Сладкое золото

Чуть скрипят, открываясь, ворота, пропуская красное авто на частную территорию. Алтан уже внутри: не стал садиться в машину и предпочел пройтись у оранжереи, чтобы окинуть взглядом фронт работ, на которые почти забил в период экзаменов, а садовника не заводил за ненадобностью — хобби не скидывают на левых лиц. Раньше ему хватало только цветов, чтобы сливать на них свои чувства; теперь рядом нужен кто-то живой, а точнее один конкретный, что паркуется и выходит, топая следом. Неприятный диалог остается в горле осадком, будто вдохнул земли; но там, в пыли, робко прорастают маленькие стебельки, дающие глубже дышать. Вадим не послал его, не уехал, не сказал, что всё кончено и это была последняя встреча. Вот он, идет, почти поравнялся, и Алтан выдыхает, убеждая себя, что всё хорошо. — Ты ведь так и не был у меня? — скорее напоминает, чем спрашивает, краем глаза замечая, как цепко Вадик осматривает обстановку. — Растения не трогать — руку сломаю. — За детей хоть в огонь? — Вадим наклоняется, чтобы сказать прямо в ухо. Алтан дергается, уходя от касания, на что получает мягкий смешок. — Понял-принял, зелёная фея. Сначала парень закатывает глаза, потом злится, а затем понимает явный намёк и всё же смеется в ответ. — По башке дам сильнее абсента. — И всё-таки я хорошо шучу. — Жизнь над тобой шутит круче, — подмечает Алтан, кивая охране, и та перестаёт напряжённо наблюдать за Вадимом, сохраняя лишь неявную готовность если что свернуть незадачливому гостю шею. Они заходят в дом, где с самого порога Алтана встречают цветы, которые можно было поставить вне оранжереи — его маленький каприз, чтобы не чувствовать холод в стенах большого особняка и не пытаться сбежать в теплицу постоянно. — Эк мы забаррикадировались, — Вадик сверкает оскалом на крепких парней, которые, однако, явно проигрывают ему в размерах. Он окидывает взглядом убранство, вертя головой, как самый некультурный нахал — парень усмехается и скрипит зубами, видя его шутовские повадки. — У кого-то сорок кошек, а у кого-то… так что там с шутками жизни? — Номер твоей машины, — Алтан замедляется и сворачивает, чтобы посмотреть на состояние десятилетней крассулы, которую, на его взгляд, пора бы пересадить. Вадим идет следом, всё больше сокращая расстояние между ними, пока Алтан не оборачивается, чтобы сказать прямо в лицо: — Один и четыре. Если по-китайски сказать неправильными тонами, то выйдет «должен умереть», — он убирает из горшка отпавшие плотные листики и направляется к ведёрку для садового мусора. — Судьба приготовила тебе сюрприз. — Не в номерах беды, — брякает Вадик севшим голосом, слишком тихо, чтобы это было очередной шуткой, но слишком громко, чтобы это было размышлением вслух. Алтан застывает, поняв намек. — У того авто номера были идеальные, — глухо комментирует он, проходя глубже в дом. -- Они устраиваются в спальне, где у Алтана помимо кровати расположился ансамбль из двух кресел, маленького дивана, где так удобно утопать, и огромного экрана, на котором они врубают что-то тупое, не особо разбирая. Кажется, там есть много снега и мамонты. А еще тупой ленивец. Алтан перестаёт слышать речь из колонок уже после второго бокала, потому что Вадим говорит много и неожиданно откровенно. — Меня в первый раз вообще Пчела притащила, — признается тот, подливая вина себе и Алтану. — Говорит: слушай, заебал свои фетиши пассивно на всех выплёскивать, найди им нормальное применение. А я и пошёл. По приколу, посмотреть на дядек-извращуг в латексе, — он скалится, сверкая глазами. — Тогда ж это всё вообще было полное табу. Это сейчас у вас есть фанфики, от которых даже мне не по себе. И не говори, золотой мой, что не читал. У тебя по лицу было видно, что