Дезервеллеры

— О чём? Вопрос рискует повиснуть чем-то неразрешённым и недосказанным, потому что Сан замечает, что Сонхва и Хонджун отстали от них. Он окликает их и машет рукой, явно желая что-то сказать. Хонджун мельком смотрит в его сторону, а потом вновь переводит взгляд на Сонхва. Тот бледнеет и будто бы жалеет о том, что вообще что-то сказал. И если бы он промолчал, если бы ушёл от темы, Хонджун бы его понял, но он иногда забывает, каким Сонхва бывает решительным и прямолинейным. Всё-таки гвардейской выдержки и строгого воспитания его не лишить. — О наших взаимоотношениях. Мне кажется, что ты чувствуешь себя немного некомфортно после того нашего разговора. Вот именно этого Хонджун и боялся. Боялся, что тот разговор не прошёл бесследно не только для него. Что Сонхва не забыл про него, хотя, казалось бы, это было так давно. Если бы Хонджун был машиной, он бы сейчас панически начал искать ключи, чтобы снова завести своё сердце, потому что механики с ним слишком уж намудрили. — Тебе кажется, — сдавленно бормочет он. — Я просто…просто никак не могу оправиться после отравления. Паника внутри нарастает, как песчаная буря. Хонджун боится повторения ситуации, которая произошла в поселении циркачей, он боится, что его вновь будет лихорадить, и это даже не про болезнь. Те чувства и эмоции, которых он не понимает, вспыхивают в нём снова. Похоже, тем кратким откровением перед Сонхва он разворошил осиное гнездо внутри себя. И, судя по реакции Сонхва, задело не только Хонджуна. — Дело же не только в нём? А что говорить сейчас? Любой ответ сдаст его с потрохами. Лучше вообще молчать, не открывать рот и притвориться немым и глухим. И вместе с тем часть Хонджуна рвётся рассказать всё, пусть и сумбурно, непонятно, но открыться перед Сонхва полностью, со всеми своими мучительными мыслями и страхами. Признаться честно, что он для него особенный человек. Что к нему он испытывает что-то, что никогда не испытывал к другим людям. Воздух в лёгких заканчивается, и голова идёт кругом, а Хонджун только сейчас замечает, что задержал в какой-то момент дыхание. — Нашёл время для разговоров, — получается куда более грубо, чем хотелось бы. — Нас ждут вообще-то. Оборвав разговор на совершенно непонятной ноте, Хонджун просто-напросто сбегает к остальным, оставляя Сонхва позади себя в полнейшей растерянности. — Что это было, Джун? — шёпотом интересуется Минги. — У тебя было такое лицо, будто сейчас либо врежешь ему, либо поцелуешь, — добавляет Сан. — И если честно, это было немного жутко. Что между вами двумя вообще происходит? Он, по-видимому, косится на Сонхва позади них, и убедившись, что тот и не подумал пойти за Хонджуном, вновь смотрит на него. Хонджун на секунду прикрывает глаза. Действительно, что между ними происходит? — Правда? — уточняет он, приподнимая бровь. — А вам как кажется? Он дёргает Сана за руку, призывая идти быстрее. — Ну, — тянет Минги. — Ты уж прости, что мы обсуждаем это за твоей спиной, просто с нами ты бы разговаривать на такие темы точно не стал. Но мы с Саном как-то сошлись на мысли, что вы с Сонхва очень поладили. И, ну, знаешь, вы смотритесь совсем не как друзья или что-то типа того. Ёсан, идущий рядом, хмурится. — Я вроде бы хорошо знаю доласийский, но сейчас ничего не понял, — признаётся он. — Минги имеет в виду, что они выглядят как любовники, — спокойно поясняет Сан. — И если бы мы тут все не жили постоянно бок о бок, я бы так и думал. Хонджун, с вами иногда неловко находиться рядом. — Это ещё почему? Хонджун думает о том, почему не может провалиться сквозь землю. Было бы неплохо, если бы под ногами прямо сейчас оказались зыбучие пески. Ещё лучше — если бы это произошло минутой ранее. Но, к его великому сожалению, они доходят до казармы и ступают на твёрдый каменный пол. — Вы понимаете друг друга с полуслова, постоянно переглядываетесь как-то странно, очень часто проводите время исключительно вдвоём, а ещё ты называешь его Хва — это очень показательный момент. Хонджун