Дезервеллеры

Уже успевший отвыкнуть от нормальных условий, Хонджун впадает в лёгкий ступор, когда им предоставляют по комнате каждому в центральной гостинице города. Персонал принимает их как каких-нибудь важных гостей. И если Хонджун быстро берёт себя в руки, то вот Минги, к подобному совсем не привыкший, совсем теряется. Когда девушка в переднике протягивает ему стакан из непрозрачного стекла, он отшатывается, не понимая, что от него хотят. Хонджун улыбается краешком губ. — Она воду тебе предлагает, ты чего? — Эй, как ты думаешь, простой разбойник привык к такому обращению? — хмыкает Сан, пихает Хонджуна в бок и добавляет уже не ему. — Не бойся, красивые девушки не кусаются. — Сан, — устало вздыхает Хонджун и трёт пальцами переносицу. — А что такого? — Сан игриво подмигивает проходящей мимо горничной, но потом мгновенно становится серьёзнее. — Я просто пытаюсь делать вид, что всё в порядке. Хонджун оглядывается по сторонам. Всё и правда выглядит так, будто бы ничего не происходит, но потом в голову приходит мысль о том, что для остальных так и есть. Только они пришли из далёких земель, и поэтому лишь для них всё в очередной раз переворачивается с ног на голову. С другой стороны, здесь их сейчас никто не пытается поймать, опасностей поблизости нет, и им предоставляют действительно комфортные условия. Стоит ли переживать настолько сильно? Лучше уж будет провести эти пару свободных дней с пользой. Как следует выспаться, например. Тут Хонджун невольно вспоминает причину, по которой всё это время не мог нормально спать, и обречённо вздыхает. Ему нужно как-то вымотать себя. Идея приходит в голову не сразу, а лишь когда на глаза ему попадается Сонхва. Он какое-то время задумчиво смотрит на него, пока и сам Сонхва не переводит на него вопросительный взгляд. Хонджун ничуть не смущается и машет рукой, подзывая его к себе. Сонхва подходит, но опасливо, словно дикое животное. Ему ещё не до конца понятны намерения Хонджуна. — Что-то не так? — интересуется он. — У тебя вид такой… — Какой? — перебивает Хонджун и фыркает. — Помнится мне, что кто-то обещал научить нас хотя бы простейшим приёмам для того, чтобы давать отпор. Сонхва весь вытягивается по струнке от недоумения. — Но ведь я ничего не обещал. Хонджун улыбается и пожимает плечами. — Даже если так, пара уроков нам все равно не помешает, тем более сейчас у нас есть на это время. В следующий раз, когда мы окажемся в опасности, нам может уже и не повезти так, как везло до этого. В последний раз ты просто оказался рядом, так что я выжил каким-то чудом. Сонхва нервно переминается с ноги на ногу и прочищает горло, прежде чем ответить. — Здесь ты прав. Но в таком случае я согласен дать пару уроков только тебе. — Что? Почему это? — сначала Хонджун хочет возмутиться, и своим громким возгласом даже привлекает чужое внимание, но потом вдруг осознает причину. — Да брось, не настолько же это заметно. — В прошлый раз ты довольно быстро обо всём догадался, — тихо возражает Сонхва, напоминая о той их драке в самом начале путешествия. Хонджуну кажется, будто бы это было в прошлой жизни. Тогда его всего переполняла ненависть, сейчас же он совсем не знает, что чувствует. Лишь вспоминает механическую ладонь на своей шее и не может не согласиться. Тогда это было довольно очевидно. Остальные наверняка раскусят маленький секрет Сонхва так же быстро. — Почему ты так не хочешь, чтобы об этом знали другие? — интересуется Хонджун. Сонхва оглядывается по сторонам и ведёт плечами. — Мы можем об этом поговорить не здесь? Да и к тому же какая разница, почему я это скрываю? — Ладно, — Хонджун поджимает губы. — Можешь не рассказывать, но от своих слов я не отступлюсь. Я всё ещё хочу взять у тебя пару уроков по самообороне. — А, может, просто хочешь подраться со мной лишний раз? — хмыкает Сонхва, а Хонджун, мысленно закатив глаза, лишь отмахивается от него и отходит к Ёсану, чтобы попросить