I had a feeling when I met you (Когда я встретил тебя, у меня было какое-то предчувствие.) Didn't think liar's eye came in blue (Не думал, что у лгунов бывают синие глаза)
***
— Черт, это невыносимо, Кен-чин. Кен-чин поднимает вверх брови так ошеломленно и так высоко, что они прячутся за прядями светлых, аккуратно выпущенных из косички волос — боятся гнева непобедимого Майки наверняка. Кен действительно понятия не имеет, в чем заключается проблема главы на данный момент. — А что, собственно, тебя не устраивает? Действительно. Баджи Кейске был человеком слова, что, впрочем, в кругах его нынешнего общения было догмой, неизменным постулатом. И тем не менее пиздеть он всегда был горазд: знал, в какой момент добавить радостную улыбку, а в какой — лестно опустить ресницы. Баджи стоило заречься стать Великим актером. Майки в курсе об этом, но все равно понимает, что Кейске прочитать ему не по силам. Потому, наверно, и поджимает влажные губы со знанием дела, смачивает их слюной и пытается собрать мысли в кучу. Впрочем, у него это ожидаемо не выходит. — Ты хорошо подумал? Ему не нравится чувствовать свою очевидную власть, превосходство, когда друг опускает голову вниз в поклоне и не боится испачкать обтянутое темной тканью колено в луже. Ему не нравится поднимать подбородок вверх, строить лицо безразличия, хотя Майки тоже умеет играть пристойно, и пытаться расшифровать мысли, что пытается заточить Баджи в своей маленькой черепной коробке. А тот будто и радуется своему унижению, Майки уверен, что, если отодвинуть в сторону штору темных волос, облепивших лицо мальчишки грязными прядями, можно увидеть дергающиеся в нервной, почти что призрачной улыбке губы, мол, посмотри, друг, где мы в конце концов оказались. — Я, извиняюсь, конечно, — говорит он, строя из себя мистера Пристыженность, — но я не зря промочил брюки в этом дерьме, если ты, глава, не заметил. Майки старается игнорировать взгляд, которым окинул его Баджи, подняв голову. Непонятна обида, мелькающая в грубом голосе едва заметными нотками. В конце концов, Баджи сам решил вернуться обратно — Майки никогда его не заставлял. А сейчас… Всем своим видом напоминает ему об условии. И неужто мальчик действительно так для него важен? Пфф, абсурдно. Майки на девяносто девять целых и девять десятых процента уверен, что Баджи скучал по всем этим ощущениям. По экстриму, по разборкам и дракам. Да весь его потенциал загибался! Баджи Кейске не создан сидеть за чертовой ученической партой и держать локоть настолько идеально, что другие дивятся. Задница Баджи, в какие приключения он бы ее ни засунул, создана для байка, а ладони, какими бы девчонкам они не казались красивыми, какими бы тонкие узловатые пальцы не казались им длинными, созданы для того, чтобы бить уродов по морде. После его возвращения в Тосву прошел лишь час. — Ну… Он же вернулся, — Кен без долгих размышлений пожимает плечами, отворачиваясь от друга полностью и стараясь игнорировать тот факт, что у Майки от такого пренебрежения падает челюсть. Ну, хочет глава излишнего и преувеличенного внимания — уж такая у Майки требовательная порой натура. А Кен-чин не готов ему дать это самое внимание? Отнюдь! Готов хоть сейчас схватить на руки и понести навстречу приключениям или навстречу порции сладкого мороженого. Разрешил бы Майки только, да хоть на край света… Он кидает на Главу кроткий, бархатный — посмотри, какой чудесный Кен-чин перед твоим лидерским носом, — взгляд из-под ресниц. Оу. Господи. Нет. Его рука прижата к подбородку в очаровательном жесте, однозначно говорящем об основательных важных раздумьях, брови напряжены, а взгляд пустой. Так и лови сверканье гагата — поймать не сможешь. Это очень плохой знак. — Помнишь наше условие с Баджи? — наконец подаёт голос Майки. Кен пожимает плечами, кривит рот, состраивает гримасу легкого отвращения — Баджи еще не успел заслужить его царского прощения. А Кен против себя и своих принципов никогда не пойдет и прямо может сказать об этом, не зажимаясь и