***
Что-то с этим человеком не так и никак не удаётся отбиться от этой мысли. Кирилл обнажает зубы и, наклонившись втягивает тонкую полоску левой ноздрёй. Выпрямляется, глядит куда-то вверх. В их доме три гостиных и в этой он, кажется, ещё не был, может, поэтому чувствует такую неуверенность, но откуда бы ей взяться, если охрану уволили и наняли новую. Двое надёжных ребят с куполами на спинах сейчас стоят снаружи и готовы реагировать на любой шорох. - Погоди, кис, ты вообще кто? - улыбается он слабо, чтобы не разошёлся шов на щеке. - Что значит, кто? - усмехается, насыпав себе тоже дорожку. - Не могу понять какого ты пола, — он откидывается на кресло и прислушивается к ощущениям в собственном теле. От этого порошка такое чувство, будто твоя кровь это кола и только что ты втянул в себя носом ментос. - Я сейчас перекидываюсь. Так ты скажешь?... - Сейчас... - Пространно отвечает он и прислушивается к шипению в собственном организме, которое, судя по ощущениям, вот-вот разорвёт его вены. То ли меняется в комнате освещение, то ли всё химка, но, кажется, что человек напротив переключается, как новогодняя лампочка каждую минуту, потому неясно кто вообще. Только что был парень, с которым познакомились в клубе, то старый знакомый, то новая соседка, но кто из трёх непонятно. Одно успокаивает - судя по смеси брендов на теле, это, похоже, такой же "отпрыск". - Просто про тебя столько шума было, что захотелось узнать в чём секрет твоего хайпа, звезда, - откладывает в сторону трубочку, не втянув порошок и начинает так же хихикать, как все нормальные люди на стимуляторах, если не подсаживаются в такие моменты на измену. - Это так тупо... Там, чтобы объяснить надо с начала начинать. Прям с сотворения мира. - Говорит и начинает снова ржать. - С Адама и Евы? - Не-не, с большого взрыва и бульона элементарных частиц... - Усмехается и подливает себе в красивый коктейльный бокал чего-то, похоже на ракетное топливо. - Не смотри, что скурвился, я ботаном в школе был. - С начала начни, юморист. - Отвечает голосом неясного происхождения, словно бы и вовсе не звуча, и хрустит шеей. Это освещение или человек с самого начала был негром? - Я расскажу тебе про своего друга, окей? Мне так спокойнее. Допустим, его зовут Слава. Все говорят, у мажоров не бывает друзей, только паразиты. Два безликих подпевалы рядом с главным злодеем, которые лезут из кожи вон, чтобы нравиться ему и его деньгам, а у него, похоже и того не будет никогда. Это впервые заставило задуматься о значении слова "одиночество" - со Славой не хотелось даже за деньги. Папаша криминальный авторитет, ламбо, и неприятная рожа, что может быть более отталкивающим? Но ему не нужны друзья, он не ребёнок, ему достаточно людей, с которыми можно приятно проводить время. Такой вот чувак. - Значит, Славе друзья не нужны? - Слышал, дружба - это делиться секретами и переживаниями, но у него нет секретов и переживаний да и смысл делиться? Косяком можно поделиться. По-дружески частью тела можно поделиться или хорошим треком, но делиться слабостью всё равно, что рассказать о пиздецовом событии и сделать человека невольным соучастником в хранении этой инфы. Да и разве стал бы с ним кто-то общаться, если бы он о чём-то таком рассказал? - Он запрокидывает голову и осушает жидкость одним глотком. - Он и сам бы не стал - такое не увеличивает симпатии, только усиливает ответственность. А что до друзей - его даже в мажорной школе презирали, да так, что тупо стало туда ходить... Ну так тупо, знаешь... Ходишь, оборачиваешься по углам, а ещё торчишь перед зеркалом как какая-то принцесса по полчаса, чтобы не найти на морде очередного уродливого прыща или чего-то, за что можно было бы унизить. Нет, Славе не обидно, когда унижают, просто тупо. Так тупо становится, как если, например, увидел