JU NE LY

      Существуют воспоминания ускользающие, как пуганные змеи. И насколько бы счастливыми они не были, ты можешь просто не удержать их голове. Но есть и такие, которые забыть невозможно, как бы не старался.       Одно из них возвращает меня в 2005. Мне 12 лет. И это мой первый побег из дома.       Я открыла окно вечером, ближе к пяти, жалуясь на духоту в комнате так громко, что сочувствовали даже соседи. Мэнди Стерн или, как я её называла, мама тогда собиралась на ночную смену в больницу, параллельно готовя мне ужин.       С кухни повеяло томатным супом, который мне так нравился. Я могла есть его литрами. Рекс проиграл мне 12 долларов, ставя на «4 банки максимум!». Я съела четыре с половиной.       Спускаясь по лестнице я нарочито громко зевала и чесала глаза. — Муха залетит и отложит яйца! — пугала меня мама, выпучивая глаза. — Супер! — протянула я, усаживаясь на кухонный гарнитур.       Я обняла коленки, наблюдая за кулинарным процессом. Сама я никогда не умела готовить, но хотела бы научиться, если бы для этого ничего не нужно было делать. Мне были интересны другие вещи. — Запоминай, а то не выйдешь замуж. — почти не меняя тон добавила она. — Супер! — ещё протяжнее предыдущего произнесла я и демонстративно отвернулась в сторону окна.       Я видела опускающее к океану солнце. Оно поглаживало краснеющими лучами водную рябь вдалеке. Мне бы хотелось жить ближе к воде. Вода была моей страстью. Но единственным в шаговой доступности водоёмом была река Санта Ана. Которая в районе моего дома выглядела, как давно проложенная иссушенная пустынная трасса. Мы любили бродить вдоль неё с близнецами и гоняться там наперегонки. Флеа на скейтборде, Уай на роликах и я на велике.       Мама хлопнула в ладоши перед моим носом и ткнула пальцем в сторону тарелки с супом. Я вылупила на неё глаза, а затем перевела их на маму. — Пока? — мой голос звучал сонным неспроста. Я не выходила из образа, даже когда проваливалась в мысленный поток. — Я оставила список дел на тумбочке в прихожей. Послезавтра мы уезжаем к тёте Савериан, так что… — я тут же «проснулась». Я впервые слышала об этом, потому негодующе посмотрела на маму. — Что? — в её голосе появилось раздражение. — Ты не говорила, что мы поедем… я не… — не была к этому готова.       Я распланировала всю неделю наперёд. Мне только удалось свыкнуться с переездом… Йорба-Линда взрастил в себе президента Никсона. И я, как и он, хотела подвергнуться импичменту, чтобы забыть о своих дочерних полномочиях, как о страшном сне. Через пару часов мне это почти удалось.       Тарелка опустела. Дом опустел. Я взобралась на свою оранжевую ямаху и закрутила педалями, поправляя лямки рюкзака на плечах. За спиной я везла всё, что могло понадобиться нам в Ориндже. Рогатка, маркеры, рваная зелёная бандана, расчёска без пары зубчиков, джинсовая куртка и засушенная ящерица в смоляном зелёном брелоке. Сэндвич с индейкой и морковным паштетом торчал из зубов. Я неслась под светом закатного солнца по Лейквью-авеню. Я закрыла глаза лишь на миг, и пожалела, открыв их.       Сестра Стерн, она же Мэнни для затяжных больных, она же мама; стояла на пересечении с Буэна-Виста авеню. Я резко затормозила, скрипя колесом по тротуару. Надкусанный сэндвич вылетел изо рта, и тут же был подхвачен бродячим псом. Но это волновало меня в последнюю очередь.       Мама заметила меня почти сразу. Иногда, мне казалось, что у меня есть плащ невидимка. А иногда, в такие моменты, как сейчас, я убеждалась, что она может учуять меня за километр. Перед тем, как мама схватила меня за ухо, я успела задаться вопросом, что именно она здесь делает и с какой целью пошла в эту сторону. — Куда это ты собралась?! — выкрикнула она раньше моего, и я цокнула. — Хотела проследить за тобой! — соврала я. Я часто ей врала. Иначе я бы не смогла выжить. Вернее, иначе я не смогла бы жить.       