его помочь найти им какое-то место для тренировок. Когда они вместе подходят с этой просьбой к одной из работниц гостиницы, она очень удивляется, но всё же рассказывает про террасу за зданием. Оказывается, после восхода солнца она всегда пустует, и с неё убирают стулья со столиками, чтобы не засыпало пылью и песком. К тому же над ней даже есть навес, что очень радует Хонджуна. Через какое-то время им выдают ключи от комнат, причём каждому свой, отчего все радуются почти как дети. Но к моменту, когда они все размещаются, уже начинает светлеть, и Хонджун решает подготовиться к тренировке. Косички из влажных после быстрого душа волос упорно не желают заплетаться потому что Хонджун слишком отвык заплетать их сам. Пальцы его совсем не слушаются, так что он делает из передних прядей подобие хвостика на затылке и трясет головой, проверяя, что всё держится крепко. Куртку он решает не надевать — если они не будут тренироваться под открытым солнцем, то можно позволить себе такую роскошь и не душить себя лишним слоем одежды. Так что после быстрых приготовлений Хонджун решает зайти к Сонхва, чтобы позвать его разведать обстановку. Едва выйдя в широкий коридор, он натыкается на Уёна. Тот пугается как-то слишком сильно, отскакивая в сторону с видом провинившегося ребёнка. — Напугал-то как, а, — хмурится он. — Зачем так внезапно выскакивать? Хонджун на мгновение впадает в лёгкий ступор и оглядывается на дверь комнаты, не понимая, чем он вообще мог напугать Уёна. — В чём дело? Вид у Уёна в целом слишком взволнованный, и это не может не насторожить. Но потом Хонджун думает о том, что Уён вообще человек очень эмоциональный, и немного успокаивается. — Да всё нормально, я вот к Ёсану хотел заглянуть, попросить проверить, все ли в порядке с раной Чонхо, — Уён нервно запускает ладонь в волосы на затылке. — Но он меня всё ещё напрягает, понимаешь? Хонджун, мне скоро эта его маска в кошмарных снах сниться будет. Хонджун по-доброму смеётся. Что ж, он уже привык к тому, что Уён вообще не доверяет никому вокруг, но вот с Ёсаном дела, похоже, обстоят немного иначе. — Так ты его боишься, что ли? — уточняет он. — Ни за что не подумал бы, да и, по-моему, костюм у него совсем не устрашающий. Ты же знаешь, что это просто форма такая. — В этом-то и проблема, — недовольно цокает Уён. — Ладно, иди куда шёл. А куда ты шёл, кстати? Он недоверчиво щурится. — К Сонхва, — совершенно без задних мыслей отвечает Хонджун. — Мы договорились… Он не заканчивает, замечая, как резко меняется в лице Уён. — Уже тысячу раз я тебя просил быть с ним аккуратнее, — почти шёпотом говорит он. — Попрошу и в тысяча первый, но что ты в нём вообще нашел? Вы постоянно вместе, как лучшие подружки. Хонджун и вовсе терятся после такого выпада. Первое, что приходит ему на ум — начать оправдываться, потому что связался с Сонхва он не по своей воле, но кто же знал, что он окажется не таким уж и плохим человеком? Потом Хонджун понимает, что любые оправдания здесь будут выглядеть нелепо, поэтому он просто хмыкает и пожимает плечами. — Да просто вот так сложилось. — Вот как, — тянет Уён, хотя очевидно, что подобным ответом он не особо удовлетворён. После этого разговора Хонджун испытывает смешанные чувства. С одной стороны, он вполне может понять беспокойство Уёна, с другой же — оно начинает казаться ему безосновательным. Задумавшись об этом, он заходит в чужую комнату без стука, опустив взгляд в пол, а потому не сразу понимает, почему его встречает гробовая тишина. Лишь спустя несколько секунд раздаётся удивлённое: — Хонджун? Вынырнув из потока невесёлых мыслей, Хонджун вдруг понимает, что Сонхва перед ним стоит раздетым по пояс и с расстёгнутыми ремнями на плече. — Ой, — Хонджун тут же захлопывает за собой дверь и запирает её на замок. — А ты чего не закрываешься-то, конспиратор? Так не хочешь, чтобы кто-то узнал о твоей руке, но при этом даже не задумался о том, что к тебе