Ради тебя сохранить

— Арс, мне...страшно, что ли, — сжав его свитшот и на автомате придержав у дороги, прошептал я, — Ну, где Родригез этот, а где мы? — Антош, он родом из Твери, обычный парень. Я понимаю, что столица меняет людей и всё в этом духе, но раз он друг Софы, то...— я обернулся, чтобы спокойным взглядом заразить его своей уверенностью, —...То он явно хороший и понимающий человек. — А ещё он чёрный кофе любит, — хмыкнул Шастун, вспомнив мой вчерашний странный вопрос во время видеосозвона. — И чёрный кофе любит, да, — уже витая где-то в своих мыслях, кинул я. Что он вообще мог нам предложить? У него есть связи в Питере? Он скажет переезжать в Москву? Или в Тверь? Или вообще за границу? Слышал ли он вообще обо мне? Как сможет помочь Антону? Черт, а вдруг он откажет помогать Тоше, потому что у него маленький опыт работы и танцевания в этих двух стилях? Хоть время близилось к обеду, мы с Шастом всё равно были разбитыми и сонными, оттого что всю ночь провели как на иголках, пытаясь заснуть и снова вскакивая от кошмаров, поочередно успокаивая друг друга. Но стоит признать, что без шатена под боком я и не заснул бы вовсе. — Это Тимур? — вопросом вернул он меня в реальность, упираясь взглядом в парня, который стоял за стойкой и был даже ниже Матвиенко. — Да, судя по росту, затылку и комплекции, — окинув взглядом предмет обсуждения, я добавил, — И одежде. Родригез был известен своей любовью к яркой, неординарной одежде. Сейчас на нем была объемная разноцветная клетчатая рубашка, сшитая из кусков трёх разных по цвету и ткани других рубашек (что?), облегающие белые в зелёную крапинку джинсы с дырками в коленях (как я люблю, черт подери), и, что удивительно, обычные высокие белые кроссовки. — Здрасьте, Тимур...э-э, — Шастун решил перехватить инициативу, чем вызвал на лице у танцора улыбку, — Как Вас по батюшке? — Неважно, давай сразу на «ты», — он протянул руку и мягко пожал её, — Ты Антон? — Да, а Софарс уже успела о нас рассказать? — Родригез скептически поднял бровь, и Тоша закончил свою мысль, — Ну, рассказала, как мы выглядим? — Что-то типа того. Сказала, один будет дылдой, а второй красавчиком, — усмехнулся он, кинув на меня взгляд и словно оценивая, насколько я подхожу под емкое описание подруги. — Арсений, очень приятно, — я решил не медлить и протянул руку, на что тут же получил ответ. — Такие руки холодные, — удивился тот, заглядывая мне в глаза, которые тоже были как ледышки. Что ж, морально я успел подготовиться к серьёзному разговору, потому что понимал, что вести его буду в большей степени я, а не Шаст. — Зато сердце горячее, — моментально ответил я по привычке, первым разрывая приветствие. Августовское лето баловало нежными лучами солнца и успокаивающим ветром. Но сердце отчего-то всё равно щемило, ныло, заставляя руки холодеть ещё больше. Мы сели за самый дальний и большой стол на веранде, заказав три эспрессо тоника. Паника медленно сдавливала грудную клетку, и я нашёл под столом такую нужную, утешающую и уже до боли родную тёплую руку, которая тут же сжала мою ледяную в ответ. — Что ж...Соня посвятила меня в вашу проблему, — такая форма имени сильно резанула по уху, и я едва сдержал себя, чтобы не поморщиться, — Но мне хотелось бы услышать историю из первых уст, чтобы лучше понимать, какую помощь могу предложить. — Я...я начну тогда, — я мимолётом взглянул на Антона, пытаясь найти в зелёных глазах поддержку, а тот чуть сильнее сжал мои костяшки, — Постараюсь быть краток.

