Не самый плохой человек

Он сам построил этот дом — большой, красивый, на две семьи. С гаражом, с террасой, с ухоженным газоном на заднем дворе. Он согласовал представленный проект, он оплачивал стройматериалы и работу бригад, причём только из своих денег — ведь он заслужил это, честно добившись всего своим трудом. Он въехал в этот дом со своей любимой, он перевёз в этот дом тёщу с тестем, он зачал двоих детей: старшенькую — смышлёную веселушку, и младшего, которому купил пса, потому что мальчик — кусок дерьма, так похожий на Эту Тварь, но что с ним теперь делать, если он такое говно. Возвращаясь из офиса, он часто думал: «Вот дом, который построил я», от этого теплело на душе, иногда набухал член. Он дал им дом, он дал им всем счастье и уют, он хранил и оберегал их, как капитан лайнера своих пассажиров. Но и хорошие пассажиры должны слушать своего капитана, должны следовать установленным правилам, особенно, если эти правила легки и необременительны. Правило в его доме было всего одно, точнее, даже просьба, да, именно просьба, но следовать ей нужно было безоговорочно — ведь это нужно для счастья. Всего лишь следовать Главному Правилу. Чёртов говнюк Тенко нарушил Главное Правило — сам виноват. Чёртов Тенко испортил газон. Чёртов Тенко испортил автомобиль жены. И не только. Чёртов Тенко испортил его жизнь. И не только. Чёртов Тенко наказал сам себя, и этого, в принципе, достаточно, но не мешало бы с ним поговорить, чтобы он раз и навсегда усвоил Главное Правило, ведь чёртов Тенко и раньше пытался его нарушить, потому что он похож на Эту Тварь даже со своми слезящимися глазами и расцарапанным лицом. — Котаро, не смей! — женщина вцепилась в перила лестницы, загородив её собой, — Это маленький ребёнок! Ему и так плохо и страшно, а ещё и ты добавляешь! — Он наказан. Он должен быть наказан! — Он уже на всю жизнь наказал себя сам! Не трогай его! — Ведь я прошу мало, Нао, — он перешёл на убедительный тон, каким обычно говорил с бизнес-партнёрами. — Я всегда просил мало, — и верно, он всегда просил о такой ничтожной малости, и какой же нужно быть неблагодарной тварью, чтобы даже в такой мелочи отказать. — Всего лишь одно условие, всего лишь одно. Он что, нарочно это делает? — ему стоило очень больших усилий, чтобы не сорваться на крик. Жена так и стояла, сжав губы в ниточку, вцепившись в перила и расставив для устойчивости ноги. Да у неё обалденные ноги. И чудесная попка. Красавица Нао, его красавица. Он хотел её даже такой, и даже сейчас. Сейчас. Но сперва надо разобраться с Тенко. И он разберётся. — Сперва я разберусь с Тенко, просто разберусь. Я хочу всего лишь понять, почему он делает всё мне назло. — Нет, Котаро. Он ничего не делает тебе назло, он очень любит тебя, несмотря на то, что ты его уже запугал, и он тебя боится. Ты проецируешь на него свои проблемы. — У меня нет проблем. Просто отойди и дай мне поговорить с сыном. — Оставь Тенко в покое, пожалуйста. Ему и так плохо. — Да какая разница, в конце-то концов! Мне тоже плохо, - он надвинулся на женщину, вжимая её в перила, — отойди, Нао, просто отойди! — Котаро, нет! — лицо его красавицы исказилось в крике. Неблагодарная тупая сука. Нашла за кого заступаться. Он зарядил ей смачную пощёчину, так что мотнулась голова и из открытого рта вылетела слюна, и попытался оторвать её от перил. На его ноге с криком «Папапапапапа!» повисла Хана, а эта стерва лишь крепче вцепилась в перила. — Помогите! — женщина завизжала как свинья. Свет померк. Старик Чизуо стоял над распростёртым на полу зятем с автомобильным компрессором в руке и тяжело дышал. Нао повисла у него на шее. — Дочь, тише, уронишь… Иди к Мако, а мы с Ханой тут. Всхлипывающая Нао поднялась в материну спальню. У мамы барахлит сердце, как бы чего не случилось. Женщина действовала как автомат, и только увидев, что мать жива, наконец-то смогла разрыдаться. — Малышка, бедная моя малышка, — старая Мако прижала её к груди, гладила и повторяла всё одну и ту же фразу. — Мамочка, прими таблетки, — Нао тоже заклинило на одной фразе. Внизу, прижав к себе икающую от слёз Хану, Чизуо набирал 110 — номер полиции. А Тенко Шимура лежал в своей комнате головой под кроватью. Он сначала хотел залезть за кресло, чтобы его там вообще не нашли, когда услышал, как внизу закричала мама, но от лекарства в стаканчике хотелось спать, или просто лежать — Тенко не понимал, чего больше, и просто валялся в оцепенении. Всё было из-за него, потому что он плохой. Не надо было смотреть ту фотографию, хоть там и нарисована вторая бабушка. А он посмотрел на вторую бабушку, она красивая, молодая и в золотом платье. А папа взял его за ухо и выгнал во двор — подумать над своим поведением. Тенко плакал. Папа сказал про тварь. Это плохое слово. Тенко долго плакал, пока к нему не пришёл Мон-чан, они стали тихонько кидать мячик, и Мон-чан почти не лаял, только разок. А потом Мон-чан превратился в мясо как в магазине. Тенко захныкал, уткнувшись лицом в пушистый ковёр. Всё из-за него, потому что он плохой. Из-за него Мон-чан превратился в мясо, потом пришла Хана и принесла ему игрушечного Всемогущего, которого он выменял в садике у Итикавы, и спрятал за кресло, а игрушечный Всемогущий пропал, и Хана обиделась и убежала. Потому что он плохой и ломает игрушки. Потом мамина машина с одного боку пропала, потому что он хотел без спросу взять мамины салфетки из дверцы. А потом даже земля не захотела его носить, потому что он плохой — по траве на газоне пошли чёрные полосы, но это были ямы, сначала маленькие, а потом совсем большие, когда он споткнулся о яму и упал. А потом закричал папа, и Тенко совсем испугался и убежал, и теперь он совсем плохой и непослушный, потому что убежал. А теперь мама плачет, папа кричит, и Хана плачет, а бабушки и дедушки нет. Хоть бы пришла вторая бабушка и отвела его насовсем жить в полицию, там никто не ругается, а полицейский дядя дал ему играть с бумагой и похвалил, а Каяма красивая как тёти у папы на ноуте. А другая тётя ему разрешила мультики смотреть. А Бубаигавара самый добрый, он не стал ругать, когда забор сломался, и он помог Тенко, когда Тенко чуть не упал на поезд. Хотелось писать, но мальчик лежал не шевелясь, потому что мама закричала совсем громко, и папа закричал, и Хана. Чтобы не хотеть писать, Тенко стал чесать шею сзади — это он сам придумал, но он всё равно плохой, теперь ему мажут шею кремом. Но с завязанным мизинцем было трудно. Писать хотелось так, что Тенко закрыл глаза. Вот бы пришли стажёры, и Каяма, и полицейский дядя! Вот бы пришёл Бубаигавара и его спас, и отвёл бы жить в полицию. И маму тоже, чтоб всем вместе жить в полиции. Когда Нао вошла в комнату, на ковре вокруг Тенко было тёмное пятно. Она подняла мальчика, положила на кровать, и села рядом, устроив его голову к себе на колени. — Бедный мой сыночек! Всё будет хорошо.