какую-нибудь эту хрень про собаку, которая ждала умершего хозяина на вокзале. - Ты про Хатико? - Ну, типа того. Такая тупость сразу появляется внутри, знаешь, вроде как желания плакать и это тупо, потому что эти слёзы ни о чём и ни к чему. Как когда кто-нибудь Славу сзади толкает и сразу убегает, так, чтоб не успел оглянуться. Прям в крысу. Он молча поднимется и отправляется в туалет, запирается и ревёт под шум воды, чтоб не услышали. В такие моменты лучше не смотреть на себя в зеркало, потому что когда плачет, он ещё отвратительнее. Плачет, пока не оставят силы, от слёз весь скукоживается, нос распухает и краснеют глаза - натуральный крысёныш. Тупо, потому что легче от слёз не становится, поэтому вынимает из портфеля тетрадь и ручку. Видел историю, где людей можно было убивать, записывая их имена, но то, что он собирается сделать, куда отвратительнее, чем желать смерти. - Вот об этом можешь сразу забыть, окей? - О тетради и ручке?.. Кирилл кивает и как будто даже смущается от того, что вообще упомянул эту деталь. - Мама говорила, в детстве, что он гадкий утёнок и что утята обязательно становятся лебедями, но ему уже давно на всё это срать, потому что у него теперь своя философия – если уж стрёмный, станет ещё страшнее. Станет настолько хуёвый, что будет наводить на них ужас и тогда они перестанут отнимать его время своей тупостью. Такая, понимаешь, логика. Даже не обязательно быть сильным или злым, нужно наводить ужас одной своей рожей, как какой-нибудь Джейсон Вурхиз. - Как Кристина Орбакайте. - Славу в школе не били, не могли - там охрана кругом (к тому же узнали потом, как папаша в девяностые выбрался из панельки) - просто травили. Своими ядами. Он, как помойная крыса рос на них. Он к ним приспособился и, как следствие, сам стал настолько токсичен, что не задерживались больше люди, но к тому времени ему уже перестали быть интересны люди. Он поднимает на собесеника/цу взгляд и никак не отпускает это странное чувство, будто дело вовсе не в порошках. Изображение то рябит, то двоится. Сколько он принял? - У тебя хорошая речь. Красиво говоришь. - Да, толку?.. - Люди слишком сложные и это, должно быть, занимает слишком много времени, чтобы приспособиться к кому-то, но зачем учиться жить с чьими-то приколами, если можно найти следующего человека? Гемор. Людей восемь миллиардов, зачем держаться за них? Компанию для вечера можно найти за пару минут, если есть кэш. У Славы есть. У него кроме кэша не особо много качеств. Папа сначала говорил быть добрее, потом говорил давать в морду. Говорил лучше учиться, а потом попросту забил. Забыл. Нанимал охрану, домработниц, водителей, но забил и не то, чтобы ему так уж нужна была отцовская любовь. Ему нужно было просто продолжать жить. По началу как-то с папа́ ещё общались, стыковались, виделись, а потом однажды нужно было "выйти", а он даже не накричал, не ударил, не приехал не писал даже, просто перечислил денег на счёт, кому следовало, и всё. Чувак не был ранимой творческой натурой - он был на полном отцовском обеспечении, поэтому, наверное и не отказался бы, если бы отец что-то велел. Он мог насильно женить, мог сдать в школу интернат, мог в армию отправить, но он просто смирился с существованием сына и молча перечислял на счёт деньги, как корм рыбке. Оставалось только продолжать жить. Слышать в прессе и интернете о себе и матери, об отце, о его компании, обо всём, но он уже знал, что делать. Толковый чел такой, знаешь. Знал, как защищаются от туберкулёза и отравления. С детства был слабаком и невротиком, но лучше других знал, что есть лучшая защита от страха – быть ещё страшнее. Противнее, злее, травить людей и всё вокруг себя. Эти яды из прессы Славу больше не травят, ему на них поебать. Какое может быть дело до того, что его лично никак не