Сладкое золото

Руки заламываются за спину грубым точным движением — Алтан шипит от тупой боли в плече и пытается вырваться из захвата, но в ответ его лишь сильнее перехватывают за запястья. Чужая рука тянется вперёд, буквально отшвыривает дверь, а затем его вталкивают внутрь, подгоняя тычками в поясницу. Иного выбора, кроме как повиноваться, в таких условиях нет, так что прошлое помещение остаётся позади, а взору открывается иное — тёмное, непроглядное, от черноты которого встаёт ком в горле. Грохот двери раздаётся над ухом, и сразу же Алтана бросают в жалобно дрожащее дерево. Хотя «бросают» здесь громко сказано — скорее, разворачивают и заставляют врезаться скулой, что почти не больно. На него наваливается сильное тело, обдавая жаром и вжимая в твёрдую поверхность. Шею и ухо обволакивает горячее дыхание человека, склонившегося ближе. — Здесь никого нет, куколка, а твою охрану я вырубил ещё на пороге, так что в твоих интересах не ломаться и начать говорить, — в низком рычащем голосе явно слышна улыбка — поймавшему его человеку смешно с алтановой беспомощности. Тот собирает всё мужество в кулак и отвечает так, как ответил бы и с приставленным к горлу ножом: — С дворовыми собаками не разговариваю. В ответ его толкают в дверь так, что та гремит и почти трескается; испугавшись вначале, затем Алтан понимает, что у него не болят ни лицо, ни плечо, ни бедро, на которые пришёлся удар. Скосив глаза вбок, он видит, что к двери прижат чужой мощный локоть — от этого и был пугающий грохот. — Со мной даже самые молчаливые говорят, — многообещающе низко сообщает ему прямо на ухо бандит, достаёт что-то из кармана, по звуку, джинсов, и спустя миг рук Алтана касается верёвка. Он не сдерживается и порывисто выдыхает, но вырывается жалкий скулёж; переход к самой интересной части оказался слишком желанным, чтобы продолжать сохранять образ. — А куколка и не прочь побеседовать? Отвечать Алтан не планирует. Он прикрывает глаза и наслаждается тем, как чётко и ровно ложится на запястья обвязка, в которой парень насчитывает на пару оборотов больше, чем было в другие разы. Этой мелочи хватает, чтобы шумно выдохнуть ещё раз и прижаться лбом к уже нагретому дереву. — А теперь — к столу. Будешь мне истории рассказывать, — припечатывает мужчина и дёргает за замок рук, вынуждая оторваться от двери. Они делают несколько шагов, пока не достигают топорного письменного стола, стул от которого бандит отбрасывает свободной рукой. Второй же подтаскивает спотыкающегося Алтана ближе, выравнивает очередной грубой встряской и нагибает, пока парень не ложится на столешницу до упора, упираясь в край бёдрами. Он, по идее, должен что-то сказать, как-то посопротивляться, но не остаётся ни сил, ни желания. По мышцам разливаются расслабленность и усталость, и иррационально хочется просто лежать, прикрыв глаза, и принимать всё, что с Дагбаевым сейчас сделают. Парень находит в себе силы дёрнуться пару раз, на пробу пытается пнуть похитителя, но попытки эти, конечно, проваливаются. Его вдавливают в стол одной рукой, хватают за волосы второй, заставляя прогнуться и вздёрнуть голову, а мощная нога распинывает ступни так, что те отлетают на метр друг от друга. Когда между ног пристраиваются чужие, а огромное тело наваливается и полностью накрывает Алтана, тот понимает, что не сможет двинуться, даже если приложит к этому все свои силы. — По-хорошему, значит, не хочешь, — рассуждает бандюган и вертит алтановой головой пару раз, всё ещё удерживая за волосы, как куклу. — Так вот что мы с тобой сделаем: я над тобой поколдую, а ты полежишь так и решишь, будешь ли молчать дальше или всё-таки спасёшь свою