может зайти кто угодно? — Кроме тебя всё равно никто не зайдёт, — выдыхает Сонхва и усаживается на кровать, при этом выпуская из здоровой руки ремни. На глаза падает длинная чёлка, которую он не успел уложить, делая от того образ Сонхва каким-то чрезмерно печальным. Хонджун так и застывает возле двери, и его взгляд невольно скользит по чужому плечу, исполосованному красными следами от ремней. Выглядит это жутко и больно одновременно. Тем не менее Хонджун вдруг испытывает настоящее уважение. Несмотря на всё, Сонхва ни разу не подал вида, что ему плохо. — В прошлый раз такого не было, — отмечает он. — Отчего это так? Грудь Сонхва тяжело вздымается. — Я давно её не снимал, а ткань, которую я подкладывал под ремни, совсем истёрлась. Похоже, ошибочно было полагать, что я смогу продержаться и так. Хонджун морщится, будто это ему самому пришлось провести в таком незавидном положении долгое время. — Сильно болит? — он зачем-то уточняет, будто это и без того не очевидно. — Да, — то, насколько легко он признаётся в этом, удивляет Хонджуна. Похоже, он либо слишком устал, либо не хочет корчить из себя страдающего героя, делая вид, что всё в порядке. — Я могу чем-то помочь? — чуть тише спрашивает Хонджун, всё ещё не решаясь подойти и в какой-то степени чувствуя себя кроликом, которого посадили в клетку ко льву. — Нет, — резко отвечает Сонхва, но тут же смягчается. — Впрочем, если ты мне поможешь застегнуть это всё, я буду очень благодарен. Это не самое простое занятие. Только затяни посильнее, чтобы не болталось ничего. — Я бы поспорил с тем, что стоит так делать, — Хонджун качает головой. — Ну или хотя бы нашел что-то, что можно положить между кожей и ремнями. Ты же не глупый, знаешь, к чему это может привести. Сонхва напрягается. — У тебя есть идеи, как это решить? — Закатать рубаху и затянуть ремни поверх рукава? Ты всё равно носишь эту дурацкую перчатку, никто ничего не увидит, — Хонджун пожимает плечами. — Да и ты не представляешь, насколько всем всё равно. — А ремни, значит, подозрений не вызовут? — А перчатка типа не вызывает? — парирует Хонджун. Сонхва в ответ сказать ему ничего не может, потому что прекрасно понимает, кто тут прав. — Вот ты, вроде бы, взрослый мужик, а из-за этой ерунды трясешься, словно ребёнок. Почему тебя это так волнует? Это даже не твоё слабое место, это буквально твоё оружие. И оденься ты уже, смотреть тошно. Хонджун прислоняется спиной к дверному косяку и скрещивает руки на груди, ожидая, пока Сонхва натянет рубаху. Он отмечает, как ловко Сонхва справляется с мелкими пуговицами одной рукой, но потом всё же приходит на помощь, чтобы аккуратно закатать один из рукавов. Сонхва в этот момент напрягается, становясь похожим на неподвижную каменную статую. Но Хонджуна это мало заботит — высунув язык, он как следует затягивает ремни поверх ткани. — Готово, — заявляет он, когда заканчивает. — Ты как? — Сносно, — отмахивается Сонхва. — Спасибо за помощь, но ты же пришёл, чтобы позвать меня на тренировку? — Да я уже понял, что тебе не до этого, — фыркает Хонджун. — Зайду попозже. — Почему сразу попозже? — возражает Сонхва и, внезапно взбодрившись, встаёт. — К разным неудобствам, связанным с моей проблемой, я уже привык, так что нет нужды переживать за это. — Неудобствам? — вопросительно хмыкает Хонджун. — А не боишься, что через пару лет развалишься, как ржавая железка, а? Сонхва разминает плечи и спину, не спеша с ответом. Но по его лицу легко можно сказать, что эта тема — один из предметов его беспокойства. Наконец, надев перчатку и ещё раз осмотрев ремни, Сонхва кивает в сторону Хонджуна. — Так мы пойдём? Пока я не передумал. Наверное, будь они чуть ближе, Хонджун возмутился бы и сказал отдыхать. Но они с Сонхва не в тех отношениях, чтобы проявлять излишнее беспокойство, так что Хонджуну остаётся лишь согласиться. — А потом всё-таки расскажешь, почему тебе вообще понадобился протез? — он