«Спокойствие»
Кен-чин слышал в детстве, что подобные заклинания чертили на всяких свитках, на стенах дома, на пороге, типа избавление от нечисти, темных духов. Он считает, что это абсурдно, и сам Кен-чин никогда бы не стал этого делать — разве что под дулом пистолета. Но нечисть, живущая внутри Майки, настолько сильная, что он готов уверовать в Бога, в Дьявола — да во что угодно, лишь бы была возможность помочь ему.«Я рядом с тобой»
Потому он вычерчивает эти невидимые заклинания кончиками мозолистых пальцев в надежде, что люди порой ошибаются в своих мнениях. У Кен-чина, на самом деле, почерк не особо разборчивый. Майки скорее посмеётся и переспросит, чем попытается прочитать что-либо написанное Доракеном. Да и тем более, возможно, что Майки уверен: все действия Кена бессмысленны. Он никогда после не обсуждал этих интимных — потому что на людях подобной нежности они и не позволяли себе проявлять — моментов. Поэтому он шумно выдыхает в бледную, закрытую воротником шею Майки, выводя уже привычную, вызубренную наизусть фразу.«Ты дорог мне»
«Ты дорог мне» — это вполне себе тоже самое, что «я люблю тебя». А Кен-чин никогда не слышал подобных слов в свою сторону. Майки же первую говорит постоянно. Он — почти единственный, кто может сказать такое Кен-чину открыто. К чему ему зажимки и недоговоренности Эммы, которая, он уверен, способна была осыпать его желанными фразами во весь его немаленький рост. Но Майки — Кен-чин убежден — погибнет без этой ласки. Он чувствует подбородком, как быстро и интенсивно стучит маленькое сердце в груди мальчика, и знает лучше других, как сильно порой он волнуется. — Ну, что ты расклеился? — спрашивает Кен-чин, не позволяя Майки уйти из хватки. Тот будто и не пытается, лишь глубоко вздыхает полной грудью, укладывая подбородок на крепкое плечо друга. Впрочем, это неважно, ведь единственный минус подобного положения — не видеть чужого лица, а у Майки и без того маска безразличия приклеилась к коже намертво. — Я все думаю, — от тихого вкрадчивого шёпота ему хочется лишь сжать Майки сильнее, по крайней мере чтобы не слышать чего-то печального, потому что Майки по пустякам не переживает. — Что стало с Тосвой за эти три года? Они все ушли, — он коротко вздыхает, начиная обнимать в ответ, перехватывая тонкими руками, способными переломать Кен-чину все кости, чужую, крепкую спину. — Я хочу вернуть Баджи в Тосву, Кен-чин. Кен-чин непроизвольно дёргается от этой фразы — неясно, по какой причине, быть может, от злости, — но оттягивает мальчишку за плечи назад, наконец отстраняясь и расслабленно падая на кровать в позу лотоса. Он прижимает раскрытую ладонь к подбородку, делая свой взгляд максимально заинтересованным и наконец кивает. — Я весь во внимании. Майки теряется от этой неожиданной фразы — неожиданной, потому что Доракен действительно ненавидит, когда кто-то напоминает ему о Баджи, — пропускает через пальцы светлые волосы, сжимает губы в тонкую полосу. И да, он до сих пор не привык доверять кому-то, кроме собственной семьи. А Кен-чин уже кажется таковой и так широко улыбается, что Майки позволяет себе немного расслабиться. — Нам, вроде как, нужно появиться сегодня в школе, — шепчет он едва слышно. Доракен удивлённо на него оглядывается, ухмылка сама по себе тянет уголки губ в стороны. Майки и школа? О Господи, это уморительно. — С чего вдруг? Сейчас же, — он водит глазами по комнате, разыскивая часы на стенах. — Полдень. А мы ушли и без того раньше обычного. Они не совсем уж положили хер на учебу, хорошо? Просто порой хочется отдохнуть, а Кен-чина никто и не отмазывает. Реми попросить, чтобы тем же голосом, что томно говорит на ресепшене или предоставляет секс-услуги по телефону, попросила учителя отметить Кена, как заболевшего? Ветрянкой, оспой или чумой, неважно. А дед Майки давно на него хуй положил, ведь его внук — самый лучший, ясно? И если что-то случится, то сам сможет за себя ответить. В его время в шестнадцать уже женились, а Манджиро — бездельник — всё в школу ходит. — Я говорю не про нашу, — обрывает его Майки. — Придурок что ли? Ну, где я и школа? Пфф, по мнению Кен-чина, такой ответ — ожидаемый. И теперь он немного напрягается при словах Майки. С другой школой у них споры редкие. Скорее группировка будет состоять из людей, пришедших