60

      Утро. На улице июльская жара и солнце слепит. Девчонки в коротких юбках и мальчишки в коротких шортах веселятся и шагают на пляжи, но, обтекаемый загарелой волной отдыхающих, в противоположную сторону шагает юноша. С ним уже кое-кто хотела познакомиться, но передумала от одного только взгляда на выражение его лица. Из чьей-то колонки играет песня, которая ему всегда нравилась. «Выбрось всё из головы, включи музыку!» Добрая, солнечная, как улыбка. Он всегда ценил улыбки, но сейчас его это всё не волнует. Ничего не волнует. Кроме мысли, зацикленной в голове «Как я мог? Что я наделал?» Лучше было бы прямо сейчас отправиться в гости к Юрику и предложить встречаться и тогда уже совесть не позволит даже подумать о той крысе, но это было бы бессовестно. Как теперь смотреть самому себе в глаза? А может лучше вовсе утопиться? Или его, наконец, прикончить?       Когда он проснулся, мальчишки уже не было, только саднили оставленные следы. Это немного расстроило, но было ожидаемо – ведь он отличник, ему нельзя пропускать. Хотя... Сейчас ведь июль?.. Кирилл отправился чистить зубы и бриться, и от лёгкой ноющей боли в области поясницы что-то в ответ кольнуло в груди. Даже усмехнуться захотелось. Блин... Что они сделали... пиздец, поверить невозможно. Кто бы вообще мог подумать, что пацан такой, когда заводится? Такой честный. Чокнутый и отвратительно нежный. Ничего ему не сломал, не пустил кровь, кроме того, что разбил губу и даже не душил в процессе.       Он намыливает подбородок, глядя на себя в зеркало, а по затылку пробегают мурашки и скатываются зудящей волной на плечи, как мелкий снегопад, потому что засранец оставил засос. Пиздец. Даже смотреть на него трудно. Он терпеть не может когда их оставляют, потому что чаще это лишь ради забавы. Намеренное действие чтобы запятнать партнёра, но этот он сделал случайно от того, как забылся, покрывая поцелуями его кожу. Уродская опасная бритва даже чуть вздрагивает в пальцах. Жесть. Как теперь смотреть этому шкету в глаза? Как теперь находиться рядом с ним и не думать о том, что он делал половину ночи, а потом ещё половину утра? Как не думать, глядя теперь на таящий лёд, о том, как выглядит это симпатичное личико во время оргазма? — Эй, твой папа случайно не младенец? - Он улыбается, подмигивая в зеркале самому себе. - Тогда откуда у него такая соска?       Он соскабливает с подбородка щетину так что едва не начинает блестеть и смотрит самому себе в глаза через зеркало. Чёрт возьми, какого же бреда наболтал этот малолетка по пьяни... На его нижнее бельё... Прямо как в каких-нибудь японских порно-комиксах про школьниц. От этих мыслей снова просыпается внутри чувство похожее на тошноту, от которого кружится голова, подкашиваются колени и снова покалывает сердце. С ума сойти. Он ещё никогда не занимался сексом вот так. Никогда ещё не спал с человеком, к которому вот так вот относится. Он так вообще ни к кому ещё не относился. Как теперь с ним говорить? Что теперь будет? Он разрешит поцеловать его, когда вернётся? А может он прямо сейчас покупает ему мармеладных червей?       Гречкин смотрит на себя и хочется, как дегенерату засмеяться, но сразу же сдавливает изнутри. А если он предложит встречаться?.. Кирилл ни за что не согласится и рассмеётся ему в лицо. Будет мучить, отказывать и упоминать в своих сторис, пока малолетке не сорвёт крышу и только тогда он разрешит пригласить себя на свидание. Будет его унижать и дразнить, пока этот педик не психанёт и не оттрахает в туалете кинотеатра. Блин, как же нервно всё это представлять. А если он сделает вид, что ничего не было?..       