***

Сказал — сделал. Какой всё-таки мужик. После краткого экскурса по обломкам нашей танцевальной карьеры Тимур сидел в тихом шоке, пытаясь переварить информацию. Арс тяжело выдохнул, потянувшись за гранённым стаканом, и я невольно повторил его движение. Благо, такой выпад остался Родригезом незамеченным. Спустя пару минут бегающего взгляда карих глаз он прервал тишину. — М-да...Начнём с того, что в Питере у меня связей практически нет, и сейчас я не могу предложить вам работу в каком-то клубе, — начало было до жути воодушевляющим, — Но всё не так плохо. Через пару недель я уезжаю в США на какое-то время, работать буду. Ну, у нас в Москве один тренер организовал сбор лучших преподавателей России, которых он по обмену отправляет в Нью-Йорк. Там можно набраться опыта и сделать себе имя, а уже по приезде открыть свою школу. После такого пиара любой клубный скандал покажется мелочью для тех, кто по правде хочет учиться у лучших. Как тебе идея, Арсений? Я могу договориться, тебя тоже возьмут. Он смотрел на брюнета в упор на протяжении всего диалога, и я почувствовал, как непонятная ревность кольнула где-то в районе сердца. — А я? Меня тоже возьмут? — пока Попов не успел обдумать предложение, встрял я в разговор. — Тох, прости пожалуйста, но ты ещё слишком молод и неопытен. Тебе могу предложить...Дай подумать, — такая форма имени сильно резанула по уху, и я едва сдержал себя, чтобы не поморщиться, — Ты можешь поехать в Москву на прокачку, там как раз американские тренеры будут работать по этому же самому обмену. Так что пока Арсений будет преподавать в Америке, ты будешь учиться у тех, чьё место он занял. Вежливая улыбка. Ебучая официально-вежливая улыбка, которая, видимо, должна была сгладить ситуацию. Мы с Арсом должны были расстаться на... — Сколько по времени займёт работа в США? — подал голос Попов. — Два месяца, не больше, — тут же ответил Родригез. Сердце ушло в пятки.

Квартира Арса постепенно становилась моим домом, и здесь я мог найти хотя бы малейший покой. Хотя какой тут, блять, покой, когда пару часов назад был объявлен вердикт — две души, изо всех сил рвущиеся друг к другу, должны были расстаться на бесконечные два месяца. С учётом того, что знакомы с Арсом мы были месяца три. — Выпить есть? — раздраженно кинул я, тут же ловя себя на мысли, что слишком резок, — Прости, я на нервах просто. — Всё в порядке, — глухо отозвался брюнет, направляясь к шкафу, в который я ни разу не заглядывал, — Что твоей душе угодно? — Тебя угодно. И джин, — я подошёл к нему со спины, покачиваясь, и уткнулся в растрёпанный затылок, — Бомбей джин. — Утончённо, — хмыкнул Арс, открывая передо мной целый мини-бар с самыми изысканными бутылками. Взяв в руки бомбей джин, он задумчиво покрутил бутылку под тусклым светом лампы и добавил, — Как будто внутри не обжигающая градусом жидкость, а настоящий сапфир. В первый раз я смотрел на эту бутылку и думал, что джин будет голубым. — И какой он был на самом деле? — я знал ответ, но всё равно решил спросить. — Как и все остальные джины — бесцветный. Но всё равно бомбей для меня фаворит. Знаешь, это как с людьми... — он развернулся ко мне, протягивая граненный стакан и слегка закусывая губу, но в омуте голубых я видел, что ещё чуть-чуть, и он утонет в самокопании, — ...Когда ты любишь человека, он тебе кажется особенным. Но когда от чувств ничего не остаётся, ты вдруг понимаешь, что человек, на самом деле, самый обычный, а особенным его делала именно твоя любовь. Внутри меня всё сжалось в тугой комок от взгляда напротив. Что-то на грани мольбы, стыда, разочарования, раскаяния и...любви. Бесконечно сильной и нежной. В каком бы состоянии Арс ни был, при взгляде на меня в его глазах всегда плескалась такая сильная любовь. — Эй, не вини себя, — я отставил стакан в сторону и обхватил его лицо обеими ладонями. Тот едва заметно вздрогнул и смиренно закрыл глаза, словно растворяясь в моём голосе и ища покой, — Это всё нужно для нашего будущего, и мы, черт подери, справимся. Не нагнетай обстановку, всё под контролем. Не думай о том, как нам будет тяжело по отдельности. Думай о том, как это нам поможет. Нельзя в отношениях держать друг друга, ставя совместное времяпрепровождение выше саморазвития. Сейчас мы оба работаем на наше стабильное и счастливое будущее, на наше имя, а потом имя будет работать на нас. Я всегда буду за тебя, Арс. —С-спасибо...— тихо ответил он, а после поднял глаза, тонувшие в скромной благодарности, которую невозможно было выразить словами, —...Душа моя. — А теперь, Попов, выпей со мной джин и пошли танцевать.