давится воздухом. — Это было один раз, я был не в себе, — сбивчиво объясняет он. — И твои доводы звучат как-то неубедительно. — А я согласен с Минги и Саном, — качает головой Ёсан. — Я, конечно, не понимаю, какой в этом всём смысл — выстраивать отношения с людьми, выходящие за рамки деловых, — но, если что, не осуждаю. — То-то ты подружился с Уёном, — фыркает Сан. Ёсан скромно улыбается, садясь на свою кровать. — Он видел во мне угрозу, потому что я знал их с Чонхо тайну, а потому постоянно был рядом. Мне просто пришлось поладить с ним, тем более, что он — ужасный болтун, а я больше люблю слушать, чем рассказывать. По тону Ёсана нельзя сказать, шутит он или вполне серьёзен, но улыбка на его губах говорит о многом. — Возвращаясь к нашим баранам, — вздыхает Сан и садится рядом с Хонджуном. Матрас под ними со скрипом пружинит. — И всё-таки, Джун, не подумай, что я лезу в твою личную жизнь, но нам всем правда интересно, что же у вас и Сонхва происходит. Мы просто все помним, как ты его терпеть не мог. — К нашим баранам? Кто так сейчас говорит? — удивляется Минги. — Мой дедушка, — отзывается Сан. — А что? Хонджун обнимает себя руками и думает, в какой же момент всё пошло наперекосяк. В тот ли момент, когда ему не удалось убить Сонхва, а, может быть, когда они были вынуждены жить в одной комнате во Фьевэ? Или когда поделились друг с другом историями из прошлого, о которых больше никто не знает? В какой из этих моментов они стали действительно близки друг другу? И после того, как Хонджун прокручивает у себя в голове едва ли не каждое мгновение их взаимодействий, он испытывает желание вернуться к Сонхва, чтобы попросить прощения за столь сумбурную реакцию, и сказать, что он был прав. Им действительно надо поговорить, потому что они уже привыкли решать всё разговорами по душам. И не нужно ничего усложнять. После этого буря в душе немного затихает, пусть и не полностью. Принять необходимость разговора — ещё не значит быть к нему готовым. Сам Сонхва возвращается через пару часов. Оказывается, он в итоге пошёл посмотреть на то, как тренируются ребята в Ланте, и даже немного принял в подготовке участие, дав пару советов. Хонджун, в этот момент занимающийся расстановкой меток на своих картах, на Сонхва поглядывает лишь краем глаза и замечает, что выглядит тот по-прежнему виновато. По итогу остаток дня проходит, мягко говоря, очень и очень сложно. Они оба не находят себе места, и то, что сейчас они вынуждены жить всей командой, этот факт только усугубляет. Вечером к ним заглядывают Уён и Чонхо, отчего в казарме становится излишне шумно, и им делает замечание кто-то из обитателей соседних комнат. Минги предлагает сыграть пару партий в карты, и Хонджун присоединяется, чтобы отвлечься. И, казалось бы, находясь в таком разбитом и несобранном состоянии он определённо должен проиграть, но именно в этот момент ему невероятно везёт, и он два раза подряд выходит из игры первым. — По ходу, наконец-то кончилась твоя чёрная полоса в карточных играх, — смеётся Минги. В следующем же раунде Хонджун с треском проигрывает. Как ни странно, карточные игры сейчас действительно помогают ему и заставляют взбодриться. Так что когда Уён предлагает всем присоединиться к ним на вечерней тренировке, Хонджун соглашается. Взвесив все «за» и «против», он решает, что лишняя физическая подготовка им не помешает. Большая часть их команды всё ещё не является профессиональными бойцами, и это может сильно им помешать, когда они вернутся в Доласею. Ёсан сопротивляется дольше всех, объясняя это тем, что он не так уж и плох в рукопашных схватках, но под натиском Уёна и ему приходится сдаться. — А вдруг тебе придётся один на один драться с королевой, а? Что делать будешь? Я уверен, что она тоже не пальцем деланная. — Кто сказал, что я собираюсь драться с вашей королевой? — возмущается Ёсан, пока Уён чуть ли не силой выпихивает его из казармы. Хонджун покидает её самый последний, потому что решает убрать всё со своей