из разных школ, взять тех же Свастонов. — Что-то случилось? — наконец срывается он. Майки подозрительно долго молчит, будто знает, что от известия Кен-чин расстроится. Как будто он не сможет повиноваться приказу главы. Да что там главы, просьбе его, Майки. — Помнишь, мы шестого ходили в одну школу? — и да, разумеется, он запомнил. Разумеется, ведь тогда они приходили навестить Баджи Кейске. Первая попытка вернуть его в родные края. А Майки так сильно к нему привязался, что смотреть больно — очередное кидалово. — Так вот, какие-то пидорасы, — он делает многозначительную недовольную паузу, — стали устраивать бои со ставками. Оу. Кен-чин щурит глаза, начиная рассматривать Майки пристальнее, будто пытаясь найти намеки на ложь. А после безразлично пожимает плечами и тянет руку к карману на джинсах. — У меня есть… — он рассматривает в сжатой ладони мелочь, — около двадцати пяти йен! — наконец выкрикивает он радостно. — Думаю, если добавить мое расстроенное лицо, то хватит. Майки театрально закатывает глаза, в полной мере осознавая, Господи, какими тупыми у него порой бывают друзья. — Нет, блять, Кен-чин, — он старается придать голосу как можно больше той угрожающей ноты, хотя уверен, что Кен не купится. — Они от нашего лица это устраивают. Надо закрыть, а то нехорошо получается. Оу. Ладно. Кен-чин кивает головой, соглашаясь и собираясь уже подняться с такой теплой и мягкой кровати, когда в голову ему приходит одна небольшая догадка. Он даже наклоняется к Майки, начиная прожигать его взглядом настолько сильно, что Майки становится некомфортно. — Позволь узнать, дорогой глава. А кто тебе об этом доложил? — и от следующего вопроса Майки начинает тошнить. — И при чем здесь чертов Баджи Кейске? Все же Майки скрывает эмоции не всегда тщательно. Порой его маска даёт трещины, и спасибо, что в этот момент Кен-чин находится рядом. Это и происходит сейчас — в бездонных глазах Майки наконец проскальзывает должное пугающее волнение. — Ну, — начинает он скомканно. — У меня везде есть связи? — Не пизди. С минуту Майки прожигает его мстительным взглядом, а потом сдается, цокает языком и выпрямляется, складывая руки на груди и делаясь настолько расслабленным, что Кен-чину остаётся лишь завидовать. — Блять, хорошо, мне звонил Баджи, — он выплевывает это резко, всё-таки вспоминая, что его решения никто не смеет оговаривать. И сам Доракен тоже вспоминает об этом, потому сдается, дёргает плечами совсем естественно, и почти собирается встать с кровати. — Его голос был взволнованным. Тогда Кен-чин взрывается, подскакивая ближе, потому что, блять, Баджи, видимо, не подумал, что Майки станет хуже без его присутствия. — А не поебать ли, Майки? — ему приходится наклониться, чтобы выглядеть более угрожающим, хотя, действительно, будто он может угрожать Майки. — Он тебя кинул. Какая нахуй разница, каким был его голос? На лице Майки не проскальзывает ни единой эмоции. По крайней мере, пока он не бьёт под дых вставшего в скрюченную позу Доракена, заставляя его склониться лишь ниже. — Я так же ему и сказал, Кен-чин, — уверяет Майки со всей серьёзностью, безотрывно смотря в обсидиановые глаза напротив. — Но Баджи всё-таки никогда не лжет. Я ему верю до сих пор. — Он поставил тебе условие? — Кен буквально задыхается, когда крепкая ладонь Майки укладывается ему на лопатки, заставляя чувствовать себя принадлежащим, загнанным и лишенным свободы. А также вынуждая пригнуться ниже. — Ну, разумеется, — уклончиво тянет Майки, наконец выпускает Кена из крепкой хватки и с важным, вполне себе заботливым видом начинает отряхивать его одежду от невидимой пыли. — Он обещал мне прийти на одно из собраний, — и прежде, чем Кен-чин его перебьет, добавляет, — мне нужна помощь, Кен-чин. А это, возможно, заставит его вернуться в Тосву. И Кен кивает, не в силах отказать своему Главе в такой… Лёгкой шалости. В конце концов, если Баджи откажет снова, то вряд ли получится что-то катастрофическое.***
— Кто это? — голос Майки звучит напряженно, и он старается сморгнуть с глаз наваждение. Ему действительно не кажется, что на экране высветилось до боли знакомое, заветное «Баджи»?— Рад слышать, Майки, — судя по этим протянутым ноткам он улыбается, привычно и так по-родному, что Майки тоже невольно расплывается в улыбке.