Она заставила меня слезть с велосипеда и везти его пешком. Мне казалось, самой ямахе от этого не по себе. Она жалобно заскрипела передним колесом. Я осторожно пригладила прорезиненную накладку на правой ручке. Мама что-то вскрикнула, вопрошая, слушаю ли я её вообще. Я соврала снова.       Дорога домой длилась быстрее, чем мой путь с горы на велосипеде. А всё потому, что я знала, что ждёт меня, когда мы вернёмся. Знала и внутренне содрогалась. Тогда я ещё боялась наказаний. Когда мама поняла, что сидение в комнате без дела — это идеальная пытка, она почти не физические методы. Но не сегодня.       Мы обошли дом, заходя на задний двор. Я приставила ямаху к стене и через секунду увидела её летящую в сторону забора. Моя голова повернулась в сторону пыхтящей матери с надутыми венами на шее и руках. — Куда ты собиралась?! — повторила она громче и яростнее, чем в предыдущий. Она не хотела знать ответ. Её ноги уже вели ко мне быстрым и уверенным шагом. Её руки тянулись к моей голове. Её пальцы схватили мои волосы. Слёзы проступили на глазах обеих из нас. — Чего ты добиваешься?! Тебе не нужен дом?! Не нужна мать?! — истерично вскрикивала она.       Я посмотрела на неё не узнавая. Обычно я слышала одни и те же вещи. «Ты наказана», «ты дрянь», «ты неблагодарная», «ты наказана, неблагодарная дрянь». Иногда я была дрянью трижды за предложение. И эти вопросы были чем-то новым.       Нужен ли мне был дом? Нет. Я не хотела в нём жить. Ни в одном из тех, куда мы переезжали. Мне снились дурные сны, я писалась в кровать до семи лет, я никогда не могла подружиться с подкроватным монстром. И энурез мог быть тому причиной…       Нужна ли мне была мама? Нет. Я не хотела с ней жить. Чем старше я становилась, тем меньше узнавала в ней человека. Я помню каждый приятный момент связанный с ней, ведь их было всего два. Когда она подарила мне велосипед и когда она отпустила меня переночевать у подруги. Конечно, тогда она не знала, что я вообще не собиралась спать. Что подруга это два человека. Что их имена Уайатт и Флетчер Ширс. Что они решили провести обряд посвящения в воители и принять меня.       Я почти не помню, как оказалась там. И под «там» я подразумеваю дно бассейна Вилла Парка.       Моя одежда промокла за секунду. Кроссовки наполнились водой и потянули меня вниз. По большей части, глубина бассейна составляет не больше полутора-двух метров. За исключением трубы, регулирующей количество жидкости в водоёме. И как вы уже могли предположить, я оказалась в ней. По крайней мере мне так казалось.       Охранник прибежал на детские крики. Он увидел всплывшую джинсовку на водяной глади и спросил, что произошло. Уайатт сделал глубокий вдох и постарался взять себя в руки. Его четырнадцатилетний рассудок пошатнулся от образов меня в подростковом гробу, но, всё же, он смог объяснить, что я нахожусь под водой и нуждаюсь в помощи.       Недолго думая, охранник разулся, бросил рацию и нырнул в бассейн с грацией дельфина. Оказалось, его зовут Бэзил. Оказалось, что до тридцати лет он занимался плаванием профессионально. Оказалось, он почти потерял сына в Калифорнийском заливе. Бэзил делился своим прошлым, явно стараясь избежать стресса. Я слегка подрагивала под колючим клетчатым пледом, глядя на градусник во рту. — Я буду вынужден сообщить вашим родителям. — градусник запищал и я вздрогнула. Но не от звука. Мои ошарашенные глаза уставились на Бэзила. Кажется, он понял этот взгляд. — Вы находитесь здесь незаконно, подвергли себя опасности, да и живёте далеко!       