"Титаник" и другие обстоятельства

Питман пробыл между жизнью и смертью несколько суток - как раз почти до прибытия "Карпатии" в Нью-Йорк. В бреду ему чудилось... ну да, всякий бред. Будто бы его шлюпка отошла от "Титаника" подальше и остановилась, а он сам с ужасом и жалостью слушает крики очутившихся в воде, от которых не помогают даже заткнутые уши, и никакие уговоры не могут убедить пассажиров вернуться назад. В конце концов, он, не в силах больше выносить несущийся над водой полустон-полувопль, бросается в океан и плывет на помощь. Плывет, плывет, плывет... но толку от этого нет. Доплыв до свистящего Уайльда, он хватает его, пытается тащить за собой к шлюпкам и безопасности, хотя бы его, если другим помочь не выходит, но сразу ощущает, как спасательный жилет перестает держать и они оба идут на дно, вниз-вниз-вниз; кругом мрак и леденящий холод, лёгкие горят от недостатка воздуха, Питман, не в силах больше терпеть, делает вдох и... - Мы уже думали, что потеряли тебя, - с непривычной серьезностью сказал Лайтоллер, глядя в лицо Питмана. А тот суматошно моргал и думал: что это? явь или продолжение бреда? Его сомнения усилил кивнувший словам Лайтоллера Уайльд. Он сидел по другую сторону койки Питмана, и беспокойство в его глазах постепенно сменялось облегчением. - Вы... живы? - на всякий случай решил уточнить Питман, с подозрением рассматривая Уайльда. Чудится или нет? Правда или видения, порожденные нечистой совестью? Было или не было?.. - Ну конечно, - тем временем ответил Уайльд с благодарной улыбкой. В подробности вдаваться не стали ни он, ни Лайтоллер, так что до конца избавиться от сомнений Питману не удалось. ... - Расскажите, что произошло после столкновения, - вопрос сенатора Смита вынудил Питмана вновь перенестись в ту кошмарную ночь. Как никогда отчетливо вспомнилось прощание Мёрдока. И почему он тогда не догадался, что первый офицер прощался навсегда? Хотя и было-то не до того, не до отвлеченных размышлений, кто, что и с каким выражением говорил. То, как его шлюпка отходила от гибнущего лайнера, помнилось, будто во сне. Это очень смутило Питмана: как так? разве могут любые воспоминания оказаться видениями и бредом? где же тогда реальность? Или... он все же умер, так и не вернувшись тогда на помощь, и теперь это все - наказание за его трусость? Хотя вон среди публики Уайльд рядом с Лайтоллером, внимательно его слушает с непроницаемым лицом... быть может, окружающее - все-таки явь? Но если явь, то он многое отдал бы за то, чтобы забыть наконец те жуткие вопли людей в воде и перекрывающий их свист. Раз свист - значит, кто-то из офицеров зовет, зовет вернуться, зовет на помощь... и как можно на зов не откликнуться? - Мы идем назад, - голос Питмана не допускал возражений, и гребцы в его шлюпке сразу притихли: не дело спорить с начальством, пусть даже впереди ждет гибель. А вот пассажирам спорить не мешало ничто, они протестующе загалдели разом, все громче и громче, но криков тонущих было не заглушить, они стояли в ушах Питмана сплошным душераздирающим стоном. Возражать и пытаться доказать свою правоту он не стал, от слов сейчас никакого толку, а молча подал гребцам знак разворачиваться. Гневный гомон в его шлюпке не затихал ни на миг, пока она двигалась назад. Питман пытался отвлечься от происходящего вокруг и особенно от мучительных звуков, издаваемых умирающими, чтобы сориентироваться относительно свиста. Сначала он подберет коллегу, а на обратном пути - уже столько бедняг, сколько получится. Но сперва туда, к свистящему. Чудес, однако, не бывает. Или бывают и их просто не считают чудесами, думая, что чудо - вещь глобальная и поражающая воображение размером своей