Резонанс

Баронесса проснулась с ощущением тяжёлой головы. Это могло означать только одно. Взглянув на руку, она нашла искомое — след от иглы. Чёрт, это было втройне плохо. Она ничего не помнила о прошлом вечере. Через час, сидя перед зеркалом уже с макияжем и создавая прическу, баронесса позвонила в колокольчик. — Да, ваше сиятельство. Джон появился за её спиной. Взгляд через зеркало. Баронесса указала взглядом на свою руку. Джон отрицательно покачал головой. За столько лет они научились понимать друг друга по легкому намёку. Данный означал, что Джон не был причастен к появлению следа на руке. — Пригласи Эстеллу и скажи горничным зайти через двадцать минут. Джон молча удалился. В спальню вошла Эстелла, несмотря на раннее утро, уже одетая и причёсанная. Баронесса развернулась всем корпусом, глядя девушке в глаза. Эстелла явно нервничала и сжимала планшет сильнее обычного. — Ну, узнала, что рвалась узнать, деточка? — медленно произнесла Хеллман, особенно выделяя последнее слово. Властный низкий грубый голос заставил Эстеллу вздрогнуть. — Я не рвалась. — Да ну? — Вы сами приказали. Я всего лишь выполнила приказ. — Да? — Да, — Эстелла ответила уверенно и прямо, глядя в глаза. Баронесса с минуту смотрела в пространство перед собой, барабаня красными лакированными ногтями по краю стола. — Иди, — внезапно резко приказала она. — Завтра ты должна доказать свою преданность модному дому Хеллман. Мы все здесь одна семья. И никто, слышишь, никто и никогда ещё не вынес ни одной тайны из этого дома. Я надеюсь ты меня поняла? — Да, — Эстелла кивнула. Её лицо было равнодушно холодным. Весь день баронесса занималась подготовкой для показа. Следила за украшением зала. Перепроверяла надежность системы охраны. Смотрела за прогоном выхода моделей, постоянно что-то критикуя и поправляя. Пара манекенщиц после прогона вышли из зала в слезах. Джон, следовавший за Хеллман по пятам как тень, служил баронессе сегодня скорее как личный носитель ручек, бумаг, документов, сигарет, ланча. Но то и дело баронесса ловила его странный затравленный взгляд. Под конец не выдержав, она удалилась в кабинет, что находился уже в личной части дома. Джон, был вынужден следовать за баронессой. Он понимал, что она имела к нему довольно серьёзный разговор. Это было понятно по тому, как она резко всё делала, как стремительно двигалась и каким спокойным при этом был её взгляд. За много лет, они действительно научились понимать друг друга по намёкам и невидимым для других жестам. Когда они остались в кабинете вдвоём, Хеллман подошла к Джону вплотную. — Когда Эстелла придёт на показ, ты должен будешь увести её сюда и удерживать здесь любой ценой, — сказала она тихим голосом, словно в этом была необходимость. — Вы ошибаетесь, баронесса. Я не думаю… — Когда я поинтересуюсь твоим мнением, я спрошу, — оборвала она его. — Как будто вы когда-то интересовались… Грозный короткий взгляд из-под бровей мгновенно осадил Джона. И, возможно, баронесса намеревалась сказать что-то ещё, но тут раздался телефонный звонок. Хеллман подошла к столу и изящно подняла трубку: — Да. Что значит похитили? И ты говоришь мне это только через три дня? Кретин! — Хеллман рывком повесила трубку, звонко ударяя ей о телефонный аппарат. — Прекрасно! — Что-то случилось, баронесса? — Моих собак украли. Есть предположения, Джон? — спросила она с издевкой, немного растягивая имя мужчины. — Никак нет, ваша светлость. Баронесса снова окинула дворецкого тяжёлым взглядом. — Позволите заварить вам ромашковый чай? — Ты же знаешь как я его ненавижу, дорогой мой Джонни, — Хеллман улыбнулась улыбкой, полной яда. — Но вам сейчас нужен покой, баронесса. После… вы всегда несколько на взводе. Хеллман в два шага приблизилась к дворецкому. Она была ниже его на две головы, но сейчас казалась ему нависшей горой. — У тебя есть ко мне какие-то вопросы? — Есть, — вдруг внезапно твёрдым голосом ответил Джон. — Валяй, не томи, а то вся на нервы изойдусь от догадок, — съязвила она, отступив на несколько шагов к окну и зажигая сигарету. — Ваша дочь. Кто её настоящий отец? Хеллман застыла на месте. Она стояла спиной к Джону, затем резко обернулась. В воздухе мгновенно разлилось холодное напряжение. — Даже не смей об этом заикаться. Я сказала тебе уже. — Кто отец девочки? — спокойно