касается? Оскорбляют его, называют уродом, оскорбляют маму, пиздят о самоубийстве, об отце, о том, как в девяностые пытал людей, как брал взятки и крышевал, как и до чего довёл жену. Ну и пусть пишут, ему-то какое дело? Однажды прихватило сердце и Славу свезли в больницу и там лишь опять убедился что с человеком могут сделать обидки. Утвердился во мнении, что нужно быть ещё страшнее и опаснее. Не лечиться от чумы, а самому стать. Они говорили он уродец, как его папаша, думали оскорбится и придёт скандалить, а он становился таким, каким они хотели видеть. Такая, типа, метаморфоза от слова мет. Улыбался золотыми зубами прямо им в морду, чтоб видели, как счастлив быть уродцем. Шёл по улице и, как фонари, вокруг загорались пуканы от немого бешенства. Он даже леопарда завёл, чтоб убедились в своей правоте - семейка мразей - и отвалили. Чтоб не думали ни секунды, будто у него есть слабости. Кирилл смотрит и пытается вспомнить где и как они всё-таки познакомились. Слушает шум аквариума с медузами и накладывающуюся сверху музыку. Как этот чувак мог узнать о том, что ему нравится эта группа?.. В голове снова мутится, будто он какая-то сраная Алиса в Зазеркалье. - Твой друг когда-нибудь любил? - Не... Не потому, что не умел в общем смысле, просто не думал никогда об этом. Он любит леопарда своего, правда он дома не живёт, хищник же. Моргенштерна любит, а ещё эти сладкие хуйни... А людей любить... Кажется, это какое-то снобистское развлечение - вроде философии, духовности и религии. Любовь в её общем понимании чувство слишком высокое и неподвластное простым смертным. Обычному человеку любить, всё равно, что слепому картины писать - возможно, но чё получится-то? У него есть привязанность, симпатия, хуй стоит иногда, но не потому, что любить не умеет, а потому что не приспособлен (к сожалению или к счастью). Видел, как ослаб папа, после маминой смерти. Чтобы любить нужно уметь это делать. Некоторые умели, как "какие-нибудь эти", но чтоб об этом писать, нужно уметь любить красиво, а чтобы писать о своей любви для публики, нужно быть вообще без тормозов. Как те самые "знаменитые эти", что в своём умении любить уверены настолько, что не стеснялись об этом рассказывать и слушать потом, как весь Питер подшофе вслух декламирует. Красиво, но со стороны кажется каким-то кринжем, который обычно, типа, остаётся за закрытыми дверьми. Как мастурбация. Как болезнь. Как слабость. Человек напротив включает новую и от одних только любовных мотивов уже становится неловко, будто вместе слушают порно прямо сейчас. - Погоди, ты, вообще, это... Настоящий? - Что? - Усмехается как-то неопределённо. - Мы в клубе сконтачились, помнишь? Кирилл не замечает, как насыпает новую, а потом глядит на стол перед собой. Собеседник свою не снюхал. Странно. Ведь он сегодня не был в клубе. - Любить нужно уметь. Как По любил. Он годами полировал свою душу до блеска. Вот как космонавтов тренируют, так и он тренировался. Невесомость, изоляция, перегрузки, все дела. Чтобы боялись. Чтобы хейтили. Чтоб бесились. Только не подумали бы, что задело. Не думали, что у него есть слабость. Слабость, что всего боится. Слабость, что боится бояться. Слабость, что так, сука, стрёмно жить, но ещё страшнее умирать. Эта тупость, которая внутри с ним росла, как доп. орган какой-то. Психиатрам показываться не стал, чтоб не нашли никакую тупость. Даже скандал устроил, телек разбил, чтоб не занимались с ним этой парашей. Эти психиатры любят откапывать то, чего нет. Любят гундеть про маму и её смерть, про то, что не чувствует боли и обиды. Разве не к тому и надо стремиться в жизни, чтоб перестали мешать жить всякие травмы, палки в колёсах, вот это вот всё? Он вдруг обнаруживает, что от химозы увлажнились глаза и снова поплыло изображение. - Блять, Тупо-тупо-тупо, но как