волшебности, а маленькое волшебство, совпадение, удача, подоспевшая вовремя, чудом быть недостойны? Пассажиры в шлюпке Питмана боялись за свои жизни не зря, а сам Питман почему-то до последнего надеялся, что все обойдется. - Забирайтесь! Скорее! - бросил он Уайльду, который и свистел, сумев-таки разыскать его в творящемся кругом бедламе. Уайльд, который уже не чувствовал ни рук, ни ног, ни свистка во рту, пробормотал, тем не менее, что-то, похожее на благодарность, и неуклюже ухватился за борт, Питман дернул его изо всех сил, пытаясь вытащить из воды и уже ощущая, как шлюпка кренится, как множество людей, что прежде утратили надежду, но сейчас обрели ее снова, пытаются влезть внутрь, как они давят и отталкивают друг друга, будучи в этот момент почти зверями, а дальше... дальше - мрак и холод, холод ледяной океанской воды, пробирающий до костей. Да что там до костей - до самого сердца! По их с Уайльдом головам карабкаются и карабкаются паникующие люди... куда? Ведь шлюпка уже перевернулась, наверное. Или нет? Отсюда, из воды, уже не поймешь, а обезумевшая толпа, ведомая своим инстинктами и только ими, все никак не заканчивается в неистовой попытке спастись. В отличие от воздуха в легких Питмана, который уже на исходе, и какие-то крики слышны - даже из-под воды, какие-то другие, не такие, как многоголосый плач гибнущих... но сейчас это уже почти не волнует Питмана, который наконец делает тот самый вдох, который все мерещился ему в бреду, позволяя океану очутиться у себя в легких. - Что же было дальше? - неугомонному сенатору все мало, но как ему ответить? Что, очнувшись, так и не поинтересовался, что сталось с его шлюпкой, что до сих пор не может отличить реальность от видений? "Ваш мозг пострадал от длительной нехватки кислорода", - сказал на прощание врач "Карпатии". Что ж, возможно - и все со временем наладится. Пауза меж тем делается тягостной, и Уайльд, поднявшись со своего места, начинает говорить. Питману бы вслушаться, но он почему-то не хочет. А хочет, чтобы некоторые обстоятельства той ночи навсегда остались для него тайной - или чудом? Он озирается по сторонам и вроде бы видит в зале тех, кто был гребцами на его шлюпке. Значит, все обошлось? Или снова мерещится? Как различить? Но, во всяком случае, господа дознаватели не смотрят на него косо: еще бы, они с Лоу молодцы и герои, не побоялись вернуться с риском для собственной жизни. Питман невесело усмехается. Что эти холёные господа знают о риске? О непроглядной тьме той ночи, о воде, чей холод таков, что еле возможно дышать, о лайнере-гиганте, который вот только что жил, двигался, неся в себе тепло, свет и уют - и без следа сгинул в океане за несколько часов... или секунд? Что они все понимают в этом?! А вот Лайтоллер, похоже, понимает - ну еще бы! - или просто видит, что Питман нездоров. После заседания он беседует с сенатором - и на допросы Питмана больше не вызывают. Во всяком случае, здесь, в Америке. На британском дознании, которое уже не вникает в подробности крушения и впечатления очевидцев, все проще: Питман механически что-то повторяет с чужих слов, дополнительных вопросов ему почти не задают. Это не может не радовать. А соприкосновение с чудом не сродни ли соприкосновению с безумием? Или то не чудо вовсе, как отдельная сила, а воля человека, не желающего оставлять других на гибель, его твердый дух и целеустремленность - то есть, моменты, превосходящие любое чудо стократ? Питман не знает ответа, а Уайльд, Лайтоллер и Лоу - знают. Знают, что чудеса с неба просто так не падают, их надо позвать - как раз ни чем иным, как собственной стойкостью и мужеством. И намерением не отступать там, где борьба, кажется, безнадежна.