Душит, тревожит. Это волнует в желудке тошноту и горячим ознобом опаляет лёгкие, будто в кальян затолкал стекла и сладкого сиропа и вдохнул так глубоко, что обжёг губы. Как же страшно и непривычно. Бояться, но как собака у двери жаждать его появления. Чтобы снова разозлить, снова вывести на эмоции, увидеть, как от злости он краснеет и смотрит так, будто ебёт взглядом прямо в душу, а потом проникает своим жалким членом так глубоко, что кончает прямо в сердце. И от всех этих мыслей ждать его появления было ещё сложнее, чем обычно. Хотя и вернулся он вовремя, снова с пакетом здоровой пищи в фольге ещё горячей и омерзительно диетической. — Знаешь, хоть раз мог бы принести мне что-нибудь хорошее для разнообразия. - Произносит и едва не растекается по полу, как мармеладный медведь от одного только его присутствия. Может, он прямо сейчас что-нибудь сделает? Блять, а если правда предложит?.. Нет, он не сможет ему отказать. — Скажи спасибо, что я не плюю в каждый контейнер. – Отвечает сухо и, поднявшись на стул откручивает прегоревушую лампу в углу возле лестницы, а Кирилл старается не пялиться на его живот из под задравшейся футболки. До сих пор отчётливо вспоминается каждое ощущение. Как его член касался этого твёрдого пресса и как он, чтобы снова коснуться шеи отодвигал носом ошейник. — Я не пил уже… не знаю, бесконечность. Это ужасно я так с ума сойду. — Вообще-то алкоголь вредит печени, сердцу, потенции, желудку и мозговым клеткам. Может теперь станешь добрее. Спасибо скажи. — Что ты говоришь? Да я самый добрый человек на свете! Я плачу своим горничным премии, не пристаю к ним и даже сам кормлю медуз! — Что ты сделал? - Спрашивает он, спустившись со стула и смотрит в глаза как-то слишком серьёзно, так что на секундочку даже хочется ему отсосать. – Я точно знаю, что ты что-то сделал. — Ты о чём? — Ты знаешь… — Не знаю. - Отвечает и хлопает глазами с глупой улыбкой. - Скажи. — Ночью… Ты чем-то накачал меня. — О чём ты говоришь? – Хрустнув плечом, Гречкин проводит пальцами по шее. Как бы потягиваясь после сладкого сна, на самом деле отодвигая рубашку и заставляя его увидеть след его моральных принципов. — То что случилось... Я бы ни за что не стал делать и говорить того, что сказал. — Ой, не начинай. Не было похоже, что тебе так уж не понравилось. — Уж поверь, я бы ни за что...       Кирилл прикрывает глаза и мягко скользит пальцами по собственным татуировкам через одежду. Большинство из них никогда и ничего не означали, но теперь каждая капля краски в его теле отмечена следами его зубов, поэтому невозможно теперь не думать ни о чём другом, когда смотришь на собственное тело в зеркало. Каждый след на теле, каковых сегодня так много, как отдельный маленький отпечаток его безумия и даже жаль, что они сойдут. Твои чувства оставили отметины на моей душе, сраная сирота и ты не посмеешь их у меня отнять. — Может, наоборот, ты в кой-то веке говорил правду, а? А, придурочный?       Вместо ответа он только закатывает глаза на манер Роберта Дауни младшего, только почему-то вообще не забавно. — Давай вместе подумаем, чего ты на самом деле хотел от меня всё это время? Чтобы я скрипку послушал? Я её слышал, ёпта. Мой папа́ на ебучем миллиарде струнных умеет играть. — Окей. Окей, раскусил. Ладно. - Он взмахивает руками так, будто стряхивает воду. - Мне просто хотелось унизить тебя. Увидеть под твоей золотой чешуёй живого человека. — То есть сестрёнка тут уже не причём? - Оскаливается он своими отвратительными зубами, в одном из которых недостаёт маленького рубина, который, стоит, наверняка как весь этот гараж. Интересно, кто богаче, Гречневый папа́ или Лёшин разумный брат..? — Причём, но да, ты прав, для меня действительно стало слишком важным отплатить тебе тем же унижением, что ты, но оказалось тебя, как людей простые вещи не задевают. — Поэтому ты решил задеть меня своей простой вещью, а? - Только, блять, не это. Этого быть не может... — Я хотел... Ну, в общем, получилось, как получилось, ясно? — Ment, ment, bite menteur. — Чего? — Французский. Дебил. — Кончай эти свои приколы. Ты сам дебил, раз подумал не то. — Лёша... - Выдыхает тихо, для себя совсем несвойственно. Нет, он не станет так поступать... С ним так не поступают.       