Дезервеллеры

Проходит ещё много времени до тех пор, пока у Ёсана, Сонхва и остальных получается более-менее уладить ситуацию. Хонджун наблюдает, как постепенно затихает буря, которую они же сами и создали, и всё же понимает, что это — лишь самое начало долгого пути, ожидающего Доласею. И никто из них не знает точно, что будет дальше. Когда они выходят с балкона, с которого ещё недавно вещал Сонхва по приказу Минджи, Ёсан останавливает всех, желая что-то сказать. — Как я уже и говорил, у меня нет желания править королевством, которое я совершенно не знаю. Однако сейчас я считаю своим долгом уладить тут ситуацию, потому как связан с этим местом куда сильнее, чем мог себе представить. Когда я пойму, что жизнь в Доласее наладилась, я отдам трон кому-то, кого выберет народ. До тех пор надеюсь на вашу помощь. — Можешь не беспокоиться, — кивает Сонхва. — Мне надо как-то заглаживать свою вину перед королевством. Объективно говоря, ко… Минджи была права. — Помимо этого есть более насущные проблемы, — продолжает Ёсан. — Шину. — За ним надо наблюдать. Цель у нас была общая, но я всё ещё не уверен, на что он способен, — подтверждает Хонджун. — Я с этим разберусь, — вызывается Уён. — Постараюсь убедить его, что им следует просто вернуться в Ланту. — Спасибо, — в благодарность кивает Ёсан, на что Уён лишь отмахивается. — Теперь, думаю, нам всем нужно отдохнуть и прийти в себя. Если честно, хотелось бы скорее со всем разобраться, но, думаю, день отдыха никому не повредит. Когда он заговаривает про отдых, Хонджун вновь вспоминает, что вообще-то устал. Он трёт переносицу пальцами и встряхивает головой. — Это верно, но сперва, господин Ё, что насчёт того, чтобы разобраться с ранеными и убитыми в замке? — спрашивает Сонхва. — Мы не можем оставить это просто так. У нас ещё есть дела, так что вы можете идти отдыхать, мы же ещё немного поработаем. Хонджун в этот момент, кажется, вздыхает слишком раздражённо, потому что Сонхва разворачивается к нему и понимающе улыбается. — Я подожду здесь, в замке, — бормочет Хонджун. Он бы и домой наведался, конечно, но почему-то ему совсем не хочется оставаться одному. — Если вдруг понадоблюсь — зовите. — Обязательно, — кивает Ёсан. Спустя несколько минут все расходятся кто куда. Хонджун находит в коридорах немного потерянную служанку и спрашивает её о свободных комнатах. Та, засуетившись, отводит его в одну из пустующих спален, по пути сетуя на жизнь: — …я не видела своих детей несколько лет, она меня не выпускала из замка. Только деньги передавала через одного из гвардейцев здесь, даже не знаю, получал ли их мой муж. Хонджун, погружённый в свои мысли, не сразу прислушивается к причитаниям женщины, а потом, когда она уже прощается с ним, задумчиво выдаёт: — Так бегите. — Что? — служанка непонимающе хлопает глазами. — К семье своей бегите. Вас здесь никто же больше не держит. До женщины не сразу доходит смысл сказанного, а потом она вдруг хватается за передник. — Точно! Я же могу… Спасибо вам! И она действительно срывается с места — Хонджун только и успевает крикнуть ей вдогонку, чтобы она была осторожной на улице. Зайдя в спальню, Хонджун прикрывает за собой дверь и, немного подумав, решает не закрываться на замок. Быстро приняв душ, он ныряет под тяжёлое одеяло. На удивление ему хватает нескольких секунд, чтобы забыться крепким сном до позднего вечера, и даже ворох беспокойств и навязчивых мыслей сейчас ему не мешает. Может быть, это потому, что теперь ему ничего не грозит, а, может, потому, что он не спал нормально уже несколько дней. Так что Хонджуну не мешает ни шум с улицы, ни раздающиеся иногда голоса в коридорах замка. Он просыпается только когда слышит, как скрипят оконные створки, а затем раздаются гулкие шаги. Мгновенно распахнув глаза, Хонджун тихо спрашивает: — Сонхва? В спальне царит темнота, и непонятно, который час, но, судя по тяжести в голове, проспал Хонджун действительно немало. — Ох, я разбудил тебя? От знакомого голоса в груди расплывается спокойствие. Хонджун щурится и трёт глаза, садясь в кровати. — Который час? — интересуется охрипшим после сна голосом. Сонхва зажигает на тумбочке рядом газовую лампу, разгоняя тем самым кромешный мрак. Хонджун, даже сонный, нет-нет да обращает внимание на то, как же ему идёт, когда он не укладывает волосы, давая чёлке свободно падать ему на