ты ожидал худшего. — Ко мне подошёл огромный мужик и сразу пообещал запереть в подвале, — скептично выгнул бровь парень, отпивая ещё и смотря за белкой, отчаянно пытающейся поймать орех. — После этого я вообще ничего не ожидал. — Да нет, — прерывает Вадим, косясь на Алтана без улыбки, с задумчивым выражением фигурного профиля. — Тебя на каждом слове дёргало так, что я сразу понял, что именно предлагать. Достаточно было перечислить базовые вещи, как у тебя по роже-кирпичу пошла трещина. Он со вкусом делает пару глотков, внимательно наблюдая за происходящим в мультфильме. Алтану кажется, что весь он пошел трещинами и сейчас расколется на тысячи осколков: от злости, что Вадим всё это время так легко читал все его эмоции, от неловкости, что по нему всё сразу было видно с первой встречи. От того, насколько голым и незащищённым он чувствует себя рядом с Драконом, который, казалось, мог рандомно выдать о нем самую сокровенную информацию, как садист-хирург, на живую вырезающий плоть. — Но самое важное ты благополучно проебал, — ядовито комментирует парень, допивая бокал в несколько глотков. Хочется уколоть побольнее. Вцепиться зубами в горло и выдрать кусок, чтобы Дракон не посмел больше недоговаривать и вести какую-то тупую игру, якобы понимая Алтана и зная, что делать. — Понять, как довести до оргазма, не равно понять человека. Держу в курсе. Вадим смотрит тяжело и долго, в упор. С непроницаемо жёстким лицом ставит свой полный бокал на столик, и это движение Алтану видится в замедленной съемке. Секунды растягиваются, словно на кадры в старом кино; большие пальцы обращаются с хрупким стеклом с грацией мастера, легко отодвигая подальше; фигура разворачивается, опасно приближаясь, и Алтан отодвигается, как магнит с одинаковым полюсом; Вадим налегает, вынуждая склоняться всё ниже, пока Алтан не оказывается лежащим на диване, зажатый между мягкими подушками и нависшим телом, отрезающим от всего мира. — Устроим викторину? — спрашивает Дракон, и голос у него вибрирует басовыми струнами. — У мальчика случилась трагедия, которая задела его настолько, что справиться обычными пьянками с друзьями не получилось. Колоться и нюхать не в его высокодуховных правилах, но душа требует остроты, и он ищет ощущений в единственно доступной сфере: секс пожёстче, чувств поменьше, чтобы не дай бог кто-нибудь не подумал, что мы не железные и не смотрим на всех как на клоунов. Да и люди-ублюди, тратить на них эмоциональный ресурс западло, особенно такие, как вот этот стрёмный мужик, которому только бы связать да выебать. И за этими любовно возведёнными стенками наша ебалокирпичная Рапунцель не замечает, что от нее может быть нужен не только секс, и что она, вообще-то, ничё такая, интересная, и просто поговорить с ней принцу было бы тоже приятно, — Алтан смотрит в широкую грудь. В голове вакуум, в горле — спёртый воздух, кажется, сейчас он начнёт задыхаться. — Но её комплексы застилают красивые глазки, и вместо того чтобы пустить наконец человека погреться, она оставляет его куковать под плесневелой башней, думая о том, что на свободе принцу нормально живётся. А он нихера не понимает, то ли самой принцессе от него нужен только секс, то ли он не её тип, то ли она в принципе не способна на тёплые чувства к чему-то, кроме своих загонов, — Алтан после долгого молчания поднимает взгляд на чужое лицо, и это большая ошибка. Взгляд, который на него направлен, втыкает в душу ледяные штыри. — Недолюбленный мальчик, который вцепился в человека, которому не доверял ни дня, но от которого кишка тонка избавиться, потому что это кто-то сильный, за кого можно зацепиться и держаться, жалея себя и убеждаясь, что мир всё-таки плохой. Трясёт. Алтан не сразу