«Что в имени тебе моём? Оно умрёт, как шум печальный Волны, плеснувшей в берег дальний, Как звук ночной в лесу. Оно на памятном листке Оставит мёртвый след, подобный Узору надписи надгробной На непонятной языке. Что в нём? Забытое давно В волненьях новых и мятежных, Твоей душе не даст оно Воспоминаний чистых, нежных. Но в день печали, в тишине, Произнеси его тоскуя; Скажи: есть память обо мне, Есть в мире сердце, где живу я…» – Александ Сергеевич Пушкин, 1830 г.
Вильям вбежал в холл. Грудь туго вздымалась от бега. Оправа очков криво лежала на переносице. Линз запотели, а костюм под пальто перекосился от резких движений. Облачённая в перчатку рука потянулась к очками, дабы снять и избавиться от осадка тумана на стекле. Протерев, окинул взглядом пространство вокруг. Я натянув пальто и перчатки вышла навстречу запыхавшемуся дворецкому. Тот вскинул брови. - Виктория, а могу я поинтересоваться, куда вы собираетесь? - Мне надо закончить кое какие дела и наведаться в детдом. Там у меня встреча с Татьяной Михайловной. Она просила меня приехать. - холодно ответила я, задумчиво почесав подбородок. - Что-то случилось? - обеспокоенно посмотрел в глаза. - Ну, как сказать. Скорее, случиТЬСЯ. - я специально выделила последние четыре буквы. - А что именно, вы узнаете сами. Всё потом, - оборвала все дальнейшие расспросы. - Извиняюсь, но я спешу. Я буду не сильно занята, поэтому звоните или пишите если вдруг что. Даже нет, просто звоните. До встречи, Вильям. - Да, до встречи, Виктория…- пауза в конце красноречиво указывала на не понимание сей ситуации мужчиной. Вышла из дома на каменную площадку, где стояла моя машина. Усевшись, провернула ключ зажигания, и под рык мотора выдвинулась в путь, который сопровождался взволнованным взором Вильяма.***
Погода сегодня не удивляет ничем. Не солнцем, не безветренной обстановкой. Ветер в Питере–часть его культуры. Единственное, я давно не видела город таким хмурым. Может только для меня так? Оставив машину на парковке, поспешила в здание детдома. Оно было невероятно красивое. Проект адаптирован под современность, но она красиво переплетается с архитектурой 18 века. Каменные своды, изящные колоны удерживающий арки. Панорамные окна впускали шкодливые лучи солнца, что тёплыми оттенками скрашивали серые стены и серую жизнь сирот. Ребята ходили в стильной форме. Как в самой настоящей академии. Красный цвет подчёркивал исключительность, силу и уровень. Детишки как всегда с большой радостью кидались в мою сторону, на что я слабо улыбалась в ответ и кидала краткие ответы в юмористической форме. Шла по направлению в сторону кабинетов преподавателей, но одна деталь не скрылась от глаз. В витрине, где под стеклом покоились наши тетради и самые важные вещи детства, моменты запечатлённые на бумаге графитовыми облаками; не было тетради рыжика. Птица не соврал. Гром действительно изъял тетрадь. Найдя нужную дверь, постучалась. С другой стороны послышался мелодичный голос воспитательницы. - Войдите! - Это я. - криво улыбнулась и прошла в кабинет. Села на диванчик у стены. - По какому вопросу? - Если честно, просто хотела убедиться что с вами всё хорошо. И сейчас убедилась, что это не так. - Кхм, да я не сплю вторые сутки, столько работы. - выстраивала несвязные, такие неубедительные оправдания. Да и вообще оправдания разве могут быть убедительными? Татьяна понимающе улыбнулась, присела возле меня. - Виктория, мне не 10 лет. И поверьте, за то время что я работаю воспитательницей, я научилась распознавать ложь. Мне как не знать, если вы выросли на моих глазах. - я стиснула челюсть. И впрямь, она свидетель моих неудач, моих познаний, становлений, взглядов и убеждений. А я даже ни на секунду об этом не задумывалась. Так нагло себя вела, не сказав ни разу осознанно «спасибо». Ни за то что мне подали склизкую кашу в металлической тарелке, ни за лишнюю кружку терпкого компота. А за слова сказанные ей. За все слова. И плохие и хорошие. Ведь там они были единственным отражением моих действий, которых я не видела. В следствии чего не узнала какие из них были верными, а какие нет. Я