кровати просто на всякий случай. Вряд ли для кого-то его карты или карманный компас будут представлять особую ценность, и всё же Хонджун человек предусмотрительный, так что он аккуратно складывает всё в свою сумку, прежде чем выйти. Остальные ребята уже успевают уйти вперёд, полагая, что Хонджун их догонит. И он уже собирается прибавить шаг, когда слышит чьи-то отдалённые голоса. — …и до самого конца не кололась ведь. Никогда не видел такую верную своим хозяевам прислугу. — И ты ей ничем не пригрозил? Судя по всему, один голос принадлежит Шину, второй же — Мёнсу. Хонджун понятия не имеет, о чём они разговаривают, и не особо-то горит желанием подслушивать, но вместо того, чтобы просто идти куда шёл, он возвращается в казарму и прикрывает дверь, оставляя небольшую щель. — Ты не помнишь её, что ли? — Шину звучит крайне раздражённо. — Отчаянная женщина. На неё никакие угрозы не подействовали. Хотя я вот сегодня как вспомнил о ней, так всё и думаю о том, что надо было как-то запугать её. Может, так у нас была бы какая-то зацепка. Хотя бы намёк на то, где может находиться настоящий наследник. Мёнсу громко цокает. — Откуда ты знаешь, вдруг она бы обманула нас? Судя по звуку, Шину и Мёнсу минуют здание казармы и заворачивают куда-то за угол. Заинтригованный, Хонджун покидает своё укрытие и решает проследовать за ними. Шину долго молчит, раздумывая, пока они не минуют ещё одно небольшое здание. — Всё лучше, чем совсем ничего. Сейчас мы даже не знаем, где он вообще находится, в Доласее или в пустыне Эльдерин. Мы столько времени на неё впустую потратили, мне даже думать страшно. Сколько я ей не говорил о том, что это ради блага её дома, ради её королевства, она всё твердила, что ничего не расскажет. Знаешь, сейчас я думаю о том, что она могла быть и не служанкой вовсе. — Тоже наследницей трона? — уточняет Мёнсу. — Да, и прятала она своего сына или дочь. Тогда всё становится более логичным. Хонджун затаивает дыхание и искренне не понимает, почему ни Шину, ни Мёнсу не упомянули про это утром. Получается, когда-то они общались с кем-то из настоящего королевского рода? Зачем им это вообще скрывать? Ещё и как назло выбирают эти двое какие-то узкие закоулки, в которых обнаружить себя — проще простого. Когда под ноги попадается какой-то камень, и Хонджун едва не спотыкается, ему приходится зажать себе рот рукой, чтобы не издать никакого звука. — Всё-таки не понимаю, как можно быть такой эгоистичной, если ты — наследница трона, — осуждающе говорит Мёнсу. — Она не хотела подвергать себя или ребёнка опасности, очевидно. И усложнила нам таким образом задачу. Если бы мы её тогда…эй, кто там? Судя по звукам, Шину останавливается, а затем разворачивается. Хонджун от испуга впадает в оцепенение, понимая, что сейчас его обнаружат. Он чувствует себя ребёнком, которого вот-вот поймают с поличным за воровство шоколадных конфет. И, наверное, так бы и случилось, если бы его вдруг кто-то не схватил за плечо, утаскивая за собой в узкую щель между двумя домами. Хонджун ничего не успевает сообразить — его прижимают к стенке, а рот зажимают ладонью. Несколько секунд он пытается сопротивляться, но когда хватает своего похитителя за руки, вдруг понимает, что это не кто иной, как Сонхва. В какой момент он успел последовать за ним? Хонджун не уверен, видно ли в темноте его возмущённый взгляд, но зато точно слышно громкое дыхание. Судя по возне где-то неподалёку, Шину на самом деле обнаружил совсем не его. Спустя пару секунд он слышит чужой виноватый голос. — Прошу прощения, командир. Я просто хотел быстро сбегать в столовую, есть так хочется… — Вместо тренировки? Неделю моешь полы на кухне, раз тебе так нравится это место, — рявкает Шину. — А теперь — марш отсюда. Несчастный и наверняка голодный новобранец убегает, и на какое-то время воцаряется тишина. Хонджун вновь задерживает дыхание. Теперь, когда опасность быть обнаруженным почти миновала и первоначальное оцепенение прошло, он внезапно понимает, в