А после, когда приступ внезапного счастья уходит, Майки вспоминает, что Баджи не звонил ему около полугода. — Что случилось? — его голос темнеет, и Баджи уверен, что глаза теперь тоже. Жаль, что он не может сейчас на него посмотреть, ведь это настоящая редкость — быть удостоенным зрелища, как черная дыра становится поглощающей.— Проблема небольшая… в школе устраивают бои со ставками.
Майки в ответ недовольно фыркает, прошло ли то время, когда Баджи звонил ему по пустякам, позволяя забыться в их бессмысленной болтовне и спарринге? — Это вроде нас ебать не должно. Не можешь решить самостоятельно?— Не могу, — покорно соглашается Баджи с той стороны. — Мне нужна твоя помощь.
— Мне тоже нужна твоя помощь. Майки отсчитывает ровно двадцать секунд до момента, пока не начнут сигналить гудки завершения вызова. Но Баджи спохватывается прежде, чем старенький мобильник отлетит в стену, разбив экран и надежды Майки в дребезги.— Я согласен. Что бы ты от меня хотел?
Майки наконец улыбается. О да, Баджи не меняется с годами, что в шесть, что в шестнадцать — такой же. — Ты знаешь. О да, Баджи знает его слова наизусть. Потому по связанной телефонной линии они буквально врезаются в его голову, вызывая одновременно противную и сладкую ностальгию, заставляя сжать переносицу кончиками пальцев и мучительно кивнуть — лишь через секунду поняв, что Майки его не видит.— Я не смогу вернуться в Тосву, — отрезает он неуверенно. И Майки на той стороне фыркает.
— Ты подаёшь противоречивые знаки, — коротко замечает он, боясь потерять должный контроль. Снова. — Тогда нам не о чем говорить. Услышать, как он улыбается была ожидаемо, насмехается — тоже, но вот следующие слова застали врасплох:— Блять, Майки, стой, — он окликает его громче, чем следовало, и дыхание Майки становится каким-то испуганным, даже тревожным. Потому что Баджи редко повышает голос — на него, разумеется. — Я могу сделать что-то менее категоричное?
— Пиздец, набрался заумных слов? — Баджи остро усмехается, и от звука чужого смешка Майки совсем растекается по стене, стараясь не агрессивно впиться ладонями, а лишь накрутить прядь светлых волос на палец.— Что я могу для тебя сделать?
— Приди на собрание, — соглашается Майки тут же. Ну, потому что он так давно не видел его, что успел соскучиться. — На одно собрание. В четверг. Баджи разочарованно хмыкает.— Хорошо. Я… Был рад тебя слышать.