глаза. У него в такие моменты даже черты лица становятся мягче. Ещё и плащ куда-то делся, сменяясь просторной рубахой с очень симпатичным воротником. Хонджун даже моргает, думая, что у него галлюцинации. Носить нечто подобное — абсолютно не в духе Сонхва. Кажется, его удивлённый взгляд не остаётся незамеченным, потому что Сонхва тут же оправдывается: — Служанка выдала, я был не в том положении, чтобы отказываться. Сейчас где-то около трёх часов ночи, так что прости, не хотел тебя будить. — Тогда зачем пришёл? — Хонджун зевает и склоняет голову набок. Свежий ветер, проникая в открытое окно, прогоняет сон и усталость. Сонхва пожимает плечами. — Ты так расстроился, когда я сказал, что у меня ещё есть дела, что я решил к тебе заглянуть проведать. Хонджун морщится и закатывает глаза. — Какой же ты внимательный, а. Кстати про дела — всё сделали, что хотели? Сонхва аккуратно отодвигает край одеяла и садится у изножья кровати. Хонджун замечает, что левый рукав рубахи свободно болтается начиная от локтя, и ему становится немного грустно. Получается, Сонхва с концами отверг этот подарок Минджи. Чувствует ли он от этого себя хоть капельку свободнее? — Мы разобрались с ранеными в замке — с Борой, кстати, всё в порядке. Отправили гвардию патрулировать город, чтобы помочь всем пострадавшим. Освободили Юнхо с Шиён и Рэйвеном, — перечисляет Сонхва, загибая пальцы, — разобрались с некоторыми особо рьяными защитниками Минджи, но боюсь, что этого будет недостаточно. Завтра мы должны будем встретиться с Ёсаном и обсудить, что делать дальше, чтобы постараться избежать мятежа с их стороны. Да и вообще, многое обсудить надо. Ах да, мы ещё Уёна дождались — он сказал, что Шину не доставит нам хлопот. Он, конечно, выглядел не очень довольным, что всё прошло без его участия, но когда узнал, что Ёсан готов занять трон на определённое время, почему-то быстро сдулся. Не думаю, что из-за него будут проблемы, но мы, если что, наготове. Хонджун тихо хихикает себе под нос. — Не почему-то. Когда мы нашли Шину, чтобы показать фотографию матери Ёсана, он пригрозил, что убьёт нас всех, если мы будем мешать его планам. Он же заряженных сольпуг на улицы выпустил. Думаю, его не обрадовала мысль о том, что он угрожал будущему королю Доласеи. Сонхва удивлённо косится на Хонджуна. — Ты, я смотрю, времени даром не терял. — О, поверь, за эти пару дней мне приключений хватило на всю оставшуюся жизнь. А вот что было с тобой? Минджи ничего с тобой не сделала? — Скучал? — Сонхва улыбается краем губ. — Переживал, — со вздохом признаётся Хонджун и опускает взгляд. — Когда увидел тебя там, на балконе, всё не мог понять, кого перед собой вижу. Тебя или председателя королевской гвардии. Знаешь, ну, такого с кожаным планшетом в руках и взглядом хищной птицы. — Прости, что? — подобное заявление, похоже, весьма веселит Сонхва. — Так это два разных человека для тебя? Хонджун громко цокает, понимая, что теперь придётся объясняться, а это невероятно смущающе. — Не совсем так, — оправдывается он. — Просто ты очень изменился. Я уже тысячу раз об этом думал — что из машины ты превратился в человека. — Как интересно, — тянет Сонхва и чуть откидывается назад, упираясь рукой в кровать. — А что там про хищную птицу? Хонджун фыркает и пихается ногой, словно шкодливый ребёнок. — Ты не хочешь рассказывать, что вы там делали с королевой эти дни? — чуть громче спрашивает он. — С чего ты взял? — Сонхва смотрит на него из-под чёлки. — Увиливаешь от ответа. На тебя не похоже, поэтому я и делаю выводы. Сонхва перестаёт весело улыбаться и, скинув обувь, забирается на кровать полностью, устраиваясь рядом с Хонджуном и вытягивая длинные ноги. — Не подумай ничего такого — я же знаю, что слухи про нас с ней разные ходили, но нет. Всё это время она просто разговаривала со мной. Она и раньше так часто делала: вываливала на меня все свои мысли, любые негативные эмоции, выпускала пар подобным образом. Могла даже ударить в порыве эмоций; моим моей задачей было лишь сидеть, выслушивать и утешать её. Потом она прекратила так делать, думаю, испугалась того, что я слишком много знаю. Это случилось как раз перед тем, как она отправила меня в пустыню. А сейчас, последние пару дней, она и вовсе будто бы не в себе была. Она безумно боялась предательства, клялась, что если я её предам, то она выследит и убьёт