не тая. Потому и старается придать голосу этого ледяного, такого, что всех, кроме Майки, пробирает до костей, звучания. — Выгнать какого-то там мальчишку? Он каждой клеточкой кожи может почувствовать, как Майки обнадеживающе, подавая ложную надежду, потирает ручки и тянет губы в улыбке. — Не просто обычного мальчишку, Кен-чин, — тянет Майки, передразнивая. В ответ Кен лишь играет желваками на лице, предупреждая: не злить. — А мальчика, который ему нравится. Ну, на самом деле, Кен-чин не хочет играть на чьих-либо чувствах. Это жестоко, бесчеловечно, люто, безжалостно… Да просто по-скотски. У него и самого совсем недавно начался этот лёгкий… Кризис. О котором, прошу заметить, никто вспоминать не смеет. Да и Майки в голову наверняка часто приходит то будто иллюзорное зрелище, как Доракен постучался в его двери мокрый, облезлый и печальный — бродячий брошенный пес, честное слово. Это было нормально, вполне адекватно — прийти в дом своего лучшего друга, когда ты расстроен. Это было эксцентрично и глупо — прийти в дом своей любимой девушки, из-за которой ты и расстроился. Майки был не в курсе событий, хотя это немыслимо, ведь он глава, первое лицо в Тосве, которому на ухо птичка напевает едва ли не все события внешние и внутренние. Но Майки тогда понятия не имел, почему Кен пропал сразу после того, как отошёл купить им выпить. В конце концов, Кен — огромная, мощная, мускулистая глыба. Он буквально выше всех зрелых мужчин, которые встречаются ему на пути. И силы при таком внешнем виде Кен-чину не занимать. Потому и волнения все отметаются. Ну, может встретил кого-то он знакомого? Он не его девушка, чтобы докладывать о каждом своем передвижении! Майки понимает, что должен был тогда позвонить Кену. В конце концов, они ведь лучшие друзья. Но, видимо, карты действительно сложились как-то не в их пользу — из-за Баджи или из-за того, что Майки расстроился после отказа вступить в Тосву, или, может, из-за того, что на свастонов в последнее время навалилось пропасть безнадежных, выбивающих из колеи проблем. Но тем не менее Майки ушел раньше обычного. А после, удивленный, сонный и охуевший, брал Кен-чина под руки, затаскивая в дом и выжимая юкату от дождевой воды. Майки сделал вид, что на лице Кена тоже остались капли с улицы — в конце концов, шаг сделаешь и ногу в этой слякоти с собаками не сыщешь. Майки сделал вид, что не замечает подрагивающих пальцев Доракена, пытаясь подавить в себе то нелепое, вздорное и просто блядски неразумное желание взять его за руку. — Расскажешь, что случилось, Кен-чин? — поинтересовался у него Майки мягко, будто нетребовательно, посмотрел на Кен-чина пронзительно, остро, будто и не пытался выдрать злополучную тайну вместе со всеми прилегающими к ней органами. Пфф, это звучало до боли абсурдно. Манджиро Сано никогда не рассказывал о своих переживаниях. Манджиро Сано держал всё в себе. И да, это было ужасно глупо, потому что единственный человек, который мог выслушать Майки, был мертв. И это, пожалуй, поставило семь смертных нерушимых печатей на его сердце. — Не хочу, — пожал плечами Кен, отвернувшись. Майки и не стал спрашивать. Накинул на его плечи плед и обнял за шею, прижавшись к мокрой щеке своей. — Знаешь, Кен-чин, — начал он неспешно. — Что бы тебя ни тревожило, ты всегда можешь рассказать мне. И я всегда встану на твою сторону. И, к сожалению, он не лгал ни при каких обстоятельствах. Потому что на следующее утро Эмма застала брата, заснувшего с другом в обнимку. И, возможно, всё-таки разбудила их тихим шмыганьем промокшего под дождем носика. — Доброе утро? — разлепил глаза Майки, отодвинувшись от спящего друга. В принципе это было нормально. Нормально засыпать на широкой груди Доракена, потому что она идеально плоская, может и твердая, но удобная. И Майки может буквально развернуться на ней во весь рост, облепить его всеми конечностями, подобно осьминогу. А ещё она нескончаемо теплая, горячая, что, впрочем, довольно волнительно, учитывая, что Кен вернулся ночью мокрым. А