Дезервеллеры

Минги возвращается с вестью, что никого в округе не нашлось, и Хонджун бы рад выдохнуть спокойно, но сердце у него колотится подозрительно сильно и быстро. Когда Ёсан заканчивает с Саном, то они все очень быстро загружаются в фургон и уезжают из города. Воду они нашли, и можно бы порадоваться, но стоила она им слишком дорого. За руль теперь садится Минги. Он признаётся, что когда-то водил паромобиль, но опыта у него не так много. Сан садится рядом, обещая, что здоровой рукой будет помогать ему. Настрой у Сана подозрительно позитивный. Хонджуна это раздражает, и он не сразу понимает, почему. Доходит до него чуть позже: ему самому очень плохо, а оттого радостный Сан вызывает у него лёгкую непонятную зависть. Если Сан вёл фургон очень плавно и осторожно, то Минги, пусть и очень старается, ведёт куда более дёргано. Хонджун замирает в полусидячем положении, прислонившись спиной к своей сумке, и чувствует, как к горлу подступает противный ком. Его бросает то в жар, то в холод, голова гудит, и в целом кажется, будто бы он хорошенько так перегрелся на солнышке. И если бы это действительно было так, Хонджун был бы рад. Но даже несмотря на путающиеся мысли, он осознаёт, что совсем не перегрев здесь виноват. Места, куда попали дротики, всё ещё ноют, пульсируют, не давая расслабиться ни на секунду. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, Хонджун переводит взгляд на круглое окошко, в котором не видно ничего, кроме бесконечного голубого неба. Он надеется хотя бы на мелькающие облака, но и их не видно. От этого зрелища он теряется, не понимает совсем ничего. Что с ним вообще происходит? Этим вопросом задаются и остальные. Перед отъездом они с беспокойством окружают Хонджуна, но он, приложив усилия, убеждает всех, что с ним всё в порядке. Не сказать, что они ему верят, но по крайне мере оставляют в покое. И вот Хонджун смотрит на проплывающее небо и чувствует, как медленно погружается в сон. Самое паршивое, что во рту у него так же сухо, как и в окружающей их пустыне, но сил пошевелиться у него нет совсем. И попросить воды у сидящего рядом Сонхва оказывается для него тоже непосильной задачей. Со временем становится совсем невыносимо, но Хонджуну не удаётся хотя бы разлепить пересохшие губы, и он с закрытыми глазами нащупывает ладонь Сонхва. Тот ощутимо вздрагивает, видимо, от неожиданности, и до слуха Хонджуна доносится его взволнованный голос. — Как ты себя чувствуешь? Воды? Хонджун морщится и с трудом открывает глаза. Тон Сонхва ему не нравится — нет, не так. Он совершенно непривычный, от Сонхва такого участия Хонджун ожидает в последнюю очередь. Или же просто убеждает себя в этом, потому что, откровенно говоря, он уже давно в курсе, что Сонхва способен и на участие, и на сочувствие. Он коротко кивает, и ему даже говорить ничего не приходится — Сонхва вместе с Уёном помогают ему сесть нормально, а последний подносит к губам фляжку с водой. — Ты весь горишь, Джун, — взволнованно замечает Уён, ненароком касаясь его лба. — Что стряслось, пока нас не было? Хонджун слишком занят тем, что жадно пьёт воду, поэтому за него отвечает Сонхва: — Ему стало нехорошо после того, как мы осмотрели дом… Хонджун, оторвавшись от фляги, качает головой. — Дротики — кажется, это из-за них. Губы еле шевелятся, и остальным приходится совсем затихнуть, чтобы расслышать его слова. — В них что-то было? — испуганно спрашивает Уён. — Я откуда знаю? — хрипит Хонджун. Его тело всё покрывается мурашками от внезапного озноба. Похоже, что всё-таки было, сейчас об этом и дурак догадается. — Если это то, что я думаю, то я не завидую Хонджуну, — в привычной равнодушной манере заявляет Ёсан. — Мне казалось, ядом этих кустарников никто не пользуется, а тут вон оно как. Дикий народ, сумасшедшие людоеды. Мне о них рассказывали, но я не думал, что ещё остались представители их шайки. — Есть какое-то противоядие? — спрашивает Сонхва. Хонджун на секунду жмурится от боли в