косился на незнакомцев. Кайло вздохнул. Проблемой общительного Бенжи было то, что он жил с очень занятой матерью, потому ему вечно не хватало того, с кем можно было поиграть. Любопытный, как маленький щенок, он вечно принюхивался к недружелюбному миру в поисках друзей. Потрепав того по волосам, капо не стал ругать озорного ребенка. - Но теперь я хочу обратно к дяде Винсенту. - Ашар отведет тебя. Я подойду чуть позже, хорошо? Если не сбежишь, после оперы мы заедем в самый большой игрушечный магазин и купим тебе, что захочешь, ладно? - Купи мне дядю Винсента! - О, а ты не промах, - хмыкнул Кайло, - давай начнем с красок, а? Ашар, отведи его обратно, но сначала умой по дороге. - Но… - Я сказал – умыть. Поживее. Причесать и переодеть тоже желательно. Что-то непонятно? Он с минуту стоял, а потом подошел ко второму мальчику. Тот напрягся и подобрал ноги со сбитыми коленями под себя. - Не против? – спросил Кайло, указывая глазами на второй рэк. Ребенок кивнул, пожирая его взглядом. Было в нем что-то странное. Сломленное. Он будто хотел, чтобы с ним посидели, но никак не ждал, что подобное может сбыться. Капо невесело усмехнулся. Одиночество – вот такое уязвимое, детское, болезненное – он мог всегда распознать. Сам так сидел порой на пляже, глядя на проходящих мимо людей с надеждой и страхом: вдруг кому-то будет не все равно, вдруг кто-то сядет рядом и заговорит с ним, не анализируя речь на правильность подобранных слов. Никто ни разу не подошел. Он обычно сам строил замки из песка и сидел так долго, пока жадные волны не слизывали его. Никому не было дела… или храбрости подойти к покалеченному ребенку страшного капо. Покалеченному не столько физически, сколько молчанием, что всегда носил в себе. – Что ты здесь забыл? - Я жду, – спокойно ответил ребенок, – маму жду. Она поет арии Брунгильды. Он выпалил трудное слово без запинки, хотя оно было посложнее, чем «безупречный». Настоящий ребенок закулисья. Тот, который мог, наверное, не знать ещё, как считать до десяти, но жить среди валькирий, рыцарей, принцев и сказок о любви. - У Вас смешной сын. Но я не могу уйти. Если я пропущу маму – она забудет меня, – он странно усмехнулся, глядя куда-то на слабо долетающий со сцены свет, – по правде, она и так меня забудет. Всегда забывает. Мальчик сказал это тихо и с той самой наивной детской открытостью. Слова его не стали новостью. Капо и так оценил, что ребенок был заброшен. На нем были поношенная грязная футболка и шорты с дыркой. Разбитые колени никто не заклеил, растрепанные волосы – не расчесал. Глядя на забытое матерью существо, терпеливо ждущее, когда о нем вспомнят, он, бредивший своим собственным ребенком, никак не мог понять – да что ж, cavolo, везло тем, кто не желал ни отцовства, ни материнства? - Как тебя зовут? - Лоэнгрин, - на минуту задумавшись, выпалил ребенок. - Ооо, - понимающе протянул мужчина, протягивая руку, - так ты рыцарь. Какая честь. А я Кайло. - Тоже рыцарь? - Вроде того. Рыцарь Рен. Это орден такой, особый. Очень древний. И тайный. Ребенок с минуту молчал, а потом рассмеялся. - Вы ищете святой Грааль? Рыцари Света! Да?! - Скорее мы всегда…во Тьме, – осторожно сформулировал капо, но глаза маленького Лоэнгрина вдруг засияли ещё ярче. Он будто услышал какое-то подтверждение. - Да-да, ведь из Тьмы рождается Свет. Так в Библии говорится. Он немного путал, этот мальчик, вот то «и отделил Бог свет от тьмы», но какая, собственно, разница? Может то, как он понял и сформулировал эту фразу, станет для ребенка не просто выражением или мантрой, а каким-нибудь жизненным законом, помогающим обрести баланс? Как они с Рей сделали из простого «tutto bene» клятву