каждого, кто мне дорог. В голосе Сонхва во время его рассказа проскальзывает безумная грусть, и Хонджун чувствует внезапный укол ревности, хоть и прекрасно понимает, почему Сонхва грустно. — В итоге её предали все, — негромко замечает он. — Да уж, такого никому не пожелаешь. Они оба замолкают, слушая тиканье механических часов на стене. Проходит чуть больше ста тиков по подсчётам Хонджуна, когда Сонхва решается снова заговорить. — Я чувствую безумное облегчение, — признаётся он. — Я наконец-то чувствую, что в силах всё исправить. Конечно возмущению людей не было предела, когда они увидели меня, но я заметил, что некоторые были скорее заинтересованы. — Такое и правда может быть, — пожимает плечами Хонджун. — Королева свержена, и если они понимают, что это произошло и с твоей помощью, они могут догадаться, что ты тоже не был на её стороне. Только не надейся на их прощение, не все такие, как я, и готовы простить тебе смерть своих близких. — Я и не собирался надеяться, что меня простят, — цокает Сонхва. — И всё же, раз уж меня кто-нибудь не пристрелил ещё на балконе, пока мы там выступали с Ёсаном, наверное, я могу попытаться сделать для народа хоть что-то хорошее. Мне будто бы второй шанс дают, думаю, мне стоит им воспользоваться. Спасибо, Хонджун. Если бы не ты, кто знает, где бы я был сейчас. Ты и правда изменил мою жизнь. У Хонджуна внутри всё сжимается от такого откровения. Он сглатывает ком в горле и касается чужого плеча. Сонхва вздрагивает, поворачиваясь к нему. Глаза у него блестят от подрагивающего света лампы. Будь обстоятельства немного иными, Хонджун ужасно занервничал бы, но сейчас всё, что он испытывает — бесконечное желание прикоснуться. Только сердце в груди совершает странный кульбит, заставляя резко вдохнуть. Он почти невесомо касается щеки Сонхва ладонью, и тот утягивает его в глубокий поцелуй, который не имеет ничего общего с предыдущими. Тогда они повиновались мимолётным порывам, ещё не совсем осознавая, что делают. Теперь же в голове предельно ясно. Губы Сонхва горячие и сухие, чуть потрескавшиеся из-за сухости пустынного воздуха, а целует он так нежно, что Хонджун сначала теряется — он к такому не привык. Он вообще не привык ощущать чьи-то губы на своих, чувствовать у себя во рту чужой язык и получать от этого искреннее удовольствие. — Иди ко мне, — полушёпотом произносит Сонхва, отстранившись на пару секунд. — Я тоже скучал. Хонджун перебирается к нему на колени и бормочет тихое «заткнись». Его всего переполняет изнутри неизведанным чувством, но вместе с признанием Сонхва к нему возвращаются тревога и тоска, до этого затихнувшие. Он вновь припадает к его губам, но вскоре, почувствовав странную горечь на языке и в мыслях, сдаётся и утыкается лбом Сонхва в плечо. — Я людей убивал, — внутренняя дрожь прорывается наружу, и Хонджун чувствует, как дрожат его собственные плечи. Сонхва тихо выдыхает и кладёт ладонь ему на шею, а затем зарывается ею в волосы, привычными движениями перебирая пряди и массируя затылок. — Если бы ты этого не сделал — убили бы тебя, — тихо, словно маленькому ребёнку, объясняет Сонхва. — Да, но, — Хонджун запинается, — я не хотел этого делать. — У нас тут у всех руки в крови, — Сонхва качает головой. — Тебе остаётся лишь смириться с этим и жить дальше. Я знаю, это тяжело сделать, но со временем ты поймёшь, о чём я говорю. Это не значит, что ты перестанешь сожалеть о содеянном, но тебе станет легче. Я знаю, о чём говорю. А сейчас просто расслабься, мы прошли долгий и сложный путь, и нам всем нужен отдых. Пальцы на затылке ощущаются привычно и оттого успокаивают, как успокаивали уже много раз до этого. Хонджун невольно льнёт к чужой ладони и прикрывает глаза. Он честно не знает, что делал бы без Сонхва, который уже столько раз приводил его в чувства, заставляя сначала испытать ворох непонятных эмоций, а потом усмирив своими же словами. Не знает, что делал бы, если бы Сонхва не оказывался всегда рядом, чтобы просто поговорить. Возможно, это Минджи его научила быть таким? Воспитала подобным образом? Эта мысль Хонджуну решительно не нравится. Дело и в самой Минджи, и в том, что Хонджун внезапно для себя признаёт, что испытывает ревность. Никакой больше Минджи, есть только они двое в спокойствии и уюте. Сонхва нерешительно целует его в висок, будто бы не знает, как Хонджун может на