глазах, и с надеждой смотрит на Ёсана. Тот лишь пожимает плечами. — Нет, надо просто ждать и надеяться, что пронесёт. Увы. Ну и пить побольше воды желательно. — Класс, — безрадостно комментирует Хонджун и вновь закрывает глаза. Усталость наваливается на него словно толстый слой песка, из которого не выбраться. Он почти мгновенно проваливается в сон и лишь краем сознания иногда цепляется за происходящее вокруг. Хонджун не знает, сколько проходит времени, и понимает, что при малейшей опасности ему — крышка, он не сможет себя даже защитить. В какой-то момент фургон останавливается. Хонджун хочет открыть глаза, но не может, тело его совсем не слушается. Сквозь сон прорываются чужой испуганный шёпот и ещё странный звук, похожий на то, будто миллиарды маленьких песчинок стучат о металл. Точно, песчаная буря. Что ж, ребята молодцы, решили остановиться, а не ехать куда попало, рискуя застрять. Как бы только потом не потерялись, а ведь именно он, Хонджун, следил за дорогой. С другой стороны, у них всё ещё есть Уён, и, наверное, он как-нибудь справится на пару с Чонхо. Несколько раз Хонджуна будят, заставляют выпить воды, предлагают перекусить, но ни аппетита, ни сил на это у него нет. Наверное, если бы не ребята, он загнулся бы ещё в первые часы. И даже при всей их помощи он не уверен, что его не ждёт эта участь. Всё тело болит, словно ему пытаются выкрутить все кости. Постепенно песчаная буря утихает, и когда фургон продолжает своё движение, Хонджун вновь проваливается в вязкий, но неглубокий сон, невольно роняя голову кому-то на плечо. Воспалённое лихорадкой сознание как назло подкидывает воображению самые странные и жуткие образы, напоминающие Хонджуну о его кошмарах, которые отступили не так давно. Размытые лица погибших родителей, смеющаяся королева, отдающая приказ о его расстреле, взявшиеся из ниоткуда людоеды, которые впиваются гнилыми зубами прямо в плоть. Хонджуну хочется завопить и проснуться, но плотно сжатые зубы ему не разомкнуть, и его всего сковывает от напряжения. Кошмар прекращается только тогда, когда его будит Сонхва. С трудом выкарабкиваясь из полубессознательного состояния, Хонджун раскрывает глаза и осознаёт, что они вновь остановились. Голос его совсем не слушается, а потому его никто не понимает, когда он пытается спросить, что же происходит. Впрочем, почти сразу же всё становится понятно. Двери фургона открываются, и за ними обнаруживается уже знакомая Хонджуну Гахён. Заметив его, девушка с розовыми косичками сначала удивляется, но потом исчезает из поля зрения и что-то кому-то кричит. У Хонджуна всё мельтешит перед глазами, и он едва успевает понимать, кто и куда уходит, но через пару минут он слышит голос Уёна. — Они нам помогут, давайте. Хонджун может идти? Даже несмотря на своё состояние, Хонджун злится. Ему совсем не нравится, что с ним обращаются как с совсем беспомощным. — Всё нормально, — собрав все остатки сил, выдаёт он и пытается отпихнуть от себя Сонхва, пришедшего на помощь. — Мы видим, — с иронией замечает Сонхва и помогает ему подняться и вылезти из фургона. Каждое движение даётся с трудом. Заметив это, с другой стороны его под руку подхватывает Минги, но стоит им оказаться на улице под палящим солнцем Хонджуна окончательно накрывает. Сначала накатывает резкая, невыносимая головная боль, превращая окружающий мир в хаотичные яркие блики, а потом и они начинают тухнуть, уступая место всепоглощающей темноте. На секунду разум озаряет вспышка: нельзя терять сознание в пустыне, нельзя! Но затем виски сдавливает с новой силой, и Хонджун с досадой понимает, что сопротивляться больше не может. В следующую же секунду у него подкашиваются ноги. — Твою ж…мамочку, — цедит сквозь зубы Минги. — Хонджун? Сердце Сонхва пропускает удар, когда он понимает, что Хонджун потерял сознание. Тот безвольно повисает на нём с Минги и не падает лишь благодаря им двоим. — Плохо, — поджимает он губы. — Давай быстрее. Вместе они доносят Хонджуна до