Coffee & Lies

      Нил зашел в Старбакс за полчаса до окончания смены Эндрю.              Он выглядел как всегда – оранжевая толстовка Пальметто с капюшоном гармонировала с его рыжими волосами, его глаза автоматически пересчитали выходы. К этому моменту это было знакомым зрелищем, которое Эндрю не раз доводилось видеть. Алекс и Айзек были самыми очевидными в этом.              Этому Нилу потребовалась всего секунда, чтобы подойти к стойке, его лицо ничего не выражало. Не было никакой отличительной черты, ничего видимого издалека. Гнев Итана был написан прямо на его лице, Оливер был хладнокровен, Себастьяну было просто скучно. У всех них было что-то особенное, что-то, что было в их сердцевине.              Вероятно, было проще работать, когда доступна только одна черта. Сегодня Нил выглядел так, словно у него был потенциал стать кем угодно.              — Просто воды, — сказал Нил. В его тоне не было ничего, что намекало бы на его значительную черту характера. Он напомнил Эндрю Криса, обыденного персонажа, одного из первых. Скучного.              После Итана отбор мог бы быть немного веселее.              — Зачем вообще приходить сюда, если ты собираешься заказать воду? — спросил он, потому что должно было быть что-то другое, всегда было.              — Из-за тебя, — ответил Нил. — Я хочу поговорить.              Он сказал это так, как будто больше нечего было добавить, целеустремленные слова, которые были почти поразительны в своей прямоте. Теперь он хотел поговорить, после того как его попытки отстраниться потерпели крах. Это были переговоры, возможно, шанс на еще одну редкую правду.              — Имя, — потребовал Эндрю.              — Нил.              Мир внезапно остановился. Нил, сказал он. Нил — оригинал. Это звучало не так, как должно было звучать, как абсолютная правда, не больше, чем последние девятнадцать имен.              — Нил, — повторил за ним Эндрю, пробуя имя вслух. — Я вижу, ты наконец-то решил благословить нас своим настоящим присутствием.              — Открыто для интерпретаций, — сказал Нил, и его голос звучал как у Эмброуза, он улыбался как Уильям. В его глазах было что-то непримиримое.              «Для этого парня ничего нет» — сказал Эмброуз на крыше, улыбаясь и искренне. Было опасно предполагать, что он изменил свое мнение об этом, что он изменил свое мнение об Эндрю. Элисон сказала, что у последних трех персонажей даже не были записаны имена в списке.              Нил не был там в качестве самого себя, это было бы слишком много, чтобы просить от кого-то вроде него. Он был там не по своей воле — он был следующей ролью, еще одной частью спектакля. Эндрю должен был это предвидеть, это было не так уж удивительно.              В игре были правила, и Нил им подчинялся. Вопрос был в том, почему?              — Ты всего лишь еще одна маска.              — Я здесь просто, чтобы поговорить.              Эндрю швырнул в него пустой стакан, стараясь не показать, как оседает осознание.              — Ванные комнаты для персонала за углом, — сказал он ему ровным голосом.              Нил легко подхватил его слова и исчез, оставив Эндрю с почти пустой кофейней, где было много места для размышлений. Маска поверх другой маски. Избавься от одной, найди под ней еще две. Казалось, что между человеком, который их надевал, и внешним миром было бесконечное количество слоев.              Роли даже не имели фамилии, они были слишком стилизованы, чтобы быть правдоподобными в конечном счете. Они были созданы искусственно, выловлены из прошлого, карикатуры на самих себя. Но Нил Джостен, маска, которая сейчас используется, ощущался как настоящий человек.              Нил, который получал стипендию за актёрское мастерство. Тот, кто приходил в каждую смену Эндрю с новым именем, константой среди переменных. Нил, который подружился с Ники, Кейтлин, даже с Рене.              Он был аутентичным только потому, что Нил жил в той же временной линии, что и Эндрю. Он должен был быть правдоподобным, хотя бы на мгновение. Но его поступок был уловкой, он должен был уезжать, бежать, узнай кто-то, копни кто-то достаточно глубоко, чтобы узнать правду.              Эндрю продолжал копать и копать, и каждый его шаг к нему в итоге означал две мили от него. Он мог испортить то, что было отличным началом, из-за своего увлечения, эгоистичного интереса.              