это отреагировать, но сам Хонджун лишь поворачивает голову, срывая очередной поцелуй с пухлых губ, а потом точно так же нерешительно кладёт ладонь Сонхва на грудь, сминая кружевной воротник. — Он дурацкий такой, — зачем-то бормочет он. Ему просто хочется оправдать внезапное желание расстегнуть верхние пуговицы на рубахе Сонхва. Взгляд останавливается на ключицах и коже медового цвета, и Хонджун, осознав, что делает, быстро краснеет. Сонхва, наоборот, замирает, словно боясь шевельнуться. — Всё хорошо, — звучит от него то ли вопрос, то ли утверждение. — Да, я… — хрипло отвечает Хонджун. — Я просто… Он испытывает безумное чувство благодарности. Неужели недавний стресс так сильно на него повлиял, что все эмоции будто бы обострились, захватывая его в свои сети всё сильнее? Хонджун не умеет пользоваться словами, когда дело касается человеческих чувств, но ему безумно хочется прижаться сейчас к Сонхва. Поцеловать — нет, не только поцеловать. Ему хочется всеми своими действиями показать своё настоящее отношение к нему. — Как твоя рука? — переводит он тему и расстёгивает чужую рубаху уже куда смелее, распахивая её полы, и заставляет чуть-чуть приспустить. — Что будешь делать дальше? Сонхва цокает, вздохнув, и откидывает голову на изголовье. — Честно говоря, я отвык так ходить, непривычно легко, конечно, но неудобно. Хонджун едва ли слышит его слова. Он ведёт пальцами по старым шрамам на левом плече Сонхва, вспоминает, как несколько раз собственными руками помогал затягивать на этом плече ремни, и сколько раз думал, насколько некомфортный и болезненный сам этот процесс. Хонджун чуть опускается и мягко касается шрамов губами. — Я тебе новую сделаю, — обещает он и ощущает, как тяжело вздымается в этот момент грудь Сонхва. — Ещё лучше предыдущей. Сонхва издаёт тихий смешок и заправляет прядь чёрных волос Хонджуну за ухо. — Опять ты так делаешь. — Делаю как? — Хонджун поднимает на него непонимающий взгляд. Сонхва касается пальцами его подбородка, заставляя выпрямиться, и внимательно смотрит ему в глаза. У Хонджуна от его взгляда — мягкого, но в то же время серьёзного и сосредоточенного — внутри что-то ломается. — Как тогда, у оазиса. То смелеешь, то идёшь на попятную, резко меняя тему. Почему ты так волнуешься? — Потому что, — Хонджун запинается, когда Сонхва отпускает его подбородок и медленно, но очень ловко расстёгивает пуговицы его рубахи. Почему? Не сказать, что у Хонджуна не было никакого опыта в личной жизни, вполне себе был, только он никогда не чувствовал себя достаточно заинтересованным во всём этом, оттого выходило сухо, скучно и без искры. Может, из-за невозможности сказать Сонхва всё, что он чувствует? А, может, из-за их общего прошлого. Из-за непробиваемого спокойствия Сонхва, настоящие эмоции которого прочитать так сложно, что можно и не пытаться. Хонджун перебирает в голове причины, покрываясь мурашками. И пока он это делает, Сонхва успевает полностью избавить его от рубахи. Хонджун ёрзает, чувствуя, как воздух из окна обдувает разгорячённую кожу. Тихое шуршание одеяла словно выдёргивает его из размышлений. — Потому что это ты, — признаётся он, выгибаясь от ладони на пояснице. — Я ничего не могу поделать, я просто вот такой, а ты… — А я тоже ужасно волнуюсь, — перебивает его Сонхва. — Но это приятное волнение. Я рад, что мы сблизились. Хонджун сглатывает ком, вставший в горле. — Настолько, что ты хотел бы?.. — он не заканчивает фразу, искренне надеясь, что его поймут. К счастью, Сонхва уже научился читать его мысли, и слова ему совсем не нужны. — В первую очередь, хотел бы отвлечь тебя от мрачных мыслей, Хонджун. Но если тебя это успокоит, то да, ты прав. Ты, главное, не подумай, это не какое-то минутное желание… Хонджун, чувствуя, как закручивается тугой узел внизу живота, а уши начинают пылать, решается перебить Сонхва: — Заткнись. Молчи. Он ёрзает на чужих коленях, а потом, решаясь, прижимается ещё ближе, желая ощущать, как соприкасается их кожа, чувствовать, как бьётся чужое сердце и отчего-то радоваться осознанию, что бьётся оно так же быстро, как и его. Сонхва целует его шею, плечи, грудь, не давая нормально вздохнуть, а когда у Хонджуна это выходит, он втягивает носом душный тягучий воздух, совсем как в пустыне. На секунду Хонджуну кажется, что они там и находятся, посреди песчаных барханов. Интересно, как