задницу от лишних проблем. — Наколдуй себе мозг, дубина, — как можно более грозно рычит Алтан и даже ёрзает, насколько хватает пространства. — Не будь ты таким узколобым, понял бы, что из меня выбивать информацию бесполезно. — Щас посмотрим, — слух улавливает шуршание сзади. Судя по долгому свистящему шороху — из шлёвок выскальзывает ремень, который напоследок ещё и картинно звякает пряжкой. — Я из тебя и информацию, и дурь, и спесь — всё выбью. Удар приходится на правое бедро, звонко бьёт кожа о натянутую ткань брюк. Послевкусие — тупая боль, не чета тому, что можно ощутить обнажённым телом. Алтан разочарованно мычит, давая сигнал, что ещё есть, куда стремиться. Мужчина бьёт снова, и в этот раз вскрик и шлепок звучат в унисон. Алтан прижимается щекой к столешнице и пытается отдышаться: всю ногу молнией пронзили боль, удовольствие и, наконец, слабость. Колени дрожат так, что сложно держаться, но, стоит парню начать съезжать с позиции, как поперёк живота его подхватывает чужое предплечье и возвращает на место. — И куда? — осуждающе спрашивает бандит и оглаживает ремнём место удара. — Это был разогревочный, — та же рука, что только что помогала, теперь уже одним движением расстёгивает пуговицу и молнию, а после с трудом стаскивает туго сидящую ткань. Под ней ещё есть бельё, и только это удерживает Алтана от просьбы взять его прямо на столе, почти полностью одетым и разложенным. — А вот щас будут зажигательные. Удар. Удар. Удар. Удар. Всхлип. Удар. Стон. — Пусти руки. Грохот столешницы, которую неосторожно бьёт кулаками Алтан, решив ухватиться за край над своей головой прямо во время удара. — А ты не промах, — удар, удар, ещё удар — парень утробно стонет. — Но ещё не партизан. Член, грубо освобождённый от ткани белья, покачивается и проезжается по ребру стола влажной головкой, отчего Алтан вздрагивает и сдавленно шипит. Он призывно подаётся задом вверх и виляет, насколько позволяют поза и дрожащие коленки, но дожидается только очередного удара, заставляющего вскрикнуть и уткнуться в столешницу подбородком. Голую кожу ремень рассекает, как нож. — Чего ты хочешь? — всхлипывает Алтан и прислоняется к нагретому дереву мокрым виском. Он получил всего один раз, но боль продолжает жечь место удара. — Вот это по-нашему, — одобрительно изрекает бандит и кладёт на ягодицу крупную ладонь, трёт саднящие следы, выбивая из нижнего тихий скулёж. — Вообще — ключ от твоей комнатки с антиквариатом, а прямо сейчас — тебя. Никто не был бы рад услышать подобное от грабителя. Но Алтан лежит не под реальным вором, а под своим Верхним, и ебал он все эти игры, если ему прямо сейчас не вставят. — Возьми меня, — хрипит парень на грани слышимости, понимая, что теряет возможность говорить что-то связное. Вторая ладонь Дракона ложится на дрожащее бедро, мнёт и сжимает, будто на пробу, словно впервые касается. Оценивает. Алтан силой отцепляет пальцы от тёмного дерева и ложится лбом на согнутые руки. Горячо дышит, отчего совсем скоро в тесном пространстве между локтями становится душно. — А барин попался ласковый, — чужой голос удаляется одновременно с шагами; слыша шорох выдвигающихся ящиков, парень гадает, что именно решил взять Дракон. — Всем бы таких господ, а, скажи? — и вдруг изменившимся, грубым голосом: — Руки давай. Мне твоя самодеятельность ни к чему, знаю таких: вам волю дай, вы яйца откусите. Давай-давай. Руки Алтан даёт неохотно. Невежливое обращение заставляет поморщиться, и оттого хочется повыпендриваться и сделать подлянку; но человек сзади крупнее его в полтора, а то и в два раза, и наказание от него — совсем не то, чего хотелось бы сейчас получить. Так что спустя