И слыша на той стороне уставшее согласие и непрерывные, пугающие гудки, Майки позволяет себе задуматься. Баджи Кейске ничто и никогда не могло сподвигнуть попросить кого-то о помощи. Это даже сейчас — после их разговора — кажется подозрительным. И это лишь добавляет ему той самой ненавистной тревожности.***
Когда Чифую Матсуно подрался в первый раз, ему было всего лишь семь. Тогда эта драка у него вызывала скорее азарт, чем желание кого-либо защитить. Его просто толкнул мальчик на игровой площадке, и Чифую просто ему ответил. Он не ожидал, что мальчик потеряет сознание, а из носа у него хлынет кровь — самая настоящая. По крайней мере, тогда все узнали, что Чифую Матсуно всегда попадает в цель. Тогда мама на него накричала впервые. Ведь Чифую — с иголочки одетый мальчик, аккуратно причесанный, вежливый и прекрасный. Он ударил первым? Полный бред. И маленький Чифую запомнил это прекрасное чувство. Будто все идет правильно, будто он действительно может за себя постоять. А ещё, возможно, может постоять за других. Сейчас это чувство в нем немного преломляется. Хотя бы потому, что защищать некого. Ну, точнее, возможно, что никого не останется больше. — Э~эй, у вас какие-то проблемы? Он идёт плавно и расслаблено, легко покачивая бедрами и закидывая руки за шею, чтобы никто не увидел, как костяшки на них побелели. Чифую слышал, что во многих стрессовых ситуациях люди сжимаются. Укладывают руки на грудь, мнут пальцы и вжимают голову в плечи. Потому Чифую старается как можно сильнее открыться. Это не выходит совсем уж идеально — апрель довольно прохладный в Токио. Чифую может заметить краем глаза, который не рассматривает парня напротив, как небо постепенно затягивается облаками. И да, Чифую терпеть не может дожди: его волосы и без того в безобразном состоянии, поэтому он хочет поскорее покинуть это проклятое место. И уважение к Тосве отнюдь не прибавляется, ведь что за припизднутые подростки способны выставлять бугаев против… Таких, как Такемичи. Потому Чифую обнадеживающе сжимает плечо девушки Такемичи, снимая с себя куртку — и да, он вовсе не показушно играет мышцами своих плеч, которые слегка просвечивают через его облегающую рубашку. И он едва подавляет в себе то неудержимое желание подмигнуть ей или какой-нибудь другой девочке — хотя, кроме нее здесь никого больше нет — и старается игнорировать абсолютно неблагодарное закатывание больших карих глаз. Чифую уже говорил, что единственная вещь, за которой он заходит в книжный магазин — это сёдзё-манга? Это действительно небольшой секрет, потому что парни такого вовсе читать не должны. И Чифую тоже не был особо увлечен, это просто его способ убить время… Но герои сёдзё-манги по обыкновению ведут себя точно так же. А Чифую не хватает в жизни той самой банальной романтики. Чифую любит покрасоваться — и у него по обыкновению выходит это, раз его действия почти всегда оправданы. Он знает, что выглядит сейчас круто. Его светлые волосы развеваются при ощутимом ветре, спадая на глаза, и приходится отрывать, казалось, прилипшую руку от своей шеи, чтобы убрать прядь обратно за ухо. И да, ему определенно нужно подстричься. Все эти мысли из его головы вылетают, зрачки его кобальтовых глаз сужаются, когда он наконец достигает школьного поля, где подростки остановились. И да, Такемичи со стороны выглядит чертовски хреново. Знаете такое чувство, когда перед глазами возникает белая пелена, и ничего не слышно, кроме чужих стонов боли? Спина от этого непривычного ощущения пропитывается ледяным потом, а сердце обливается кровью от внезапной жалости и желания сгрести в охапку и больше не отпускать. То, что у него расквашен нос, нормально. То, что он лежит без сознания, — тоже. Но лицо Такемичи стало одним сплошным кровавым месивом. И Чифую удивлен, что Такемичи смог продержаться так долго. Не били же его полумертвого, верно? Чифую подавляет то яростное желание, что просыпается в его сердце, подойти к Такемичи и, например, проверить его пульс. Хотя бы убедиться, что он живой. Также Чифую замечает, как другие его органы чувств обостряются, как бывает у животных при надвигающейся опасности, и его немного отвлекают повторяющиеся, восторженные крики:«Казнь!»
«Казнь!»
«Казнь!»