каком дурацком положении находится. И его это ужасно смущает. Сонхва стоит к нему так близко, что едва ли не прижимается всем телом. И пусть это вынужденная мера, после заявления Сана и Минги о том, как они выглядят со стороны, подобное положение ощущается очень неловко. — Мёнсу, не зайдёшь ли ко мне? — спустя какое-то время говорит Шину. — Заодно выпьем, у меня припасена бутылочка чудесного доласийского вина. Момент, пока они уходят, кажется Хонджуну целой вечностью, но как только он убеждается, что теперь-то ему точно ничего не угрожает, он тут же отталкивает Сонхва от себя. Тот отшатывается аж на несколько шагов, упираясь спиной в соседний дом. — Ты с ума сошёл? — шипит Хонджун. — Кто так людей-то пугает? Ты чего здесь вообще забыл? Сонхва несколько раз удивлённо моргает. — А что я должен был сделать? Просто схватить тебя? Ты мог испугаться, сказать что-то, и тогда нас бы обнаружили. И вообще, тот же вопрос к тебе. Ты зачем следишь за Шину? Хонджун делает пару глубоких вдохов и успокаивается. — Давай не здесь. Вернёмся в казарму, и я там тебе всё расскажу. — А нас не хватятся на тренировке? — настораживается Сонхва. — А то мы вроде как все согласились. Хонджун раздумывает всего секунду и машет рукой. — Ребята замолвят за нас словечко, если что. Пойдём. Ноги до сих пор ощущаются немного ватными, пока они возвращаются в казарму, постоянно оглядываясь и проверяя, нет ли никого ещё поблизости, кто мог бы их заметить. — Можно было как-то и помягче, знаешь, — всё ещё причитает Хонджун себе под нос, даже не уверенный в том, слышит ли его Сонхва. — Я даже не знаю, кого я больше испугался, — этих двоих или тебя. Сонхва, идущий чуть позади, негромко усмехается. В казарме они прикрывают за собой дверь, перед этим проверяя, а не следовал ли кто-то за ними, после чего зажигают одну-единственную газовую лампу у кровати Хонджуна, чтобы не было совсем темно. Она светит совсем неярко, — похоже, что её пора заправлять, — и Хонджун отчего-то отвлекается на это, пока голос Сонхва не возвращает его в реальность. — Ну, так в чём дело? — нетерпеливо интересуется он. Как же странно, что он опять делает вид, будто ничего не происходит. Хонджун вздыхает и, развернувшись, садится на кровать лицом к Сонхва. Тот садится напротив, выпрямляя спину, и в неярком свете смотрится скорее как очень реалистичная картина, нежели как человек. Взгляд бездонных чёрных глаз пробирает до мурашек. Наверное, этим взглядом Сонхва мог пытать пленников, чтобы те сходили с ума и выдавали все свои тайны как на блюдечке. Ещё раз вздохнув, Хонджун пересказывает всё то, что услышал собственными ушами. На деле получается совсем немного и, если честно, не совсем понятно, как им эта информация пригодится в дальнейшем. И он бы подумал об этом, снова потратив полночи на размышления, однако в затылке вновь появляется неприятное давящее чувство, и Хонджун старается расслабиться, испугавшись нового приступа мигрени. Он откидывается назад, упираясь в жёсткий матрас ладонью, а второй рукой немного ослабляет косички на голове. — Значит, они знали кого-то, кто был либо связан с истинным правящим родом, либо кого-то из его представителей, — резюмирует Сонхва после рассказа. — И по какой-то причине не посчитали это достаточно важным, чтобы рассказать нам. — Как ты думаешь, какая может быть причина, чтобы скрывать этот факт? — интересуется Хонджун. — Какие-то нехорошие обстоятельства, которые могут вскрыться, если они расскажут правду, — Сонхва пожимает плечами. — А, может, они знают что-то, но хотят воспользоваться этим в своих целях. Оба варианта звучат логично и закономерно. — Это и тревожит, — Хонджун поднимает взгляд к потолку, на котором отплясывают чудные танцы крупные тени. — Я так устал от тайн, почему все что-то друг от друга постоянно скрывают, а? — Не паникуй раньше времени. Надо дождаться остальных; я уверен, мы вместе что-нибудь придумаем. Вон, эти двое там вроде пить собрались. Может быть, на нетрезвую голову у них