Ради тебя сохранить

Для мамы я всегда был Антошей, для одноклассников и одноклубников Шастом, для судей и приезжих тренеров Антоном, но для Павла Алексеевича все 15 лет я был... — Тоха, тебе пиздюлей за мат давно не прописывали? Ты как с тренером общаешься? — с явно недовольным тоном отреагировал Добровольский. — Я всегда беру пример с Вас, Павел Алексеевич, — поняв свой проёб, ответил я. — Я не курю, — пробурчал он. — А я не матерюсь, — подстебнул его я. Пару раз мне повезло застать тренера во время курения айкоса. Мда, у него даже сигареты были с выебоном. — Так, заканчивай огрызаться, через два часа жду тебя на Чернышевской. Это очень важно. Приедешь раньше — угощу кофе, — перевёл он тему, зная про мою слабость к кофеину. — Раз такое дело, то мчу, роняя...туфли, — не мог не пошутить я. Все таки бальником был, какие уж там тапки. — Всё, жду тебя, отбой. — Auf Wiedersehen, mein...—услышав гудки, я даже не закончил привычную фразу. У меня была дурацкая привычка прощаться на немецком, и тренера это изрядно подбешивало. Ехать от дома мне надо было полтора часа, но так как я был в парке, время поездки сокращалось до часа. Я пошёл на автобусную остановку, придумывая параллельно, как закончилась выдуманная история с побитой кошкой. Если бы я реально подобрал животное, я бы...отвёз его в ветеринарку. Дальше бы...ну, объяснил, что нашёл там-то там-то, что она предположительно домашняя, что я тороплюсь и не могу нести ответственность за жизнь и здоровье кошки. Но я бы так не поступил. Будь это живая, настоящая китя, я б всех нахер послал, но вылечил бы её, и хозяев нашёл... От напряженного придумывания алиби я невольно закурил вторую. Стоп! А вдруг в ветеринарках уже поступил звонок с информацией о пропаже кошки, и тогда работники сразу бы узнали её, и тут же сообщили бы хозяевам о находке их домашнего питомца. Гениально, блин! Сам с себя хуею. С легкой улыбкой на лице закончил я рассуждения, увидев вдалеке нужную остановку. Алиби придумано. До Чернышевской я доехал за час, поэтому с нетерпением ждал свою награду в виде кофе. Издалека я узнал чёрную мазду — у Павла Алексеевича все машины за 15 лет были только чёрные — и резвым шагом направился к ней. В салон на переднее сиденье я запрыгнул неожиданно, услышав знакомый мотив по радио, и вместо приветствия тут же начал петь. — What you know about rolling down in the deep, when your brain goes numb...—в такт мотая головой, во все горло вторил я исполнителю. — Тох, ну опять? — резко понизив громкость, возмутился тренер. — Ну вы же знаете, как я люблю...—начал оправдываться я. Вся моя жизнь сопровождалась музыкой, и я не мог стоять на месте, особенно когда слышал знакомые треки. — ...Пропускать музыку через себя, я помню. И тебе привет, — протянул руку Павел Алексеевич. — Дзень добры, сенсей, — ответил я на рукопожатие. — Я обещал кофе? — уже со смехом в глазах вспомнил тренер. — Да-а, было дело, — довольно промурчал я. — Как обычно? — снимая мазду с ручника и выезжая на дорогу, уточнил Добровольский. — Есте-е-е-ственно...I feel like astronaut in the ocean! — протянув гласные, повысил я громкость и продолжил петь. На самом деле, я любил и уважал Павла Алексеевича. За 15 лет совместной работы мы сменили много ролей: тренер-ученик, отец-сын, работодатель-работник, придя к смешанным взаимоотношениям с ноткой хорошей дружбы и совсем щепоткой тренерства. Если бы кто-то взглянул на нас сейчас со стороны, то ни за что бы не догадался, что он гоняет меня по танцевальному залу по 3 часа в день, а не сидит со мной по вечерам в баре, обсуждая житейские проблемы. Хотя, и такое тоже бывало. Мы давно стёрли границы дозволенного между тренером и учеником, хотя оба старались скрывать это в зале — не хотелось подавать негативный пример его младшим воспитанникам. Все-таки я был единственным, кто мог себе позволить по-дружески подкалывать его, местами называть «Пашка», приглашать по воскресениям в кино и продолжать веселье где-нибудь в баре «Liverpool» около Маяковской. — Зайдём посидеть или сразу в зал поедем? — прервал молчание тренер. — Смотря о чем вы хотели поговорить, — с легкой интригой в голосе ответил я, хотя на деле сам был заинтригован, и не мне стоило бы напускать эту дымку загадочности по поводу предстоящего разговора. — О твоей карьере, Тох, — в карих глазах промелькнул страх, который, впрочем, Добровольский быстро спрятал под дымкой невозмутимости. — Оу...