выдохнула и сомкнула губы в тонкую линию. Откинулась на спинку. Из-за количества мыслей под черепом между ними рождалось дикое трение, от чего голова в прямом смысле кипела, доводя нормальную температуру тела до пика. Внезапно стало душно, что вынудило меня отодвинуть горловину чёрной водолазки. Сейчас воротник казался хуже холодной лески вокруг горла. - О боже, что у вас с шеей?! - воскликнула собеседница. А я шлёпнула себя по лбу. Прокашлялась в кулак. - Ударилась. Неудачно встретилась со стеллажом. - А если честно? - А если честно, то следы горькой любви) - так же горько засмеялась я. - Знаете, все эти «взрослые» отношения. Бывает) - сарказмом пыталась перебить вкус дёгтя на языке. - И всё таки, какова причина нашей встречи. - А моего названного варианта разве не достаточно? - положила свою руку на мою и сжала. Её пористая кожа была на ощупь мягкая и тёплая. И это тепло начало топить мою выдержку, что так и норовит растаять. Невзначай убрала свою ладонь и встала с места. - Хотела вас предупредить, и предостеречь. Всё что сейчас было и происходит–лишь малый процент от того что будет. - я спиной стояла к Татьяне, рассматривая рамки с фотографиями детей разных выпусков. Даже сквозь призму бумаги я умудрялась видеть и чувствовать их эмоции. Такие живые, полные энергии и позитива. - Что вы имеете ввиду? - обеспокоено вымолвила женщина. Её карие глаза бегали по моей спине, в попытке пробить её и найти ответы. Такой прямой взгляд начал выжигать между лопаток сквозную дырку, поэтому я обернулась. Опёрлась одной рукой об стеллаж. - Все эти погромы, восстания, протесты–это только начало. Титры перед фильмом. Чумной доктор боролся с заразой. Отрицать не буду, весьма действенный способ, но мутации и побочные эффекты которые сопутствуют его политики безрассудны. Он боролся против одной болезни, и сам же породил новую. - я отошла от стеллажа, хрустя пальцами и собирая воедино все мысли. - Объясню проще. Его порыв можно расценивать как за эпидемию. Любую. Хоть Испанки хоть чумы. Эпидемия распространялась с молниеносной скоростью, постепенно превращаясь в пандемию. А пандемия складывается в несколько волн, и только тогда успокаивается,- я активно жестикулировала, смотря в глаза Татьяны Михайловны. Остановилась, чтобы та переварила мой посыл. Продолжила когда увидела блеск понимания. - Так что могу с уверенностью заключить, что это первая. Шокирующая, страшная. Но вторая волна всегда куда ужаснее. И беспощаднее. Тот же коронавирус. Сначала был катализатор, затем распространение, а после сами знаете статистику. Так что именно так я вижу сей композицию. - От одних слов если честно стало не по себе. - Зато инстинкт самосохранения будет работать на 11/10. Ведь наверняка ваше воображение нарисовало кровавые ужасы. А организм всеми способами будет мыться их избегать. - я метнула взгляд на стену где весели часы. В принципе время ещё есть. - То есть, вы меня запугали специально, в качестве заботы? - я сжала челюсть и опустила глаза в пол. - Вы хороший человек. А жизнь любит забирать самое лучшее. И я не хочу чтобы вы стали одним из её пунктиков. Жизнь и смерть объединяются в одно. В жизнь. Именно она решает кто родится сегодня на свет, а кто встретит свой последний закат. Она, и никто другой. А она черства, несправедлива и жестока, даже при том что созидает добро. Так что, хочется вас уберечь) И почему-то только сейчас по затылку звякнула догадка–почему так происходит. Есть такая вещь как «Баланс белого и Тёмного» в нашей жизни. Хорошие люди сами часть света и порождают его, следовательно переполняя весы белого. Вдруг именно поэтому каждого создателя пожирает в конце жизнь? И именно сейчас я поняла, что несмотря на все проблемы на фронте Сергея/Птицы, они всё равно будут живы. Ведь их существование выгодно данной системе. Они несут благо Тёмной материей, уравнивая каждый раз эту хрупкую черту. А что со мной будет, я не знаю. - Ладно, Татьяна Михайловна, мне надо идти. - я улыбнулась и уже было развернулась на выход, но. - Не думайте обо мне. Не идите за мной и не пытайтесь найти. Вам будет безопаснее так. И спасибо вам. За эти крошечные крупицы добра в моём детстве. И за то что забрали меня от Него. Если бы не вы, заколол бы препаратами до состояния овоща. Всего хорошего) - и под полный печали, непонимания взгляд я покинула кабинет. Казалось от этого должно стать легче, но нет. На плечи повесили ещё несколько пудовых гирь.***
