"Титаник" и другие обстоятельства

Как-то, за тарелочкой консоме, разговорились. Ну, то есть, монстры старательно показывали мысленные картины - так, чтобы друг Лайтоллер непременно их понял, - а друг Лайтоллер, в свою очередь, старался не сбиться с нужной мыслеволны и даже кое-что ответить: тоже, разумеется, картинами в голове. Речь шла о населении Атлантики: много ли там таких же, как нынешние гости "Титаника", кто еще есть, помимо монстров, насколько дружно все уживаются и прочих подобных вещах. Иногда чудища сопровождали свои мысленные картины тихим бурчанием и рыком, будто для придания рассказу еще большей красочности. Лайтоллер благоговейно внимал: сколько все-таки чудес на свете, рядом с которыми мир людей сер и тускл! Просто заслушаешься! Эти размышления слегка отвлекли его от рассказа приятелей, но, сосредоточившись обратно, он уловил в их стройном ряде картин некую заминку. Странно, подумал Лайтоллер. Неужели его новые друзья что-то скрывают? Вроде ведь и не люди, а существа гораздо честнее и открытее, но вот поди ж ты... Непонятно. А они просто не знали, сказать или нет Берту о еще одном из них. Том, кто никогда не показывал себя солнечному свету. Видишь ли, друг Берт, наконец решились они. Из рода монстров мы тут, в гостях на этом прекрасном плавучем устройстве человеков, почти все. "Почти?" - с большим интересом уточнил Лайтоллер. Да, почти. Есть еще один из нас - в самых темных, холодных, недосягаемых глубинах, предпочитающий питаться тамошней невкусной рыбой и прочими сомнительными вещами, но на поверхности не появляющийся никогда. - Почему же? - вырвалось у Лайтоллера вслух, а не мысленно, до того странным ему показалось заявление приятелей. Отказаться от угощения такой превосходной штукой, как консоме, - это же почти кощунство! Ну нет, не прямо кощунство, само собой, столь громкое слово здесь не подходит, но все равно очень и очень непонятно, чтобы не сказать больше. Правда, Берт тут же спохватился, что слова, произнесенные не мысленно, чудища поймут вряд ли. Но они поняли. И заревели наперебой, объясняя. Их рев Лайтоллер, конечно, не понимал - так, отдельные взрыкивания иногда - а мысленные картины были сейчас не очень четкими, но все равно, при известном старании, делалось ясно, что тот монстр, что никогда не видел света дня, элементарно... стесняется. Стесняется своего облика, который, по его мнению, слишком своеобразен даже для монструозного жителя океанских бездн. Вообще такие, как он, у нас не водятся, рассказывали глубоководные приятели, для них тут слишком холодно, они, в основном, населяют южные воды, но его родителей занесло в Северную Атлантику каким-то случайным ветром, и, едва этот самый монстр подрос, они куда-то сгинули, будто и вовсе не существовали. А молодой монстр остался, потому что плохо знал окружающий мир и не мог представить, куда еще ему можно отправиться. Приспособился со временем ко всему, даже к более чем прохладной воде, хотя сперва мерз отчаянно, в чем периодически признавался другим чудищам. Да что там, стук его зубов в те времена вызывал волнение воды по всей Атлантике! Лайтоллер одобрительно хмыкнул, оценив шутку, чудища в ответ разразились радостным бурчанием и продолжили рассказ. Картины в их мыслях сменялись четко и плавно, будто кадры кинофильма, и, признал Лайтоллер, кино это получалось на редкость увлекательным. Так вот и жил наш собрат, дальше вели речь чудища, уже тогда понимая, что его внешность гораздо страннее, если сравнивать с окружающими; а потом он умудрился попасть под винт какого-то случайного парохода, что, понятное дело, улучшению облика тоже отнюдь не способствовало. С тех пор застенчивость сделалась основной чертой его характера и избавить друга от нее не выходит, хоть ты тресни. - Понимаю, - сочувственно вздохнул Лайтоллер, хотя такое понятие, как стеснительность, не было ему знакомо в принципе. Еще бы: какая там стеснительность у моряков! Эдак дальше первого плавания тебе ничего не светит, ну а Берт им ограничиваться совсем не хотел. Но попытался представить теоретически, что же это за чувство такое, и ему вроде бы удалось. Да, продолжали глубоководные приятели, удовлетворенные реакцией человека, его не соблазняет даже это шикарное консоме, представляешь?! Тут уж Берт отрицательно покачал головой: подобного он не мог даже и вообразить. В конце концов, кто бы тут над ним, этим скромным монстром, стал смеяться или показывать пальцем? Да здесь ведь и нет никого, кроме него и глубоководных приятелей, а он вышел из такого возраста, когда людей или других живых существ дразнят за недостатки внешности. Все равно передавайте ему приглашение, снова и снова, мысленно попросил он друзей. Те зарычали и забурчали с благодарной признательностью и не преминули попросить у отчего-то заслушавшегося Лайтоллера добавки. ... И вот роковое столкновение. Айсберг возник буквально из ниоткуда, слово бы вынырнул из небытия, разрушив своим прикосновением к стали, почти мимолетным, не только обшивку "Титаника", но и надежды, планы и мечты о счастливом будущем тех, кто связывали их с этим роскошным лайнером. Конечно, в сравнении с необъятностью океана те люди, что находятся на судне - жалкая горстка, но каждый из них полон мыслей и чувств, каждый достоин жизни, проносилось в голове Лайтоллера, пока он с негодованием рассуждал, на кого зол больше: на море, подложившее такую свинью, или на судьбу, на некий фатум, не отдельный для каждого, а всеобщий, такой, как присутствие на свете высших сил. Рассуждал - и заодно прикидывал, что же делать дальше. Тут его мысль, за совсем короткое время успевающая пробежать в мозгу тысячи раз, неизбежно заходила в тупик. И это неудивительно: шлюпок на всех не хватит, океан вокруг ледяной... так что большинство ждет неизбежная гибель. Лайтоллер поражался, куда это вдруг подевалась вся его смекалка, когда она так нужна, - и вдруг над застывшей в недвижности водой ему почудился отзвук рева, очень знакомый. Да, ведь время к полуночи, сообразил Лайтоллер, глубоководные приятели вот-вот явятся... а не попросить ли о помощи их? Может, они окажутся находчивее и что-то сообразят в нынешней кошмарной ситуации? Когда первая безобразная голова показалась над бортом, а пассажиры в ужасе шарахнулись от нее в стороны, Лайтоллер, не теряя времени даром, тут же поймал нужную мыслеволну и принялся обрисовывать монстрам ситуацию. Так, мол, и так, предательский айсберг в этой проклятой тьме, где не видать дальше собственного носа - и теперь мы тонем! Шлюпок мало, надежды у большинства нет совсем никакой... Помогите, а? Монстры внимали, склонив свои диковинные головы и глядя на Берта загадочными взглядами, где словно бы оживали жуткие океанские шторма и былые катастрофы: может, еще и пострашнее нынешней. Но тогда у монстров не было на тонущих кораблях друзей, поэтому они предпочитали оставаться в сторонке, вмешиваясь крайне редко и почти всегда неудачно. Спасенные ими человеки, лицезрея безобразный облик спасителей, предпочитали такому соседству гибель в пучине, от которой их за миг до этого пытались избавить. Огорченные монстры пожимали плечами и убирались восвояси - до следующего крушения. Вот и сейчас они прекрасно видели, как люди на палубе бросились врассыпную... но, в конце концов, сейчас-то они их не по отдельности каждого будут спасать! А как-нибудь всех вместе... тем более, друг просит: как тут не помочь? Но как лучше поступить? Чтобы и людей не распугивать своим видом, и не потратить зря драгоценное время? Чудища, обмениваясь мыслями, порычали задумчиво, а следом один из них взревел торжествующе: он придумал. - Вот это да! - восхитился Лайтоллер, когда глубоководные приятели рассказали ему о своей чудесной идее. - Может, пожалуй, получиться! Монстры радостно зарычали: план одобрили и теперь дело за малым: воплотить его! Вернее, не за таким уж малым, конечно. Ведь дотащить на себе такую громадину, как "Титаник", задача тяжелая в прямом смысле этого слова. Но вроде бы их общих сил должно хватить... в общем, от теории пора переходить к практике - и как можно скорее, лайнер-то тонет! Но, как выяснилось немного погодя, монстрам для осуществления их блестящего плана требовалась подмога. Допустим, еще одно чудище помощнее. Или слабосильные, но двое. Или что-то наподобие - но требовалось обязательно. Лайтоллер с отчаянной надеждой глазел за борт: когда же, когда махина лайнера вновь сдвинется с места?! И она правда сдвинулась, но слишком медленно и неуверенно: похоже, у глубоководных приятелей что-то идет не так. А вдруг их чудесная идея оказалась невыполнимой? Тут Лайтоллер заволновался уже по-настоящему. Монстры, разумеется, чувствовали его волнение, но сейчас предпочли не реагировать. Вместо этого они звали. Звали того, кто мог помочь. Звали Застенчивого. Он из них самый большой и сильный, его очень не хватает здесь! Но... но а если он откажется? Если до сих пор не переборол свою стеснительность, вдруг дело уже безнадежно? Хотя ведь его тут, внизу, особо и не увидит, если самому нарочно не высовываться. Но его страшит возможность даже случайных взглядов, так что... И все равно, надо звать до конца, до последнего! Ведь их всеобщая последняя надежда - это он! И на мысленный зов чудищ, такой могучий в своей слитной синхронности, откликнулись - уже тогда, когда разумы монстров охрипли от бесплодных попыток, а "Титаник" погрузился в воду уже довольно основательно. Его тоже, казалось, звали, звали ненасытные океанские бездны, и лайнер будто бы раздумывал, поддаться ли этому зову или все-таки не стоит. Застенчивый пришел. Для начала - глянуть, что вообще происходит, а там уж поступать по ситуации. Он, конечно, не любил пароходы и незнакомцев - совершенно любых существ, могущих смотреть на него с насмешкой, но раз зовут с такой настойчивостью, почти мучительно, - значит, случилось нечто и вправду очень серьезное, верно? Косые взгляды за свою долгую жизнь он научился чувствовать кожей, но сейчас не ощутил ни одного. Наоборот, на него с собратьями, сдвинувших, наконец, злополучный лайнер с места, и приподнявших его над водой, смотрели с неистовой благодарностью, столь горячей, что и всю Атлантику запросто можно было бы вскипятить. А повара без лишних напоминаний отправились готовить торжественное угощение, где главным блюдом являлось консоме - ну а что же еще? Ведь Застенчивый его пока не пробовал.