ещё Майки всё-таки знает, что его сестра влюблена в его лучшего друга, а его лучший друг влюблен в его сестру. И это немного пиздец. Майки молится не проснуться когда-нибудь от стонов сестры, хотя уверен — Кен-чин этого не сделает. И они, возможно, настолько глупы, что не видят своих чувств к друг другу, не могут набраться сил признаться… — Я хочу сказать, — резко сбила его с мыслей Эмма. — Этот парень… Это произошло случайно, правда. Доракен… Он мог подумать совершенно не то… И тогда Майки сложил два странных, таких открытых для глаз пазла вместе. Во-первых, глаза Эммы оставались такими же красными и опухшими. Во-вторых, Кена выбить из колеи было невозможно. И… Он был настолько сильным, что не показывал своих чувств никогда. — Эмма, что случилось вчера? — спросил Майки твердо. — Что за хуйня с Кен-чином происходит? Девушка дернулась от грубого тона. И… Снова заплакала, дернув тонкими плечиками. Чертова девичья слабость — Майки мог терпеть такое лишь от своей сестры. — Хорошо, хорошо, можете не объяснять мне, герои-любовники, — пожал он плечами сухо, почти безралично. И раскрыл руки для крепких братских объятий. Впрочем, это не означало, что он встал… Не на сторону Доракена. Но он решил просто не вспоминать об этом довольно интимном и странном моменте. — Может, не надо их трогать, пусть сами разбираются? — Доракен делает попытку слиться — Майки уверен. Потому и бегает темными глазками из стороны в сторону в надежде, что буря по имени Манджиро Сано пройдет мимо него. Да, впрочем, Кен на самом деле был прав. Странно, наверное, что главные гопники района относились к однополым отношениям друга так адекватно и равнодушно. Но если Майки было похуй? девушка, парень или дикобраз, то Кен-чин насмотрелся всего, чего только мог, уже в этом возрасте. От женщин в борделе, которые заказывали женщин для тех же сексуальных утех, до мужчин, что искали партнёров по собственным параметрам, в зависимости от роста, веса и пола. Опускаясь до крайностей — цвета волос и глаз. И что сказать? Да ему похуй, если его не трогают и не касаются. В конце концов, подобные вещи позволили ему вырасти раньше. Возможно, они его и спасли от морального разложения детской психики. — Не~ет, — протянул Майки противно, ухмыльнулся уголками губ и кровожадно потер друг о дружку руки. — Он хочет выгнать его из Тосвы. А раз мы условились, то я обязан. Очень жаль, между прочим, такое лицо терять. Только вот… Придумать, как его выгнать, осталось. Если скажу «иди нахуй», то и… Ну пиздец, а не решение. Кен улыбнулся. — Да ну? А кто на прошлой неделе отпиздил Па-чина за то, что спер твой обед? На лице Майки показалось явное изумление. — Что? Да он же был с флажком, Кен-чин! Он был детским! И все знают, что я прихожу голодным, я ведь устал— Кен перебил его лёгким жестом руки. — Ты всегда хочешь жрать, Майки. Такое чувство, что ты в еду пихаешь допинг, — Майки охуевше поднял брови. Это Кен-чин так завуалированно сказал, что ему не в рост еда идёт, а в энергию? Ну, в шило в заднице. Да если не верит, то… То… Да пускай проверит, Майки хоть сейчас задницу подставить сможет! — Дома поговорим! — прервал новую порцию оскорбительного сарказма Майки, сощурив гневно глаза. — Мы не живём вме— — Что я, мать твою, сказал? Кен-чин устало вздохнул. Майки порой был раздражающим, неуправляемым. Но таким же дебилом, как в детстве, что, впрочем, облегчало тяжесть их взаимоотношений. — Зовут как его хоть? — спросил Кен, сдавшись после минуты агрессивных переглядываний. И едва ли не поперхнулся воздухом, когда Майки так безразлично вскинул голову вверх, изобразив на лице максимальное недоумение и состроив лицо до того глупое, что стереть хочется. — Кого? — БЛЯТЬ! — воскликнул Кен, зажав переносицу между пальцами. — Кого я найти должен? — Ах, точно, — Майки утвердительно кивнул головой. — Чифую Матсуно, недавно его принял в группировку… Номер, кстати, потерял, но мне он лично нужен, — он остановился, вглядываясь в изменяющееся лицо Кен-чина встревоженно. — Эй, что с тобой?***