давайте тогда в кофейне посидим, а то вдруг вы мне прогон лесенкой* устроите, — усмехнулся я, скрывая накатившую панику. Разговоры про мою дальнейшую танцевальную карьеру — это самое ненавистное, что было в жизни. Потому что когда ты танцуешь не для себя, то и цели, по факту, ставишь не ты. А как я мог признаться окружающим, что в свои 18 лет основной деятельностью моей жизни рулила дорогая мадрэ? Стыд и срам, что ещё сказать. Наша любимая кофейня была скрыта во дворах Центрального района. Забавно, что к ней нужно было проходить через отдельную роту ДПС, но в этом был даже какой-то шарм. Секретное место, вкусный кофе, атмосферные деревянные столики, самый дешевый стеллаж с самыми интересными, а оттого и дорогими духовно книгами, парочка растений, по классике гирлянда (какой уют без неё?), и вдобавок забавное граффити на стене. Когда я был тут впервые, возле входа стояла многословная кафельная табличка с надписью «Кругом возможно Бог. Александр Введенский». Помню, как возле этой таблички я курил когда-то свою первую сигарету... — О чем задумался? Выходи, — отвлёк меня тренер от тёплых воспоминаний. — А...да, — задумчиво ответил я. — Пизда, — с усмешкой подстебнул меня Павел Алексеевич. Не забыл, сука. Все бариста уже знали нас в лицо, оттого расплылись в искренней улыбке, увидев нас издалека. Сегодня была смена Иры и Серёжи. — Шаст, Воля, здарова! — тут же подлетел к нам безумно тактильный бариста со смешным хвостиком. — Серы-ы-ы-й, — тут же ответил я на объятия. С первых дней знакомства обожал этого парня. — Привет, Серёжа, — тренер ограничился лишь рукопожатием, потому что по негласному кодексу бальников мальчики здоровались с девочками поцелуем в щеку и легкими обнимашками, а друг с другом — только рукопожатием. Поддерживать миф о том, что все танцоры — геи, не очень-то хотелось. — Вам как обычно? — выглянула из подсобки Ира. — Да! Ты чего, иди сюда, — развёл я руки, ожидая ответную реакцию девушки. С Ирой у нас были странные отношения. Я знал, что нравлюсь ей, а она нравилась мне. Ну как сказать нравилась...её мягкий и ласковый взгляд пленил, хрупкая и женственная фигура притягивала внимание, тёплые объятия согревали душу, а звонкий смех заставлял улыбаться даже в самый тяжелый день. Мне нравилась она, но как будто бы только внешне. Внутри я видел пустоту. Я любил людей посложнее, в которых приходится разбираться, открывать потайные дверцы, за которыми скрывались новые грани человека и неожиданные черты характера. Оттого я задавался вопросом, смогу ли построить отношения с человеком, к которому тянуло только на физическом уровне...и никогда не мог дать себе точный ответ. Наверно, нет. Наверно, да. Наверно, я не знал наверняка. Она робко подошла ко мне, боясь нарушить личные границы, но все-таки почти незаметно вдохнула мой запах парфюма, уткнувшись носом в шею. От этого по спине пробежали мурашки. Наверно, все-таки смог бы. Спустя 5 минут мы уже сидели на улице за привычным столиком в среднем ряду, не торопясь притронуться к напиткам. Я глазел на сердечко, которое Ира со старанием нарисовала мне на пенке латте с ванильным сиропом. Она просто чудо. — Тох, чего ты хочешь? — начал разговор тренер, зная, что оттягивать его нельзя. — Парочку миллионов долларов, свой домик в Италии, самую дорогую кофемашину, Импалу девяносто седьмого, любовь всей моей жизни под боком и добермана, — без раздумий ответил я, продолжая рассматривать пенку, которую размешивал ложкой. Из сердечка получились красивые волнистые узоры, напоминающие картины Ван Гога. — Я про танцы, — осек меня Павел Алексеевич. — Оу...я не знаю. М класс и мастера**, наверно, — пожал я плечами. Когда я хотел бросить танцы в 14 лет, мадрэ со слезами на глазах взяла с меня слово закончить именно после присваивания мастера и М класса. Я пообещал, поэтому сейчас это были единственные мои цели. Хотя тот факт, что они были придуманы и поставлены не мной, заставляли при каждом из упоминании раздражаться, заламывая пальцы. — И всё? — удивился тренер. — И всё, — не торопился раскрывать все карты я. — А ты вообще...танцевать-то любишь? — пытался разговорить меня Добровольский. — Люблю, — коротко ответил я. — А хочешь? Ну, всю эту профессиональную деятельность, танцевальную карьеру, тренерство, детей растить, по турнирам с ними кататься? — в воздухе витала атмосфера допроса, что не давала быть с тренером до конца искренним. — Н-н...нет. Не хочу, — на выдохе выпалил я. Правда ведь не хотел, чего таить. — Неожиданно. Ладно, у меня две новости. Видимо, плохая и хорошая, — с ноткой тоски в глазах, наконец-то подошёл к сути разговора Павел Алексеевич. — Соедините в нейтральную, пожалуйста. Взболтайте, но не смешивайте, — пытался отшутиться я. Защитная реакция в те моменты, когда накатывало волнение. Не хотелось показывать свои слабости, тем более демоны навязчиво шептали на ухо, что обе новости будут отвратительны. — В общем, к нам приехал парень из-за границы. Топовый пацан, чемпион в своей стране. Захотел получить российское образование, он сам из России, переехал лет 5 назад в... — начал восхищенно описывать какого-то танцора тренер. — Короче, — хмуро глянул я на него исподлобья. — ...