Жар-Птица

Что-то было не так, но Кирилл никак не мог понять, что же именно. Шел по собственному дому - и не узнавал его. Да еще и Лёша, идущий рядом, сбивал с мысли. Выглядел как-то странно - волосы на пробор, костюмчик... Вот примерно так он на бал во дворце Разумовского приоделся. А сейчас-то зачем? И главное - как Макаров оказался в особняке Гречкиных? Да еще расхаживает тут, как у себя дома? - Эй, малый, ты чего тут вообще... - Гречкин осекся, когда Лёша распахнул очередную дверь. Вот эту комнату Кирилл не любил. В ней мебель пора было обновить уже лет триста как. Столик этот антикварный, диван, на котором, кажется, еще кто-то из Людовиков сиживал, огромное зеркало в золоченой раме... Единственное, что нравилось здесь Кириллу - тяжелые темно-бордовые шторы на окнах. Самый вампирский стиль. Сейчас эти самые шторы были почему-то задернуты, а в камине, который на памяти Кирилла ни разу не зажигали, потрескивал огонь. - Моя комната, - Лёша сделал небрежный жест рукой. - Заходи. Гречкин фыркнул. - Твоя? Слушай, я понимаю, весь этот бальный антураж у Разумовского кому угодно крышу сорвет, но не до такой же степени! Лёша его как будто не расслышал. - Ой, прости, - обратился он куда-то в угол, - я не знал, что ты здесь. - Всё в порядке, Лёша, - Всеволод Гречкин выступил из тени, благосклонно улыбаясь мальчишке, и одновременно будто пригвождая Кирилла к полу одним взглядом. - Я лишь хотел спросить, не переменил ли ты своё решение. Лёша покачал головой. - Нет. Я понимаю, что это против традиции, и ты можешь на меня сердиться, но... - Сердиться? - Гречкин никогда не видел, чтобы отец так улыбался, да еще обычному смертному мальчишке. - Я горжусь тобой. Ты поступил так, как должен, сынок. Сынок?! Кажется, именно это Гречкин хотел проорать. И еще что-нибудь, куда более яркое и выразительное. Не получилось. Всеволод вышел из комнаты, старательно не глядя на Кирилла. А Лёша, будто ничего не случилось, потянул еще не до конца вышедшего из ступора Гречкина-младшего к дивану. - Садись. Так будет удобнее. - Удобнее - что? - фыркнул Гречкин, но на диван всё же сел. Лёша вдруг опустил глаза. - Надо же, а я волнуюсь. Хотя, наверное, так и должно быть, правда? Я так хотел, чтобы это был именно ты. Правда, не надеялся, что папа разрешит. Он говорит, первой пробой должен быть ровесник. И надо соблюдать традиции, раз уж их вернули. Первая проба. Кирилл помнил это. Помнил, как играл с каким-то мальчишкой в своей комнате. Потом они пили чай, но в горле как-то странно покалывало, будто чай не мог утолить его жажды. А потом он уснул. И проснулся снова. А мальчик всё еще спал, и так близко-близко была его беззащитная шея с тоненькой жилкой пульсирующей горячей и сладкой кровью... - Но я хотел, чтобы это был ты, - глаза Лёши блеснули мертвыми лиловыми огнями. - Хотел с тех пор, как ты сбил Лизу. Его губы дрогнули, приоткрывая острые белые клыки. - Знаешь, о чём я жалею? Что Лиза сама не может этого сделать. Ей еще рано. Но я обещал, что расскажу ей всё. А еще я обещал, что тебя даже усыплять не понадобится. Я справлюсь и так. Ведь справлюсь же, правда? Последние слова прозвучали едва слышно, жутко, маняще - зовом. И Гречкин в ужасе понял, что не в силах противиться этому зову, что голова сама покорно откидывается, подставляя шею, хотя в близких глазах ясно читалось, что одним глотком мальчишка не ограничится. Выпьет до дна. И ему ничего не будет за это. Ведь он любимый ребенок. Сын, которым гордятся. Так, как никогда не гордились самим Кириллом. И даже клыки у него были идеально ровными! И очень, очень острыми... - Кирюш! Кирюш, ты чего? Олег встревоженно наклонился над Кириллом. Тот метался по постели, странно поскуливая - точь-в-точь испуганный волчонок! - и вдруг распахнул ошалевшие глаза и выпалил: - Олег! - Что? - Олег подался к истинному, стремясь защитить, заслонить от любой угрозы. - Олег... Посмотри, у меня там на шее... ничего нет? - На шее? Нет, - Олег уверенно провел ладонью по шее Кирилла. - Ничего? - хрипло уточнил Гречкин. - Совсем ничего, - Олег уткнулся носом в шею, вдыхая запах встревоженного истинного, успокаивающе провел по ней языком. Гречкин испуганно пискнул. - Олег! - Тшшш, родной, всё в порядке. Это просто плохие сны, всё пройдет, - то ли шептал, то ли ворчал по-волчьи Олег, снова и снова ставя на коже Кирилла влажную и теплую метку любви и защиты, ловя языком горьковатый привкус приснившегося кошмара. Кирилл выдохнул. Прикосновения Олега успокаивали и настраивали на совершенно другой лад. И не то чтобы Кирилл был против настроиться и забыть о странном сне. Только рука сама нащупала лежавшую на тумбочке у кровати серебряную цепочку с крестиком. Вообще Кирилл надевал ее нечасто, но сейчас почему-то очень хотелось это сделать. Просто так. Чисто на всякий случай.