одной из цветастых палаток. Сонхва, правда, в этот момент совсем не обращает внимания на пестрящие вокруг краски, его они совсем не интересуют. Следом спешит Ёсан. Он выглядит предельно сосредоточенным в отличие от остальных и даже самого Сонхва, который от одного болезненного вида Хонджуна начинает волноваться. Закрадывается страшная мысль, что если с ним что-то произойдёт, то без него они не справятся. Да и за всё это время сам он настолько привык к его обществу, что страшно ему становится чисто по-человечески. Просто потому что они успели сблизиться достаточно, чтобы Сонхва сейчас переживал за него. За человека, который когда-то вызывал у него исключительно неудобства. После того, как они с Минги укладывают Хонджуна на раскладную кушетку с тонким матрасом, Ёсан и несколько девушек выгоняют их на улицу, чтобы не мешались. Так получилось, что после песчаной бури они вновь сбились с курса и заметили это не сразу. Но благодаря этому они случайно наткнулись на шатры циркачей, и Ёсан предложил попросить у них помощи. Мол, они, конечно, те ещё разбойники, но на самом деле куда более отзывчивые, чем можно подумать. Других вариантов у них и не было, пришлось соглашаться. В этом импровизированном лагере их встретили не очень радостно, и несколько парней с ружьями уже были готовы расстрелять фургон, но, к счастью, Уёну с Ёсаном удалось объясниться. Лагерь этот оказывается довольно маленьким. Один большой шатёр, в котором, судя по шуму, доносящемуся оттуда, проходят тренировки, и несколько шатров поменьше. Все они сшиты из кусков совсем разных тканей, из-за чего кажутся довольно-таки аляпистыми и слишком уж заметными на фоне оранжевых барханов. Но, похоже, циркачей это совсем не беспокоит. В лагере кипит жизнь: кто-то готовит еду, кто-то что-то ремонтирует, некоторые устанавливают новые шатры, а кто-то и вовсе занят игрой на неком подобии барабана. Сонхва отвлекается на это совсем ненадолго, и его удивляет разве что причудливый внешний вид самих циркачей. Они такие же пёстрые, как и их шатры, с совершенно разными причёсками, порой крайне нелепыми, и в странных костюмах. Но всё это меркнет под грузом осознания сложившейся ситуации. Сонхва замирает возле шатра будто гвардеец на службе. Минги куда-то убегает по поручению Уёна, временно взявшего командование на себя, но вскоре они оба присоединяются к Сонхва. — Ты сам-то как? — интересуются они. — На тебе лица нет. Тебя случайно не успели ранить? Сонхва качает головой. — Нет, мы с Ёсаном очень быстро всех перебили. Просто… — Мы тоже очень переживаем, — Уён опускает взгляд и нервно ковыряет песок носком ботинка. — Я вообще себя так паршиво чувствую теперь. Мы сначала поссорились с ним, теперь это. Всё будто бы назло происходит. — Ссора — это не так страшно, — замечает Сонхва. — Мне кажется, он тебя уже простил, и вам просто нужно поговорить. — Когда мы теперь вообще поговорим, — бурчит Уён, поглядывая на ткань, закрывающую вход в шатёр. — Пусть только попробует не прийти в себя, я ж тогда всю жизнь буду мучиться из-за чувства вины. Сонхва улыбается краем губ. Всё же Хонджун зря переживал по поводу Уёна. Тот всё ещё ведет себя как его друг, без какой-либо фальши. Через пару минут у шатра собираются и остальные, а ещё через какое-то время выходит Ёсан. Он нервно откидывает прилипшую ко лбу чёлку и обводит всех взглядом. — Чего столпились? Вас туда всё равно не пустят. Гахён сказала идти на кухню, там нас накормят обедом. И не смотрите на меня так. Хонджун очнулся, но ему в любом случае надо отдыхать, а не с вами общаться. Всё с ним будет нормально. Он же вон какой упёртый. — Ёсан мимолётно улыбается, а потом цепляется взглядом за Сана, у которого сломанная рука перебинтована кое-как. — О, а ну иди-ка сюда, с тобой тоже разберёмся. Наверняка у них есть что-нибудь для тебя. Лицо Сана вытягивается от удивления. — Но я тоже хочу на обед, — протестует он. — Хочешь, с тобой посижу? — участливо предлагает Минги, но