пару секунд переминаний запястья вновь оказываются в крепком захвате. Однако вместо привычного крепкого узла в конце Алтан ощущает, что концы верёвки, непривычно длинные, спускаются между ног. Он успевает только широко распахнуть глаза и вдохнуть, пока руки прижимаются к копчику, а верёвки просовываются через промежность и охватывают бёдра у самого паха. Что происходит дальше, Алтан понимает слабо; гладкий материал трётся о чувствительную кожу при каждом движении, задевает напряжённую мошонку… и не позволяет свести ноги. Дёрнувшись, парень осознаёт, что теперь он привязан к ножкам стола, отклячив зад и не имея возможности как-то влиять на процесс. — Вот теперь красиво. Ануса касается влажный холод; Алтан давится воздухом и подаётся вперёд — но вперёд уже некуда. Чужой палец почти нежно ходит взад-вперёд, с каждым толчком проталкиваясь глубже на какие-то миллиметры. Для растянутой задницы это ничто, хочется стенать и орать, но парень только глубоко вдыхает и медленно, порционно выдыхает, сосредоточиваясь на ощущениях в одном-единственном месте, где один палец орудует уже свободно, но до самого интересного, увы, не дотягивает. Зато дотягивает второй, и Дагбаев заходится в порнушных вздохах, от которых хочется самого себя заглушить. Возможно, на то и был расчёт: здесь нечего взять в зубы, здесь некуда уткнуться, можно лишь униженно стоять кверху задом, пока тебя растрахивают рукой, и молиться о том, чтобы дали что-то побольше. И три пальца не в счёт. Что-то постукивает справа, когда Алтан доходит до ручки и почти просит кончить. Что-то тяжёлое и гремучее, как… — Бл!.. — вырывается, когда первый шарик проталкивается одним движением. Второй идёт почти сразу, а затем третий. Они не сильно крупные, но перекатываются внутри от любого прикосновения чужих рук. Дагбаев теряется, не понимая, нравится ему или нет — думает, как реагировать и стоит ли взять паузу в пару минут, чтобы разобраться. — Жёлтый? — чётко спрашивают сверху. Дракон решает за него. — Не знаю, — честно признаётся Алтан и пытается сконцентрироваться. Шарики не холодные, хорошо смазаны, нет ощущения медицинских инструментов внутри. Но и форма непривычная — расхлябанная и нестабильная, совсем не похожая на член или хотя бы его силиконовую имитацию. Парень выжидает пару вздохов, прежде чем решить, что ему точно не плохо. — Нормально. Вибрация. Алтан не успевает договорить, как всё внутри начинает дрожать и перекатываться. Он хватает ртом воздух, но выходит откровенно херово — вдохнуть глубоко не даёт сжимающееся от стонов горло. Он никогда особо не думал о получении удовольствия от стимуляции чего-то кроме простаты и члена, но и сами стенки оказываются чувствительны к правильному воздействию. «Восхитительно», — проносится в голове, прежде чем два шарика пристраиваются у комка нервов внутри и монотонно вибрируют, не давая более ни о чём думать. Вот только кончить в не самой удобной позе и без дополнительных ласк оказывается слишком сложно. Алтан подходит к грани и балансирует между продолжением и оргазмом, но ощущение ускользает, стоит лишь понадеяться на разрядку. Он обиженно стонет, надеясь, что сверху поймут стук со дна. — Не могу, — всё же удаётся проскрипеть через силу, когда кончить не получается раз в четвёртый. Он правда больше не может. Ему правда нужно получить немного заботы. Ответа нет. Вернее, нет формально — Алтан слышит щелчок кнопки, прежде чем вибрация усиливается, заставляя дёрнуться в верёвках и вжаться бёдрами в стол. Это слишком. Это почти больно и дискомфортно, и удовольствие всё дальше. Но в один момент, когда шарики перекатываются и находят какой-то волшебный угол, вырваться