бы всё сложилось, если бы они доверились друг другу чуть раньше? Но в чём-то Сонхва оказывается прав. Все мрачные мысли, да и вообще все мысли, просто улетучиваются из его головы. Невозможно думать о чём-то, когда тебя касаются так мучительно-нежно, Хонджун даже поначалу не может сосредоточиться на ощущениях, и всё внутри него трепещет, будто сотни птичек хлопают своими крыльями в клетке. Сонхва терпелив как и всегда. Он не спешит, но не осторожничает и всё же первым решается зайти дальше. Тягучее возбуждение заставляет Хонджуна затаить дыхание и закрыть глаза. Откровенно говоря, он даже представлять боялся что-то подобное и в последнее время своей жизни был уверен, что не захочет ни с кем делить постель подобным образом. Сонхва касается его, обхватывая пальцами и вырывая у Хонджуна тяжёлый выдох. Почувствовав чужое напряжение, Сонхва склоняется над ухом и тихо шепчет: — Расслабься. Ты же мне доверяешь, правда? Хонджун распахивает глаза. Вопрос доверия для него всегда стоял слишком остро и стал для него причиной множества тревожных мыслей, но сейчас он кивает, понимая, что может ответить на этот вопрос без каких-либо колебаний. Напряжение уходит, а Хонджун льнёт к Сонхва, опаляя горячим дыханием его губы. Голова идёт кругом, потому что пальцы у Сонхва длинные и умелые, пусть кожа на них немного грубая от мозолей. Он прячет стон в очередном поцелуе и спустя какое-то время, бесконечно долгое для него, смелеет. Сонхва отвечает на его действия удивлённым вдохом, но потом слегка улыбается, почти не отрываясь от губ Хонджуна. Они наслаждаются друг другом долго и неспешно. Их пальцы в какой-то момент сплетаются вместе, и Хонджун в этот момент теряется в пространстве и времени. Горечь от всего произошедшего всё ещё где-то мелькает на задворках сознания, едва ощущается на кончике языка, но вместе с тем смешивается с радостным осознанием, что всё закончилось. Что можно будет жить нормально, что, может быть, не сразу, но всё придёт в норму. Засыпают они почти под рассвет — ещё долго разговаривают, и Хонджун нет-нет да решается устроиться в чужих объятиях. Ощущение это настолько для него непривычное, что он сначала чувствует себя неловко, несмотря на то, что произошло между ними до этого. Но постепенно он привыкает, и близость Сонхва помогает ему уснуть. Но долго поспать им не удаётся — уже через пару часов раздаётся настойчивый стук в дверь. Хонджун не глядя бросает ленивое «войдите» и разлепляет глаза только когда слышит тихий скрип петель. На пороге стоит Уён. Он прикрывает глаза ладонью и, прищурившись, смотрит меж широко растопыренных пальцев. Когда он убеждается, что всё более-менее прилично, то убирает руку от лица. Его вид тут же настораживает Хонджуна, и он хочет разбудить Сонхва, но обнаруживает, что тот тоже уже проснулся. Вместе они вопросительно смотрят на Уёна. От одного его взгляда внутри всё напряжённо сжимается. — Не хотелось бы мешать проводить вам вашу первую брачную ночь, ребята, но у нас произошла ситуация, — по тому, что Уён даже не даёт этой ситуации никакую характеристику, Хонджун понимает, что всё не очень хорошо. А потому они с Сонхва подскакивают с постели, наспех застёгивая пуговицы на одежде, и почти сразу же выходят из спальни. В такое раннее утро коридоры замка почти пусты, да и большая часть королевской прислуги разбежалась по домам. Только гвардейцы снуют туда-сюда, уже выполняя какие-то поручения. — Я был с Ёсаном, когда пришёл господин Ё, — тихо рассказывает Уён, пока они спускаются вниз по бесконечным лестницам. Хонджун догадывается, что он ведёт их к темницам. — Сказал, что нам нужно это видеть, но пока не распространяться об этом никому. — Что случилось? — настороженно спрашивает Хонджун. — Ты какой-то непривычно серьёзный. — Вот сейчас сами и увидите всё, — вздыхает тот. — Главное не заблудиться, а то тут эти коридоры, с ума сойти можно. Спускаются они долго, Хонджуну даже на секунду кажется, что Уён всё-таки заблудился, но нет. Он толкает дверь на одном из этажей, и они попадают в длинный коридор с тюремными камерами. Возле одной из них, с открытой дверью, стоят несколько гвардейцев и господин Ё с Юхён. Вид у них настолько безрадостный, что на душе сразу становится тяжело. В эту камеру посадили Минджи? Неужели она сбежала? Когда они подходят ближе, то здороваются с остальными. Хванун