хитро сверкает глазами. Сонхва закономерно даже не думает отвечать. И пусть Хонджуна и гложет любопытство, дальше он не настаивает. Лишь уговаривает Сонхва не надевать его дурацкий излюбленный плащ, в котором он всегда прячется, как в палатке, потому что на улице уже светлеет, и пустынный зной вновь вступает в свои права. Отыскав ту девушку, к которой они подходили с Ёсаном, Хонджун кое-как, но всё-таки объясняет ей, что они хотят, и она провожает их к нужному месту. Там как раз заканчивают с уборкой и на Сонхва с Хонджуном смотрят с удивлением и лёгкой опаской, стараясь поскорее ретироваться. Напоследок один из работников что-то быстро говорит им, и пусть Хонджун не понимает его слов, но может догадаться, что это просьба ничего здесь не сломать. Терраса действительно оказывается достаточно большой, пусть и зажатой между другими постройками. Деревянный настил мягко пружинит под ногами, но Хонджуна немного смущает резное ограждение с острыми пиками. Как бы на них не наткнуться случайно. — С чего начнём? — Хонджун выходит на середину площадки и оборачивается. Сонхва, будто позабыв о дискомфорте, выпрямляется и чуть задирает подбородок кверху, вновь превращаясь в председателя королевской гвардии и становясь будто бы опаснее в несколько раз. — С азов самообороны. Сделать идеального бойца за короткий срок не получится, а вот научить защищаться — вполне. Давай начнём с тобой с простейших захватов, а потом постепенно перейдём к более сложному. Хонджун соглашается, но очень быстро жалеет о своём решении попросить Сонхва о помощи. Хватка у него действительно невероятно крепкая, и даже когда он объясняет приёмы, выбраться проще не становится, поэтому поначалу Хонджун лишь беспомощно трепыхается и ругается от досады. Только вот попросить Сонхва поубавить силу он не может, потому что внезапно проснувшаяся гордость даёт о себе знать. Да и к тому же, кто знает, какие противники будут ему попадаться? Спустя какое-то количество безуспешных попыток и потока неразборчивого ворчания, Сонхва недовольно цокает. — Ты меня не слушаешь и пытаешься сделать всё по-своему, — он внимательно смотрит на Хонджуна, но не отпускает, удерживая в крайне унизительном положении с заломленной за спину рукой. — Когда на тебя нападают, надо действовать чётко и быстро, а ты суетишься, и это вообще не играет тебе на руку. Может, тебе просто нравится быть схваченным? Кто-нибудь другой на месте Хонджуна наверняка разозлился бы, но сам Хонджун вспоминает все те, пусть и немногие, разы, когда его едва не прикончили, и смиряется со своей участью. — Я же не виноват, что ты хватаешь так, будто раздавить хочешь, — пыхтит он от безысходности и снова пытается вырваться. Сонхва будто специально скручивает его ещё сильнее. — Тебе это, по ходу, тоже удовольствие приносит. — Сделай я так ещё в Глаэрес-Гарде, возможно, — цокает Сонхва. — Сейчас это было слишком просто. Никакого азарта. Будто ребёнка словить. — Какая жалость. И часто ты детей ловил в Доласее, а? — цедит сквозь зубы Хонджун. Возможно, эта фраза слегка задевает его самолюбие. Он дёргается вперёд, но делает только хуже, потому что руку прошивает резкой болью. Сонхва же даже с места не двигается. Это начинает бесить. У Хонджуна не получается даже тот приём, который ему показал сам Сонхва, и который они несколько раз отработали медленно. И непонятно, то ли Хонджун всё равно делает что-то не так, то ли ему и вовсе нужно оставить попытки научиться самообороне и смириться. Но от одной такой мысли он морщится. Сдаваться — это настолько не в его духе, что одно это слово вызывает у него отвращение. Сам не ведая, как, он выворачивается, ныряя под чужой рукой. Сонхва такого совсем не ожидает, и его хватка слабеет на несколько секунд. Их Хонджуну хватает с головой, чтобы вырваться и неуклюже оттолкнуть Сонхва от себя. Тот отшатывается на несколько шагов, хотя нельзя сказать, что толчок был сильным. Скорее, Сонхва