Резонанс

«На глазах у сотни свидетелей баронесса убила бывшую сотрудницу» «Чудовищное преступление в поместье баронессы» «Как отреагирует высшее общество Англии, узнав, что одевались у убийцы?» «Убийство или несчастный случай?» «Век Хеллман кончен?» Вспышки фотокамер. Баронессе всё равно. Начальник полиции — гость благотворительного вечера — лично надевает наручники. Всё равно. Смотрят с ужасом и отвращением. Всё равно. Пустота. Красивая, как ледяные кристаллы. В детстве Камилла любила рассматривать снежинки. Они завораживали. Ни одной похожей. Только эту красоту нельзя было сохранить, она таяла в руках. Как и розы в саду, ни одной похожей, но сорви — зачахнут через пару дней. Только розы, в отличие от снежинок, были опасны. Камилла однажды сильно поранилась о розовый куст. Красная кровь, так похожая цветом на красные розы, тоже заворожила. — Вот бы смешать всё это и сохранить красоту для других? — думала девочка. — И фактуру, и цвет, и разнообразие форм. Но где, как? Глядя на старые семейные портреты, Камилла больше всего любила разглядывать платья. — Вот оно, — осенило её. — Платья. Украшения в виде звезд, разнообразие тканей, цветочные кружева, силуэты цветов. — Быть художником прекрасно. Быть художником, что быть подобным Богу. Вторить, повторяя его творения. Вдыхать жизнь в образы. Запечатлеть краткий миг существования и обречь его на иную долгую и радостную жизнь. Снежинка живёт меньше секунды, розы три дня, платья годы. Иногда даже дольше человека. В платяном шкафу висело подвенечное платье бабушки. Бабушки давно не стало, а платье висело. Итальянское кружево, жемчуг пусть уже и поблекший. Событие давно кануло в лету. Оно жило один день. Платье одевалось один раз, но оно само жило до сих пор. Иногда Камилла запиралась в комнате матери. Она не помнила её. Мать умерла, когда девочке исполнилось два месяца. Как говорил дедушка, бабушка была так расстроена, что её дочь сбежала из дома, что сожгла все её фотографии и даже младенческий портрет. Камилле только и оставалось, что перебирать мамины платья, пытаться почувствовать через них её запах, смотреть на образы и силуэты и представлять какой она была, как могла бы любить её. Время шло. Камилла подросла. Детская непосредственность и открытость покинули её ум. Желание нести красоту осталось. Прибавилось другое. Желание любви. Желание любить и быть любимой. Но этот мир. Желал ли он красоты? Камилла поняла одну простую истину, что как бы она не была талантлива и красива, начитана и воспитана, никто никогда не предложит ей руки и сердца, что никто и никогда не пригласит её на прогулку в парк, никто и никогда не разделит с ней общих чувств, никто и никогда не захочет увидеть то, что видела она — красоту этого мира, его хрупкость и призрачность, она испытала такую тоску, что захотелось выть волком. Будущее в мрачных обветшалых стенах, завешанных паутиной. Будущее среди портретов людей, от которых отвернулось общество. Одиночество. Лишь старые слуги, подобные теням, что здесь отживали свой век. Лишь старый лорд, надменный и величавый, спесивый и грозный, никогда не выпускающий из рук опасной бритвы. — Бедное дитя, — тихо говорила старая служанка, она же экономка, горничная и повариха. — Твоя мать сбежала из этого дома. Беги и ты. Старый лорд зарезал свою жену из ревности. Преступление было сокрыто. Беги. Тебя никто не возьмёт в жены. Беги, дитя, беги. Но как, куда бежать? Почему именно ей выпала тяжкая доля нести груз ответственности за то, что было раньше? Разве они все благородные и чинные из приличных домов знали её настоящую? Почему улыбались ровно до тех пор, пока не слышали её фамилии? Боль. Ненависть. Зависть. Почему одни, по праву рождения, могли многое, а другие обрекались