развяжется язык, — предполагает Сонхва. — Ты, кстати, как себя чувствуешь? И вовсе не кстати, думается Хонджуну. Он морщит лоб, стараясь не показывать своего удивления. Умеет же Сонхва шокировать своими вопросами, заданными так не вовремя. — Если хочешь о ком-то побеспокоиться, побеспокойся лучше о себе, — немного не подумав, выдаёт Хонджун. Слова сами срываются с его языка, потому что ему не хочется жаловаться. Сонхва выдыхает и на мгновение закрывает глаза, словно родитель, вынужденный в тысячный раз объяснять что-то своему несообразительному ребёнку. — Если моя реакция тогда тебя немного запутала, то прости. Я оставил наш разговор незаконченным, потому что, признаюсь, сам немного испугался. За всю мою жизнь мне никто ни разу не говорил, что доверяет мне, и никто ни разу не делился со мной переживаниями, — Хонджун сначала хочет оборвать Сонхва и сказать что-нибудь, лишь бы перевести тему, но по итогу прислушивается. — Но, как я тебе уже сказал тогда же, ты всегда можешь ко мне обратиться. Я знаю, что для тебя это непривычно, но не думал ли ты, что просто изводишь себя, держа всё внутри? У Хонджуна всё сжимается. Если бы он ещё знал, если бы нашёл правильные слова, как высказать всё, что творится у него в голове. Сонхва, сам того не зная, поджигает в нём фитиль за фитилём. — Тебя кто этому научил? — хрипло интересуется Хонджун. — Чему? — опешив, уточняет Сонхва. — В душу в чужую заглядывать. Хонджун не узнаёт свой собственный голос, который звучит сейчас на каком-то изломе. — Для этого не нужны никакие особенные умения, — качает головой Сонхва. — Думаю, я просто уже знаю тебя достаточно хорошо. Собственно, поэтому и интересуюсь. Хонджун молчит. Вывалить всё на Сонхва — значит, показать свою слабость. И нет, он этого совсем не боится, он не боится быть слабым перед ним. Тогда в чём проблема? — Всё дело в тебе, — когда мысли наконец обличаются в слова, Хонджун понимает, что отступать нельзя. — Я уже говорил, что особо ничем ни с кем не делюсь, и так было всегда. Я к этому привык, у меня не было никакой необходимости в чужом понимании или сочувствии, пока ты, грёбаный Пак Сонхва, не появился в моей жизни. Я ни с кем так много не говорил, как с тобой, понимаешь? И уж тем более ни с кем не обсуждал свои переживания. Я попросту не умею делиться с людьми своими эмоциями. И, наверное, случай с Уёном меня подкосил. Меня тогда переполняло всё подряд: злость, растерянность, какая-то глупая грусть, разочарование. Что в первый раз, когда я только узнал о том, кто он на самом деле, что во второй, когда мы с ним поссорились ещё больше вместо того, чтобы помириться. Ну и ещё я начал злиться на самого себя, и оно вот так вот всё смешалось и — ба-бах! Хонджун рисует руками в воздухе что-то неопределённое, чтобы показать, как же это ощущалось для него в тот момент. Наверное, он выглядит глупо, но у Сонхва в глазах столько беспокойства и понимания, что Хонджун, поколебавшись, продолжает: — Я тебе тогда наговорил много чего…не так уж и много, но для меня это было слишком откровенно, что ли. И вот я признался, и только потом задумался, а стоило ли. Потому что я до сих пор не знаю о твоём отношении ко мне. Нет, не так — я, наверное, знаю, но, — Хонджун запинается и хватает ртом воздух. Нить мысли совсем путается, заставляя замолчать. Хонджун окончательно закрывает глаза и сквозь навязчивый шум в ушах слышит, как Сонхва встаёт со своего места и подходит к нему сзади. На затылок внезапно ложатся тёплые пальцы — Хонджун решает не спрашивать, в чём дело, а потом понимает, что Сонхва начинает медленно расплетать ему косички. — Я, кажется, понял, — тихий голос звучит совсем рядом, и это немного непривычно. — Ты испугался собственного признания в том, что доверяешь человеку, которого не так давно ненавидел. — Я тебя и сейчас ненавижу, — выдавливает из себя Хонджун, пытаясь унять мурашки по всему телу. — Так и есть, наверное. Мне ужасно сложно это объяснить, так что прости, что так сумбурно. — Всё