Холодное блюдо

Когда мне было лет шесть, я спросил у матери, что такое смерть. Она удивлённо посмотрела на меня, но постаралась объяснить. Смерть — это когда твоё тело перестаёт работать. Сердце не бьётся, руки и ноги не шевелятся. «Вообще-вообще не шевелятся? А говорить я тоже не смогу?» — на мои глаза наворачиваются слёзы. Воображение рисует, как я лежу в гробу с белой повязкой на голове и меня куда-то выносят и увозят из нашего дома, прямо как недавно умершего соседа по лестничной площадке. «Да. Но твоя душа попадёт на небо», — торопится успокоить меня мать. Она гладит меня по голове, в уголках её глаз — морщинки, а в тёмных волосах есть серые пряди. Я выворачиваюсь из её рук. Какое ещё небо и зачем мне туда, если я не смогу шевелиться, а моё тело не будет работать? «А я тоже умру?» «Малыш, это случится очень и очень не скоро». «Через сто лет?» Она усмехается. «Да, Стасик, через сто лет». «А ты? Ты тоже через сто лет?» «Да, я тоже сто лет». Но она солгала мне и умерла всего лишь через пять. Я злился и не мог понять, почему так произошло. Почему она сказала мне, что умрёт нескоро? Почему даже лёжа в постели бледной тенью самой себя, уверяла, что всё хорошо, что она лишь немного приболела и скоро поправится? Тогда я ещё не понимал, что она была далеко не молодой. Я не помнил своего отца — скорее всего, она родила меня «для себя». Но тогда, в детстве, была обида и злость на то, что мама обманула меня и не рассказала о своей скорой смерти. А потом бабушка за руку отвела меня в детдом. Ещё одно предательство за мою недолгую жизнь. Через год умерла и она. Меня два раза брали под опеку. И оба раза возвращали. Не то чтобы я чересчур отвратно вёл себя в доме приёмных родителей, но что-то между ожиданием и реальностью у них не сошлось. Может, то, что я не мог отучиться от быстро выработанной в детдоме привычки лгать по мелочам, может, они решили, что им нужен ребёнок помладше либо не нужен вообще. Я понимал, что такое не доверять людям. Но став старше, научился отпускать обиды. Однажды, когда мне было лет пятнадцать, по какой-то программе наставничества к нам приехали очередные волонтёры. Я не ждал от этой затеи ничего интересного, но послушно представился парню, которому меня поручили. Антон был старше меня всего года на четыре. Мы очень легко нашли общий язык. Он общался со мной на равных, без снисхождения и жалости. Он очень интересно рассказывал о том, как учился в универе, как по каким-то программам ездил за границу, как отдыхал на море. Но не в таком ключе, чтобы вызвать во мне зависть, а чтобы я сам загорелся и захотел того же самого. Антон подробно расписывал, как именно выбирал университет, как искал студенческие программы для того, чтобы бесплатно поехать на учебу за границу на некоторое время. Я, в жизни особо ничего не видевший, слушал его с открытым ртом. Он даже уговорил директрису отпустить меня с ним в город под предлогом показать мне универ. Правда, в универ мы в итоге не попали — целый день гуляли по Москве, из Коломенского в Измайлово, из Царицына в Третьяковку. А я смотрел на него и понимал, что хочу быть не просто похожим на него, а хочу постоянно быть с ним рядом. Это открытие меня напугало. Ни для кого не секрет, что в детдоме дети часто компенсируют нехватку любви попытками поиграть во «взрослые отношения». Чтобы не отставать от других, я тоже пробовал переспать с ровесницей. Но почему-то ничего не получалось до тех пор, пока я не закрыл глаза и в голове не появились смутные хаотичные образы, попавшие туда то ли из рекламы мужского парфюма, крутившейся по иногда включаемому телевизору, то ли из глянцевых журналов, которые мы воровали у девчонок, чтобы их побесить. Но значение я этому придал, только когда понял, что не могу заставить себя отвести взгляд от Антона, который сидел на соседнем кресле в кинотеатре с набитым попкорном ртом. Воображение быстро нарисовало мне вместо целующего свою пассию супергероя на экране нас с ним. Я испугался, сжался, решил выкинуть эти мысли из головы. Как на иголках просидел до конца сеанса, сказал ничего не понимающему Антону, что мне плохо, и попросил отвезти меня обратно. Лёжа в своей жёсткой неудобной кровати, я рассматривал трещинки на потолке и упорно старался не думать ни о чём, но противные мысли всё равно лезли в голову. Я какой-то