понимает, что озноб сковал тело. Страх черной кляксой расползается по груди, лишая воздуха. — Ты дважды за день устроил мне сцену из-за своих же загонов, — Дракон склоняет голову и недобро прищуривается. — Хотя можно просто сказать: дядь Вадь, я бы не только поебаться, но еще и полюбиться хотел. И послать, если дядя Вадя действительно настолько плохой, как ты себе надумал. Хотя ты ни разу даже не подумал проверить. Я могу дать тебе многое, но для начала нужно, чтобы оно не обтекало тебя, как каменную статую. Если будешь продолжать закрываться и считать всех вокруг уродами, тебе уже ничто и никто не поможет. Алтан закипает. Если он устроил разнос дважды на дню, то его дважды на дню отчитали в такой форме, что впору было дать по лицу. — С какой стати я должен полностью доверять рандомному мужику все свои чувства и желания? Да я о тебе знаю одно большое нихера. Ты ни разу не сказал мне, что я тебе нравлюсь, я даже не знаю, где ты родился, но теперь я кругом виноват, а ты охуительно распрекрасный принц, который сидел и ждал, пока его попросят, чтобы он кого-то любил? Охуеть, может ты еще все мое детство разберешь на предмет старых травм, зная ровно один факт? Если я такой хуевый и не подпускал близко, может, это тебе надо было нормально со мной поговорить и прямо обо всём сказать или зарубить всё на корню, раз уж ты настолько проницательный? Да пошел ты нахер, всю вину на меня скидывать. Парень дёргается, чтобы вылезти из-под мужчины, но оказывается удержан неожиданно крепко, да и тело двигается лениво, лишь отчасти следуя за чуть плывущим разумом. — Долго же тебе потребовалось, чтобы это сказать. Он смотрит в чужое лицо, а там оскал мешается с удовлетворенным, жестоким выражением. И эта резкая перемена пугает до того, что Алтан застывает, не зная, что происходит. В голову только сейчас приходит: сколько он выпил? Сколько выпил Дракон?.. — Если тебя что-то не устраивает или причиняет дискомфорт, нужно сразу об этом говорить, — поясняет Вадим уже тихо и спокойно, прижимая руки Алтана к его же груди, зажав их в кольцо пальцев. — Как я могу быть уверенным, что ты не терпел во время сессий что-то, что делало тебе больно? Тебе лучше не знать, в какой я был ярости, когда вскрылось, что ты охуительно много замалчивал, господин не-умею-говорить-слова-ртом. — В этом случае — ничего, — глухо говорит Алтан, отвернувшись. — Здесь ты все делал правильно. — Ура! — искренне выдает Вадик, отчего Алтан дёргается и смотрит на него во все глаза. — Видимо, мне и вне постели стоило быть настойчивее, чтобы дать тебе повод осмелеть, — говорит он с огнем во взгляде и игривой улыбкой. Смотрит в глаза Алтану так, что у того сгорают легкие: — Но, раз уж такая ситуация, я даю тебе этот повод сейчас. Ты мне нравишься, — замолкает, давая переварить сказанное. Алтану кажется, что он только что проглотил что-то, что не может пройти через горло. — И я очень хочу, чтобы ты был со мной смелым и настоящим. Они смотрят друг на друга с десяток секунд. — После всего, что ты мне только что высказал? Нахер надо. Сейчас я виноват в том, что ты ни разу не показал мне, что между нами что-то серьёзное. Потом окажется, что я тебе не дал сделать ещё что-нибудь важное, а ты решил не плыть против течения. Я хочу нормальные отношения, а не те, в которых люди обвиняют друг друга, сами ничего не предприняв. — Мой проёб, признаю, — без тени прежнего веселья блёкло подтверждает Вадим. Его хватка на теле Алтана ослабляется, пока вовсе не сходит на нет. Захоти парень сейчас, он бы выбрался и ушёл, но что-то в чужом голосе удерживает его и заставляет дослушать. — Мне стоило лучше показывать, какие у меня намерения. Правда в том, что на тебя невозможно давить. Ты плачешь по