— Значит, ты… — он останавливается, перекатывает на языке рвущиеся наружу мысли, будто пытаясь подобрать нужные слова. — Больше не общаешься с тем задротом? Чифую вздрагивает, опускает глаза вниз, пытаясь придумать, как уйти от ответа. Но мысли в заспанной голове передвигаются медленно, словно приклеенные самой противной и липкой патокой на свете. Не то чтобы он что-то скрывал от Такемичи — в старшей школе людей было много, но потенциальных друзей по пальцам пересчитать можно. Но тема с Баджи делает Чифую… Уязвимым. И потому он ее избегает так же, как избегал Кейске. А Баджи будто и не теряет стимула вернуть его, снова наряжаясь в клоунские наряды — по-другому его заумный вид назвать было нельзя, — и просит прощения. Например, как на прошлой неделе. — Привет— Чифую поднимает глаза от порции карри — прошу заметить, что глаза Баджи под очками сияют озорством, понимая, что Чифую решил нарушить их маленькую традицию, — которая успела остыть, потому что он к ней ни разу не прикоснулся. И с момента, как Чифую выбежал из кладовки, прошло лишь два дня — два долгих дня, за которые Баджи не прекращал прожигать его ярким извиняющимся взглядом, делать лицо провинившегося щенка, поджимать пухлые губы, держась при этом на расстоянии. Мол, посмотрите, как ты можешь не простить меня? А сейчас встал напротив, закрывая Чифую своей огромной фигурой солнце. И Чифую дёргается от его присутствия, снова начиная замерзать на прохладном ветре. Кутается в куртку и почти лениво и незаинтересованно тянет вверх кусочек риса, рассматривая его из-под ресниц. Двух дней было достаточно, чтобы синяк, сиявший под правым глазом Баджи, успел позеленеть и почти сойти. Но все равно он бросался в глаза как нелепое напоминание об их ссоре. Чифую опустил глаза вниз, игнорируя его. Баджи будто бы и не ждал ответа. Лишь пожал своими чертовски широкими плечами и сел рядом, почти извиняясь смотря в направлении рук Чифую, что аккуратно, искусно прокручивали в пальцах длинные палочки. Аппетит пропал полностью. И Чифую, поднявшись, откинул порцию недоеденного риса, отряхнул испачканные штаны, стараясь игнорировать такой ласковый и невинный взгляд парня. — Нет, не общаюсь, — он прижался щекой к пожухлой мокрой траве. Такемичи отвёл взгляд от него вполне учтиво — понимающе. Да, в принципе даже это место у школы принадлежало им с Баджи. Типа, общались они всего ничего — месяц едва ли прошел, верно? А уже успели сделать непозволительно многое. Чуть позже — едва ли день прошел после их первой встречи — Баджи подскочил к Чифую снова, пытаясь заглянуть сквозь опущенную светлую челку и поднять настроение мальчишки. Впрочем, разъярённого взгляда вполне хватило, чтобы отогнать его в сторону. Не часто Чифую вспоминает об этой разнице в один год один месяц и шестнадцать дней, но тогда? Он это чувствовал. И рост, и более развитое тело, и голос — все указывало на то, что Баджи давно его обогнал. Только по учебе, как бы иронично это ни звучало, отстал. На мгновение? Чифую хочет все это вернуть. Хочет прыгнуть в его объятия, споткнуться о собственную гордость и отбросить все обиды на Баджи. Винит ли он его до сих пор? Да нет, на самом деле. Просто… Чифую из тех людей, кто сначала делает, а потом думает. А подобная скрытность — сродни предательству. Он же думал, что Баджи… Что Баджи — его настоящий друг. И сам от него ничего не скрывал. Здесь нет дела в неясной ночи, которую они всё-таки провели вместе, или в чем-либо другом. Просто… Баджи действительно напиздел ему. А значит, потерял заслуженное кровью и лапшой уважение. У Чифую нет авторитета. И стать им — невозможно. Чифую действительно никого не уважает достаточно. И Майки может сломать нос, если сил хватит, и Доракену руку вывернет, если сможет. А Баджи… Он почти достиг той грани взаимного уважения, потому и стал нормальным другом, которому Чифую может выговориться и довериться в нужный момент. С теми самыми посиделками на пороге школы и поделенной напополам лапшой. С той самой