просто не был готов к тому, что после высвобождения от Хонджуна последует такой выпад. — Не совсем так, как я тебе показывал, но в целом тоже рабочая схема, — тянет он. — Но за это время я бы тебя уже успел застрелить раз десять точно. Давай попробуем ещё раз? Только теперь без самодеятельности, ты запросто мог вывихнуть себе руку, если бы я не отпустил тебя вовремя. Так, получается, Сонхва поддался? Хонджун едва не вспыхивает от досады, но прикусывает язык, чтобы не наговорить лишнего. Ему приходится согласиться, но дальше тренировка складывается уже совсем иначе. Хонджун вспоминает своё знакомство с Сонхва и их немногие встречи в городе. Получается, что он с удовольствием поймал бы его ещё тогда, при первой их встрече, так ещё и напрямую заявляет об этом теперь? Эта наглая самоуверенность проскальзывает сейчас в его голосе и действиях, распаляя Хонджуна. И если сначала он просто покорно исполняет то, что ему советует Сонхва, то со временем он начинает входить во вкус. Тот даже не удивляется, когда за очередным рывком следует удар, и с лёгкостью перехватывает его, вот только Хонджун останавливаться не собирается. Перед глазами начинают маячить сцены из его кошмаров, а в груди зарождается не так давно утихшая злость. Он сжимает зубы и толкает Сонхва к стене. В этот момент Хонджун и сам не понимает, что именно им движет: желание победить в схватке, зачем-то доказывая, что он не так слаб, как можно подумать, или же что-то более глубокое, поднимающееся из недр его воспоминаний. Хладнокровие, с которым Сонхва парирует любые его атаки, заставляет его задуматься о том, что с таким же безучастным видом он судил совершенно невиновных людей, и даже если сейчас он немного изменился — пересмотрел ли свои взгляды? Чувствует ли сожаление хоть за одну жизнь, отнятую по своей вине? Думал ли хоть раз о том, сколько людей своими руками загубила королева? Сила Хонджуна не идёт ни в какое сравнение с силой и ловкостью Сонхва, поэтому раз за разом его удары приходятся либо совсем мимо, либо Сонхва блокирует их, после чего Хонджун вынужден высвобождать крепко схваченные руки. Их молчаливая борьба продолжается несколько долгих минут и заканчивается совсем уж внезапно — очередной удар Хонджуна не встречает никаких препятствий и приходится ровно в цель, попадая Сонхва по челюсти. Они оба изумленно замирают, тяжело дыша. Туман в голове рассеивается не сразу, но когда это происходит, Хонджуну становится неловко. Он смотрит на то, как Сонхва ощупывает собственное лицо, проверяя, всё ли в порядке, и испытывает стойкое желание попросить прощения. Но когда Сонхва заговаривает, это желание быстро испаряется. — Угомонился? Давай продолжать, тебе ещё работать и работать. Хонджун оттягивает ворот рубахи, которая прилипает к спине, и смахивает со лба волосы. Пот течёт с него градом, что совершенно неудивительно, и выглядит он, наверное, жалко, но даже несмотря на это он соглашается продолжить. Под конец ему кажется, что теперь все его руки и плечи будут в синяках, но частично он виноват в этом сам, так что не жалуется. И результатом Хонджун остается почти доволен. Они с Сонхва устраивают передышку здесь же, на террасе, чтобы не возвращаться в гостиницу в совсем уж непотребном виде. Сонхва говорит, что это может вызвать ненужные вопросы, и Хонджун в целом с ним согласен. Какое-то время они молчат, передавая друг другу флягу с водой, пока Хонджун всё-таки не решается спросить: — Не сильно больно было? Сонхва едва не давится смешком. — У тебя удар непоставленный совершенно. Получилось ощутимо, но не страшно. В своей практике я встречался и с куда более неприятными вещами. Ты, кстати, чего так набросился? Хонджун окончательно скисает, не понимая, как объяснить свою внезапную вспышку агрессии так, чтобы это не звучало глупо. — Просто что-то прошлое вспомнилось, — оправдывается он. — Давно мечтал о том, чтобы врезать тебе хорошенько за