Резонанс

Эстелла сидела на краю кровати и обнимала лохматого друга, единственного друга, который ещё помнил её мать. Хотя что он мог помнить? Он же был собакой. Обычной лохматой дворнягой, которую она вытащила из помойки, когда ещё училась в школе. Мама тогда была не в восторге от ещё одного голодного рта в их и без того небогатом доме. Эстелла помнила её руки. Невероятно натруженные, грубые от бесконечной работы, тяжелой и низкооплачиваемой работы. Мама убиралась, мыла полы в магазинах, стелила простыни в дешевых мотелях. От её рук всегда пахло мылом. Мама… Ты плачешь горько горько, смахивая слезы и целуя лохматую морду. Псина скулила, чувствуя настроение своей хозяйки. Джаспер тихо сел рядом и обнял тебя за плечи. Ты гордо вскидываешь голову. Кто ты? Слабая беспомощная игрушка в руках безумной маньячки или ты можешь ей противостоять? Ты можешь сыграть на её слабости. Её слабость — любовь к тебе. Явно нездоровая и патологическая, но любовь, которая сколь угодно широко открывала перед тобой любые двери. — Эстелла, всё в порядке? — Нет, Джас, ни хрена не в порядке. Злость так и бурлит в крови. Но откуда у матери этот кулон? Может и правда, ты внебрачная дочь барона? В целом, неважно. Этот кулон принадлежит тебе, это всё, что осталось у тебя от матери. — Хеллман сказала, что моя мать бросилась с обрыва. Я своими глазами видела, что это сделали собаки. Она сказала, что моя мать украла у неё этот кулон. Врёт, как срёт. Джаспер не знал, что сказать. Он просто обнял тебя крепко крепко. В мире, где нет никого близкого, самые чужие становятся родными. — Мне надо пройтись. — Конечно. Мы с Хорасом ещё поработаем над похищением века. Ты пытаешься улыбаться. Джаспер, наверное, самое лучшее, что случилось в твоей жизни. Друг, как это много значит. Он никогда не рассказывал о себе, не рассказывал откуда у него косой шрам во всю спину. Сколько раз он отдавал тебе последний кусок хлеба только потому, что ты была девочкой, младшей сестрёнкой. Ему, как и тебе, было необходимо о ком-то заботиться, иначе на улице можно легко сойти с ума. Он заботился о тебе, ты о Дружке, Хорас заботился о вашем хорошем настроении и Глазике. А ты, гениальный дизайнер с помойки, всегда заботилась о том, чтобы вам всем было чем наполнить животы. И сейчас, рискуя всем, рискуя потерять работу и доход, а значит и ребят снова посадить на голодный паёк, ты думаешь только об одном. Они снова рядом с тобой и готовы воевать не в своей войне. Ты не имеешь права на ошибку. Ты должна быть идеальна в своей мести. Баронесса учила, что за всё нужно браться с холодной головой. Вот ты и возьмёшься. Мать боялась, что кто-то увидит тебя на балу с разномастными волосами, значит в этом что-то было. Может это как раз и показывало твою принадлежность к роду Хеллман? Ты шла по Портобелло-роуд вдоль винтажных магазинов. Все они были тебе неплохо известны. Тут ты пыталась быть модной и красивой. Вдруг, в витрине напротив, что-то остановило твой взгляд. Знакомый красный. Отвратительно красный, как кровь. Роскошно отвратительное красное платье в витрине магазина. Оно поманило тебя, словно шептало голосом Хеллман. Открываешь дверь. Парень в чумовом прикиде пытается починить приёмник ботинком. — Привет, я Арти, а это магазин «Вторая жизнь»… Интуиция не обманула тебя, этот крой ты узнаешь из тысячи. Но это платье не просто платье. Ты не спишь ночами, ты кроишь и перекраиваешь, чтобы оно походило на то уродливое дерево, какое из тебя сотворила баронесса в застенках своей мастерской. Подол словно разрезан опасной бритвой на множество лоскутов. Все линии неровные, ассиметричные. То что надо. — Кто такая Круэлла? Это я, Джас, я, только не я. Не робкая, нежная Эстелла, а Эстелла жестокая, обезображенная, изуродованная порезами от бритвы с кровавой розой в руке. Чтобы баронесса не догадалась о том, кто перед ней, ты перепробовала множество вариантов грима и масок, а также скрыла руки за длинными перчатками, как и подняла ворот платья, прикрыв им правую ключицу. Шрамов внимательный взгляд Хеллман точно не увидит. Ты творишь с такой болью, наверное, впервые со времен инцидента в Либерти. Ненависть распаляет тебя, окрыляя. И ты летишь, летишь над пропастью, не понимая всё-таки вверх или вниз.