мрачно их приветствует, встречая на подходе к камере, но не давая зайти дальше. Он окидывает Сонхва вопросительным взглядом, удивлённый его помятому виду — все слишком уж привыкли видеть господина Пака, одетого с иголочки, а затем всё же молча отходит в сторону. Первым проходит вперёд и заглядывает в камеру Сонхва. Он стремительно бледнеет, отшатываясь к стенке. У Хонджуна от этого ноги становятся ватными, но он всё же пересиливает себя и тоже доходит до камеры. Зрелище, представшее перед глазами, заставляет его обхватить руками голову. О, это плохо. Это очень-очень плохо. На каменном полу вниз лицом лежит тело. Под головой у него расплывается кровавое пятно, ещё совсем свежее, пачкая длинные чёрные волосы, а рядом валяется револьвер. — Её убили? — Сонхва собирается с духом куда быстрее. — Кто это сделал? Хванун качает головой. — Дверь в камеру была закрыта, мы приставили сюда охрану из числа тех, в ком были уверены. Сюда никто больше не пытался пробраться, а выстрел раздался вот около минут тридцати назад. Склоняюсь к тому, что у неё было с собой оружие — и она покончила с собой. Сонхва смотрит на Хвануна с тенью подозрения, но всего секунду. После чего вновь переводит взгляд на тело бывшей королевы и опускает голову. — Странно так. Мне казалось, что она не хочет умирать. — У неё были сильные приступы паранойи последнее время, — Юхён пожимает плечами. — То, что произошло вчера, наверное, подкосило её. — Почему её никто не обыскал? — парирует Сонхва. — Или вас всему учить надо? Прежде чем заключать пленника под стражу, у него надо конфисковать всё, чем он может нанести вред себе или другим. Он рявкает на Хвануна, заставляя всех присутствующих вздрогнуть. Впрочем, на того это совсем никак не действует, а Сонхва успокаивается так же быстро, как и вспылил. Хонджун украдкой касается его плеча. — Вам её жалко что ли, господин Пак? — интересуется один из гвардейцев. Сонхва вздыхает. — Это тяжело объяснить. Но я не желал ей смерти. Господин Ё, не кажется ли вам эта ситуация подозрительной? Хванун подходит к Сонхва поближе и недовольно цокает. — Я знаю, о чём вы думаете, но это определённо не так. Если бы я хотел её убить — сделал бы это ещё до того, как вы вернулись из пустыни. В этом не было никакого смысла. — Ёсан об этом уже знает? — встревает Хонджун. Уён кивает. — Ему мы передали в первую очередь. Сейчас пойдём к нему наверх, решать, сообщать ли об этом людям, да и вообще дел сегодня предстоит куча. Он сказал, что в одиночку не справится. — Как он там вообще? И вы видели остальных ребят? — Ёсан-то? — Уён фыркает. — Как и всегда — непробиваемо спокоен. Занимается чем-то, что я сам не понимаю, зарылся во всяких бумажках, как паук в песок, с ним всю ночь даже не поговорить было. А остальные разошлись, кто куда, в основном по домам, но скоро должны прийти. — Так вы оба не спали всю эту ночь? — удивляется Хонджун. Уён отмахивается. — Ничего страшного, Ёсану-то сейчас точно не до отдыха, хоть я и уговаривал его прилечь на пару часиков. Думаете, он меня послушал? Отмахнулся, как от назойливой мухи! Он всегда так делает, — недовольно цокнув, Уён вновь заглядывает в камеру. — А с ней что делать будем? — Я дождусь медиков, уже послала за ними гвардейцев, — сообщает Юхён. — Вы можете идти, я позже присоединюсь к вам. Хонджун кивает. Он только рад уйти отсюда. Отчего-то ему нехорошо от мысли, что всё закончилось таким образом. Он не хочет думать о том, заслуживает ли Минджи смерти за всё то, что натворила. Откровенно говоря, сейчас Хонджун даже не испытывает к ней прежней ненависти. Вчера он наблюдал перед собой абсолютно разбитую женщину, которая стала жертвой жажды власти её предков. Её поступки нельзя оправдать или простить; сколько вреда и боли она причинила всей Доласее — эта кровь не будет смыта с её рук даже после смерти. Но почему-то Хонджун не чувствует никакой радости. Наоборот, он смотрит, как не по себе становится Сонхва, и тоже притихает. А потом находит его ладонь — и крепко сжимает. Ёсан собирает их всех в тронном зале — в приёмной никто пока ещё не починил окно, а людей приходит много. Помимо их компании собираются ещё и командиры нескольких гвардейских отрядов, непосредственно гвардейцы, которым часто приходилось работать с Минджи, и ещё куча людей, о роде деятельности которых Хонджун не имеет ни малейшего понятия. Но