всё то, что произошло. Сонхва после такого заявления должен послать его подальше, но почему-то этого не делает. Вместо этого он понимающе кивает. — Я думал об этом. В том плане, что за всё это время ты предпринял всего одну попытку меня убить, и это странно. Я был уверен, что ты не оставишь эту идею так просто. Когда мы были во Фьевэ, всё вроде бы улеглось, но я ждал от тебя каких-то действий. — Я же не настолько тупой, — фыркает Хонджун. — Я после первого раза понял, что это бесполезная затея. Сонхва улыбается и задумывается о чём-то. Его вопрос после пары минут молчания застаёт Хонджуна врасплох. — По пути в Лигейт, перед тем, как на нас напали, ты сказал, что я часто появляюсь в твоих снах вместе с королевой. Почему? — Ты к чему это сейчас спрашиваешь? — тушуется Хонджун и, чтобы отвлечь себя немного, расстегивает верхние пуговицы рубахи. — Исходя из того, что ты мне рассказал тогда и сейчас про то, что давно мечтал ударить меня за произошедшее, я могу сделать выводы о том, что ты винишь меня в чём-то, что случилось ещё до нашего путешествия. И это наверняка что-то личное. Я, на самом деле, уже давно об этом думаю, просто сейчас в очередной раз убедился в своих догадках. Хонджун поджимает губы и нервно теребит одну из пуговиц. Сонхва прав, и это ставит его в тупик. Бесполезно говорить, что это не так, но и рассказывать он ничего не хочет. Настолько, что в горле встаёт ком и пропадает дар речи. — С чего я должен откровенничать с тобой? — выдавливает он из себя. — Ты же просишь, чтобы я поделился с тобой причиной того, почему у меня одна рука — механическая. Это тоже достаточно личная вещь, — резонно отмечает Сонхва. — Я не настаиваю; полагаю, я являюсь причиной кошмаров для многих людей, особенно для моих подчинённых. Но с тобой мы не были знакомы до того момента, когда я пришёл в цех с проверкой. Рассказать всю правду сейчас — значит излить всю душу человеку, которого ещё вчера ненавидел. Хонджун вроде и не доверяет Сонхва настолько, но он боится, что ещё чуть-чуть, и слова прорвутся сквозь тщательно выстраиваемый барьер. Всё потому, что он никогда и никому об этом не рассказывал. А ещё — какая будет у Сонхва реакция, когда он узнает? — Сколько тебе было лет, когда ты возглавил королевскую гвардию? — интересуется Хонджун. — Девятнадцать, — не задумываясь отвечает Сонхва. — Ровно десять лет назад, а что? — А какой был твой первый приказ? Сейчас бы того эля с праздника во Фьевэ, чтобы немного расслабиться, а то от напряжения у Хонджуна скручивает все мышцы. Вряд ли Сонхва ему ответит, потому что это было слишком давно — кто вообще будет помнить о том, что было десять лет назад? — Мы решали вопрос о беспорядках в Эрфене, — Сонхва отвечает даже не задумываясь, так, словно это случилось вчера. — Мы вместе с королевой пришли к решению направить туда отряд прямо из столицы. По отчётам у нас вышло около сотни пленных, но кто-то погиб при задержании. Несмотря на жару, Хонджуна пробивает озноб. — Ты так хорошо это помнишь, — сухо, стараясь не показывать эмоций, замечает он. — Я чувствовал слишком большую ответственность за свои действия и очень боялся сделать что-то неправильно. Поэтому я хорошо помню свои первые дни на этой должности. И помню, как был немного расстроен, когда выяснилось, что без жертв не обошлось. Я тогда счёл это каким-то своим личным поражением. Хонджун хватается за фляжку с водой и делает несколько больших глотков, осушая её до дна. — Знал ли ты, что гвардия расстреляла тогда всех, и не было никаких пленных? — голос всё равно дрожит, как бы Хонджун ни старался. — Как ты составлял свои отчёты вообще? Сонхва настораживается, тянется за флягой, но с разочарованием обнаруживает, что она пустая, и возвращает её Хонджуну. — По словам командующего отрядом. Я был тогда завален работой, и у меня не было времени проверять количество пленных, — Сонхва опускает взгляд. — Но приказ был чёткий: расстреливать