На минуту мысли из головы куда-то пропадают и по затылку пробегают мурашки. Сразу вспоминается минувшая ночь. Маленький смычок на щиколотке, всхлипы и немецкая речь, солоноватая от пота кожа на языке и стоны всякий раз, когда его зубы крепко сжимались на каждом месте, намеренно украшенном татуировкой, чтобы привлечь взгляд и навсегда врезаться в память. — Блять, ладно. Ладно, окей. Всё дело в том, что ты был первым. - Он нахмуривается и крепко сжимает в руке перегоревшую лампу. - Ты поцеловал меня, и потом ещё флиртовал со мной, точно так же, как делаешь это со всеми. И, я знаю, для тебя это ничего не значит, ты даже не помнишь некоторых из них... — Никого. — Что? — Я вообще никого не помню из тех, с кем дурачился. — Ужас... — Ты же не запоминаешь каждую песчинку сахара, когда завариваешь чай. — Что ж, ну, а для меня это было впервые. Для меня это было важно, поэтому да, я начал думать членом... — Кроме тебя. — А? - Он сдавливает лампочку в пальцах ещё немного крепче. Человек напротив него совсем не похож на себя обычного. Он смотрит иначе, он иначе движется и говорит. — Я не помнил никого, кроме тебя. — Ну... Ну что-ж... Я думал об этом. Да, можешь считать, что я впечатлительный, но я зациклился. Я мог думать только об этом. Не смейся, но наверное поэтому я стал геем, что мой первый опыт был с парнем. — Хуйню говоришь. - Отвечает и вздрагивает от того, как внутри снова кольнуло. Он ещё не говорил никому такого. Блять, он буквально собрал в себе весь тестостерон, чтобы выдавить это из себя, а пиздюк даже не заметил. — Ну и... Ты всё слышал. Это правда. Я не мог спать, потому что ты снился и я думал, что это предательство, но нет, это всего лишь физика. Как ты и говорил. — Ты издеваешься?

ХРУСТЬ

— Что? - Алексей Романович поднимает руку и обнаруживает что лампочка зажатая в пальцах рассыпалась на осколки. — Ты долбоёб или долбоёб? - Спрашивает Гречкин глядя с не меньшим удивлением, но с большей тревогой от мысли о том, как эти сильные пальцы бы сжались на его шее. Он бы его не просто задушил, он бы ему позвоночник в шее раздробил. Лучше бы так и случилось. — Да "Чайна" потому что. - Лёша вынимает из ладони кусок стекла и слизывает мелкую каплю крови. - Хорошо, что не глубоко. — Ох... — В любом случае это произошло. - Не слушая, продолжает он и рассматривает на ладони царапину. - Всё, что мне нужно было лишь сделать это с тобой и теперь конец этим идиотским мыслям. Всё дело только в этом. — Ты не можешь так... — Думал, что хочу убить, но всё.. Тыква разбилась, Золушка снова стала чумазой сироткой. Понимаешь? — Нихуя не понимаю! - Произносит он чуть громче, чем ожидал и даже делает к нему шаг. — Мне казалось уж ты-то меня точно поймёшь, а? — Эй... Ты же не хочешь, нахуй, мне сказать... — Хочу. Ты всё правильно понял. Дело сделано и больше ты ничего не можешь. Всё. Тебе меня нечем больше дразнить. — Уёбок, ты не смеешь! — Я хотел тебя, но не мог, поэтому и крыша ехала, но всё. Худшее случилось. - Он суёт руки в карманы как бы скучающе. Теперь он отчасти понимает этого мажора - приятное ощущение кого-то обижать. - Знаешь, твой любимый Моргенштерн что бы сказал? — Заткнись! - Испуганно произносит он, глядя в жестокий режущий лёд. - Со мной никто не смеет так поступать! — Ха-ха, ты всё понял. — Блять, не смей! Только не сейчас. Не теперь. — Если я спал с тобой не думай, что я твой. - Напевает он с улыбкой, чувствуя