неловкостью и — ладно, плевать — со своей блядской загадочностью. Чифую помнит, как раньше сравнивал Баджи с бледным, таинственным и до жути странным вампиром. И знаете? Действительно, лучше бы парень скрыл от него что-то такое. Вывел бы Чифую в лес, признался в своей страшной сущности. И Чифую бы поржал и простил. Подставил шею — чтобы помочь. Но, к сожалению, они оба не находились в сказке. И Чифую таким мыслям лишь вздыхает горестно, надувая губы. Лишь выставляет вперёд ладонь, чтобы Баджи и слова сказать не успел. И уходит от него в сторону. — Я бы хотел вступить в Тосву, — добавляет Такемичи, скача с темы на тему и разглядывая синяки, оплетающие запястья и ладони Чифую. — Болит? Чифую отрицательно машет головой в ответ. На самом деле, в последнее время эта тема Баджи очень интересовала. Чифую как сейчас помнит, как захлопнул шкафчик в мужской раздевалке, а из-за него показался невероятно серьезный взъерошенный парень. — Хорошо, Чифую, — его голос был полон отчаяния. Да и сегодня он выглядел бесконечно нелепо — с закатанными до локтей рукавами рубашки, которая теперь не скрывала виднеющихся сквозь кожу мускулов. А ведь Чифую теперь знает, что мышцы под тканью отнюдь не эфемерные, а ощутимые и даже пугающие. С испачканными в пыли брюками — быть может, повалял его кто-то в грязи? Да и плевать! Чифую сжал зубы, вспоминая, как абсурдно было его волнение за Баджи перед другими парнями. Он же… Он же мог дать сдачи в любой момент! Потому и шугались его наверняка, обходя за километр. И рожа такая преступная — красивая, конечно, — опасная. Увидишь и не уснёшь больше — очко сжимать страх будет. Чифую даже зубами заскрежетал, отвлекшись на подобные мысли, а Баджи все не отрывал от него глаз, чего из-под сломанных им же очков видно не было. «Быть может, и плохое зрение было надуманным?» — подумал Чифую, оглядывая его с нескрываемым презрением. Знал ли он тогда, что Баджи пытается запомнить его таким: невинным, свирепым и обиженным, словно очаровательный маленький котенок? Знал ли он, что Баджи наслаждался пейзажем эмоций его встревоженного лица, подмечая любую деталь вроде поднятой вверх светлой брови, опущенных вниз ресниц или сегодняшней укладки? И волосы его, словно живя собственной жизнью, опускались послушно и трепетно вниз, щекотали ушную раковину и тем самым просто невзъебенно раздражали. Чифую, если говорить честно, знал об этом. А после всё-таки сдёрнул с чужого носа мешающие очки — Баджи даже отскочил в испуге, и глаза его, золотистые, вытянутые, в окружении пушистых ресниц, как водой Чифую облили. Такие красивые, сука, — плюнуть бы ему в морду! — Не носи их больше, утырок, — произнес Чифую, перехватывая очки в руке удобнее. И да, это был первый раз за неделю, когда Чифую заговорил с ним. Лицо Баджи так и просияло: губы растянулись в мягкой, будто счастливой улыбке, показав очаровательные ямочки и клыкастые зубы, — ох, блять. Шельма ебаная! — Ещё раз подойдёшь ко мне, и я тебе череп проломлю. Пфф, конечно. Чифую буквально увидел на лице Баджи сомнение в его способности кого-то ударить. Осмотрел его руки скептическим взглядом, будто сравнивая со своими, и да, разница в габаритах была значительной. Так и повел придурок плечами, не подозревая, что Чифую может вывернуть их суставы наружу. — Хорошо, Чифую, — кивнул Баджи счастливо, сомкнул длинные ресницы и сделал этот невинный, такой раздражающий жест — наклонился ниже, прямо к лицу застывшего в защитной позе Матсуно. Так низко, что Чифую смог увидеть едва ли заметную родинку на виске, плавный изгиб темных бровей и ту самую широкую волевую челюсть. А также… В нос пробивался легкий запах мускуса — Чифую знает, примерно так пахнет отец, когда бреется. О боже, неужели Баджи на самом деле настолько взрослый? Типа, этот факт начинает казаться привлекательным, даже горячим, потому что Чифую не любит лишних волос, и хорошо, что у Баджи нет полоски девственных усиков, иначе Чифую бы приставил к его горлу бритву, ставя выбор: жизнь или отвратительные