ночам из-за снов, а потом часами пропадаешь на учёбе и игнорируешь любой юмор, и с тобой таким хер пойми, как обращаться. Я выбрал не наседать до лучших времен, чтобы не нарушать границ. Оказалось, тебе нужно другое. Вдох. Выдох. Вадим переминается на руках — видимо, поза альфача в условиях дивана давалась ему с каждой минутой всё сложнее. — Простишь? Сердце отрывается с мясом и падает в желудок, обжигаясь в кислоте. Дракон сказал что? — Не прощу. Меньше кичись тем, как круто ты знаешь людей. Вадик сдаётся, не выдерживая неудобного стояния на мягких подушках; отстраняется, одновременно с Алтаном садясь на диван. Расстояния между ними — сантиметров тридцать, Алтан смог только подняться из лежачего положения, Вадим же не стал отсаживаться. Он заглядывает в светлые глаза, где отражаются нарисованные льды и снега, и думает, что видит их в последний раз, потому что впервые за долгие месяцы Вадик его послушает. Но глаза у Дракона смеются, и морщинки выдают возраст. Он подается вперед, сокращая расстояние почти неприлично. — Тебя — совсем не знаю. Расскажешь мне что-нибудь? Факты и истории сами начинают листаться в голове, как колода из тысячи карт. Можно было бы рассказать так много, настолько много всего — но Вадим так вульгарно и грубо делал вид, что видит Алтана насквозь, так нарочно хотел его ранить, что ничего теперь доверять ему не хотелось. Ему бы отпихнуть этого человека и послать к его плёткам, чтобы перед другими вёл себя как последний самоуверенный кретин. Ему бы прогнать Вадима из своего дома и из своей жизни за все его фразы про недолюбленность и последствия травм, будто тот сам безгрешен. Но — «я выбрал не нарушать границ». Может ли оказаться, что Дракон был излишне осторожен с золотой цепью, не зная, что её не так-то и просто порвать? — Лучше ты. -- За следующий бокал, который он цедит по пол глотка неоправданно долго, Алтан узнаёт о скромной части широкого круга драконовых знакомств. Пчела — потому что любит больно жалящие хлысты — знакома ещё с универа, и в общем-то все знают, что фамилия у неё Пчёлкина, а красивое лицо мелькает на тв и сайтах слишком часто, чтобы не узнать её в Клубе. Гром — потому что любит громкие сессии и часто ненароком ломает инвентарь, причём самым смешным способом; как-то он вообще расколол надвое колодку (о том, как именно он извинялся за сорванную сессию, Вадик упорно молчит). Это лицо и эту репутацию знает весь город, вся область и, наверное, скоро узнает и вся страна, но у Пчелы слишком много нарыто на каждое даже случайное лицо в Клубе, чтобы хоть что-то всплыло. Волков — «мужик Разумовского» — знаком Алтану уже давно и вне Клуба, и о нём Вадим бросает лишь несколько фраз: привёл Разума в Тему через ревность и скандалы, а затем начал ревновать сам, потому что Разумовский не на шутку втянулся. О Сергее самом Вадим не говорит ничего. Замолкает на неприлично долгое время, и Алтан, стормознув, наконец понимает, что ему дают слово. — Я случайно узнал, — признается он, переливая вино от одной стенки бокала к другой. — У него выпали карты, там пропуск в Клуб, у Волкова есть такая же, я подметил, но сначала не понял… ну а потом у них повалился инвентарь с треснувшей полки. Ржёт Вадим так, что Алтан начинает его лупить, приговаривая, что, вообще-то, нихера в тот момент было не смешно. — Бля, я просто представил рожу Волка, которого Разум клятвенно уверял, что всё под контролем, а оно как всегда, — Вадим проводит по лицу ладонями, сгоняя смех. Алтан в ответ хмыкает, вспомнив на выбор как минимум три подобных случая за период их с Разумовским знакомства. Но Дракон неожиданно продолжает: — Опекает тебя, как старший брат, готовый колесовать любого ухажёра. И если это не намёк на их