смутное торжество внутри и как награды ожидает его злости, но Гречкин не злится. Лёша уже был готов получить хорошенько кулаком в челюсть и позволить ему сделать всё, что оскорблённому придёт в голову, но он реагирует не так, как положено. Гречкин смотрит растерянно. Снова этот взгляд, как у кукушки в переулке, только приятнее, а потом он вдруг кусает себя за нижнюю губу и хватается за грудь. — Что смешного?.. - Спрашивает с тревогой, глядя, как он упал на задницу и весь зажумирился. - Чего ты?.. — Кх... Сука... — Что ты? - Внезапно понимает, что сам теперь смотрит взглядом кукушки, как, согнувшись в три погибели, Гречкин сжался в позе эмбриона и обхватил руками плечи, как бы сдавливая грудь. — Сердце. — Не дури, у тебя нет сердца. — Я сер... сердечник. — Чего? Ты прикалываешься? - Это имбирно-терпкое сладостное чувство торжества рассеивается вместе с тем, как человек напротив оседает на пол, привалившись к стене. — Блять.. — ЧТО? Ты никогда об этом... — Алексей Романович, мне вызвать скорую помощь? - Громко спрашивает Марго, а у Лёши будто снова слабеют конечности. Что за чёрт? — Бля... Таблетки... - Выдыхает Гречкин, а от боли у него начинают литься слёзы совершенно независимо от него самого. Как же красиво он плачет. — Но ты не принимал никаких таблеток... — Х-хах. Не принимал. — Серьёзно?.. - Он совершенно не представляет что делать и всем позвоночником дёргается в сторону, а потом в другую, но ноги будто приросли к полу. Перед ним тот юноша. Тот человек, которого он видит здесь иногда, когда приходит тайком ночью, чтобы полюбоваться на то, чего камера удержать не способна. - Ты серьёзно? — Алексей Романович, мне вызвать скорую помощь? — Я не пью таблетки... — В смысле ты не пьёшь?! - Язык еле двигается. То прекрасное существо спящее на экране его телефона. Сейчас трясущийся, уязвимый и раненный. Им. — Если подтверждение не поступит в течении минуты, запрос в скорую помощь будет направлен автоматически, в соответствии со статьёй... — Э... То есть, чёрт, да! Вызывай! Быстро! — Принято, пожалуйста, ожидайте. — Не... К-кх, не надо скорой. М-Марго, отмени! - Хрипит Гречкин, всё сжимаясь. — Она тебя не слушается. У неё блокировка. - Лёша смотрит на него в ужасе, ощущая буквально кожей, как пропадает пигмент на волосах от вида этого человека умирающим. — Отмени её. — По данным Мин. Здрав. города Санкт - Петербурга... — Нет. Ты не!.. - Выдыхает он, опустившись на колени так резко, что едва не отбивает коленные чашечки. - Ты н-не смеешь умирать. — В первые пять минут остро выраженных болей рекомендуется... — Ты не можешь! - Выдыхает, чувствуя, как выступает пот по всему телу. Тот человек тоже был сердечником... Тот человек... Алексей сидит рядом на коленях, а что делать не представляет. — Дать больному нитроглицерин... — Гречкин! - Он смотрит на него и пытается отойти от накатившего ступора. В шестидесяти процентах случаев люди умирают от сердечных приступов в течении нескольких минут и половина умирает в течении первого часа. - Ты не можешь! Ты блять, не можешь сдохнуть. — Либо, при его отсутствии, дать разжевать и проглотить таблетку Аспирина. — Я тебе не позволю, мразь! Ты не отделаешься так просто! - Выдыхает он беспомощно, но вдруг в своих смешанных мыслях улавливает обрывок из болтовни Марго, так что поднимается и, спотыкаясь, мчит на второй этаж. На стеллаже позади рабочего стола аптечки не оказывается и запустив пальцы в волосы он глядит по сторонам ошалело, пытаясь понять что делать. Куда подевалась аптечка? — М.. Марго, где аптечка? - Восклицает громко, едва не с рыком, принявшись шарить по ящику стола и сбрасывая с него тетради. Он слабак. Кукушонок в капюшоне. Нет, даже не это. Воспоминания накатывают неумолимыми ледяными пульсациями. Ему три.