верности, так, может, и потерянный Лоэнгрин создаст свой свет из вот этого мрака, где, сгорбившись, сидел? Этот точно мог, раз верил в Библию и волшебного рыцаря святого Грааля. Даже прячась в темноте. - Красивая штука. – неожиданно сказал ребенок, уставившись на розарий капо. Поскольку рукав пиджака чуть задрался, какая-то часть его стала видна. Мужчина задумчиво посмотрел на символ своей темной Мадонны. Знак верности и преданности. Вечная молитва. Бессильная. Вздохнув, он неспешно размотал дорогую для себя вещь, думая, что ему это уже ни к чему. Рей не вернется к нему, независимо от того, носит он розарий или нет, но вот теперь это могло помочь кому-то ещё. - Протяни руку, – улыбнулся Кайло через силу, а потом вложил теплый оникс в детскую ладошку, – посвящаю тебя в рыцари Рен, Лоэнгрин. Всегда служи Свету. Пусть он в тебе не погаснет. - Я не могу, - тут же застеснялся мальчик, которому, кроме подзатыльников, никто ничего больше не дарил. Он даже конфеты привык зарабатывать пением на рождественских концертах и никогда не имел игрушек, потому у него были только воображаемые друзья. А тут – такая красивая штука. Тяжелая. – Не могу. Спасибо. Не надо. Он попробовал вывернуть руку, но капо успокаивающе похлопал мальчика по плечам. - Эй. Это не подарок. Я одалживаю его тебе на время, как тайный знак братства. Однажды ты подрастешь и передашь его кому-то, кому он будет важнее и нужнее, обещаешь? Только так можно подарить Свет. Не теряй его, ладно? Было приятно познакомиться, Лоэнгрин. - Пока, - улыбнулся мальчик. Кайло отошел, а потом обернулся. Ребенок, оставшись один, радостно играл розарием, с упоением завязывая его себе за запястье, подражая ему. Капо вздохнул. В этом мире слишком много одиноких детей, слишком, cazzo, много. Вернувшись в шумный коридор, Кайло хотел было пойти в свою ложу, чтобы посмотреть на Рей, как заприметил Асоку и Энакина. Точнее, они его заприметили. Потягивая какие-то напитки в баре, парочка помахала ему. Капо нехотя подошел, хотя второй акт уже, судя по увертюре и пустеющему коридору, начался. - С выпиской, - найдя чей-то стакан с виски, отсалютовал он Шпильке. Нашел глазами кольцо. Значит, все-таки удалось. – Хорошо выглядишь. Асока не ответила. Она смотрела куда-то мимо Кайло. С таким потрясением, что аж приоткрыла рот. Развернувшись, мужчина увидел Рей. Та, стискивая сумочку, смотрела на него странно, загадочно улыбаясь. Вблизи она была ещё роскошнее. Капо сделал шаг назад и допил полстакана виски, ощущая разочарование, боль и дикую жажду. Зачем она здесь? Что хотела доказать? Не успела девушка что-то выговорить, как отмерла потрясенная Асока. - Блядь. Господи. Ты беременна! – в её голосе звенел восторг вперемешку с ужасом. Кайло нахмурился и покосился на растерявшуюся Рей. У нее аж румянец – то ли от возмущения, то ли от смущения – выступил на щеках. Мужчина изучал её почти не изменившуюся фигуру и быстро соображал. Если Асока не ошиблась, это был удар, поскольку выходило, что она носит ребенка Финна. Будь она…будь это… словом, очевидно, что заметнее было бы ввиду срока, если бы… - Ты ошибаешься, - ледяным тоном отчеканил капо, свирепо глядя на Асоку. Если она права, то… почему, почему Рей не захотела забеременеть от него, но уже вынашивала наследника какому-то ничтожеству? – Ошибаешься! - Нет, - спокойно возразила Рей, разбивая весь его мир кувалдой. Красивая и сияющая. Нежная и какая-то другая. Porca troia, так за этим она явилась?! Добить его своей беременностью от человека, который не стоил даже её выбившегося из прически локона?! - Зачем ты здесь? Твой юрист разорен, и тебе нужны деньги на аборт? – насмешливо бросил мужчина, забирая