на страдания? Почему родившись в доме богатых — ты богач, в доме нищих — ты нищий, в доме сумасшедших — сумасшедший? Мир фальшивых вывесок. Мир — сплошная иллюзия, где лишь образы правят бал. Мир лицемерия. — В чём же страх взять меня в жены? — спрашивает Камилла у служанки. — Страх не перед именем, страх в рождении дурного потомства. — А если я не хочу рожать детей, то, стало быть, мне и скончаться старой девой в одиночестве? — Да, дитя. Такова женская доля. Мужчины женятся на родословной, здоровье, связях и титулах, статусе и богатстве, реже на воспитании и уме. — А как же любовь? — Если повезёт, то женятся по любви, но это редкость, а если не повезёт, то мужчины покупают её у доступных женщин, у которых нет ничего более, чем их красота. — Почему женщины должны продавать себя, продавать свою красоту? — Потому что не у всех есть деньги, милая, не у всех есть статус. А у некоторых нет и красоты. И поэтому они, как я, просто служанки. — А где же справедливость? Почему этим миром правят мужчины? Почему одних покупают, а других берут в жёны, и весь их удел рожать детей и давать мужу статус, титул, связи и богатство? — Таков мир. — Без любви, без чувств, с продажной красотой? — Да, дитя, да. Таков мир. Баронесса смотрит на него из фургона полицейской машины. Таков мир. — На выход! Железные двери. Крашенные стены. Решётки на окнах. Люди за решетками. Гомон и свист. — Эй, красотка! Иди сюда! Ууу! Баронессе всё равно. Шум стихает. Камера одиночников. Камилла сидит за старой швейной машинкой. Перешивает, что есть. Делает идеальным. Смотрит на них успешных, родовитых и богатых. Мир обманутых и обманщиков. Она молода, красива, умна и жестока. Все обманывают и обманываются. Почему бы и ей не сыграть в это? Изучает родословные, ищет выходы. Уйти из дома как мать? Нет. Хотят родовитости, здоровья? Пусть будет так. Только всё равно будет, как она хочет. За последнюю самую большую ценность — кулон матери покупает документ, поддельный. Из фамилии первые четыре буквы долой. Из имени скромность. Была Камилла в детстве ромашкой, мечтала служить великой красоте Бога. Стала Камилла Розой. Розой с шипами. Барон, молодой, смотрит на красоту и юность, семья на родовитость, оценивает, говорит здорова, воспитана, умна. Пусть будет матерью. Роза на семью не смотрит. Роза смотрит на бизнес мужа — пошив одежды. На слабое сердце, на мягкий характер. Вот где свобода. У старой служанки все секреты — как не рожать. И вот Розе тридцать. Женщина в бизнес? Смеются, не знают, завидуют, говорят повезло родиться такой. Говорят — вряд ли справится. Ей бы мужа толкового. Шелка и бриллианты. Влюбленные взгляды. Её красоту не купить. Ни родовитостью, ни связями, ни богатством, ни титулом — ничем делиться с мужчинами не собирается. Брать разве только. Талант к красоте. Упорство стать лучше. Учитель. Огранил руку с удивлением и изяществом. Сказал ей — ты гений. Под смех всех мужчин стала лучшей из лучших, где лучшими были они. Одна только боль. В бытность с мужем дочь родилась и в ней родовитости правильной ноль. В ней только грехи всех отцов. К богатству привыкнуть так быстро. Легко потерять. Тайна скрыта. Баронессе всё равно. Кто знал, что любовь может так изощряться? — Ну что, ваша светлость, теперь всё вот это придётся вам снять. Мы тут все попроще. В казенном жилище все носят казенные вещи, — пришла офицер молодая и толстая, слишком весёлая для столь унылого места. — Ну что вы сидите. Давайте я вам помогу. Слетают шелка и бриллианты. — Оу, что это?! Лесли, звони-ка ты доктору Пирслу. Похоже у нас его случай. Седой, внимательные глаза. Мягкие движения. Смотрит. Говорит тихо. — Вы это сами или? — Сама. Снова машина, теперь уже белые стены. Баронессе всё равно.