первую встречу, то Алтан точно перепил. Должен ли он рассказать обо всем? Может ли он рассказывать об этом?.. — Он был за рулём машины, которая убила маму, — невнятно бормочет парень, отбрасывая сомнения, выглядывая что-то на дне бокала. — Вина не его, а одного мудака, это просто тупой несчастный случай, но он с какого-то хера решил, что кругом мне должен, и… — он глубоко вдыхает; воздух в горле дрожит. — И вот. О событиях того дня знает ровно три человека, один из которых Алтан. Знало. До этого момента. Вадим бросает на него какой-то дурной взгляд, будто вообще не выкупил смысла. А затем хмыкает и снисходительно подливает вина в свой бокал. — Ох уж этот комплекс героя, — бормочет он со смешком, но всё лицо его жёсткое, даже улыбка провоцирует острые складки у рта. — Пиздец, блять. Он залпом выпивает бокал, пока Алтан смотрит в стол. Сказать всё это вслух — полоснуть ножом по зажившему сердцу, вспомнить, что они с Сергеем не друзья по работе, не столкнулись на благотворительной вечеринке и даже не встретились на подписании контракта. Просто Сергей стал мечом, что разрубил жизнь Алтана — оружием в руках судьбы, которое, тем не менее, чувствует себя виноватым за сам факт своего существования. — Вы явно не только в баре виделись, — брякает парень то, о чём думал несколько месяцев, с того самого разговора о том, что Вадим жёсткий и Алтану не подойдёт. Но подойдёт ли в таком случае ему Алтан? — Сергей знает, какой ты в действии, и знает намного больше, чем я. Что между вами было? Вадик смеётся, притягивает Алтана к себе и ложится вместе с ним на диван, укладывая головой на горячую грудь. — Лично между нами — ничего. В один момент мы могли перейти определённую границу, но тогда Волков оказался единственным, у кого голова способна думать. Хуёвая история, — он задумчиво поглаживает Алтана по собранным в хвост волосам, рука будто движется сама по себе отдельно от тела. — Но он видел мои открытые сессии пару раз. Хотя я особо ничего не показывал, так что, думаю, до него просто дошла моя репутация. Сердце недобро сжимается. Алтан краем опьяненного сознания думает, из чего именно могла сложиться драконова аура как кого-то, кто «жестит», но ни одна представившаяся сцена не даёт ему покоя. — И какая у тебя репутация? — Ничего из того, о чём тебе следует беспокоиться. — Вадим. — Люблю полностью обездвиживать и высоко подвешивать, — выдаёт Дракон таким голосом, будто его заставили сказать что-то ужасно неприятное. — И в принципе умею то, что новичкам не под силу. Ко мне до сих пор идут те, кто хочет действительно серьезных вещей, хоть теперь я и не практикую многое из того, что любил раньше — игры с ножами, например. Но не мне тебе рассказывать о том, как один случай может повлиять на дальнейшее восприятие человека. — И всё? — Алтан разочарованно дуется, но на деле только выгибает бровь, смотря в стенку. Вадим издаёт смешок, чуть сдвигая Алтана вверх, как плюшевую игрушку. — Людям свойственно придавать большое значение неважным вещам. — Ты явно недоговариваешь. Но это «не то, о чём мне следует беспокоиться», да? — парень обиженно растягивает слова. Он только что выдал самую болезненную вещь в своей жизни, а Вадим зажимает важные страницы тематической жизни, которые могут полностью изменить ход их отношений. — Тебе настолько интересно послушать о том, кого, на сколько, в каких позах и в каком количестве я связывал? — на фразе про количество Алтан прикрывает глаза, отгоняя мысли о том, сколько за раз у Дракона могло быть партнеров. — Или всё же остановимся на том, что ты не будешь забивать себе голову деталями, которые спустя столько времени не имеют значения и только заставят тебя загоняться без повода? — Что там такого