у Энакина его напиток и залпом вливая в себя. Рей как-то аж побледнела в секунду, тогда как остальные оцепенели от его фразы. Кайло же тем временем допивал безалкогольный коктейль Асоки. Нет, он в эти игры больше не играет и не ведется. У нее нет над ним власти, нет, нет, нет! - Нет, ты подарил достаточно безделушек, чтобы я смогла потратить их на подпольный аборт, Кайло, – ледяным тоном процедила девушка, – как раз хватило. Спасибо. Была рада повидаться. И, развернувшись, она, вздернув голову, пошла к лестнице. - Che? – попытался сообразить мужчина. – Аборт? Она сделала аборт? Была беременна от меня и…? Он был так потрясен, что не заметил подлетевшего к нему Кардо, который врезал ему с такой силой, что мир пошатнулся. А Вейдер даже бровью не повел. Стоял и наблюдал, как дезориентированный от слов Рей капо вытирает кровь, хлынувшую из сломанного носа. - Кардо, какого.... - Кайло, что ты творишь? Что ты, блядь, творишь, ублюдок? – заорал он, а потом, словно очнувшись, осекся, тяжело дыша. – Зря я её послушал и привез. Знаешь. Ты не заслужил её. Идиот. Какой же ты идиот! - Это была твоя великая идея – подтолкнуть её сделать аборт? - Без ребёнка, значит, она была бы не нужна?!– огрызнулся Кардо, потряхивая кулаком. Кайло осекся. А потом вдруг, позабыв обо всем, бросился за Рей, которая, услышав его шаги, обернулась. Испугавшись выражения его лица, девушка сорвалась с места, но, запутавшись в юбке, потеряла равновесие. И с удивительно беспомощным выражением лица, пытаясь зацепиться за воздух, упала. С той самой лестницы, о которой мать Бенжи часом ранее обмолвилась, что здесь запросто можно свернуть шею. - Рей! – крикнул мужчина, но расстояние было слишком большим, и он не успел поймать её за руку. Девушка, бежавшая слишком быстро, падала мучительно медленно, цепляясь за каждую ступеньку, пока не очутилась у подножья грушевого дерева, где застыла в изломанной позе. Кайло, добежав до нее, моментально очутился рядом. – Рей. Рей, родная… Рей! Очнись! Девушка тяжело дышала, и глаза ее были закрыты. Она была без сознания. Из разбитого виска струилась кровь. - Душа моя… - отчаянно прошептал Кайло, с ужасом оглядываясь. Вот он и сдержал данное год назад слово. Вот она и оказалась под грушей со сломанной шеей, или что она там сломала? Вот и сбылось. Проклятие! Зачем, зачем он это обещал!? – Родная, tutto bene, tutto bene. В этот раз Рей не отзывалась. Лежала молча. Без признаков жизни, и только дыхание да слабый пульс отзывались надеждой. Вдруг малыш Бенжи, сидевший среди деревьев и видевший жуткую сцену, поднялся. Сгреб шелковые цветы и подошел поближе. Дунул на ладони, и цветы жутковатым белым снегом покрыли капо и его Синьору. - Бен. А она Золушка, да? – тихо спросил он. Капо поднял глаза. Там, на лестнице, валялась одна серебряная туфелька, которую Рей потеряла. - Нет, topolino, она красавица, которая полюбила чудовище. Мальчик, ничего не понимая, сел рядом с капо, пытающимся бережно погладить ту, к которой нельзя было прикасаться. Ребёнок, постоянно спрашивающий, почему Рей не встает, когда он так соскучился по ней, ткнулся носом в локоть Кайло и неожиданно зарыдал, выражая этим все то, что мужчина ощущал на душе. 1 - трубочист *** - Мистер Соло? – появившийся врач заставил Кайло, который, казалось, приклеился к стене, отмереть. Энакин тут же очутился за спиной капо, готовый удержать того от убийства, если доктор вдруг решил принести новость, что у Рей произошло какое-то кровоизлияние в мозг, и бывший муж резко стал настоящим вдовцом. - Что с моей женой? – сжав кулаки, спросил мужчина. Серый от волнения, он впился взглядом в доктора, желая услышать лишь одно – его девочка в порядке. И все. Остальное неважно. Мир упростится только до этого факта. Она в порядке. Есть и будет. В порядке. Даже если Рей не солгала и сделала аборт… ох, это ломало его, но… пусть бы с ней все было в порядке. Он примет любое решение своей Мадонны, даже если оно сокрушит его. Если девушка так поступила – это было её право и лишь её. Одно он знал точно – Рей не была беременна от Финна. Это уже рыцари успели выяснить. Значит, либо ложь, либо аборт. Ужасающий своим… отчаянием. «Могла ли она убить нашего ребенка? Если не любила, то да», - думал он в течение этого часа, ощущая страх за Рей и дикую боль за уже свершившееся. Оцепеневший Кайло просто смотрел в одну точку, стиснув пальцы так, что те посинели. Ему было жутко, по-настоящему жутко от осознания того, что он мог физически её потерять, и от того, что... если она беременна и ненавидела его, почему не поторговалась? Он бы отдал все до последнего цента за свое дитя. Империю, Семью, все на свете. - Что с ней? – нервно потирая запястье, лишенное розария, повторил вопрос капо. - У мисс Палпатин сломана левая щиколотка и сотрясение мозга средней тяжести. Угрозы для жизни нет. – быстро сказал врач, но не отошел. Кайло продолжал сверлить того взглядом, не понимая. Если у Рей такие травмы, то почему они здесь вот уже два часа? Что происходило? Почему этот доктор так странно, сочувствующе смотрел? Рей жива. И это главное. – Ребенка спасти не удалось. Мне жаль. - Бляяядь, - услышал Кайло сквозь странный, резкий, неприятный, пульсирующий шум, накрывший мир. Энакин, ругнувшись, потрясенно смотрел на врача, проклиная себя за то, что отправил Асоку завести Бенжи. Нарочно отправил, чтобы она была подальше от неадекватного капо, а, возможно, Шпилька-то сейчас пригодилась бы больше всех. - Простите, мистер Соло. - Вы ошибаетесь, она же сделала аборт. Моя жена не беременна, - странно, как факт, что минуту назад казался жутким, стал почти спасением, за которое Кайло жалко цеплялся, – не беременна, нет. Нет. Да нет же! Он просто стоял и повторял «нет» помертвевшими губами, не понимая, почему врач не кивает, мол, Вы правы. С ним все всегда соглашались! Почему доктор играл не по правилам? - Нельзя потерять ребенка, которого уже нет, - едва слышно выдохнул он. - Капо, - Энакин положил руку на плечо мужчины, от потрясения забывшего, как дышать. Детектив подумал, что и врагу бы не пожелал дважды за день пережить потерю одного и того же ребенка – в том, что врач не ошибся, он ни секунды не сомневался. Что-то же они делали два часа. Пытались спасти. - К-к-как она? Я могу её увидеть? – растерянно спросил Кайло, все ещё не соображая, что у него мог бы быть ребенок. Такой долгожданный. Такой любимый. Такой драгоценный. Неужели это правда? Он этим утром, как многие другие, проснулся будущим отцом? - Мисс Палпатин нужен отдых. - Я хочу увидеть свою жену, я должен быть рядом. - рыкнул капо. Ощущая, как Энакин продолжает похлопывать его по плечу, внезапно спросил: - Мальчик или девочка? - Это неважно, капо. Не сейчас. - Вейдер закрыл глаза на секунду, пытаясь вырвать себя из этого сюра. И вырвать капо, молившегося в течение двух часов, чтобы его женщина выжила, и не сообразившего пожелать чего-то ещё. Его желание сбылось. Но ценой какой боли – представить себе страшно. - Важно. Так кто? - Девочка. – послышался сбоку другой голос, и в коридоре, бледный и уставший, появился Кардо. Одного взгляда на капо хватило, чтобы, блядь, понять: ребенка сохранить не удалось. – Ты же всегда хотел девочку, правда? Доктор, спасибо, мы разберемся. Введите ей двойную дозу снотворного, чтобы не проснулась до утра, ладно? Спасибо. Взяв контроль