не такой. Ненормальный. Именно поэтому от меня сначала отказалась бабушка, а потом две приёмные семьи. Они это дело сразу раскусили. Я отказывался общаться с Антоном, даже выходить к нему не хотел. Но это продолжалось недолго. Поговорить он решил «по-мужски»: во время очередного приезда с волонтёрами перехватив меня в коридоре, крепко сжав запястье и, не стесняясь выражениях, поинтересовался, что за хуйня происходит. «Слушай, Стас, мы с тобой друзья, разве нет? Друзья друг другу помогают. Объясни мне, что за хрень у тебя стряслась, мы попробуем найти выход», — сказал, затащив меня в мою комнату и сев на кровать соседа. Я был на грани истерики. Поэтому мне показалось, что выложить ему всё как есть и тем самым навсегда отвадить от меня — наилучшее решение. «Пидор я, кажется, ясно? Гей, голубой. Ни на одну девку не могу смотреть, только о тебе думаю», — выпалил на одном дыхании. А затем поднялся и выскользнул из комнаты. Если честно, от стыда и отчаяния были мысли что-то сделать с собой. Но что? Своровать нож из кухни и воткнуть себе в бочину или порезать вены? Выпрыгнуть из окна трёхэтажного корпуса? Но увидев в окно, что автобус с волонтёрами уезжает, я передумал. Хотя ночью, свернувшись в комок в своей постели, мечтал повернуть время вспять и ничего ему не говорить. Вернуть прежние дружеские отношения. Смог бы я, интересно, скрывать свои эмоции? Впрочем, я думал, что он уехал навсегда и больше точно ко мне не приедет. Мы больше никогда не увидимся, я забуду о нём и переключусь на какую-нибудь хорошенькую девчонку. Я просто привязался к нему, как щенок, потому что он был добр ко мне. Больше никогда не увидимся… «Стас!» Он всё-таки приехал на следующих выходных. Я рванул от него во двор, но он догнал меня за углом между деревьями. Схватил за руку. «Я заору сейчас, пусти меня!» — я в панике забился в его руках. «Стас, тихо, давай поговорим нормально! Всё хорошо, Стас, я тебя не осуждаю, это нормально, так бывает!» На этих словах я застыл и уткнулся ему в грудь. Ощутил ком в горле и изо всех сил пытался сдержать позорные слёзы. Почувствовал его руку на затылке. «Стас, то, что происходит с тобой, это нормально, так бывает, — повторил он. — В этом нет ничего ужасного». Сердце заполнила робкая надежда — вдруг он тоже… «Ты можешь любить кого угодно, парней или девушек, это не делает тебя ненормальным. Послушай меня, пожалуйста. Я тебя очень ценю, ты мой друг. Извини, я не могу ответить на твои чувства, но, — при этих его словах слёзы всё-таки брызнули из моих глаз ему на рубашку. — Но я буду рядом, если позволишь, я хочу быть твоим другом. Если тебе нужно время, ты подумай. Ничего страшного не произошло, ты обязательно встретишь человека, с которым будешь счастлив, потому что ты замечательный парень, Стас». Он вытер мне глаза платком, продолжая бормотать что-то успокаивающе. Позже мне было стыдно за то, что не сдержался. За слёзы. Но вместе с тем пришло какое-то облегчение. Да, чувства никуда не делись. Но Антон не прервал общение со мной, и я с двойным усердием принялся учиться в школе, мечтая поступить в тот же универ, что и он, на айтишника. Доказать ему и самому себе, что смогу это сделать. Информатика мне действительно нравилась. Антон продолжал приезжать, видя мой интерес, он брал с собой ноут, рассказывал базовые вещи, показывал разные курсы на Ютубе, помогал подготовиться к ЕГЭ. Параллельно он мягко и осторожно объяснял мне, что в любви к парням нет ничего плохого, но в большом мире не все это понимают. Поэтому ради своей же безопасности лучше об этом не распространяться. Сам же он был натуралом. Мне пришлось с этим смириться. А когда я выпустился из детдома, сдал экзамены и поступил в универ, его приняли в магистратуру в Германии. Он уехал туда навсегда. Мы, конечно, продолжили переписываться и созваниваться. Он помогал мне и поддерживал. Рассказал, как вписаться в программу обмена, благодаря чему я уехал в Германию на пару недель — там нам удалось увидеться. Но всё равно общение постепенно становилось всё реже и реже. У него была своя жизнь, у меня своя. В универе появились друзья, какие-то интрижки, пусть и несерьёзные. Была специальность, которая мне интересна, а потом нашлась и неплохая работа. Я справедливо считал, что устроился в жизни достаточно хорошо, хоть и скучал по Антону.