Уайатт приоткрыл рот, чтобы переубедить охранника, назвав их адрес. Я, поняв это, тут же надрывно закашлялась, похлопывая себя по груди кулаком. Пока Бэзил отвлёкся на мою правдоподобную импровизацию, Флетчер треснул брата по спине, оценивая, таким образом, его умение игнорировать типичные манипуляции. Уайатт не сразу понял за что ему досталось, и потому, почти до конца наших посиделок в охранной будке, дул губы, поглядывая на близнеца. — Вы же не справились, — подал голос Флетчер, заводя руки за спину. — Со своей работой. Шайку школьников пропустили. А вдруг мы вандалы? — Ширс поднял брови, округляя глаза. — Да о чём ты вообще? — спросила я, отыгрывая негодование, — Бейзил же спас мне жизнь! Ему выдадут медаль! — моя холодная рука схватилась за его руку. Второй я вытащила градусник, махая им, словно строгая учительница указкой. Охранник перевёл глаза на меня, слабо кивая головой. Стоило Флетчеру выйти из его поля зрения, как он подмигнул мне с кивком. — Медаль за спасение вандалки и увольнение, за то, что её пропустил! Ой, подождите… — Флетчер отвёл глаза в сторону, коснувшись подбородка указательным пальцем, – трёх вандалов!       Уайатт мотал головой в сторону звучащих реплик. Его лицо было полно интереса и непонимания, почти как у Бэзила. — Да папа, наверняка, хорошо заплатит Бэзилу, за то что он меня спас! — я вскочила с кушетки и положила руку на плечо охранника, — он уважаемый адвокат, и не скупится на награду, за спасение единственной дочери! — я вложила в улыбку всё тепло, которое только могла выражать незнакомому человеку. И выглядело это, скорее угрожающе, чем мило. Но он купился. — Да он скорее убьёт его, за то что такое допустили! Единственная дочка чуть не погибла из-за халатности охраны!       Мы перешли на пронзительный крик в считанные предложения. Когда Бэзил ощутил приступ мигрени, он поднялся с кресла и выставил руки по сторонам. Его истошное «стоп!» заставило нас замолчать. А Уайатта мысленно поблагодарить.       Бэзил проверил температуру на градуснике и поднял, слетевший в ходе театральной дискуссии, плед. Складывая колючие уголки вместе, охранник устало посмотрел на дверь. — Вас здесь не было. И никогда больше не будет. — мы втроём переглянулись, — Хотя бы ночью… — выдохнул он.       Я дошагала до близнецов короткими шажками. Вода смешно хлюпала в кроссовках и мы засмеялись. — Спасибо, Бэзил, — тихо и искренне произнесла я, — пока.       Ширсы открыли мне дверь, выпуская наружу. Бэзил по привычке бросил дежурную фразу «До новых встреч в Вилла Парке, ждём вас снова». – Неплохо сработано, – наконец заговорил Уайатт. До него, кажется, дошло произошедшее. – Сестрёнка, – подхватил Флетчер его реплику. Я бы умилилась этому, но он скорчил рожу и произнёс это нарочитым мультяшным басом.       Я остановилась около забора отделяющего тропу Сантьяго Крик. Братья остановились через пару шагов. Мои глаза забегали под ногами в поисках пары палок. Сухие ветки нужного размера нашлись не сразу, и поэтому Уайатт и Флетчер около пятнадцати секунд наблюдали за мной, корячащейся возле них лицом к земле.       Наконец, я нашла, что искала. Подняв палки, я вручила их близнецами, каждому в рабочую руку. А затем смиренно встала, сложив ладони одну в другую. Ширсы переглянулись и, задумавшись лишь на секунду, повернулись ко мне. Их импровизированные жезлы легли на мои плечи. Я приклонила колено и приложила кулак к груди. – Адгесван етсемв? – спросил Уайатт. Я не видела в темноте его лица, но уверена, что оно было столь же демонстративно мужественным, как и интонация. – Амьред зеб? – дополнил Флетчер. Я едва сдержалась, чтобы не засмеяться. – ¡Si! – с пафосной твёрдостью заявила я.       Близнецы подняли жезлы с моих плеч и треснули ими друг о друга над моей головой. Труха и куски коры полетели мне на голову, мгновенно прилипая к сырым головам. – Да я вас сейчас разобью, как яйца на завтрак! – выпалила я, поднимаясь.       Близнецы рванули к тропе перепрыгивая через забор. Но я была быстрее, и настигла их с сырыми объятиями, валя на дорогу. Одежда испачкалась. Джинсы были порваны. Но не испорчены.       Наверняка, я упускаю какие-то детали, ведь это было больше десяти лет назад. С тех пор в Вилла Парке изменились порядки. Понаставили камер, посадили несколько охранников. Скорее всего и плавать их разучили, чтобы вандалам неповадно было, пока они сидели на дне бассейна и думали над своим поведением.       Я всегда ненавидела думать, над своим поведением.