Он его снова бил. Бил и ругался, а он ничего не мог поделать. От него противно пахло спиртом, а по губам стекала жидкость, но Алёша его любил постольку поскольку. Потому что не мог не любить. Эта любовь вшита в генетический код. Он был бородатый и большой, как медведь. Такой большой, что зимой в его ботинках спали кошки. Он никогда не бывал добрым, но когда он пил, то становился очень злым. И колотил, но не сильно, но так обидно, что от криков срывалось горло. За то что он есть. За то что её нет. И кричал он и ругался и вдруг упал на пол и так и остался лежать. И всё из-за него.

— Я пока не обучена отыскивать предметы, но могу заказать доставку. — Твою мать!.. Отца... - Выдыхает он, в желании оскорбить её как-нибудь изощрённее, но в голову приходит воспоминание о том, что аптечку с первого этажа он не забирал, мешающееся с воспоминанием о том, как мальчик бежал по снегу. Мелкие пятки топли в глубоких проталинах и о холод ранились пальцы. — Придурок, она здесь! - Ревёт Лёша перемахнув сразу через четыре ступени, и с ноги вышибает хлипкую дверцу в ванную комнату. Одна из петель громко трескает, но он вокруг уже ничего не замечает, потому что единственное место, где он мог её не заметить, это под ванной и там она и оказывается. Засранец специально её спрятал. — Я тебе не позволю, тварь. Ты у меня ещё поживёшь, сука. - Трясущимися руками он выбрасывает из аптечки всё на пол, не считая нужным копаться в содержимом и хватает пачку таблеток. По пути в комнату вспоминается, что кроме прочего он не заметил среди медикаментов пузырька с противоядием, но сейчас это его не волнует. Сейчас не волнует вообще ничего, потому что страшные воспоминания двенадцатилетней давности путаются в голове с мыслями о том, как он сможет объяснить сотрудникам скорой цепь на его ноге и успеет ли спасти.

Прим. автора: Светлана, я слышу хруст стекла. Светлана, хруст стекла есть. Мёртвый Гречкин — это наш лучший новогодний подарок, не правда ли? К сожалению нет.

— Ты сдох? — С..соси.. — Ешь! - Выдавливает таблетку трясущимися пальцами и едва не рыдает, поняв, что тот ещё жив. Гречкин отворачивается, но, не долго думая, Алексей больно надавливает пальцами ему на щёки, заставляя открыть рот и с силой суёт таблетку в его пасть, чуть оцарапавшись об отвратительные зубы. — Бля... не на... — Жри! - Он зажимает его рот ладонью, а второй снимает с груди ключ и снова стягивает через голову. Натянутая цепь вместе с кольцом громко падает на пол, и с металлическим скрипом скрывается под уголком его матраса.       Ничего, он официально зачислен в универ, прописан в общежитии и не числится как воспитанник, так что Дом не отвечает за его действия, если он окажется на скамье. Они здесь не причём. А если там будет Игорь? Чёрт, о нём он вообще забыл. Если Игорь узнает обо всём, что он скажет? Как на него посмотрит? Он разочаруется?