Ёсан отмахивается от них обоих. — Нечего там толпиться. Сан, я тебя сейчас передам местному медику, а потом мы с остальными пойдём на обед. Там уже решим, что будем делать дальше. За Хонджуном всё-таки тоже надо присматривать. Не оставлять же его только на попечение циркачей. И, окончательно погрузившись в свои мысли, Ёсан хватает Сана за здоровую руку и утаскивает за собой обратно в шатёр. Вместо него выходит Гахён. Она что-то говорит Уёну и машет рукой, приглашая пойти за собой. — Она сказала, что если кому-то ещё нужна помощь, то лучше сообщить об этом сразу, — переводит Уён. — Вы все в порядке? Чонхо? — А я-то что? — удивляется тот и инстинктивно чешет щёку, на которой розовеет шрам. Кухня у циркачей располагается в ещё одном шатре. Вход туда занавешен полупрозрачной тканью, похожей на тюль, и уже за несколько метров Сонхва чувствует действительно аппетитный запах и вспоминает о том, что всё-таки хочет есть. Из-за переживаний они все почти не ели всю дорогу, но теперь усталость и голод напоминают о себе. Внутри шатра расстелена жёсткая циновка, и едят там прямо сидя на полу. Ровно посередине располагается приличных размеров переносная печь с несколькими большими котлами. Еду в них помешивает высокая полноватая женщина, периодически ругаясь на кого-то. Сонхва обстановка вокруг напоминает столовые в Глаэрес-Гарде. Там царит такой же хаос и шум, а ещё пахнет вкусной едой. Гахён снова что-то объясняет, показывает, где взять миски и приборы, и где можно разместиться. Чуть позже присоединяется и Ёсан — он устраивается между Саном и заинтересованной Гахён, и обводит всех невесёлым взглядом. — Нам крупно повезло, в общем, — заявляет он, задумчиво стуча ложкой по миске. — Думаю, людоеды из того городка не подумали о том, что Сан и Хонджун могут быть не одни. Они наверняка рассчитывали подстрелить Хонджуна и дождаться, пока он сам откинется. Уён фыркает: — Откинется? Ты где таких слов понабрался? — Не от тебя ли? — вскользь замечает Ёсан и продолжает как ни в чём не бывало. — Думаю, с остальными их жертвами так и происходило, приятного аппетита, к слову. Они пытались бежать, но яд рано или поздно брал верх, и жертвы уже не могли идти дальше. И их спокойненько подбирали, чтобы потом, ну… Минги давится едой. — Можно и без подробностей, — просит он. — Мы и так всё поняли. Главное, чтобы Хонджун поправился. Ёсан качает головой. — Он очень долго сопротивлялся действию яда, так что думаю, быстро придёт в норму. К тому же у циркачей всегда были хорошие медики. Верно, Гахён? — он поворачивается к девушке, которая уже успела заскучать. В ответ она активно кивает. — Но в любом случае, мы здесь застряли, — вздыхает Уён. — Да, на неделю точно, — соглашается Ёсан. — Даже я как-то не ожидал, что мы можем наткнуться на людоедов в этом городе. Не знаю, откуда они там взялись, я был уверен, что их уже не осталось. Последние кочующие племена были истреблены уже достаточно давно, насколько я знаю. Сонхва перемешивает ложкой в миске что-то похожее на рагу с мясом, невольно вспоминает то, что он увидел в том доме, и отставляет миску на пол. — Кстати, — заинтересованно начинает он, решая отвлечься, — Ёсан, ты действительно многое знаешь о пустынях, о том, что тут происходит, знаешь доласийский, умеешь сражаться. Во Фьевэ тоже учат всему, как и в Ланте? — Нет конечно, — Ёсан мотает головой. — Меня всему учили родители. Сказали, что мне это обязательно когда-нибудь пригодится, и были правы — не знай я всего этого, вам бы сейчас тяжко пришлось. Уён рядом фыркает. — Да ладно, просто мне пришлось бы раскрыть нас с Чонхо гораздо раньше. — И всё же в пустыне к народу Фьевэ относятся куда радушее, чем к народу Ланты, — парирует Ёсан. — Более того, будь я достаточно вредным, я бы потом доложил о том, что происходит в Ланте. Дом Советов не знает о вашем произволе, это непростительно. — Достаточно вредным, — передразнивает Уён и закатывает глаза. — Дом Советов в жизни бы не позволил