почти все они подходят поздороваться к Сонхва. Кто-то пожимает ему руку, кто-то просто приветствует своего начальника, соблюдая все необходимые формальности, а кто-то всем своим видом пытается показать, что Сонхва ему больше не указ. Вот только Сонхва напоминает таким, что с должности его никто ещё не снял, и подчиняться ему они обязаны так же, как и господину Ё. Далеко не все остаются довольны этим — Хонджун на всякий случай примечает каждого, а вдруг он будет что-то задумывать? Потом одёргивает себя — такими темпами он запросто может довести себя до паранойи. Он лишь сообщает о них Сонхва, просто на всякий случай. А тот, хмыкая, заявляет в ответ, что тоже успел их заметить. Переговоры за закрытыми дверями ведутся долго, даже слишком. Объяснять происходящее приходится подробно, отвечая на миллион вопросов. Разумеется, многие сначала возмущаются, потом притихают, пытаясь осознать ситуацию, кто-то даже заинтересовывается и пытается поддержать Ёсана. Некоторые заявляют, что они догадывались о том, что править должен кто-то другой, а Минджи занимала трон незаконно. Кто-то всё это время сидит тихо и буравит Ёсана взглядом. Потом возвращается Юхён и сообщает всем собравшимся утреннюю новость, вновь поднимая всеобщий шквал возмущений. Переговоры заканчиваются спустя много часов, когда уже ни у кого не остаётся сил обсуждать что-либо. Тогда слово берёт верховный судья Доласеи. Поглаживая длинную бороду он обводит всех взглядом и предлагает голосование. Тех, кто соглашается на условия Ёсана, как ни странно, оказывается всё же больше, чем тех, кто оказывается решительно против. В этот момент, когда все затихают, и смотрят на него, Ёсан встаёт и поправляет своё неизменное красное одеяние, которое среди сдержанных нарядов доласийцев смотрится, как крошечный огонёк. — Для начала я должен поблагодарить вас за проявленное доверие. Хоть я и наследник трона, я всю жизнь прожил не в Доласее и прекрасно понимаю, что довериться сейчас мне тяжело. Тем не менее всю свою жизнь я провёл в Доме Советов, а последние года — на одной из высших должностей, так что, надеюсь, мне хватит навыков, чтобы со всем разобраться. Также я надеюсь на вашу помощь, потому что кто, как не народ Доласеи, знает о том, что нужно народу Доласеи. У нас с вами впереди много работы, так что пора начинать. Я уже изучил большую часть ваших законов, хоть их и оказалось действительно невероятное множество, также гвардия была направлена помогать расчищать улицы и помогать раненым. Говорят, что там до сих пор бродят сольпуги — люди до безумия их боятся, даже если большая часть из них уже истратила весь свой заряд. Гвардия об этом знает, а вот простые люди — нет. — Я могу помочь! — вызывается Хонджун. — О сольпугах можно не беспокоиться, я беру их на себя. — Мы тоже, — машет руками Минги, сидящий с остальными неподалёку. — Сделаем всё в лучшем виде, — поддакивает Уён. Впрочем, Ёсан отпускает всех, кроме самого Уёна, заявляя, что один он оставаться не намерен, и Сонхва, который определённо знает куда больше, чем они все вместе взятые. Остальные же принимаются за работу. Отключать бродящих по улицам сольпуг оказывается не так сложно — они уже не стреляют, некоторые и вовсе замирают в одной позе, остывая. И, несмотря на то, что дело это оказывается несложное, Хонджун управляется с назначенной ему территорией лишь к утру. Он не сомневается, что где-нибудь обязательно останется ещё сюрприз в виде затаившейся в подворотне сольпуги, но с ними он собирается разобраться уже когда рассветёт. Сейчас же он, в очередной раз прочёсывая одну из улиц, случайно сворачивает на дорогу, которая ведёт к нему домой. Шагая по знакомым узким улочкам, Хонджун вертит головой, удивляясь тому, каким всё кажется непривычно тесным. Дверь к нему почему-то оказывается не заперта — Хонджун предполагает, что сюда не раз наведывались с обыском уже после того, как он покинул Доласею. Тем не менее когда он поднимается к себе домой, то обнаруживает всё почти в нетронутом состоянии. Да, какие-то вещи валяются на полу или кровати, будто их кто-то скинул, но Хонджун так привык к беспорядку в своей крошечной квартирке, что даже не уверен, была ли это гвардия или он сам. Вся мебель в кабинете и на кухне покрылась слоем пыли, заставляя Хонджуна несколько раз чихнуть. После этого он добирается до окна и распахивает