***

Я вспоминал Антона, пока брёл из леса, где меня оставил Артурчик, обратно к цивилизации. Вспоминал его и после, когда ехал обратно в гостиницу. Мысли о нём, о том, как спокойно и адекватно он рассуждал, как мог найти выход из любой ситуации, всегда успокаивали меня. Как бы сейчас поступил Антон на моём месте? Я решил, что хватит с меня идиотских приключений. Даже бить морду Артурчику больше не хотелось. Спина и задница побаливали от скачек рысью, ноги — от долгого топания пешком в гору. Кое-как добравшись до гостиницы, я просто, не раздеваясь, упал без сил и уснул до утра, машинально прижав к себе акулу из тира. Снился мне Артурчик — наутро я даже почти не удивился этому. Он сидел голышом на камне у реки, опустив ноги в прозрачную воду. Когда я подошёл поближе, то увидел, что у него на теле живого места нет — одни синяки, шрамы и кровоподтёки. Даже вода рядом с ним была красной. Я рванул к нему, чтобы помочь и обработать раны, но споткнулся, упал на землю и проснулся. Немного придя в себя, я решил пойти на пляж, но задумался о своём сне и машинально свернул через парк к тиру. Опомнился в паре десятков метров от него. Ну и ладно. Стоит посмотреть в его наглые бесстыжие глазёнки. Интересно, как он себя поведёт, когда меня увидит? Но в тире вместо него сидела девчонка с афрокосичками. — Хотите пострелять? — сразу оживилась она. — Нет. Я, эм, ищу Артура. — У него выходной, — девчонка сразу поскучнела и пожала плечами. — А где он живёт, не знаешь? — спросил я, офигевая от самого себя. Не заявлюсь ведь я к нему домой, в самом деле? — Точно не помню, где-то недалеко от дикого пляжа. Дикий пляж — выходит, там, где мы с ним встретились перед нашей охренительной поездкой в горы. Велик ли шанс, что он сегодня снова туда придёт? Ну хорошо, я ведь всё равно собирался на море, правда? *** Я дошёл до крутого спуска с горы, обошёл забор с красноречивой надписью: «Соли, спайсы. Есть всё!» Посмотрел вниз, на дикий пляж, с высоты метров так в двадцать. На камнях загорали несколько человек, Артурчика среди них не было. Я спустился по узкой народной тропе, пару раз чуть не съехал вниз на заднице, но в итоге благополучно оказался на пляже. Прошёл мимо отдыхающих и отправился дальше, за скалистый поворот. Там никто не купался — проход к морю был неудобным из-за кучи булыжников. Чуть дальше виднелся одинокий волнорез. На нём я и увидел сгорбленную фигуру. Артур сидел спиной ко мне в джинсовых шортах, футболке, стрёмной бежевой кепке и болтал ногами в воде. Тихо подойти мне не удалось, несмотря на довольно шумный плеск волн — Артур услышал, обернулся, на его лице мелькнула какая-то смесь из злости, досады и страха. Он вскочил на ноги, но я уже оказался рядом, перехватил его тощее тельце за талию и легко спихнул в воду. Артурчик плюхнулся в море с коротким и ёмким: «Блять!» — Ты совсем придурок? Тут на дне булыжники, я чуть об них не ударился! — заорал он, выныривая