всему этому случиться. — Именно, — без особых эмоций цокает Ёсан. — В этом весь смысл. Они продолжают ругаться уже не на доласийском, чем ужасно забавляют Гахён. Сонхва, несмотря на собственный интерес в делах, происходящих в пустыне, даже не пытается вслушиваться. В отличие от Хонджуна он добился куда меньших успехов в изучении языка древнего народа. Вместо этого Сонхва, собравшись с мыслями, тихо интересуется: — Вы не против, если я присмотрю за Хонджуном? Уён с Ёсаном тут же замолкают, переводя на него заинтересованные взгляды. Сонхва чувствует себя неуютно. Всё-таки он прекрасно знает, как остальные к нему относятся. Чуть более дружелюбно, чем поначалу, конечно, но им наверняка всё ещё некомфортно в его компании. — Что-то мы раздухарились, конечно, — с неловкостью подмечает Уён, запуская ладонь в волосы. — Я не очень доверяю циркачам, поэтому я бы тоже сам присмотрел за ним. Всё-таки именно благодаря им мы влипли в ту потасовку в Лигейте. — Благодаря отряду и машинам из Ланты, — поправляет его Ёсан. Уён обречённо вздыхает. По нему видно, что он чувствует себя не в своей тарелке, и Сонхва его даже немного жаль. Возможно, это лишь потому, что он знает позицию Хонджуна. — Толпиться там тоже не надо, — в итоге заявляет Ёсан, — но я с вами согласен. Так что давайте по одному, ладно? Сонхва кивает и уже почти вызывается первым, но одновременно с ним поднимаются Минги и Уён. Они смотрят на него с некоторой опаской и настороженностью, и их вполне можно понять. Особенно Уёна, в глазах которого читается отчаяние. Сонхва уже готов уступить, но его перебивает Ёсан. — Эй, — он обращается к Уёну, — ты с ним мириться будешь, пока он в полубессознательном состоянии? Так себе затея. Ещё неясно, захочет ли он тебя видеть. — А Сонхва типа захочет, — недовольно бормочет Уён. Сонхва вздыхает. Сколько же ещё ему придётся терпеть это пренебрежение в свою сторону? — Думаю, что да, — твёрдо заявляет он. — Мне кажется, Хонджун мне действительно доверяет. Я не вижу сейчас повода для споров, мы здесь занимаемся какой-то ерундой. — Как насчёт того, чтобы просто дождаться, пока ему станет получше, — тихо замечает сидящий рядом Чонхо. — Мы все беспокоимся, но тревожить его тоже не стоит. Уён, я очень тебя люблю, но ты слишком шумный — боюсь, ты своим присутствием лишь вызовешь у него головную боль. Чонхо виновато улыбается, но остальные прекрасно понимают, что он прав. В конце концов они сходятся на том, чтобы навещать Хонджуна по очереди, при условии, что медик им это разрешит. Сонхва как на иголках до заката солнца нервно ходит по лагерю между шатров, не зная, куда себя деть. В какой-то момент он сталкивается с Саном. Тот выглядит немного уставшим, но зато теперь его рука не просто перевязана кое-как бинтами, а надёжно зафиксирована странной конструкцией. Он что-то дожёвывает и смотрит на Сонхва с удивлением. — А ты чего не со всеми? — интересуется он. — Там их вроде Гахён позвала смотреть, как циркачи тренируются. Все решили, что было бы неплохо отвлечься. Сонхва равнодушно пожимает плечами. Подобные зрелища его привлекали только в детстве, но у их семьи никогда не было денег, чтобы ходить на цирковые представления, которые проводились в Глаэрес-Гарде. Чуть позже он попал на одно такое, уже будучи гвардейцем на службе королевы, и понял, что перегорел. Больше не впечатляют ни яркие костюмы артистов, ни сумасшедшие номера акробатов. — Переживаешь за Хонджуна, да? — как ни в чём не бывало уточняет Сан. — Но тебя всё равно к нему не пустят. — Как он там? — Сонхва немного оживляется. — Ты его видел? — Его привели в чувства почти сразу, — Сан хмурится и оглядывается. — Но он выглядел так, будто вообще ничего не понимал. Пока мне накладывали шину, он заснул, по ходу, но мне показалось, что ему стало хуже. Он что-то бормотал, просил не убивать кого-то. С другой стороны, что от высокой температуры только не приснится, правда? Они на несколько секунд останавливаются у шатра медиков, и