над ситуацией в свои руки, он развернулся к капо: - Теперь ты, блядь, доволен? Смотри-ка, твои деньги на аборт не пригодились, тупой ублюдок. – он был готов раздавать указания, пока лучший друг был не в состоянии этого делать, но важнее ему было привести капо в чувство. И лишь Кардо знал, как с Кайло Реном это все работает. Тот лучше соображал через боль, а не потрясение. Кому-то нужно было пощечину влепить, кого-то облить ледяной водой, а вот капо стоило просто побольнее пнуть словами. Сломанный или разбитый нос не шибко помог. Да и Кайло, кажется, не обращал внимания на то, что ему бы пригодился компресс. Чем тут Вейдер занимался, кроме как ничем? - Девочка. – повторил Кайло, никак не реагируя. Его опустевшие глаза смотрели куда-то мимо. Мир, бывший черным уже так давно, на секунду озарило чем-то теплым. Прежде, чем краски померкли навсегда, и он окончательно упал во тьму. - Девочка. Кардо. У меня девочка. Дочка. Теперь он понимал, откуда то пыльно-розовое платье. Рей хотела рассказать ему, что носит их долгожданное дитя. Девочку. O, Dio. Крошечную копию его Мадонны. Il figlio dell'amore (1). Русалка из зимнего Сан-Диего. - Да. Девочка. Могла бы быть. Держи, - подручный полез в карман пиджака и достал то, что Рей ему отдала пару дней назад, когда заливисто смеялась от счастья. Капо опустил глаза и вздрогнул. – Держи-держи, ты же любишь их коллекционировать – снимки УЗИ. Капо никак не отреагировал на гневные слова. Стоял и смотрел. Видел не черно-белое изображение. Лишь будущее, что не стало реальным. Первый вздох, смех, шаг, слово, победы. Янтарные глаза и темные волосы. Да, он видел лишь красоту, которой не суждено было сбыться. - Она прекрасна, - прошептал мужчина, не замечая, что у него дрожат руки. Энакин свирепо уставился на Кардо, не понимая, зачем он пытает капо? Да, тот не был, блядь, человеком года, но все же был человеком и имел чувства. Был разбит, потрясен и потерян. К чему добивать его? – G-grazie, Кардо, я очень сильно буду любить её. - Кайло… - Да, я все понял. Услышал. Но она все равно мой ребенок. Я буду любить её так же сильно, как своего мальчика. Почему они не рождаются у меня, Кардо? Что со мной не так? Он опустил глаза. Очередной отсчет. Сын, которому могло быть семнадцать. Дочка, которая… - Послушай, - Кардо, видя, что в этот раз все намного хуже, чем семнадцать лет назад, решил изменить тактику, глядя в покрасневшие глаза друга так, будто там от напряжение лопнули сосуды. – Её нет. Но есть твоя женщина. Там. В палате. И ты ей очень нужен. Был. А сейчас – ещё сильнее, чем раньше. Потому ты соберешься и будешь её поддерживать. Ты уже переживал это, а для Рей подобное впервые. От того, насколько ты справишься, будет зависеть не прошлое, что уже проебано, а будущее. Понимаешь? Верни её, Кайло, верни обратно. К жизни, в Семью, в постель, в сердце. Блядь, куда угодно, но верни. Она без тебя не справится. Иди и будь там сколько нужно, хоть вечность. Мы с Вейдером побудем на страже Семьи. - Плевать на Семью, - опустошенно махнул рукой капо, понурив голову. А потом втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Мир продолжал странно пульсировать и шуметь. Люди вокруг продолжали жить, когда его вселенная перестала крутиться и застыла. Спрятав во внутренний карман снимок, Кайло вошел в палату. В ней стояла жуткая тишина. Рей, кажущаяся такой беззащитной, спала в счастливом неведении. Прекрасная и раненая, она скрутилась в детской позе. Кайло подошел поближе и поцеловал её в спутанные волосы. - Душа моя, - прошептал он, закрывая глаза. Втягивая знакомый запах. Обжигающий сейчас. Раскаленный призрак ушедшего счастья. Горькие апельсины, кислые