уже без кепки и злобно зыркая ланьими глазёнками. — Но ведь не ударился же. Видишь, всё закончилось нормально. Я вот тоже нормально добрался до конюшни. Хотя легко мог бы заблудиться, — ответил ему я, но всё же взглянул вниз с пирса — булыжники рядом с ним действительно были. Стало немного стыдно — убивать Артурчика за его пусть и мразотную выходку в мои планы точно не входило. А если б он вообще не умел плавать? — Как бы ты заблудился? Там всего одна тропинка, вернулся бы по ней, — возмущённо выкрикнул Артур, сплёвывая воду. — А я знал, что ли? Когда ты меня кинул, я ломанулся за тобой через заросли и еле-еле вышел к этой сраной тропинке. — Ну и идиот, — он развернулся и погрёб к берегу. А я пошёл за ним по волнорезу. — А можно узнать, с какого вообще хрена ты кинул меня там? — А то ты не знаешь. Иди у своего братца спроси, — сказал он, ожесточённо рассекая волны и не глядя на меня. Так сильно шлёпал по воде руками и ногами, будто представлял, как бьёт кому-нибудь физиономию. — У какого братца? — Такого! У Серёги, вот у какого, — на этих словах солёная вода плеснула ему в рот. Он закашлялся, сплюнул её и продолжил грести. — Он мне никакой не брат, — отрезал я, припоминая, как парни на пляже говорили, что мы с этим типом чем-то похожи. — Ну да, конечно. Ещё скажи, что это не они попросили тебя подваливать в тир и строить мне глазки. Я усмехнулся. Строить глазки, ну-ну, так вот как это выглядело со стороны? — Нет, не они. А зачем это им? — Не знаю, у них надо спросить. Он снова сплюнул и встал на ноги в месте, где вода доставала ему до груди. — Слушай, Артурчик, — я снова почувствовал острое желание съездить ему по лицу. — Не знаю, что там у тебя за проблемы и комплексы, но меня к тебе никто не подсылал. В общем, иди ты в жопу со своим Серёгами и всеми остальными. Я спрыгнул с волнореза на гальку и хотел уже пойти прочь. Теперь с меня точно хватит. — Ты ведь нихрена не умеешь стрелять. Зачем тогда приходил каждый день? — сказал он мне вслед. Зачем? Хороший вопрос. Потому что ты сразу мне приглянулся? Потому что, когда смазливый Руслан назвал тебя пидором, подумал, что у меня есть шанс? Я ведь понятия не имел, что пидор ты в самом быдляцком смысле этого слова. По характеру. — Хрен знает. Понравился ты мне. Я ведь не знал, какой ты уёбок, — сказал, оглянувшись на него. Артур открыл рот и закрыл. Снова открыл, но ничего не сказал, только всё смотрел на меня. Я развернулся и зашагал к повороту и тропинке. Услышал позади шорох гальки. — Подожди! Он остановился в метре от меня. — Слушай, если ты действительно не замышлял подлянку, то… Прости, — выпалил, тяжело дыша. Я хмыкнул и махнул рукой. Простить за то, что кинул меня, приезжего и ни разу в этих краях не бывавшего, одного в горах? Да легко! Что с тебя взять, недоразумение ходячее? Его взгляд я чувствовал затылком, когда шёл вдоль берега. Чувствовал до тех пор, пока не повернул к тропинке.