в этот же момент оттуда выглядывает один из них, по видимому, услышав чужие голоса. Мужчина со смуглой кожей несколько секунд смотрит на них, а потом неуверенно спрашивает: — Сонхва, Сан? Сонхва кивает, и тогда мужчина отходит в сторону, пропуская их в шатёр. Внутри царит полумрак, так что Хонджуна удаётся заметить не сразу. Тот располагается на кушетке и, к облегчению, уже не выглядит так, будто вот-вот снова потеряет сознание. Хотя, надо признать, вид у него всё равно болезненный и уставший. Верхнюю часть кушетки немного приподняли, видимо, чтобы Хонджун мог сесть и нормально поесть. Он сжимает миску в руках, но, кажется, не может заставить себя проглотить хотя бы ложку уже остывшего бульона, который подавали на ужин. — Так это и правда вы, — Хонджун слабо улыбается, но даже так можно понять, что он рад их видеть. — По голосам понял и попросил того пацана позвать вас. — Как ты себя чувствуешь? — тут же спрашивает Сан, усаживаясь на низенький табурет рядом. — Паршиво, вы у меня даже сейчас перед глазами двоитесь, — признаётся Хонджун. — У меня в последний раз такое было, когда мне разводным ключом по затылку прилетело. Только тогда голова так сильно не болела. А ещё они заставляют меня есть, а у меня аппетита совсем нет. — Ну в чём-то они правы, тебе нужно откуда-то брать силы, — качает головой Сонхва. Хонджун переводит на него блестящий взгляд. Тёмные пряди волос падают на глаза, но он даже не старается их смахнуть, возможно, просто потому, что у него нет на это сил. И Сонхва не знает, почему обращает на это внимание. — Так ты беспокоишься обо мне? — Ты нас всех напугал, если честно. — Ещё как беспокоится, — заявляет Сан. — Ходит тут, как неприкаянный призрак, я даже его не узнал сначала. Не ожидал, что глава нашей гвардии может о ком-то так сильно волноваться. Сонхва хочет рассердиться на Сана, но у него не получается, потому что он отвлекается на Хонджуна, который прикрывает глаза и цокает. — Хва, возможно, не оправдает многих ваших ожиданий. Его голос звучит слабо, но даже так Сонхва молнией прошибает от того, как только что его назвал Хонджун. Господин Пак, Пак Сонхва, просто Сонхва — он привык к какому угодно обращению, но только не к такому. И как назло именно в этот момент на него смотрит Сан и качает головой. — Вы двое, — только начинает он, когда рядом вновь появляется мужчина-медик, явно намекая на то, что им пора уйти. — Да-да, секунду. Эй, Джун… Тот хмурится. — Останьтесь кто-нибудь со мной, пожалуйста, — он протягивает руку и бормочет что-то на чужом языке. Мужчина сначала впадает в растерянность, не совсем понимая, что ему пытаются сказать, а потом на пальцах показывает, что остаться может только один человек. Сонхва уже готов уступить, понимая, что никто, кроме самого Хонджуна, ему не доверяет, но Сан вдруг поднимается и хлопает его по плечу. — Оставайся ты, мне же тоже отдыхать нужно, в конце концов, я травмированный человек, и мне тяжело, — он едва сдерживается, чтобы не засмеяться. — И не волнуйся, я никому ничего не скажу. Хонджун, спокойной ночи, чтоб к утру был как огурчик! Сан скрывается за пределами шатра, а Хонджун выдаёт еле различимое «угу». — Похоже, твои сообщники начинают ко мне привыкать, — заявляет Сонхва, опускаясь на табурет, на котором только что сидел Сан. Хонджуна это веселит, поэтому он тихо фыркает, а на бледном лице появляется улыбка. — Сообщники, — вторит он. — Какой же ты всё-таки зануда, а. И дай мне флягу с водой, она где-то тут лежит. Сонхва быстро её находит и отдаёт Хонджуну. Всего на секунду они соприкасаются пальцами, но даже этого времени хватает, чтобы заметить, какие у него холодные руки. Когда маленький Сонхва болел, мама всегда ему говорила, что холодные руки при высокой температуре — это плохой знак. Сейчас он вспоминает её слова и хмурится. А Хонджун, почувствовав его замешательство, тихо говорит: — И всё-таки беспокоишься. Знала бы об этом королева — сожгла бы от ярости полкоролевства.