распутывать этот клубок тупости и слабости он уже не знал и не знал даже, что прячется там за этой слабостью и тупизной. Исполнилось семнадцать и в тупости своей так запутался сам, что неясно стало вообще что происходит, но тогда до него дошло - на одной из остановок он где-то себя обронил. Странная мысль - "потерять себя", но стоило в этом осознаться, стало как-то полегче. Может, в машине, или в бутылке какой, может в туалете ночного клуба где-то окончательно сторчался или просто однажды до дома не дошёл и сам не заметил, а теперь дышит улыбается и говорит кто-то с его лицом, но без его души. Вместо души один ебучий страх. - Валентин! - Орёт он и дверь резко распахивается. В комнату просовывается голова охранника. - Кирилл Всеволодович, чем... - Валя, - он чуть отклоняется в сторону, давая обзор на противоположное кресло. - Валь, я здесь один?.. - Кир, ты чё? - Спрашивает собеседник теперь почему-то другим голосом и уже с розовыми волосами. Блять, что?!.. Разве он не заметил бы розовые волосы, а? - Что? - Спрашивает охранник и неясно глядит в кресло позади юноши. - Ты. Видишь. Этого. Человека?.. - Я вижу только вас. - Говорит он как бы виновато и скрывается за дверью. - Ты дурачок? Вот она я. - Говорит и щупает себя за руку, а Кирилл только усмехается. - Хах, ну, тогда слушай дальше "вот она ты". Появились первые "мысли", но страшно было самому. Сначала знаешь. Ну, такие типа... неясные очертания, которые легко было заглушить. Он уже умел заглушать (с детства же учился). Он иногда даже ухмылялся своими новыми пиздатыми зубами (похожи на клыки, он с ними настоящее чудовище) – зачем папенька тратит столько бабла на психиатров, если мог бы на те же бабки съездить куда-нибудь или понюхать что-нибудь? Разве не приятно осознавать себя умнее своего папа́? Иногда, правда, стали происходить эпизоды, но в принципе, от этого легко было отойти. Запирался в туалете, включал погромче музыку, охране говорил, что будет дрочить, включал воду и проводил там около часа. Идиотизм, конечно – так стремился всё это окончить, но постоянно в последний момент каждый раз внутри появлялось желание жить. От этого всего вообще окончательно ехала крыша. Вроде только об одном и думает всё время, но стоит подобраться слишком близко, аж трясётся внутри всё. Как будто ссытся перестать ссаться. А ещё людей боится, потому что непредсказуемые. Вообще хз, что у них в головах. Могут улыбаться и хвалить, а потом вдруг прощупают твою слабость и станут поливать говном. Может и правда не стоило ему и вовсе рождаться? - Почему ты так думаешь? Право на жизнь не нужно заслуживать. - Походу, единственный раз, когда принёс кому-то пользу, когда родился и порадовал мать, но теперь всё. Дальше одни только траблы. Кожу пересаживали несколько раз. Пару раз лазерные коррекции, пару раз удалось соврать про подпольные бои, хотя и не особо поверил никто, потому что он же тощая такая гнида, с кем он будет биться? Разве что с грушей. Но один хер всё это не так стыдно, как перед самим собой стыдно. Ненадолго правда – пока таблетка не рассосётся. Опять начались проблемы с сердцем. Такое ощущение появилось, что он какое-то пятно. Вроде как, знаешь, весь мир большая живая фотография, где у каждого роль и история, все по своему красивы и уникальны, а он - след от хабарика. - Зато селеба такая. - Фрр, да уж, конечно селеба. Прямо Насонов местного разлива. Тоже мне знаменитость. Вспоминают только во время скандалов и то дурным словом, но какая, в хуй, разница? На хайпе папенькины акции, как сатива растут. - Видишь, какой ты, полезный. - Улыбается оно, но его Кирилл уже не слушает и продолжает пить. Глушить. Оно свой авторитет потеряло, так что пусть молча теперь слушает. - Что ты собирался делать дальше? - Дак вариков не много. Слышал, на машине пьяный друг разбился, слышал кто-то перенюхал, слышал курение убивает, слышал печень садится, слышал вены вздуваются, но с ним ничего не происходило. Подумал, неужели, даже "девочка" им брезгует? В итоге, к восемнадцати ничего не осталось, кроме страха и за собственный страх хотелось себя наказать. Прямо во все эти пороки нырнуть и на самое днище. Казалось лучшего***