больше не хочется, и поза не кажется такой уж плохой. Он взлетает к оргазму с быстротой скорого поезда, с каждой секундой чувствуя новую волну стимуляции, приближающую к разрядке. Вдохнуть. Не смочь выдохнуть. Воздух замирает под ключицами и дрожит, а следом дрожит и Алтан: ему хорошо. Отпадает потребность кончить быстрее, потому что каждый виток вибрации, как мини-версия оргазма. Член отзывается пульсацией раз в пару секунд, пока всё тело не прошивает судорогой, от которой сводит дыхание и теряется зрение. Кончает он сильно, долго и, по ощущениям, далеко. Из горла вылетает звук, но ни услышать, ни постесняться его Алтан не считает нужным. Он растекается, насколько это возможно, расслабляется так, что верёвки тянут сильнее, пытаясь удержать в заданном положении. Шевеление внутри прекращается. Без него теперь как-то странно — как без шума дороги, когда привык жить в центре города. На губы сама собой наползает слабая улыбка; она же превращается в оскал, когда ловкие пальцы один за другим медленно вытаскивают шарики, оставляя гнетущую пустоту. — Сжимаешься так, будто просишь, чтобы снова заполнили, — комментирует Верхний низким полушёпотом, вжикая молнией джинсов. Скрипит фольга презерватива. Дракон раздвигает всё ещё саднящие ягодицы — Алтана от его грубых движений снова ведёт, будто не кончал только что без рук. На момент, когда входит крупная головка, Дагбаев даже не пытается нормально дышать, слишком взволнованный и предвкушающий, наконец, твёрдый горячий член. Толчки нечастые, размеренные, но глубокие и сильные, как удар ножа. Если бы не твёрдо держащие на месте верёвки, Алтан уверен, что его бы возили лицом по столу. Пока что деревяшки касается только влажная щека, неприятно приклеиваясь и заставляя отлеплять себя от поверхности каждый раз. Стоит толчкам ускориться, времени следить за этим не остаётся: парень упирается в столешницу подбородком и тихо скулит от жжения в пояснице, руках и, главное, глубоко внутри, где гладко скользящий член упирается в чувствительную после оргазма простату. Ладонь ложится на горло неожиданно, но не болезненно. Полностью накрывает, лаская, а затем горячие пальцы сжимаются чуть сильнее, перекрывая кислород. Алтан закрывает глаза — и улетает. До слуха доносится скрип стола, его громыхание о стенку, чмаканье смазки на сильных толчках и прекрасный, всепоглощающий белый шум. А вокруг — чернота. Крепкая рука на бедре, уносящая в эйфорию ладонь на шее. Глубокие, до самой души, толчки. Приятно и спокойно — настолько, что из груди идёт сиплый стон, длинный, дроблёный толчками и редкими вдохами. Алтану не стыдно. Ему хорошо настолько, что это просто невозможно молча терпеть. Он подбирается к новому оргазму неожиданно, медленно, но неумолимо, подрагивая на грубо насаживающем на себя члене. Не поднимает век — ему хватает касаний. Голова кружится, а зрение всё равно ничего не уловит при постоянно закатывающихся глазах. В ушах шумит. Алтан всхлипывает, изливаясь в додрачивающую ему ладонь, и качается на волнах усталости, пока Дракон ритмично вбивается в утомлённое тело, не снимая руки с горла; больше не душит, но держит. Кончает тот резко и громко, напоследок загнав по самые яйца, и впивается зубами в изгиб шеи, крупно вздрагивая несколько раз. Так они и стоят, не двигаясь с места. В черноте, душном воздухе и запахе пота и смазки, слушая дыхание друг друга. За шумоизолированной дверью время от времени проходят люди, кто один, кто с парой. Играет тихая музыка, создавая почти киношную атмосферу среди тёмных стен и приглушённых светильников. Клуб живёт, укрывая собой двоих, что не смогут сейчас вспомнить свой год рождения.