только самых злостных нарушителей, чьи действия представляют опасность для жизни гвардейцев. Да и то была идея королевы. Она меня во многом тогда наставляла. А теперь, может, объяснишь, к чему ты ведёшь? Откуда у тебя такая информация про Эрфен? Хонджун сглатывает ком, который колючим ёжиком, по ощущениям, раздирает ему горло изнутри. — Мне об этом написала соседка родителей. Если бы не она, я бы так и жил в неведении, как и все жители Глаэрес-Гарда. Никто до сих пор не в курсе про этот инцидент. Кому какое дело до сотни людей в крошечном городке на окраине королевства? Сонхва с подозрением смотрит на Хонджуна, ещё не до конца понимая, к чему он ведёт. — Так ты из Эрфена? — уточняет он. — Нет, — Хонджун мотает головой, — я из столицы, но какое-то время жил с родителями там. Потом я вернулся в Глаэрес-Гард, а они остались в Эрфене. Он глубоко вздыхает, а Сонхва отводит взгляд. — Я же правильно предполагаю, что… — он не заканчивает, но Хонджун его понимает и кивает. — Тогда это многое объясняет. Повисшая тишина после этого признания буквально съедает Хонджуна, а воздух вокруг тяжелеет, из-за чего для вдоха приходится прикладывать усилия. Ему ужасно неловко, что он всё-таки рассказал Сонхва об этом, но вместе с тем он ценит его реакцию. Слова тут определённо излишни, тем более от человека, который ко всему причастен. — Как ты думаешь, почему они там всех перестреляли? — Хонджун по итогу переводит тему. — Если приказ был совсем другим. По какой причине они проявили такую жестокость, так ещё и не доложили тебе? — Остаётся только гадать, — Сонхва пожимает плечами. — Я не могу сказать, что было на уме у тех людей. До меня они служили совсем другому человеку, возможно, с другими взглядами, а оттого не восприняли юнца всерьёз. Сейчас я бы за подобное непослушание их самих к стенке поставил. Хонджун не сомневается, но всё же что-то в этой истории вызывает у него смутные подозрения. К сожалению, до правды уже не докопаться — прошло десять лет, и если они вдвоём хорошо помнят произошедшее по своим причинам, то для остальных эти события давно забылись. — Тайна в обмен на тайну, — когда Сонхва снова заговаривает, проходит по меньшей мере минут десять. Всё это время Хонджун разглядывает соседние дома и уже успевает привыкнуть к тишине. — Насчёт моей руки. Здесь нет какой-то героической или интересной истории, на самом деле. Даже, скорее, наоборот. Мне до сих пор ужасно стыдно. Словно вспомнив о своей проблеме, Сонхва начинает разминать плечо пальцами. Похоже, облегчения это не приносит, потому что он быстро оставляет эту затею. Хонджун решает его не перебивать, но заинтересованно слушает, переводя взгляд на длинную перчатку. — Я вырос не в самой богатой семье несмотря на то, что родился в столице. У мамы были проблемы со здоровьем, из-за чего она не могла работать, а у отца не было толкового образования, поэтому он в основном просто подметал улицы и помогал людям с разными мелкими поручениями за небольшую оплату. Так что очень часто так случалось, что дома было нечего есть, — продолжает Сонхва будничным тоном. Совершенно очевидно, что совсем не в этом заключается его страшная тайна о прошлом, потому что большая часть Доласийцев выживает в подобных условиях. И кому, как не Сонхва, об этом знать. — Мне было шестнадцать, мальчишкой я был весьма хилым, но с очень обострённым чувством ответственности и некой справедливости. Хонджун хмыкает. — Интересно получается, — замечает он. — Примерно тогда же в столице наступили не самые простые времена. Людей увольняли отовсюду, возможно, ты даже помнишь это. Конечно Хонджун помнит. Именно тогда они и перебрались из Глаэрес-Гарда в Эрфен в надежде, что там дела будут обстоять получше. — Тогда всем пришлось несладко, — кивает он. — И я, как и многие тогда, обвинял в этом королеву, — Сонхва хмыкает. — Во мне кипело негодование, которое и помешало мне мыслить здраво. Мимо нашего