Если человек, идя по улице находит купюру и подбирает, вор ли он после этого? А вор ли тот, кто снимает рекламу, где хвалит плохой продукт? Кто стариков разводит на окна, вор? Не заставляли ведь, сами тупые, раз купили то, что не нужно и в тупости их кто виноват? Вор ли тот, кто снимает фильмы или пишет книги об историях, которых никогда не случалось, если получает гонорар. Это люди, нашедшие способ извлечь выгоду и едва ли они хуже шахтёров, которые нашли способ извлечь из земли руду. Поэтому Максима нельзя назвать бессовестным человеком. Тем более, что он обманул убийцу. Он угостил его галлюциногенами, менял парики, макияж, даже надел линзы, говорил по разному, следил за ним и изучал его вкусы, подкупил его охрану, чтобы позволить человеку выговориться. Разве Мася после этого злодей? Он почти психолог. Если бизнес Кириллова "папа́" рухнет, этому только порадуются. Если он опубликует эту статью, расскажет миру о слабостях этого ублюдка, этот наркоман сломается. Он уже сломан, Мася лишь подтолкнёт его в пропасть. Он почти Робин Гуд. Он вынимает телефон и говорит тихо. - Я сделал. Детка, он мне всё рассказал. Вообще всё. - Он всхлипывает от смеха и начинает ржать. Красиво, не как злодей Гречкин. - Мы их нахуй раздавим. - Заключает торжественно. Мася хитрый, а ещё красивый. Он храбрый и отчаянный, он журналист-герой. Просто Мася идиот, поэтому не замечает крадущейся позади него тени и даже не успевает вскрикнуть. И теперь он мёртвый.***
Как он мог её забыть? Она душила, пока не встретил того парня. Такого странного, прямо, как он сам, потому что этот парень говорит не то, что думает. Надрывается, едва не плачет от беспомощности, потому что думает никто не слушает, но он слушает. Кирилл слышит в его голосе каждую звенящую ноту, которая в груди резонирует с этой горькой тупостью. Горче даже московских "скоростей". Он ещё никогда не был для кого-то настолько же важен, как тогда для этого парня и от нервов всё тело деревенеет, так что движения становятся судорожными. И как он смотрит... Как никогда не смотрели. Как будто на месте растерзает. Как будто видит, видит тебя насквозь и все твои слабости. Видит, что хочешь смерти, что просыпаешься от рыданий по ночам, видит, что у тебя больное сердце. Видит, как тебе страшно и хочет убить, но не говорит. Механизм защиты включился сам собой, стоило появиться прессе, а когда увидел этого парня, и вовсе от слабости кадык в горло провалился, так что Кирилл мгновенно перекинулся. Нужно срочно показать, что не боится. Нужно спасать образ. Хочется узнать, что мальчишка сделает, если позвать за собой. Захотелось эту ненависть с него, как патоку слизать. Он аж вздрагивает весь от желания и на месте вибрирует, когда представляет, как этот щенявый ссыкун его изнасилует. Как будет вымещать на нём свою злобу, с какими отвращением и слезами будет смотреть на него, пока выдавливает из него жизнь тощими пальцами. Он его слушал, как оперу. Такой этот парень был ангел во плоти, что стыдно стало перед ним за то, что Кирилл такой гадкий человек и захотелось стать для него ещё гаже. Захотелось довести этого ангелочка до белого каления, чтоб прекратил, наконец, притворяться, что не желает ему смерти. Чтобы здесь прямо при всех с места совался и задушил. Чтобы избил его до кровавых соплей, чтоб зубы ему все выбил. Очернить его так же сильно, чтоб стал, как он сам таким же чудовищем, а потом, возможно, перепихнуться с ним. Он