А ещё, помимо смертоносных фраз, режущих его скальпелем, он слышит наконец чужое имя. Киемаса. И теперь Чифую немного сомневается, что идея боёв со ставками действительно принадлежит главе «Токийской Свастики». Хотя бы потому, что этот парень выглядит явно старше года на два, больше, крупнее, и когда Чифую наконец приближается к нему, то может заметить, как агрессивно тот возвышается. От неприятного запаха его обычно начинает тошнить, и в голове проносятся воспоминания о мужских туалетах. Чифую старается сдержать порыв прижать ладонь к плотно сжатым губам, чтобы не показаться слишком брезгливым. И он находится до невозможности близко к чужой груди — бесконечно широкой, буквально в два раза больше самого Чифую. И да, Чифую говорил, что он уважает парней с высоким ростом и сам о таком мечтает? Так вот, порой бывают исключения. И одно огромное тяжеловесное исключение стоит перед ним. И он кажется старше: трёхдневная щетина на его лице омерзительная. Сам Чифую не может терпеть лишние волосы. А ещё от амбала просто невозможно воняет. Это застоявшийся мускусный пот от недавнего боя, смешанный с табаком от дешёвой сигареты, что зажал он между зубов. И хотя бы зубы у него целые, плотно и агрессивно сжатые, сейчас раскрываются при широкой улыбке. — Охуеть можно! — восклицает он притворно восторженно. Издевательски наклоняется как можно ниже, видимо, показывая, насколько он возвышается над Чифую, а после тянет крепкие пальцы к — прошу обратить внимание! — его волосам. — Какая прелесть затерялась! Что ты забыл здесь, детка? И знаете, Чифую не зря назвал девушку Такемичи «солнцем». Не ебаной «деткой», не «малышкой», не «зайкой» или что-то ещё до раздражающего прелестное. А вот Киемаса мог бы его назвать оскорбительно. Типа «ублюдок», «уебок» и прочее. Но он выбрал, кажется, самый небезопасный для себя вариант. И его лицо находится к Чифую достаточно близко, чтобы он увидел раздувающийся от учащенного дыхания широкий нос. Его дыхание, отдающее табаком, противным теплом оседает на челюсти. И Чифую не может не обратить внимание, как темные глаза метнулись к его рту. Сейчас это кажется до одури омерзительным. Потому Чифую довольно резко и широко размахивается сжатым кулаком, и этот удар отличается от тех, что он направлял в сторону сэнсея или Баджи. Хотя бы потому, что удар умышленный, он становится сокрушительным. И помните, что Чифую всегда попадал в цель, а после чей-то нос случайно ломался? Именно поэтому смачный, до усрачки пугающий треск чужой челюсти слышат буквально все. Он чертовски крут. Он может повторить это ещё раз, потому что расслабившийся парень ожидаемо падает. Прямо Чифую в ноги, и приходится отойти на пару шагов назад, чтобы его не задело, что определённо льстит. А потом Чифую замечает это. Убийственную тишину. И прорезающую эту самую тишину громкие упоительные хлопки. — Браво! — этот голос кажется чертовски знакомым. — Кен-чин, тебе нравится? Оу. Кен-чин. Чифую определенно уже где-то слышал это странное имя. В воспоминаниях проносятся события шестого апреля: въедающийся в рубашку вкус дешёвой сигареты, остаток пепла на соединённых пальцах и светлые волосы двух мальчишек — его ровесников, что вряд ли могут так сильно испугать стоящих вокруг школьников. А ещё заставить их преклонить головы. Чифую замечает это краем глаза, пока не может оторвать взгляда от собственных темных ботинок. И вроде как он должен был выглядеть лучше, чем Такемичи. Вроде как он должен ощущать себя лучше, а не так, как будто его переехал автобус. И лишь с какой-то божьей помощью с усилием Чифую наконец оборачивается. — Майки? Рад тебя видеть! — и да, на его лице расползается та самая признательная и ослепляющая улыбка, что чаще всего можно заметить. Доракен и Майки не сильно поменялись с их последней встречи. Чифую с улыбкой может заметить тихое «Не называй меня Кен-чин!» и оглушительное «Заткнись!» Это становится какой-то обыденностью, и вполне возможно, что всё-таки они обычные школьники, а поклонение ребят напротив — иллюзия. — Это ты его так, Чифую? — Майки указывает носком сандалии в сторону распластавшегося на земле Киемасы. Черт. Чифую немного забыл о нем. — Ну, типа~ В темных, поистине затягивающих, гагатовых глазах Майки