Лёша зашёл в свою комнату, небрежно скидывая рюкзак с плеч. И тут же вскрикнул. Я сидела на стуле перед его столом, разглядывая мальчика будто впервые. Его грудь часто вздымалась, а пальцы дрожали как осиновые листья. Перепуганный маленький котёнок. Только мне было не жалко его, а горестно. - А тебе везёт. - выпучила переднюю губу. Закинула одну ногу на другую, складывая руки в замок. - В каком смысле? - нахмурился, от чего девственная кожа на лбу сложилась в старческую морщину. - Как же, быть участником стольких актов протестов. Быть одним из Чернознамёных, избить несколько людей в казино, и при этом не быть в изоляторе–несомненная удача. - тот тяжело выдохнул и скривил губы. - А вам то какое дело? - Мне? Ну, походу никакого. Но знаешь, я искренне верила, что ты не встанешь на путь гнева и ненависти и… - Чумной доктор–герой! Он наказал такого ублюдка, за то что он сделал с Лизой! И я бесконечно рад и горд встать на его сторону! И я не хочу это обсуждать! Вы мне никто! - эти слова немного резанули лёгкие, но чего я ожидала? Одно моё холодное отношение к мальчику чего стоит. Я опустила голову, втянула губы и похлопала по бёдрам. Встала. - Ну что ж, тогда я пойду. - но достигнув линии его плеча остановилась. - Просто жаль и горько осознавать, что ты не понимаешь одного. Вы для него лишь жалкие подсобники, исходный материал. Красивая мишура для его спектакля, которая по окончанию пьесы снимется с софитов, и будет валяться в помойке с другими декорациями. - искоса окинула Лёшу взглядом, победно вскидывая брови на произведённый эффект. Прошла дальше и у самого порога бросила. - Да и думаю Лиза не хотела бы видеть своего брата в объятиях ненависти. - всё. Закрыв дверь, краем уха услышала гневный хлопок и всхлип. Так надо, пусть.***
После пары пересечений с людьми я направилась домой. У меня всё кипит и надо продолжать, несмотря на все переживания и волнения. Выехав с платной дороги я решила сократить дорогу через лесную трассу. Она почти напрямик простирается к моему дому. Если не считать мыслей жужжащих под ухом, то меня ничего не беспокоило. До того момента пока я не заметила одну деталь. Почти по пятам за мной увязался чёрный минивэн. Тот почти копировал траекторию мою движения и буквально дышал в спину. Так что догадка не заставила меня ждать. За мной хвост. Нельзя продолжать двигаться поэтому пути, ибо он ведёт к моему особняку. В следствии чего на разветвлении я повернула на другую дорогу. Показывать понимание что меня преследует–равноценно смерти. Умение притворяться. Но организму тяжело это делать. Кровь бурлила в венах, а капилляры тела раздувались под кожей. Пульс громко стучал в затылок, а пальцы впивались в руль. Глаза пытались словить фокус на дороге, но картинка размылась. Аккуратно посмотрела в зеркало заднего вида и сразу пожалела. В правый бок машины со всей дури влетел грузак, спихивая меня с полосы. Всё происходило молниеносно. Удар в иномарку по цепочке зазвенел в ушах. Сирена в черепной коробке заставила зажмуриться, а всё тело парализовало. И всё что я могла делать–это смотреть и молиться. От мощности удара автомобиль подпрыгнул, перевернувшись понёсся вниз, в кювет. А каждое дерево стало для меня последним. Металл столкнулся со стволом сосны. Стекло жалостливо заскрипело и волной выбилось в салон, изрезая лицо. Подушки безопасности вырвались из поверхности панели, в попытке словить и уложить на себя. Но четно. Всё скрипело, пищало. В голову будто вогнали десять гвоздей, а лёгкие от тяжести спёрло. Я хотела отстегнуться, но поняла что одна из рук стала желейной. Безмолвно болталась как ненужный отросток. Рыжие кудри пропитались потом и кровью, липли к коже, как смерть. В глазах кто-то кистью картинку размазал. В горле пересохло, а