Но под всеми этими ролями должно быть лицо из плоти, актер, сыгравший актера, связь между персонажами. Это была непростая роль. И это точно не работа Нила. Осталось всего два имени, и оба они ближе к реальности, чем Нил Джостен. Натаниэль и кто-то еще, кто-то все еще в тени, скрытый, неупомянутый.              Кто бы это ни был, его время истекало с каждой запланированной сменой. У них оставалась одна неделя. Смены были записаны, и часы безжалостно отсчитывали оставшиеся время, секунду за секундой.              Так было лучше.              Нил вернулся со стаканом, наполненным водой, сел на тот же стул, на котором сидел Бенджамин, и начал открыто изучать лицо Эндрю. Эндрю решил игнорировать его, не позволяя ничему проскользнуть на своем лице. Оставалось двадцать минут до конца смены.              За столиками сидели две девушки, оживленно болтая о Натане Веснински. Нил, казалось, обращал на них внимание, даже если его глаза следили за Эндрю через зал. Он был параноидальным ублюдком, не таким, как Айзек, скорее как Луис. Будто у него была на то причина.              Эндрю их не слушал — никаких срочных новостей не было, дело остановилось на длинном холодном следе. Они сказали, что Мясник держал людей начеку даже после смерти своей жены. Охраняемые пограничники, аэропорты, подкупленные чиновники, все как обычно. Они сказали это так, словно это было что-то важное.              Но на самом деле у копов ничего не было.              То, что Нил думал об этом, не отобразилось снаружи, даже если информация имела ценность для мира, в котором он жил. Он сидел там со своей водой, ожидая вечной гибели или чего-то очень похожего на неё, тогда как время работало против него.              До конца смены Эндрю оставалось девятнадцать минут.              ***              Солнца не было видно за стеной облаков, серых и низких, обещающих дождь. Крыша не была гостеприимным местом, она идеально отражала небо в своей холодности. И все же она приветствовала их удовлетворительным щелчком замка, знакомым зрелищем.              Нил следовал за Эндрю по пятам, его шаги были почти беззвучны, его молчание непроницаемо. Это осталось ему от Оливера, Айзека, Люка — от всех, кто понимал тишину, от всех, кто поднимался на крышу.              Их места были предопределены заранее. Некоторые вещи остались прежними. Другие — нет. Присутствие Нила запечатлелось в периферийном зрении Эндрю, оказалось почти невозможным вести себя так, будто его там не было, сидя рядом с ним.              Эндрю зажег сигарету.              Нил смотрел на него.              — Пялишься.              Эти слова были слабым эхом их первой встречи, и Эндрю болезненно осознавал это.              — Извини, — сказал Нил, но не отвел глаз, и это мог быть Сэмюэль, это мог быть Эмброуз. Это был глупый ответ.              — Прекрати, — просто сказал Эндрю, закуривая сигарету. Если бы Нил продолжил так смотреть на него, он мог бы узнать, как сильно бьется сердце в его груди, как все это влияло на него. Высота работала, как и всегда, ее эффект утроился под пристальным взглядом Нила.              Он зажег вторую сигарету, безмолвное предложение. Последнюю они разделили с Себастьяном. Это была неприятная мысль.              Нил затянулся и положил сигарету, очевидно, все еще не в состоянии сделать то, что было задумано. По крайней мере, он больше не пялился, маленькая победа.              Эндрю выдохнул. Белый дым клубился в воздухе вокруг них, рассеиваясь. Белое на сером, монохромно и скучно. В воздухе начали появляться первые капли дождя, больше тумана, чем обычных струек воды.              — Пальметто должен был быть последней остановкой, — спонтанно начал Нил.              — Прискорбно. Гуманитарные науки здесь отстой.              — Говорит студент факультета уголовного правосудия.              — Но мы ведь не об этом говорим, не так ли? — Эндрю не смотрел на Нила, он не смотрел на него так, как люди закрывают глаза, прежде чем врезаться в стену со всей силы. В словах Нила была та же язвительность, что и у Питера, тот же тон, что и у Эмброуза, та же подача, что и у Джона.              Было легко определить каждого персонажа. Это не делало ситуацию менее сложной.              — Гуманитарные науки здесь наихудшие, и именно по этой причине это было приемлемо. Лучшая альтернатива.              — Альтернатива.              — Это не игра.              