***

      Кажется, он пребывал в какой-то потусторонней реальности, когда эти люди приехали. Взмокший от ужаса и с округлившимися от ужаса глазами, он встретил автомобиль скорой помощи, из которого вышла врачиня с белым ящиком, а следом за ней немного растерянный юноша. Что говорить и как оправдываться вопрос уже не стоял, потому что всё, что волновало теперь - перспектива потерять это существо. — Где? - Спросила женщина строго, сталкивая остолбеневшего Лёшу с пути так деловито и умело, что он не успел даже ничего возразить. — Эт-то, вот... - Он открыл перед ней люк и с непроницаемым выражением лица она быстро спустилась вниз, а следом белой тенью медбрат. — Как давно началось? - Она прошла сразу к скрючившемуся Гречкину и опустилась перед матрасом на одно колено. Кажется, обстановка вокруг её не волновала вовсе, как, в целом, не волновал и сам Гречкин. — П-полчаса где-то. — Эй-х... Не н-надо мне ничего, я в поряд-дке. Л-ложный вызов... — Так, рот открыл. - Холодно сказал она, так что у Лёши даже холодок пробежал по спине от радости, что не он сейчас пациент. Гречкин даже не подумал её ослушаться и послушно принял таблетку. — Кх. Противное. — Жуй давай! Покажешь потом. — Я н-не буду... — Я кому сказала?! - Рявкнула она, хлопнув рукой по ящику от чего он беспомощно закрыл рот и сразу начал хрустеть таблеткой. — Что давали? — Эт-то... - Лёша осознаёт вдруг, что забыл название таблетки, которую дал Гречкину всего полчаса назад и просто протянул фельдшерице упаковку, которую она резко вырвала из пальцев. Наверное, сейчас он бы и собственное имя забыл. От ужаса футболка прилипла к спине, а лицо покраснело до цвета веснушчатой клубники. — Так, мальчик, ты у нас, чё? — А? - Переспрашивает Гречкин растерянно, сглотнув таблетку. Тем временем медбрат велит Лёше принести воду, а сам расширившимися глазами смотрит на больного. Ну, понятно. — Таблетки какие пьёшь от сердца? — М-может для сердца? - Выдавливает он, а фельдшерица смотрит на него так, что он тут же поправляется. — Сори. Таблетки н-не.. — Чего не? Не пьём таблетки, а? — Н-нет... - Бормочет он, принимая дрожащей рукой бутылку воды. — А чего не пьём? Чтобы время у меня, отнимать, а? Ты думаешь один ты у меня такой летом, а? Июль, жарища. — Я п-просто... — Чего просто? Пол города умников таких, которые просто. — Я корвалол пил и валидол. Они вкусные. — Так тебе не это надо придурочный. - Она поднимается с пола и строго глядит на Лёшу, тем временем медбрат молча суёт ей в руки ручку и планшет с бумагой, не прекращая пялиться на Гречкина, пока женщина около минуты чиркает что-то ручкой. — Я-я умру? - Бормочет тот тихо и всё сжимается. — Умрёшь, умрёшь, все когда-нибудь умрём, а ты, - Она подняла глаза на Лёшу, который её выше, но снова почувствовал себя беспомощным, как ребёнок. - Вот это купишь и следи, чтобы принимал. Я к каждому такому кататься не хочу, у меня каждый день то ноги ломают, то солнечные удары, то пьяницы. — А вы его в больницу не?.. — У нас коронованные сплошные, всё забито. Лежать, не нервничать, пить таблетки, мне больше не звонить. - Отвечает она и шагает в сторону машины, пока её белая тень застывает в дверях и поворачивается к Лёше с немым вопросом в глазах. — Это..? — Да, это он, но его здесь нет, понятно? — Нам всё равно нельзя разглашать, но вы скажите... — Я не поняла! - Высовывается из машины голова фельдшерицы и нервный медбрат бросается к ней. — Скажите ему, что все скучают по его сторис.