страшного, что я начну загоняться?! — взвивается парень, раздражённый тем, что от него укрывают какие-то факты, как порножурнал от ребёнка. — Моё личное пространство? — тихо спрашивает Вадим; его пальцы пытаются прочесать длинный чёрный хвост, но лишь болезненно дёргают, не дойдя и до трети. — Пойми меня правильно, я не особо горю желанием рассказывать про свою первую клубную групповушку, тем более что за это меня могут лишить многих радостей жизни, — его голос твёрдый и строгий, как у отца, что отчитывает зарвавшегося сына. — Тем более, это не нужно. Равно как и мне не нужно знать, кто и как давно у тебя был — если, конечно, ты не захочешь мне сам рассказать. Прямо сейчас важно лишь то, что моё главное тематическое желание — ты. Сердце пропускает удар, а затем бьётся в грудь, выбивая воздух с каждым толчком. Алтану кажется, что у него кружится голова, и комната покачивается перед глазами — или это Дракон укачивает его своим мерным дыханием и спокойным глубоким голосом. — Для непонятливых поясню: мне нахер не сдались сессии с другими, потому что главное не практики, а человек, с которым их применяешь. Это всё, что я могу сказать тебе, а за тобой — понять, что ты ценнее крюка и горлового минета, и нормальный партнер не кинется удовлетворять свои хотелки на стороне, если тебе вдруг не захочется что-то пробовать. Так что давай ты перестанешь так резко воспринимать то, что у меня до тебя кто-то был, и просто будешь знать, что сейчас у меня кроме тебя никого нет? «Нет!» — хочет сказать Алтан, побить крепкую грудь и потребовать детальный рассказ о том, чего такого Вадим натворил, что даже Разумовский советовал его избегать. Но недовольство и капризное желание узнать всё перекрывает новое осознание, из-за которого забывается намерение продолжить ругаться. — То есть, даже если я не захочу двигаться в Теме дальше, тебе будет нормально остановиться на том, что уже было? — недоверчиво спрашивает Алтан, подняв голову. — Ага. — И если я вдруг вообще ничего такого больше не захочу?.. Вадик громко вздыхает, откидываясь на подушку. Алтана от его движений ведёт, как на волне. — Что ты хочешь от меня услышать? Что я тут же убегу искать кого-то посговорчивее, провстречавшись с тобой n-ное количество времени? Мне не пятнадцать и не двадцать, и даже не тридцать. Будет жаль, конечно, потому что ты очень хорошо на всё откликаешься, но я могу и голыми руками довести тебя до такого состояния, что ты не сможешь внятно говорить. Тема — приятное дополнение к тому, что и так можно делать. Если вдруг тебе резко разонравится тематическая атмосфера, можно без особого ущерба её убрать. То, что иногда мне нравится что-то посильнее, не значит, что я хочу этого постоянно и жить не смогу иначе. Что ответить, Алтан не находит. Опускает взгляд, рассматривая темнеющие под экранным светом узоры на чужой шее, а затем и вовсе ложится обратно, надеясь стать маленьким и незаметным и на время исчезнуть. Слишком много раз за день он менял свое мнение о Драконе. Слишком многое они сегодня выяснили, чтобы перестать бесконечно крутить в мыслях сказанное. Но теперь Алтан выдыхает без беспокойства, отчаянно пытаясь верить всему, что только что сказал ему Вадим. И, как он надеется, Дракон в этом плане полностью со всем согласен и не имеет другого мнения. -- Алтан засыпает на удивление быстро: затихает на несколько минут, так ничего и не сказав (видимо, сучий лимит исчерпался, не оставив сил на продолжение диалога), и лежит спокойно, не двигаясь. А затем Вадим, погладив его по пояснице, получает абсолютный ноль по Кельвину реакции. Вынес мозг и доволен, — думает Вадик, неспешно оглаживая горячую нежную кожу и улыбаясь финальным титрам. Сегодня он узнал всё, что хотел.