***

Следующие два дня прошли спокойно, размеренно и скучно. Я в одиночестве сидел на городском пляже, расщедрившись на аренду лежака и зонта. С тремя Артуровыми вражинами не встречался. С ним самим, впрочем, тоже. Юрку я заметил на пляже вечером через два дня после своей прогулки в горах. Он сидел один, смотрел на море и курил. Затем воткнул окурок в песок и направился к выходу. Я как раз собрал вещи и тоже намеревался свалить в гостиницу. Сталкиваться с ним не хотелось, поэтому я пропустил его вперёд. Не заметив меня, он прошёл по парковой аллее и свернул в сторону тира. Может, мне тоже там пройти? Всё равно делать нечего. Юрка остановился возле тира. Из-за гудящей толпы людей было не слышно, что он говорит, но я прекрасно видел перекошенное лицо Артура. — … ещё денег тебе занять? Никого больше… — с трудом расслышал слова Юры. — Отвали от меня, — а вот полный ненависти голос Артура было слышно очень отчётливо. Юрка снова что-то сказал, поглаживая автомат. Взял его в руки, прицелился. Одна, вторая, третья банка с грохотом полетели на пол. Артурчик стоял, то сжимая кулаки, то цепляясь за стену и прилавок. — А выглядело так, будто… — конец Юркиной фразы утонул в гомоне толпы. Я совершенно отчётливо осознавал, что когда спихнул Артурчика с волнореза, в его взгляде не было и одной десятой толики той ненависти, с которой он смотрел на Юрку. Но Юрка продолжал что-то говорить насмешливо-спокойным голосом. Я всё же не выдержал и приблизился к ним. — Привет! Ты всё? Дай мне тоже пострелять, — сказал Юрке как можно более бодро. Он оглянулся на меня и усмехнулся. — Стас! Давно не виделись. Ну как, научился плавать? От чувства симпатии и благодарности к этому человеку за то, что он спас меня, уже давно не осталось и следа. — Ага. Теперь вот стрелять ещё хочу научиться. Ты не закончил ещё? Юра отвернулся и зыркнул на Артура. Я дёрнулся, когда он вдруг направил автомат в его сторону, Артур же застыл, как вкопанный, даже, кажется, не моргал. — Что ты делаешь? — я старался говорить спокойным голосом. Конечно, убить из такого автомата не получится, но покалечить, как мне показалось, вполне реально. Юрка снова усмехнулся. Положил автомат на прилавок. — Бери, Стасик, на здоровье. Учись стрелять и фильтровать окружение. — Ага, спасибо, разберусь, — я перехватил автомат, в котором после Юрки ещё остались пули. Молча и не глядя по сторонам прицелился и сбил банку, затем следующую. И так несколько штук подряд без промахов, пока пули не закончились. Покосился на Юрку, но он говорил с кем-то по телефону чуть в стороне, не глядя на нас. Почувствовав мой взгляд, он улыбнулся своей гаденькой улыбкой, махнул рукой и направился к выходу из парка, не прерывая разговор. — Выбирай, — подал голос Артур. Я удивлённо обернулся к нему. — Чего? — Ну, игрушку. Ты попал по всем мишеням. — До меня ведь Юрка стрелял. — Он ушёл. Можешь взять игрушку и поделить её с ним, если хочешь. — Ага, давай. Мне акулью голову, а ему задницу, — проворчал я. Артурчик хмыкнул, опустив глаза. — Ладно, давай мне ещё одну голубую. Будет гейская парочка. Он ловко снял с крючка большую голубую акулу с белым брюхом. — Ты слышал наш разговор, да? — спросил меня как бы невзначай. — Если честно, не особо. Просто подумал, что он тебя достаёт, поэтому подошёл. — Ну так оно вообще и было. Спасибо, — Артур нервно прикусил ноготь мизинца. Он помолчал, глядя на меня, явно порываясь сказать что-то ещё. Наконец решился:  — А ты завтра свободен? Нужно сказать, что нет, и уйти. Пусть катится к чёрту. — Да. — Хочешь завтра снова покататься на лошадях? Обещаю, я тебя больше не кину. Даже на шаг не отойду, — быстро затараторил он. Восхитительное предложение. Я что, похож на идиота? — Ну ладно. Только я буду держать тебя за верёвку. Артур улыбнулся. — Хорошо, договорились. Видимо, жизнь меня ничему не учит. Но ведь он извинился и всё осознал, правда?