в порядке, — спокойно отзывается Сонхва. Хонджун чувствует, как он аккуратно подцепляет тонкие резинки и расплетает каждую косичку по отдельности, пропуская длинные пряди волос между пальцами. — Я помню твою реакцию на меня — думаю, я бы испытывал сейчас что-то похожее, будь я на твоём месте. — В общем, — Хонджун делает глубокий вдох. — Я после этого задумался, как к тебе отношусь. И мои мысли меня пугали, поэтому я их прогонял, как мог. Я ни к кому больше не испытывал того, что испытываю к тебе. Нет, был Уён, но это были обыкновенные дружеские чувства. А тут — я не знаю, как объяснить даже это ощущение, но если сравнивать с чем-то привычным, то оно похоже на очень сложный и запутанный чертёж, над которым ты проработал несколько ночей подряд и настолько привык, что когда приходит время заниматься чем-то другим, тебе сложно перестроиться, и тебе его уже немножечко не хватает. Сонхва хмыкает. — Весьма занятное сравнение. Что ж, я могу понять тебя. Думаю, я испытываю что-то похожее. Я был уверен, что ты заметил это, потому что я с тобой очень многим поделился. Я доверяю тебе, Хонджун, наверное, больше, чем когда-либо доверял королеве. Я не знаю, насколько странно прозвучит моё признание, но спустя много лет именно тебе я смог открыться как человек, а не как глава королевской гвардии, вынужденный всегда ходить по линеечке и устрашать людей одним лишь взглядом. Это было не так просто, на самом деле. И я сначала не понимал, что в тебе такого, что заставляет меня пересматривать свои взгляды на жизнь, да и сейчас, если честно, до сих пор в раздумьях. Хонджун едва ли не жмурится от удовольствия, когда все косички оказываются расплетены, и всего на секунду задумывается о том, что надо бы постричься, потому что ещё немного, и вьющиеся пряди будут доставать ему до плеч. — Это не странное признание, — в конце концов отвечает он. — Я рад, что ты смог это сделать. Я искренне этому радовался, потому что чувствовал ужасную несправедливость из-за того, что ты не мог открыть глаза на происходящее. Отложив резинки для волос на тумбу, Сонхва садится позади Хонджуна. Ещё немного — и они соприкоснутся спинами. Их разговор стихает на несколько долгих минут. Внутри Хонджуна всё ещё что-то пылает, но уже не так сильно и не так ярко, давая наконец мыслить чуть более трезво. Вместе с тем он чувствует себя немного опустошённым. И всё-таки он рад, что они с этим разобрались. Признали свою важность друг для друга, с которой теперь придётся жить и мириться — и Хонджун совсем не против. Он искренне рад этому. — А зачем ты мне волосы-то расплёл? — спустя какое-то время интересуется он. — У тебя голова постоянно болит, а ты себе ещё эти косички затягиваешь — неудивительно, что тебя мигрени мучают, — цокает Сонхва. — Да и к тому же они тебе не идут. Хонджун расплывается в глупой ребяческой улыбке. — Врёшь, Пак Сонхва. — Может быть, — пожимает тот плечами, а в голосе слышна ответная улыбка. — Но я совру, если скажу, что с косичками тебе лучше, чем без них. — Ты нарываешься, — шутя угрожает ему Хонджун и окончательно расслабившись, откидывает голову на чужое плечо. — Как там твоя рука, кстати? Не хочешь избавиться от тяжкого груза, рассказать о ней всем и иметь возможность снимать её хотя бы на ночь? Сонхва ощутимо напрягается. — Эй, я тут тебе признался в бесконечном доверии, а не твоим сообщникам. Хонджун смеётся. — Ладно-ладно, так и запишем: обсудить это как-нибудь в другой раз, — а затем добавляет куда тише. — И слушай, Хва. Спасибо тебе большое. Хонджун догадывается, каких усилий тому стоило завести этот разговор, учитывая не самую лучшую реакцию на него от самого Хонджуна, так что он искренне благодарен ему за это. И пусть уже на следующий день им сообщают об обязательных тренировках в целях подготовки к возвращению в Доласею, запуская всеобщую суету и панику, сейчас, в этот самый момент, в душной и пыльной казарме на жёсткой скрипучей кровати Хонджун чувствует себя на удивление легко и свободно.