сердце уже как несколько секунд переместилось в глотку, отдавая по ней нервными импульсами, вызывая рвоту. В желудке было непонятное давление. Собрав все мышцы воедино, я выскользнула из тисков авто. Земля покрытая мхом окутала в свои сырые объятия. На коже плыли блики грязи и цвели кровавые лепестки, что вскоре отмирали и красили тело акварельной синевой. Губы распухли от количества ссадин, открылись в попытке глотнуть хоть атом кислорода. Но сейчас он такой густой, терпкий и кислый. Я осторожно повернула голову на левую руку. Отдала сигнал, но он не дошёл. Рука замертво валялась на песке. Прикрыла глаза сглатывая тягучее, как смола наваждение. Но тут земля начала подрагивать от чьих-то шагов. Ресницы нехотя расплелись, позволяя разомкнуть веки. Я узрела незнакомую фигуру перед мной. Она насмешливо возвышалась, портя воздух надменностью. Его гадкое лицо исказилось кровожадной улыбкой. Я не понимала что это за белокурый. Может чёрный жнец? Издала полу хрип, полу всхлип. - Наконец-то я с вами встретился, Виктория! - сел на корточки, любуясь следами от своей затеи. - Кто ты…мать т-твою такой…кха, - кашель отозвался кровавым выплеском. И меня разбила страшная мысль. У меня началось внутреннее кровотечение. - Твоя смерть. - я посмотрела ему в глаза. Гортань что-то защекотало. Воздух весь скопился там. Зрачки расширились, стали плоскими и глубокими. Бездонными. Чёрными от безумия. Рёбра привстали и заново опустились. Воздух покидал моё тело в нарастающем смехе безумства. От этого он задрожал, толкнулся об тело незнакомца, вызывая беганье муравьёв пол покровом кожи. – Я как знал, что ты такая же ненормальная как он. - Знаешь…с-сколькие ж-желали…мне смерти?…Сколько-о…пафоса. Я х-хочу знать твоё…имя… - Я всего лишь сын того, кто был убит по твоей вине! Влад Филиппович Зильченко! - сейчас через призму белил я уловила, словно образ маленького мальчика, у которого отняли любимую игрушку. - Зи-льченко…- я откинулась обратно. Шея рвалась на связки от тяжести черепа. - Ты убила его! Испоганила его и мою жизнь! Из-за чего у него чуть не случился инфаркт! - Он…всё равно бы…сдох, сгнил на своей помойке…- на шее завязалась леска, а по внутренностям остервенело разливалась раскалённая кровь, обжигая все органы. Под губами играл вкус металла. - И ты поплатишься за это! - почувствовала укол в шею. Гадство. Сама не ожидала, но из зениц выступили горячие слёзы, скатились по щекам, пачкаясь частичками грязи и последними мигами жизни.- А чтобы на меня ни пали подозрения, я выверну это так, что ты накуренная была за рулём, и не выдержав натиска веществ в крови попала в аварию. И вот и всё. Нет больше Виктории Хольт. Гори в аду вместе с Чумным доктором! - улыбнулся шипя, отшвырнул моё лицо. А у меня во рту начала накапливаться густая, противная пена. Выливалась изо рта. От одного вида к горлу подходит ком. - Кха…т-только смотри, ч-чтобы кха-кха…я тебя с-собой не утащила…твоему папочке…кха…в аду без т-тебя скучно…- последний брызг яда. И пена начала душить меня. И вот силуэт пропал, оставляя меня наедине с холодом и воспоминаниями о моей никчёмной жизни. Кто-то перед глазами перелистывал странички жизни, а люди на них смеялись, плакали, кричали, улыбались. Меня душило всё : жидкость во рту, кровь истекающая из тела, брызганье слёз, воспоминания. Вот этот момент. Принятие. Мне всё равно, руки в карман. Плевать что под боком умещается смерть. Что её костлявые пальцы вырывают грудь. Хватают за ледяное сердце и душат, душат. Выпускает последние соки моего существования. Но я не чувствую ничего. Только то как ледяная земля высасывает из меня последние тепло тела. Укутывает в посмертные объятия. Верхушки сосен напевали похоронный марш. Вокруг зрачка накапливалась темнота. Вот она! Моя кончина. Она перекрыла глаза, проникла в мозг и сгрызла его. Вот время вокруг меня скомкивается и останавливается. Отбивает такт метронома. А дальше ничего нет. И Виктории тоже нет. Только последние колыхание груди. Только пустое бренное тело с сухими зрачками, полные влажного океана. Осталось только время смерти зафиксировать.