проскальзывает уважение, а его тонкие губы растягиваются в усмешке. И да, он до сих пор выглядит до невозможности юным и крошечным. Но чувство, что Майки, несмотря на свои сто шестьдесят сантиметров, возвышается — неважно, на ступени иерархии или развития — не покидает его головы. — Превосходно, — тянет Майки, наконец подходя к Киемасе ближе и стараясь разглядеть признаки жизни на грубом лице. Впрочем, за сгустками темной крови лица и не видно. — Не знал, что ты хорошо дерешься, — он оборачивается к Чифую резко, из-за чего тот едва ли не отскакивает. — Ты состоишь в какой-нибудь банде? Чифую мнется. Он и сам понятия не имеет, как ответить на этот вопрос. Изначально его мечтой было вступить в ещё развивающуюся Тосву, но сейчас желание переломилось, когда взгляд снова упал на Такемичи. Справедливые люди такого не совершают, а Чифую хотел бы хоть немного себя к таковым причислять — у гопников ведь есть какой-никакой кодекс, обязывающий не распускать руки дальше своего либидо. Майки проследил за направлением его глаз. — Оу, а кто это у нас здесь? Чифую было дернулся ближе, потому что ресницы Такемичи слабо затрепетали, а после ясные глаза раскрылись, но Доракен пресек все его попытки на корню, выставив вперёд руку и одарив таким взглядом, что у менее толстокожего коленки бы ослабли и затряслись. — Ты живой? — Такемичи, рассматривая севшего на корточки незнакомого парня в упор, кивает и пытается подняться так, чтобы не застонать от пронзающей все косточки боли. И тогда Чифую наконец вспоминает, из-за кого он здесь появился. И он готов признаться, что пугается до усрачки, когда из толпы вырывается рыжая девчонка — сейчас лицо ее от ярости совсем сливается с волосами. — Такемичи! — кричит она неистово, словно раненый зверь. И приближается к очнувшемуся парню, хотя, кажется, он не совсем понимает, где находится. Но все равно поднимает безвольную, слабую руку, пытаясь коснуться ее встревоженного лица. Она же — трясется. Было что-то комичное в схожести их любовной линии на фоне битвы с отношениями в дамских романах или же сёдзё-мангах. Майки равнодушно приподнимает брови, будто удивлен, что девчонка находится здесь. А после разворачивается от них на пятках, позволяя девочке утянуть Такемичи в ласковые объятия. Движение его губ было едва заметным, но тем не менее лицо сразу смягчилось, морщинка на лбу разгладилась, и сам он перестал казаться таким раздражающим. Чифую сглотнул, чувствуя, как в груди происходит необъяснимый коллапс, а сердце отдается стуком в горле. — И кто же устроил такой разнос? — Майки покачивает головой неопределенно, разглядывая лежащего на влажной земле Киемасу и теряя интерес к полуживому Такемичи. — Тосва, — не раздумывая, отвечает Чифую. И теряется, когда Майки с Кеном заливаются смехом. Это звучит наигранно, будто они насмехаются над ним, будто пытаются задеть. И Чифую с непреодолимым усилием сдерживает порыв разнести чужой череп в щепки. — От лица Тосвы могу сказать, что понятия не имел о боях со ставками, — расслабленно отвечает Майки, подходя ближе. Чифую как-то испуганно сглатывает скопившуюся во рту вязкую слюну, в принципе ожидая услышать ответ на следующий вопрос. — От лица Тосвы? Откуда ты можешь знать? Чифую чувствует, как волосы на его руках поднимаются, будто электризуясь от собственного ужаса, когда Доракен наклоняется ниже, врезается холодным носом в его скулу, обдувая светлые пряди размеренным дыханием. — Ты ведь говоришь с главой, — затворнически шепчет он едва слышно ему на ухо. И правда, теперь чужой страх и шепот кажутся оправданными. Потому что Чифую слышал байки о заместителе с татуировкой дракона и низкорослом предводителе Тосвы. И теперь остаётся лишь удивляться своей собственной глупости, потому что не догадаться — пиздецки тупо. И он не успевает отклониться, когда лицо Майки становится до опасного близким. Видимо, у них привычка такая — нарушать чужое личное пространство. На солнце его кожа кажется неестественно бледной. Чифую не удивится, если она вдруг превратится в воск, а выражение черных глаз — во что-то, напоминающее ночной кошмар. Их носы почти начинают соприкасаться, а в гагатовых глазах проскальзывает что-то сродни азарту. — А ты не хотел бы вступить в Токийскую свастику?