короче, не пойми меня неправильно, нам нужна Окси. Другие девочки слишком слабые для него. Мы найдём тебе тоже классную, может быть с другого клуба притащим, это не проблема, но без твоего согласия она отказалась с ним вставать в пару, — почти на одном дыхании выпалил он. С Оксаной я танцевал уже года два, и у нас получалось звездить на турнирах. Мы смотрелись гармонично, я её подтягивал в стандарте, а она украшала меня в латине***. В общем, пара была у нас хорошая, командная работа и все дела. Я опешил. — Чего, бля? — Ты же сам понимаешь, эта пара вытянула бы клуб на новый уровень, его тренер будет поддерживать нас на турнирах, в тот клуб обязательно будут звать тренироваться, правда билеты дорогие, собака, ну ничего, — неумело скрывая волнение, тараторил он, пропустив мимо ушей даже мой мат. — Я все понимаю, да. Мне-то что делать прикажете? — с непониманием поинтересовался я, чувствуя, как начинаю закипать. — А это хорошая новость. Сможешь перерыв взять, отдохнуть, раз особых амбиций у тебя пока нет, — эта фраза остро резанула по уху, выбивая из легких воздух. Нет амбиций. Приплыли. Всю жизнь пахал в зале, раньше всех получал новые классы и разряды, и всё это теперь превратилось в одно большое «нет амбиций», — Все регалии ещё успеем заработать, я тебе обещаю. Найдём трудолюбивую девочку, подучим немного, и будешь дальше танцевать, — сказал, как отрезал тренер. Ну пиздец. — Ясно, — не тая разочарования, ответил я. Конечно, отдых—это классно, но я не ожидал, что тренер мог так легко отодвинуть меня на второй план, когда впереди замаячил какой-то заморский танцор со звездой во лбу. — Ты согласен? Не обидишься? — с надеждой взглянул он на меня, видно, совсем не разбираясь в физиогномике. Явно же видно, что нихуя я не согласен и до конца жизни буду помнить об этом разговоре. — Согласен, не обижусь, — наперекор своим мыслям ответил я. — Заедем в зал, как кофе допьём? — резво перевёл тему Павел Алексеевич, чувствуя, как обстановка накалилась. — Зачем? — опешил я. В такой ситуации видеть родной до боли зал было бы вовсе некстати. — Ну, туфли заберёшь, я тебе зарплату ещё выдам. Ты же с детьми занимался пару раз в апреле, — напомнил он. — А, да, давай...те, — почувствовал я ком в горле. Адово неприятно. Вот честно. Хотя мозгом я понимал, что, будь я на месте Добровольского, поступил бы так же. Или нет...? В машине стояла напряженная тишина, и я без задней мысли вывернул громкость почти на максимум. В плейлисте попалась песня «Океан Ельзи—Без бою». Я легонько начал топать ногой в такт. Едва заметно шевеля губами на куплете, я ждал будоражащего припева. — Хто ти є? Ким би не була ти, яне здамся без бою, — с отчаянием завопил я, активно качая головой. Тренер слегка покосился на меня, улыбнувшись краешком губ. Наверно, думал, что я кайфую. Но я чувствовал, что что-то внутри дало трещину. Как говорится: «Спустя 15 лет? Нет, не всегда». Наш зал был недалеко от кофейни, поэтому мы даже не успели дослушать песню. Я тут же выскочил из машины, стараясь не хлопнуть дверью на эмоциях. Держись, Шастун. Не надо. Попсихуешь позже. На глазах у Павла Алексеевича эмоции показывать не стоит. Он будет нервничать, загоняться. Да бля, почему я о других волнуюсь больше, чем о себе? Почему, сука, за всю жизнь я не встретил ни одного человека, кто мог бы поставить меня выше амбиций? Что мама, что Добровольский. Я так устал. Чертовски. Мне нужна просто ебаная взаимность! Я заебался всем угождать и получать взамен лишь «ой, потанцуй ещё ради меня», «ой, попылись-ка ты в сторонке, пока я поставлю твою партнёршу с крутым иностранцем, который вытянет мой клуб на новый уровень». Ой, блять! Идите, пожалуйста, на... Я на автомате открыл дверь в зал, и громкая музыка накрыла меня с головой. В 10:30 утра кто-то тренируется? Но музыка же не бальная. Это Two Feet? Все песни этого исполнителя — как полноценный плейлист для секса, ей богу. — Че встал, проходи. А, ты музыку услышал? Это мой старый друг недавно начал зал арендовать под свои танцульки. К группе готовится, — как будто бы это было обыденностью, сказал тренер. Я прошёл мимо кожаных диванов для гостей и кулера, аккуратно заглядывая в зал.

So tell me the truth, was it me then

Who needed you?

— ...you, — на автомате прошептал я, залипнув на высокого голубоглазого брюнета, придумывающего композицию в центре зала. А в голове лишь одна, непонятная, но очень громкая мысль.

Наконец-то.