"Титаник" и другие обстоятельства

- Сколько лет вы служите моряком? - Да уже порядочно, - тут, разумеется, стоило бы быть более конкретным и уж точно не стоит отвечать господину сенатору сквозь зубы, но как иначе, если этот вопрос повторяется изо дня в день, каждый день, а дням этим Мёрдок давно потерял счет? Что этот Смит рассчитывает услышать, в конце-то концов? Что Мёрдок лжет о своем морском опыте и пришел на флот только вчера? Ага, вчера - и сразу на "Титаник", точно. Так все и было. Или дознаватели надеются вывести его из себя и заставить проболтаться о чем-то, что, с их точки зрения, он скрывает? Что ж, в плане вывести из себя они уже довольно близки к цели, Мёрдок едва владеет собой, но срываться нельзя. Срываться - это дело последнее. Лайтоллер смотрит сочувственно, и от безмолвной поддержки товарища Мёрдоку становится чуть полегче. Он глубоко вздыхает, готовый отвечать на очередной бредовый вопрос. - Какова была скорость "Титаника" на момент столкновения? - так и есть. На этот вопрос Уилл отвечал раз, наверное, сто, не меньше. А если никакого подвоха нет и сенатор Смита просто страдает некоторой забывчивостью? Мёрдок не знает, плакать ему или смеяться, настолько абсурдно это расследование, но на вопрос с бесконечным терпением в голосе все-таки отвечает: - Примерно двадцать один узел. Сейчас наверняка опять начнутся занудные выяснения, не слишком ли высока данная скорость. И как, скажите на милость, объяснять этим высокопоставленным бестолочам, что такие скорости - в порядке вещей, что айсбергов, самих айсбергов, а не маркониграмм с предупреждениями, он лично, да и многие другие, не видели весной на южном маршруте уже давно? Что не доплывешь никуда, если двигаться со скоростью улитки? Но нет, следующий вопрос сенатора о другом - и настораживает. - Вы читала инструкцию "Уайт Стар Лайн" для экипажа? - какой-то странный вопрос. Разумеется, он читал; они все читали, даже Лайтоллер заглядывал. Сенатор пытается намекнуть на то, что им, Мёрдоком, нарушены какие-то пункты инструкции? Мёрдоку становится по-детски обидно: так было бы обидно отличнику, если б его обвинили в списывании. Уж его-то попрекать подобным! Но, с другой стороны, сенатор наверняка не в курсе о служебной репутации ни его, ни кого-либо другого из выживших. Поэтому опять-таки спокойствие и только спокойствие, надо изо всех сил держать себя в руках. Надо, надо, надо. Но здесь Мёрдоку чудится явственный подвох, правда, в чем он заключается, Уилл пока не понимает. Но чутье есть чутье, пусть даже оно и подвело его с тем злосчастным айсбергом. - Если вы ее читали, то знаете о том, что офицеры в сложной ситуации могут принимать самостоятельные решения, не советуясь с капитаном? - ну точно подвох. Интересно, в какую же сторону клонит Смит? А решений Мёрдок в ту ночь напринимал достаточно, последствия теперь разгребать и разгребать... Краем глаза Уилл видит, как нахмурился Лайтоллер, тоже, очевидно, ощущая что-то недоброе. - Да, знаю, - кивает он, спохватившись, что высокая комиссия ждет ответа. Все в зале замерли в ожидании следующего вопроса, уверенные, что он будет решающим. Уилл вполне разделяет их настроение, но своего волнения старается не выдавать. - А если знаете, почему вы не снизили скорость, учитывая ледовую обстановку? Или она не казалась вам достаточно сложной? - наносит удар сенатор, и Мёрдок не знает, чем парировать. Он обводит взглядом людей вокруг, словно ожидая подсказки. По лицу Лайтоллера видно, что вот сейчас он бы высказал этим гнусным америкашкам много разного, причем без стеснения в словах; кто-то мрачно отвернулся, кто-то ждет слов Мёрдока с жадностью, почти не дыша... а что ему ответить? Что не считал ледовую обстановку сложной? Или что считал, но скорость снижать нужным не счел? Или что в целом отнесся легкомысленно? Вопросы таковы, что любой ответ будет означать захлопнувшуюся ловушку. Ловко он, этот Смит, а они-то считали его дурачком! Мёрдок молчит - и молчание вскоре делается невыносимым, в зале такая тишина, что не слышно даже дыхания всех этих людей, собравшихся здесь - как раньше собиралась толпа поглазеть на казнь. Но ловушка или нет, а промолчать значит слишком явно признать свою вину, поэтому Мёрдок делает вдох, собираясь говорить, пусть и подпишет себе сейчас своими ответами приговор, но отвлекается на шевеление в зале. Кто-то встает - Мёрдок с удивлением узнает во вставшем Исмея - и хрипло от волнения произносит: - Это всё я. Мёрдок едва удерживается от удивленного возгласа, а на лице сенатора отражается явная жажда крови. - Поясните, пожалуйста, - требует он категоричным тоном. И Исмей с ноткой суетливой истеричности в голосе начинает объяснять: да, такая высокая скорость - его идея, да, он хотел поразить всех ранним прибытием в Нью-Йорк, да, он собирался побороться за "Голубую ленту Атлантики", да, это он велел капитану и офицерам не снижать скорость ни при каких обстоятельствах, да, это он, он, он... На лицах всех в зале, включая сенатора Смита, написано неприкрытое изумление: почему же Исмей промолчал раньше, во время его допросов? Но мотивы Исмея окажутся для широкой публики тайной навсегда. Лишь один Лайтоллер, быть может, о чем-то догадавшись, с сумрачным одобрением кивает откровениям Исмея. Лживым откровениям, но они спасение для Мёрдока, который ощущает себя уже взошедшим на эшафот, но в последний момент помилованным. Своей радости он стыдится, но она от этого никуда не исчезает, а становится только сильнее. Как и благодарность Исмею, который оправдал его ценой своей репутации - и подобная цена высока. Как повернется дальше расследование и жизнь в целом, не знает никто из них, но почему-то они сейчас, именно в этот момент, уверены, что все сложится хорошо. Даже у Исмея. А жизнь застыла на распутье и думает, на какую же тропинку ей свернуть... пожалуй, на такую, чтобы не обмануть ожидания тех, кто так надеется на лучшее.