Жар-Птица

- Сережа, Сережа, - голос у Бехтиева липкий и тягучий, как патока. Конечно, если можно представить патоку, смешанную вдобавок с густой жирной грязью. И в этой смеси можно увязнуть намертво, как в силке. Схватит могучие когтистые лапы, замарает огненные крылья - и не взлететь Жар-Птице. Не вырваться из своей клетки. И клетка эта - не из золота и драгоценных камней. Нет, его клетка - весь дворец Разумовских, весь Петербург, самый воздух которого пропитан Тьмой. Бехтиев, как мерзкий жирный паук, раскинул повсюду свои сети, он душит сам этот город, высасывая из него малейшие крупицы жизни и света. И чем больше Тьмы вокруг - тем ярче бьющая в глаза роскошь, тем больше золотого блеска. Бехтиев любит золото. Драгоценности, посуду, да даже фальшивую позолоту на бутылках шампанского. Но главное его сокровище - Жар-Птица. Сергей Разумовский, в чьих волосах таится живое пламя, а золотые огни в глазах всё чаще забывает смениться оттенком безоблачного неба. Жар-Птица в гневе. Ярится, бьет крыльями, но Бехтиев лишь усмехается: - Ну что ты так разволновался, Сережа? Веди себя прилично. Ты же знаешь, какие у меня сегодня гости. Будь умницей, иначе заклинания придется усилить. Для твоего же блага, птенчик. Гневный крик Жар-Птицы пронзает Сумрак. Но Сергей уже знает, Бехтиев не шутит. Знакомый холод - словно ледяные браслеты стянули лодыжки и запястья. Темные заклинания сковывают незримой цепью, не позволяя без разрешения Бехтиева даже выйти на улицу. Да и к чему выходить? На улице - еще хуже. Тьма туманит глаза, разъедает легкие, как дым. И зови - не дозовешься собратьев-Светлых. Их и так-то мало было в Питере, а сейчас и вовсе почти никого. Те, что остались, таятся, скрываются, как могут. Весь город - у ног Бехтиева. Вернее... Сергей зло усмехается, глядя на Бехтиева сквозь Сумрак. Кощей, старая развалина, чахнущая над златом. Вот только где, в какой это сказке Кощей владел Жар-Птицей? В какой сказке не был Кощей побежден? - Ты меня слушаешь, Сережа? Всего одно перышко, ты же не будешь возражать? Знаю, знаю, это больно, но я давно уже обещал Теребкиной. Всё-таки, одна из древнейших Темных, надо уважить. Мысль об унижении и невероятной боли мелькает и меркнет, оттесненная странным новым ощущением. Словно нежданная радость, лучик света во тьме. Хотя, откуда бы ему тут взяться? Бехтиев не привечает Светлых. И та фигура, на которой остановился взгляд - Темный. В дорогом смокинге явно с чужого плеча. Он оборачивается, смотрит прямо на Сергея... - Игорь... Игорь! Сергей рвется к нему. Сквозь толпу хохочущих Темных, сквозь слепящее золото и выстрелы шампанского. Сквозь смутный пока, но всё нарастающий грохот, словно там, за этими вызолоченными стенами, сам город, захлебываясь тьмой, оседает, рассыпается, как карточный домик... - Игорь! - Сережа, Сережа, успокойся, - Игорь укачивает Разумовского в своих руках, целует в макушку. Объяснять ничего не надо. Не впервые им снится один сон на двоих. - Подумаешь, кошмар... - Не кошмар, Игорь. Ты и сам это знаешь. Это... - Сергей переводит дыхание. - Линия вероятности. Одна из многих. Так могло быть, ты себе это представляешь? - Но не стало. Хотя, я даже думать не хочу, что такое должно было произойти, чтобы Бехтиев стал Темным Иным, да еще такого уровня! - Он город разрушил, Игорь. Завулон бы плакал от зависти... - Ну, на мой взгляд, за ним там были преступления и похуже, - цербер мрачно рыкнул. Я бы от него по куску отгрызал живьем за каждое заклятье на тебе. За каждое твое перо. За каждый раз, когда он смел к тебе прикасаться! - О, - протянул Сергей, - Альберт Адамович, кажется, и сам не знает, как ему повезло. - Пусть он никогда об этом не узнает, Сереж. Ему же лучше будет. Игорь обнимает крепче, и Сергей видит, как все шесть глаз цербера горят, а одна из трех пастей издает новый рык - предупреждающе-грозный. Нет, не Сергею. И не Бехтиеву. Туда, в Сумрак В бесконечное переплетение вероятностей. Чтоб ни одна несбывшийся кошмар не смел тревожить Сергея. Даже во сне. А наяву - уж он проследит, чтобы ни один Кощей не добрался до его Жар-Птицы.