его, чтобы свежий воздух вытеснил застаревший и затхлый. А затем, чуть-чуть подумав, Хонджун вылезает через окно прямо на крышу — это несложно сделать, если есть привычка. Он наступает подошвой ботинок прямо на устаревшие карты и чертежи, цепляется пальцами за одну из труб снаружи, точно зная, что по ним сейчас не идёт горячий пар, — наверняка отключили за неуплату — и вскарабкивается на покатую крышу, выложенную синей черепицей, как и любая другая крыша в городе. На ней сидеть не совсем удобно, но Хонджун точно знает, как можно удачно упереться ногами так, чтобы не упасть. Солнце поднимается над домами, заливая своим золотистым светом весь Глаэрес-Гард. Непривычно тихий и пустой — такой, каким Хонджун не видел его никогда. Будто сейчас здесь живут только механизмы, бесконечное переплетение латунных труб да пар, вырывающийся из них и растворяющийся в утреннем воздухе. Хонджун любуется этим зрелищем, наслаждаясь небольшим отдыхом после целой ночи работы. Внезапно знакомый голос окликает его снизу. Хонджун опускает взгляд и замечает Сонхва, который стоит ровно напротив его дома. — Ты как меня нашёл? — громко спрашивает он, складывая ладонь козырьком у лба. Сонхва пожимает плечами. — Почему-то подумалось, что ты можешь быть здесь, раз в замке так и не появился. Ты чего там сидишь? Хонджун в ответ разводит руками. — Просто так, рассвет вот встречаю, думаю о всяком. Сонхва чуть щурится. — Можно я поднимусь к тебе? — спрашивает он, на что Хонджун в ответ смеётся неприлично громко. — Ты не сможешь! — задрав нос, он показывает Сонхва язык, а потом, снова зацепившись за трубу, ныряет обратно в окно, чтобы через пару минут встретить его у чёрного входа. — В гости не пущу, сразу предупреждаю, у меня там ужаснейший бардак. Сонхва машет рукой. — Да я и не собирался. Ты со всеми сольпугами закончил? — Почти. Я обошёл весь этот район, но чуть позже хотел сделать это ещё раз уже при свете дня, — качает головой Хонджун. — А ты? — Меня отпустили ненадолго, и я вот решил пройтись, подышать свежим воздухом. У меня, если честно, никогда не хватало времени, чтобы просто погулять по городу. Всегда либо сидел в замке, либо шёл куда-то по делам. А тут так совпало, ещё и людей на улицах нет, все попрятались, и никто не будет обращать на меня внимание. Хонджун улыбается и хлопает Сонхва по плечу. — В таком случае, тебе повезло. По счастливому совпадению у тебя есть личный гид по Глаэрес-Гарду, — он заправляет непослушные пряди волос за уши. — Куда желаешь направиться в первую очередь? Сонхва честно признаётся, что хоть куда, лишь бы просто размяться после долгих часов торчания в замке за большим столом вместе с Ёсаном. — У тебя такое настроение хорошее, — вместе с этим замечает он. — Ты прямо будто бы светишься. — Вам кажется, господин Пак, — шутливо заверяет его Хонджун. — Я абсолютно не рад тому, что глава королевской гвардии зачем-то заявился ко мне домой. Вам от меня что-то нужно? Вас, кстати, ещё не отстранили от должности? Вдвоём они направляются куда-то в противоположную сторону от замка. — Пока нет. По тому документу, что мы с господином Ё когда-то подписали, как только я возвращаюсь из пустыни, то восстанавливаюсь в своей должности. Да и Ёсан не собирается никуда меня прогонять. Наоборот, ему куда удобнее, что рядом с ним будет находится тот, кто знает всю внутреннюю гвардейскую кухню. — Ух ты, так тебя можно поздравить, — выдыхает Хонджун. — Вроде того. Так что пока я буду заниматься почти привычными вещами. Бумажки там всякие, командование гвардией, — тянет Сонхва. — А чем дальше будешь заниматься ты? Вернёшься в цех? Хонджун на секунду замирает и смотрит куда-то наверх, проходясь взглядом по торчащим верхушкам громадных цеховых труб, которые возвышаются впереди за домами. — Наверное, — пожимает он плечами. — Отдохну немного, потом, может, ещё что-то придумаю. Знаешь, сколько мы путешествовали по пустыне, я несколько раз слышал про то, что там дальше есть горы, и что за ними скрывается — никому неизвестно. Я не уверен, что смогу усидеть спокойно на одном месте, особенно теперь, когда все дороги мне будут открыты. — Ещё одно путешествие, значит, — понимающе хмыкает Сонхва. — Кого позовёшь с собой? — Ох, точно не тебя, — Хонджун фыркает и стремительно уходит вперёд, заставляя Сонхва догонять. — Тебя ведь и звать не надо, верно?