***

С первых нот по телу побежали мурашки. Душа билась об рёбра, пытаясь взлететь и улететь нахуй отсюда, куда-нибудь туда, где не придётся из раза в раз страдать во имя счастья. Если бы боль была спортом, то Арс бы уже имел практически наивысший разряд мастерства: КМС*. До мастера немного не дотянул, потому что, ну, если соскоблить силу воли и жизненную энергию со всех стенок души, а после прибавить любовь и поддержку Шаста, то вполне возможно, что этого хватит на последний рывок. Рывок боли во имя отсутствия боли.

Мир злой, до твоей души не дотянуться, нет.

— Отвлекись на пару минут, — Антон притянул меня, тут же заключая в объятия и закрывая доступ к плохим мыслям, — Всё, ты в домике. Глубокий вдох, медленный выдох. Всё-таки любовь и поддержка Шаста — это главное топливо. Такое нереально мощное и физически ощущаемое, до мурашек по телу и благодарных слез, застывших в глазах.

В глазах от счастья так режет

Страх и нежность.

— Не знаю, что это за песня, но я уже её люблю, — прошептал я. — Доливаю твой любимый виски, а на мне вина, — чуть отодвинувшись, взглянул он на меня, держа за плечи. Сейчас его глаза горели решимостью, через взгляд заполняя меня ею же. Патокой растягивалась по грудной клетке, выгоняя демонов обратно, в омут под семью замками, — Ещё одна ночь вместе, слышишь, Душа моя? В голову ударило воспоминание, и я вдруг осознал, как мы выросли и поменялись. Ведь раньше я был его опорой, а сейчас он платил мне тем же, пытаясь вернуть всё вдвойне, с накапавшими за долгие месяцы процентами, исчисляющимся в ласке и заботе. —Я, я всегда буду за тобой. Я, я всегда буду за тебя. Нет, не отпущу, — я начал напевать песню Земфиры под ошалевший взгляд Антона. —Т-ты чего? Земфиру решил попеть? — попытавшись отстраниться, сказал он, но я не хотел отпускать этого паренька. Как в песне. — Десять минут любви. Десять минут тепла. Будто какой-то пустяк, — продолжал я тихо напевать, как ни в чем не бывало. — Арс, ты чего? — перестав сопротивляться, пробурчал Шаст куда-то мне в шею, заставляя покрыться её мурашками. — Били по тормозам. Я по твоим глазам видел — что-то не так, — чуть отодвинувшись, взглянул я на него, держа за плечи. Возможно, сейчас мои глаза подсвечивались огнями фонарей, а растрепанные волосы от ветра слегка спадали на лоб. В своем взгляде я пытался передать всю свою заботу, поддержку и ласку, переполнявшую меня, и я замечал, как Антон начинает почти плавиться под этим куполом защиты. Впервые за день на лице расплылась искренняя, счастливая улыбка, а с губ сорвался облегчённый выдох осознания. — Ты прав, Тош. Похуй, прорвёмся.