проводит пальцами по шее, точно зная, куда направлены его ледяные хрусталики и оскаливается своей самой противной улыбочкой. Видел, как девчонки это делают, но сам таким ещё никогда не занимался и от этого чувствует себя такой сукой, что возбуждает. Котёнок догадается, что крыса хочет быть съеденной? Будь отец здесь, сразу же отказался бы от родительских прав и это даже смешно. Он обхватывает губами трубочку и уже сам себе выдал бы премию «Блядь года», но мальчишка даже не реагирует, только продолжает пожирать огнём своей ненависти, заставляя твердеть соски. Журналисты видят, как он издевается и дурачится, камеры снимают, ручки пишут и только те, кто знает его хоть немного понимают, что это очередной "эпизод" и в голове крутятся образы того, как пацан сорвётся и прикончит его прямо здесь. Блять, что с мозгами? Это нормально, что возбуждают мысли о собственной смерти и при этом хочется плакать? Адвокат вдруг наклоняется и шепчет на ухо «Не веди себя, как шлюха», а парень вдруг смотрит на них внимательно. По телу аж дрожь прокатывается от его взгляда, потому что Кирилл впервые замечает, какой он красивый, так что желание испортить его становится ещё сильнее. Это получится такая прелестная история, если снять про неё фильм или написать книгу – протагонист с лицом ангела уничтожает злобного крысиного короля. Современный Щелкунчик про маленькую девочку и злодея, с героем и золотыми декорациями. А потом хэппи энд и крыса издыхает в темноте из которой выползла. Зал рукоплещет, дети смеются, справедливость восторжествовала. Даже не хочется, чтобы заканчивался суд, но нужно срочно эвакуироваться куда-нибудь, чтобы спрятать стояк и порезать себя. Оборачивается и снова смотрит в голубые глаза в надежде, что нытик догадается прямо сейчас растолкать эту толпу и разбить Кириллу голову о лобовое стекло. Пиздюк к нему даже дёргается но какой-то ублюдок одёргивает его (как это бестактно мешать чужому самоубийству). Какой же идиот. Гречкин хватает какую-то девчонку и планирует провести вечер у неё между бёдер, заставляя его оскорблять, но планы разрушаются самым гнусным образом, потому что всю дорогу до дома в ушах звенит его рыдающий голос. Он вваливается домой на подгибающихся ногах, позабыв, как и обо что тормозил машину, и думает только о том сколько осталось. Две бутылки водки, упаковка жвачки и несколько таблеток. Должно хватить. Точно хватит. Хватит, чтобы сделать это с собой снова. Он звонит папе и просит выгнать из дома всю охрану на ближайшее время, правда, к сожалению, это без толку, потому что тот мальчишка так и не приходит мстить. Он вынимает откуда-то ручку и бумагу и, запивая водкой, как умеет, пытается отхаркнуть из души эту тупость. Так начинается самый долгий рейв в его жизни. Приходят ребята, за ними новые. Опен эйр, переполненные репостами сторис, пьяные тиктоки, заплетающимся языком снова даёт кому-то интервью "Девочку сбил? Хах, ну, родите новую". Не помнит, когда в последний раз питался чем-то кроме жвачки и когда нормально спал, но таблетки заменяют сон, а в алкоголе, как он слышал, достаточно сахара, чтоб компенсировать пищу. И он отрывался, пил, не разрешал себе плакать и слушал музыку, спал с какими-то людьми, отправлялся в какие-то клубы и один раз его, кажется, даже изнасиловали вдвоём, но, как и остальное, всё это было под серебристой пеленой забвения, которую с него бесцеремонно сорвали. Этот мудак в костюме петуха. Знал, что не нужно убегать, нужно было наоборот броситься этой "зажигалочке" навстречу с объятиями, но когда оказался к смерти настолько близко, опять испугался, как последнее ничтожество. Забыл, что спасаться не хочет и воспротивиться не успел. Не успел сбежать от оглушительного желания отблагодарить его. Чёрт, когда же это всё закончится? Ма, я уже хочу стать лебедем.