лимоны, терпкие грейпфруты, игривые кумкваты. Она все так же носила за собой цитрусовый сад. – Ты такая молодец. Прости, что твои усилия… Договорить он не смог. Подтянул стул, погладил Рей по щеке и коснулся живота. Новая жизнь, которая могла бы поприветствовать его, не отозвалась, потому что погибла. Как она справится с этим, его сильная Психея, какими словами ему поведать об их потере? - Я помогу тебе, Рей, помогу. – успокаивающе шептал Кайло, совершенно не представляя ни как помочь, ни как найти силу в себе. Они потеряли ребенка. Их недомолвки привели не просто к трагедии. К смерти. К потере того, о чем мечталось. Ребенок. Девочка. Дочь. У них могла быть дочь. Разве нужно больше? Рей, видимо, ощущая даже во сне их трагедию, слабо застонала и беспокойно заворочалась. Кайло поспешил что-то тихо зашептать. Девушка повернулась на другой бок, скидывая с себя одеяло на пол. Капо наклонился, чтобы поднять его, а когда выпрямился, то нахмурился. Во сне большая на Рей больничная сорочка соскользнула, обнажая часть спины. - Что с тобой? – на секунду позабыв обо всем, удивленно пробормотал мужчина. Потому что там было два скрещенных шрама, ранее ему незнакомых. Ощущая, как нечто тяжелое начинает ворочаться внутри, отзываясь в голове тяжелой барабанной дробью, Кайло, осторожно убрав длинные волосы, развязал завязки, и у него вырвался странный, полузадушенный вздох, полный боли. Вся спина Рей была покрыта тонкими шрамами. Хаотично разбросанными, но тонко выполненными. Он попытался сосчитать, но сбился на тринадцатом, не добравшись и до середины. - Душа моя, Боже… - мужчина наклонился и поцеловал один. Наугад. Вот и все его победы. Здесь. Вырезанные палачами на её теле. Проклятие! Пока он побеждал, его жену пытали, а она, боясь рассказать правду, терпела. Молчала, пила игристое, ложилась с ним в постель, хоть и было больно. Просто пыталась как-то…жить. Нашла в себе силы захотеть подарить им ребенка. – Зачем, Рей, зачем? Я бы все понял. Я бы не тронул тебя и никому бы не дал. Зачем ты это разрешила? Он глядел на эту карту побед и не ощущал триумфа. Потому что проиграл все. Его любимую жену мучили. Незащищенная, это она спасала его, а никак не он. Это он предал, не Рей. Предал, потому что был слеп, зациклен на себе и ничего не видел. Девушка была не просто верна, она безумно любила, если безропотно пошла на это. Ох, как же ей было, наверное, больно и одиноко. Сколько она дрожала там, в своей постели, одна, а никто не приходил стереть кровь с её спины? - Ох, Рей. – у него закончились слова. Он набросил одеяло на хрупкие плечи, выдержавшие на себе такое давление. Подумал, что за все Рей в награду получила изгнание, которое не было свободой. Раз вернулась и хотела родить ему, значит, желала быть лишь с ним. Захочет ли дальше? Кайло переплел свои пальцы с её и вдруг заметил, что Рей, никогда не носившая обручальное кольцо, сейчас с ним. В душе она продолжала быть его женой, когда юридически он расторг их брак. Ощущая, что мир продолжает рушиться, Кайло наклонил голову. Пытаясь справиться с этим. С тем, что её мучили. С тем, что она хотела обратно к нему. С тем, что у них не родится девочка. Голова Кайло поникла. Плечи мелко задрожали. Завтра, завтра он снова будет делать это. Держать, как Атлант, реальность, чтобы мир Рей не рухнул, но сейчас…удар был сокрушительным. Потому безупречный капо позволил себе быть просто человеком, оплакивающим не только храбрость своей жены, но и дочь, которую они не узнали. Девочку. Маленькую, прекрасную девочку. Ребенок из оперы ошибся. Не из всякой Тьмы рождался Свет. 1 – дитя любви *** Эм. Эмммм... Ну. Зато хуже уже, правда, некуда.