повторил Джон. В этот миг в него словно вселился демон. В полумраке кабинета он стал похожим на сияющий белизной череп. Мышцы его шеи забугрились, а на лице начали надуваться желваки. И без того тёмные карие глаза словно налились мраком. Хеллман, никогда раньше не видевшая такого Джона, не на шутку испугалась. Возможно, её ещё не отпустило с ночи, но Джон явно был настроен решительно. Баронесса, подавляя в себе страх, улыбнулась и немного запрокинув голову с прищуром посмотрела на Джона, как часом ранее критично рассматривала моделей. — Ты забыл о том, кто ты? Джонни — влюбленный мальчик. Ты всего лишь слуга. Молчаливый, преданный, незаметный. Ты забыл о том, что я могу избавиться от тебя? Ты забыл о том, как я избавляюсь от людей? — говорила она, звонко чеканя каждое слово. Джон молчал, лишь сжимаемые руки выдавали в нём огромную борьбу, что кипела внутри. Баронесса снова подошла вплотную к дворецкому и, выпустив в его лицо струю сигаретного дыма, рассмеялась. Затем она игриво провела рукой по отчаянно неподвижному лицу. — Да как ты смеешь даже думать об этом? Баронесса Роза фон Хеллман несомненно могла родить ребенка только от своего законного супруга барона Виктора фон Хеллмана. В этот миг баронесса заглянула в глаза Джона, пересекаясь с его болью. Любуясь его болью. Её рука нежно застыла в прикосновении к щеке своего поверенного, своего дворецкого, своего слуги, своего соучастника в самых страшных преступлениях. — Ты моя вещь, моя любимая, необходимая вещь, — сказала она нараспев. Глядя в глаза в васильковые безумные глаза, Джон не сдержался. Он схватил руку Хеллман и сжал со всей возможной силой. — Говори, мразь, кто отец ребенка, — прошипел он злобно. Хеллман словно прошибло током. Она ошарашенно отшатнулась в сторону двери, вырывая свою руку из железной хватки. На бледно-молочной коже остались красные следы. Мгновенно взгляд баронессы изменился, из игривого став гневно убийственным. Губы сжались в тугую нить, отчего лицо перекосилось. Резко развернувшись, баронесса подошла к двери и, рывком распахнув её, крикнула секретарю, что сидел рядом. — Занята! Никого не впускать! Затем она развернулась и пошла на Джона, не разрывая с ним зрительного контакта. — Я поняла, я забыла, мой Джонни, что ты так страдаешь. Ты страдаешь, Джонни. Я такая жестокая. Как я могла забыть, как могла, что ты тоскуешь. Я исправлюсь, Джонни. Я обещаю исправиться. Баронесса шла, плавно передвигая ногами, словно двигаясь под неторопливый джаз. Её левая рука со следом от захвата, плавно распахнула пиджак, затем оголила плечо и спустила бретель лифа. Подойдя к Джону, баронесса, с легкостью толкнув обомлевшего слугу, опрокинула его на стул, усаживаясь на колени сверху. — Джонни, мой Джонни, мой ласковый, нежный Джонни, — она гладила его по лицу, по плечам, расстегивая пуговицы на идеально накрахмаленной рубашке. — Ты уже и не помнишь, как это было. Я хочу чтобы ты вспомнил. Она обвила его шею руками и прижалась щекой к щеке. Ветер её дыхания. Запах её духов. Нежность пальцев. Он будет это помнить. Помнить, как помнил каждую ночь, каждое прикосновение. Их было так немного. Стерва. Она играла с ним, как с очередной дурацкой игрушкой. Или все же она была так безумна, что сейчас была с ним искренна? Она может, она умеет. Она настолько запуталась в себе, подавляя саму себя, пряча саму себя и убегая от самой себя, что потерялась во лжи. Идеальные маски госпожи фон Хеллман, такие же идеальные как её платья, как её бизнес, как её маникюр и прическа. Руки сами сжимают её спину. Любить её — боль. Она знает это, поэтому не любит его. Не смотрит на него. Мебель. Он отличная английская мебель в её шикарном особняке. Мебель с ожогом у сердца. Она распахнула его рубашку и прильнула губами к шраму под левой ключицей. Взгляд во взгляд. И утягивание в пучину, прямо на пол, задирая юбку, дыша часто и надсадно, целуя жадно и безумно, сбивая прическу, вдавливая в ворс. Она не кричит, лишь закусывает запястье с каждым выдохом и плавным глубоким толчком. Голова едет. Запах. Запах взмокшей кожи, перемешанный с запахом ворса и духов, ткани её костюма, с его запахом. Тонет, утопает, искрится, как в летний день на море. Шёлк волос через пальцы. Тихий звук голоса. Нет сил. Нет возможности не помнить. Нет желания забыть.