дома часто возили провизию в королевский замок. Делали это ночью, по понятным причинам, ну я и решил, что от королевы не убудет. Мы на тот момент толком не ели уже достаточно много дней, а из лавок воровать мне было стыдно. Не из-за того, что меня могут поймать, а потому что людям, которые там работали, точно так же не хватало еды. В общем, решиться на ограбление повозки, доставлявшей овощи в королевский замок, было достаточно просто. Более того, я уверен, что был такой не один. Так что в одну из ночей я затаился в одном из переулков в надежде сделать всё незаметно. — Незаметно не получилось? — уточняет Хонджун. История его даже немного веселит. Кто бы мог подумать, что такой грозный человек, как председатель королевской гвардии, когда-то был вынужден воровать. — Меня поймали с поличным. Я едва успел подобраться к повозке и ухватиться за мешок, — Сонхва окончательно мрачнеет, и по его лицу видно, что он снова переживает эти события будто наяву. — Мне было так стыдно, что я хотел провалиться на ровном месте. Один из гвардейцев, сопровождавших тогда эту повозку, схватил меня за руку и спросил, знаю ли я, что делают с воришками. Я прекрасно знал. В те времена их убивали на месте. Но мой вид, похоже, был достаточно жалким, или же в том гвардейце ещё осталось какое-то сострадание. Он отдал мне мешок с картошкой и сказал уходить. А на утро в наш дом явилась гвардия. Во главе с королевой. — И с чего это вдруг такие почести? — удивляется Хонджун. — В тот момент она была достаточно молода, и её советники всюду таскали её с собой. Думаю, закаляли её характер, заставляя смотреть на всё то, что происходит в королевстве. В общем-то, её они и спросили, что со мной сделать. А она спросила меня о том, стоит ли мешок картошки моей жизни. — И что ты ей сказал? Немного погодя Сонхва отвечает: — Нет. Я сказал, что не стоит. — Смело, — тянет Хонджун с уважением. — Она, думаю, тоже так решила. И сказала, что в таком случае будет справедливо, если я расплачусь лишь рукой. — Так, получается, ты потерял руку из-за королевы? Сказать, что Хонджун удивлён — ничего не сказать. Почему Сонхва, в таком случае, с таким трепетом всё это время относился к королеве? Впрочем, тот отвечает на немой вопрос сам. — Из-за воровства. Это полностью моя вина, и думаю, если бы я тогда не лишился руки, то меня всю жизнь мучила бы совесть. Именно после этого я научился мыслить холодно и рассудительно. А ещё после этого случая королева взяла меня к себе. Она была удивлена, что я молча перенес сам…процесс наказания. И предложила мне переселиться в замок и начать тренировки. И впоследствии подарила мне механическую руку. Сонхва выдыхает так, будто бы только что пробежал по меньшей мере марафон по вязкому песку. У Хонджуна же в душе что-то переворачивается. Он почти физически ощущает всю ту боль, которую пришлось пережить шестнадцатилетнему Сонхва, внезапно понимая, что на его месте он поступил бы так же. Конечно нельзя сказать, стал бы он воровать от безысходности или же нашёл другой путь, чтобы выжить, но любое наказание он перенес бы так же стоически. — Она не просто пожалела тебя, — понимает Хонджун. — Она создала себе верного пса. И весьма удачно, надо сказать. — Только никогда не доверяла полностью, — добавляет Сонхва. — И хоть за все годы своей службы я думал, что заработал это доверие, я всё-таки ошибался. Думаю, я просто до сих пор расплачиваюсь за тот свой поступок. Хонджуну становится дурно. То ли от духоты, то ли ото всех тех эмоций, которые пропитали воздух вокруг. Он крутит в руках пустую флягу из-под воды и думает о том, насколько бы иначе могли сложиться их судьбы, если бы на троне не оказалась именно Минджи. Всё его сознание вновь наполняют злость и ненависть к королеве, заставляя до скрипа сжать зубы. Они так и сидят, переваривая в мыслях собственное прошлое. Но именно в этот момент между ними что-то неуловимо, но безвозвратно меняется.