Он сказал это так уверенно, как будто это действительно было бы худшим, что могло случиться. За ним по пятам следовала часть якудзы, низшая, но, тем не менее, часть мафии — и он заботился об актерской игре. Он был либо идиотом, либо ему больше не для чего было жить.              — Ты идиот, — сказал ему Эндрю. Нил никак на это не отреагировал, возможно, он полностью осознавал этот факт.              — Университет всегда был притянутой за уши мечтой, о чем невозможно было даже подумать. Я знал это, логически рассуждая, большую часть своей жизни. Но у меня было новое начало, — сказал Нил так, как будто он только что не признался в мошенничестве с личностью, — и Пальметто согласился оставить меня анонимным до начала года.              — Много неприятностей для одного актера.              — У меня есть опыт.              — Скорее БЫЛ.              Эндрю не нужно было смотреть на Нила, чтобы понять, что его позабавило это заявление. Он встретил слишком много ролей, он уделял слишком много внимания, чтобы пропустить это. У Нила был особый вид юмора, который объективно не был смешным.              Дождь продолжал падать им на головы.              — Ваймак надавил на них.              — У тренера нет ни одной артистической кости во всем его теле. А если бы он её и отрастил, то удалил бы при первом же случае, — Эндрю устремил взгляд на горизонт. — Возможно, он сделал это ради бесплатных билетов.              — Я отказался от стипендии. Он думал, что моя семья была проблемой, — сказал Нил. Это было преуменьшением года. Семья может быть описана как проблема почти во всех случаях. Быть преследуемым через полмира чьим-то папочкой, возможно, набрало бы немного больше очков, чем это.              Но у Ваймака было безошибочное шестое чувство, когда дело касалось трудных семей, — в основном основанное на личном опыте.              — О, еще один трофей для его коллекции безнадежных дел.              — Мы не безнадежны, — сказал Нил, и его «мы» было решительным, всеобъемлющим. Он включил Мэтта и Дэн, Элисон и Рене, он включил Эндрю, Аарона и Ники. Все побочные проекты Ваймака, жалкие дети, которых он пытался спасти к лучшему или худшему.              — Оптимистично, — сказал Эндрю. — Для нас нет вторых шансов.              — Ты не веришь, что заслуживаешь второго шанса, — заявил Нил, то, что сказал бы Люк, но с уверенностью Сэмюэля. В Ниле не было ничего застенчивого. А если и было, то оно дремало, ожидая подходящего момента.              — Вера — это не то занятие, которое мне обычно нравится.              Эндрю демонстративно наблюдал за людьми, спешащими по улицам, некоторые открывали зонтики, чтобы защититься от случайных капель дождя. Его слова были встречены пуленепробиваемым молчанием Оливера, пассивным несогласием.              Затяжка сигареты, белое облако дыма.              — Я отказался в основном из-за Кевина и Жана, — снова начал Нил, подкупая Эндрю новой правдой в разговоре. Это сработало. Это сработало, и он ненавидел это. — Я не мог предвидеть, как они отреагируют.              — Твой маскарад был жалким.              Крашеные волосы, коричневые контактные линзы; наивно было думать, что его никто не узнает. Этого было недостаточно, не с учетом шрамов на его лице, осуждающих каждую попытку хитрости еще до того, как она произошла.              — Я собирался уйти в ту же секунду, как они что-то заподозрят.              — Поздравляю. Ты потерпел неудачу в этом, — сказал Эндрю, принимая лицом облако дыма в качестве ответа.              — Они не глупы, но и не очень наблюдательны. Если бы не Жан, Кевин бы и понятия не имел, — это было похоже на Кевина. — Это было некрасиво. Но нам удалось найти компромисс. Я храню их секреты, они хранят мои.              Эндрю увидел, как Нил переместился.              — Ты был джокером в конце, — сказал он, и это было не обвинение, а только признание.              — Если ты не хотел, чтобы тебя разоблачили, возможно, тебе не следовало входить прямо в центр внимания.              — Это хорошее место, чтобы спрятаться.              — Еще лучшее место, чтобы умереть.              — Это зависит от того, кто смотрит.              — Ужасная стратегия выживания. Это почти удивительно, что у тебя все еще целы все конечности, — сказал Эндрю и подумал о шрамах, которые Нил прятал под одеждой. Те, что были на его лице, выглядели как прелюдия к чему-то худшему, на волоске от смерти.              — Может быть. Но она сработала, так ведь?              Это зависело от того, как смотреть на успех, а планка Нила была трагически низкой.              — Ты сегодня очень разговорчив, — перешел в контратаку Эндрю. Он воспринял изложенную ему правду, но не без подозрений. — Почему ты говоришь мне об этом сейчас?              — С тобой безопасно разговаривать, — ответил Нил, не задумываясь, прямолинейно как Бенджамин. — Для тебя это игра, и ничего больше. У тебя нет никакой мотивации рассказывать кому-либо, ты ничего от этого не выиграешь.              Это было правдой. Это было чистое безумие. Нил предлагал кусочки головоломки, которая началась как игра для одного. Ради его собственной безопасности. Ради его собственной личности. Не было ничего, что он мог бы получить взамен.              — Слишком много вещей ты уже знаешь. То, что я добавляю несколько сверху, не влияет на то, что все кончено.              Слова были почти осязаемы в пространстве между ними, искры, которые опалили их обоих. Все было кончено, они оба знали об этом. Нил был фальшивкой, лжецом, обманщиком.              — Ты сумасшедший, — сказал ему Эндрю и посмотрел на него, потому что сопротивление было бессмысленным. Нил был совокупностью всех персонажей, начиная Алексом и заканчивая Итаном, все они сливались в одного человека. Нил был фальшивкой, но он был создан, чтобы выжить. Мозаика, созданная осторожной рукой, множество черт характера, и Эндрю знал его.              Он знал его, потому что знал, из чего он сделан, каждый фрагмент общей картины, просто с другой точки зрения. Теперь у него была возможность подняться на несколько метров выше, чем раньше, и увидеть то, что он упустил, изучив детали.              Эндрю посмотрел на Нила, который уже смотрел на него, возможно, смотрел все это время. Его глаза были голубыми и холодными.              Это был Нил, тот, кто начал новую жизнь в Пальметто, актер.              От дождя его волосы прилипли ко лбу.              — Тебе не стоит мне доверять, — сказал Нил, и Эндрю его поцеловал.              Прикосновение не обжигало. Он посмотрел на Нила и подумал об огне, прикосновение должно было обжечь его в ту же секунду, как их губы встретились. Этого не произошло. Возможно, было бы лучше, если бы это случилось.              Поцелуй с Нилом не был похож на победу, это была опасная игра, и они оба что-то теряли. Эндрю — свое здравомыслие, Нил — свою личность.              Это был равный обмен — они оба отдавали части себя, предлагая их друг другу. И все же ему хотелось взять больше, чем Нил намеревался ему дать, — предательство, выраженное прикосновением. Эндрю был в курсе статистики. Тридцать пять процентов жертв становились насильниками, и он отказался идти по этому пути.              Несмотря на это, он продолжал целовать, целовать и целовать.              Несмотря на это, Нил отстранился первым.              Дождь продолжал падать на них, нежные капли воды, и Эндрю чувствовал, как он падает вместе с ними на твердую землю.              Он отвел глаза, чтобы посмотреть вниз. Пустота под ними была несравнима с высотой их поцелуя, никотином, задержавшимся на его языке.              Единственным способом избавиться от искушения было поддаться ему, но искушение не исчезло даже после того, как он это сделал. Это продолжалось, и Эндрю не получил ни триумфа, ни удовлетворения, на самом деле он жаждал большего. Он ненавидел Нила за то, что тот остановился, так же как ненавидел себя за то, что сам это не сделал.              Это было глупо.              — Я тебе нравлюсь, — Нил обнаружил способность мозга формировать слова и использовал ее в глупых целях. Он не злился, он не боялся, Нил почему-то никогда его не боялся. На его глупом лице было глупое выражение, которое Эндрю не мог отнести ни к одной из его предыдущих ролей.              — Я ненавижу тебя, — машинально ответил он, закуривая сигарету. Затянувшаяся энергия должна была куда-то уйти, его тело было опьянено, чувства непрерывно смешивались.              — Эндрю, — произнес его имя Нил тем же тоном, каким произнес его, когда мысли Эндрю сосредоточились на Дрейке, персонаж, имени которого он так и не узнал. Этот тон был осторожным и извиняющимся, он ранил.              — Нил.              Он уже начал привыкать произносить это имя вслух.              — Ты не можешь поверить, что мне можно доверять. Не после всего, что я-              — Мы уже установили, что я не верю, — Эндрю разломил сигарету пополам, выбросив жалкие части с крыши.              Нил бросил на него взгляд, который сумел объединить по крайней мере половину его ролей в одну.              — Я должен думать «что бы сделал Нил Джостен», прежде чем что-то сделать, Эндрю, я понятия не имею, кто я такой.              Эндрю знал это, он знал это с самого начала, он понимал это. Но тот факт, что Нил не прикасался, пытался предупредить его, отступил первым, чтобы сказать ему, что ему нельзя доверять, все это указывало в другом направлении.              Как же Аарон ошибался, когда пытался предупредить его. Не Нил, а Эндрю был тем, кто взял больше, чем предполагалось, без спросу.              Нил не был Дрейком, но Эндрю мог им быть.              — Ты ничто, — сказал ему Эндрю, пытаясь остановить гнев, просачивающийся на поверхность. Это было глупо, идиотски, бессмысленно.              — Я подумал, что если бы ты знал, это сделало бы меня более реальным.              Нил раздавил сигарету о бетон, и в его движениях чувствовались знакомое одиночество и отчаяние. Он был никем, ничем, каждый сантиметр его тела был ложью. Это был Нил, тот, кого Эндрю убил своим любопытством.              Он попытался стереть поцелуй со своих губ, где он задержался, полностью осознавая, что не сможет избавиться от воспоминаний. Нил проследил за этим движением глазами.              — Я никому не доверяю. Само собой, я не доверяю тебе, — сказал Эндрю, прежде чем отсутствие ответа могло бы сказать за него.              — Почему ты меня поцеловал?              — Почему это имеет значение для человека, который не играет ни за какую команду? — Эндрю ответил вопросом на вопрос, в нем закипал гнев. — Это не имеет значения. Я не буду таким, как они, — сказал он вместо того, чтобы ожидать ответ, который все равно не хотел слышать.              Нил открыл рот, затем закрыл его, затем снова открыл.              — Они. Дрейк был не единственным.              Молчание было обоюдоострым оружием, и Нил был достаточно умен, чтобы понять это. Эндрю отплатил правдой за правду, которую он получил, равный обмен. Честный бизнес.              — Мне жаль, — сказал Нил, и гнев Итана вернулся, идеально отражая его собственный. Нил извинялся за Себастьяна, за работу с Рико, за Дрейка в целом. Эндрю не хотел слышать, как он это говорит. Это ничего не меняло.              Рико был тем, кто стоял за этим.              — Я убью его, — сказал Нил, и это прозвучало из ниоткуда. — За все, — это было смешно, но все же звучало так, будто Нил имел в виду каждое слово, как будто он всерьез подумывал о том, чтобы убить за него. В этом заявлении была непримиримость Оливера, хладнокровие Луи, жестокость Джеймса и расчетливая апатия Себастьяна.              Эти роли до сих пор не использовались, их не было ни следа, когда Нил рассказывал о своей жизни. Но теперь они были там — это доказывало, что Нил был комбинацией масок, а не извлечением. Нил держал Джеймса, Луи и Итана, всех этих засранцев, под замком, это не были его заводские настройки. Но они все еще были там, они все еще были его частями.              Это делало его более правдоподобным, и Эндрю ненавидел его. Гнев Нила из-за него не имел никакого смысла.              — Девяносто три, — сказал Эндрю, потому что нечего было сказать перед лицом абсолютной глупости. Об этом было абсурдно даже думать, это было смешно слышать вслух. — Приближается к девяноста четырем.              Это было не смешно, но Нил улыбнулся, как Люк, своей личной улыбкой, подчеркнутой чем-то слегка искривленным. Эндрю щелкнул еще одной сигаретой между пальцами — небольшая замена тому, чтобы столкнуть его с крыши. Нил встал, признавая, что их разговор окончен.              Больше сказать было нечего. Их время истекло, дождь, казалось, усиливался с каждой секундой, и Эндрю не повернулся, чтобы посмотреть, как уходит Нил. У него не было для этого причин.              — Не доверяй мне, — Нил остановился у дверей, ведущих вниз, вниз из этого проклятого места. — Доверься Абраму.              Он сказал это как секрет, как будто это была правда, настолько хрупкая, что она могла разбиться вдребезги, просто будучи произнесенной вслух.              Абрам.              Осталось два персонажа.