усы. Но тем не менее Чифую достаточно юн, а его волосы достаточно светлые, чтобы они оставались незаметными, особенно на лице. И Баджи едва ли не сияет гладкостью — сволочь — и пахнет до одури мужественно. — Оставь себе, — добавляет наконец Баджи и его горячее дыхание опаляет кожу Чифую лёгким мятным пожаром. — Но у меня тоже будет к тебе одна просьба. Чифую будто заинтересованно поднимает вверх светлые брови, выставляет вперёд руку, толкая Баджи в грудь, держа расстояние с помощью стянутого в своей руке ворота чужой рубашки и отводя взгляд в сторону: на такого Баджи, возвышающегося, улыбающегося и… Не презирающего его смотреть было невозможно. — Ну, — кивает Чифую, снова поднимая кобальтовые глаза на парня. Баджи будто мнется, проходится по зализанным волосам пальцами, расчесывая их ногтем и будто не замечая, как Чифую цепляется в него руками, снова ведет широким плечом — нервозность, что ли, у него была такая, честное слово. И произносит твердо: — Уйди из Тосвы, прошу тебя. Он откидывается назад. И это заставляет Чифую вспомнить о том, как его пальцы сжимают переднюю часть рубашки Баджи. Потому его хватка и разжимается, рука пытается отодвинуться на дозволенное расстояние, но Баджи пресекает все попытки Чифую, аккуратно ловя его запястье в свои руки, нежно поглаживая внутреннюю сторону его ладони. И Чифую старается игнорировать то, как прячется его ладонь в окружении двух чужих, исчезая полностью — и даже в расщелинах между пальцами ее не видно. В конце концов, напоминает, что Чифую все такой же маленький по сравнению с ним. И это заставляет ярость в Чифую усилиться. — Кто ты, блять, такой, чтобы мне указывать? И прежде чем Баджи успевает отойти… На его лице появляются новые синяки. — Знаешь, — Чифую резко поднимается, одаряя Такемичи хмурым взглядом. — Насчёт твоего вступления. Можно договориться! Они взяли меня почти сразу, но уже видели, как я дерусь. На самом деле, оглядывая такое нескладное угловатое тело Такемичи, смотря на его слабые руки, Чифую сомневался в своих словах. Типа, Такемичи не был похож на человека, который внезапно окажется киборгом, суперменом, который все это время прикидывался обычным подростком. — Охуеть, — на лице Такемичи проскочило удивление, и Чифую смог бы списать эту реакцию на собственные слова, но после… Повернул голову в сторону. В принципе сцена в баре должна была повториться. С Чифую все также сидела блондинка — Такемичи, прости, пожалуйста, — а лицо Кена изменилось до ошарашенного. И юката его наполовину съехала с плеча, позволяя разглядеть перекатывающиеся на бицепсе мышцы — ужасно угрожающие. Высокий — смехотворно высокий. Чифую вскакивает, когда заместитель подходит ближе. Приходится приподнять подбородок вверх, чтобы всё-таки заглянуть ему, может, и не в глаза, но хотя бы в лицо. Оу. Он явно выше шести футов, и это немного начинает пугать. И он выше, чем Баджи. И не то чтобы Чифую прежде задумывался об этом или боялся, но его язык тела так и кричит о том, что обладатель взбешён. Со светлыми, собранными в косу волосами, что выглядит нелепо, неформально и бросается в глаза. Но вряд ли этому парню кто-то посмел бы что-нибудь сказать… Потому что его покрасневшее лицо с перекатывающимися на нем явными лицевыми нервами, кроме неожиданного страха, ничего не оставляет. — Оу, — испускает он вздох удивления, с хрустом сжимая пальцы в кулак, крепкий, настолько огромный, что, если коснется, все лицо Чифую превратится в один огромный болезненный синяк. А после Чифую замечает, как размеренно начинает вздыматься его грудь, как обсидиановые глаза, прежде метавщие молнии, сужаются. — Мне нужен Чифую Матсуно, — говорит он, оглядывая Такемичи острым взглядом. От него буквально исходит та самая доминирующая агрессия, и Чифую не может это объяснить, но его коленки слабеют. А ещё, он понимает, что Доракену сейчас нужен он. И Доракен знает, как выглядит Чифую. Быть может, решил отомстить за ту блондинку? Мало ли что случилось у них. — Тебя глава ждёт, — добавляет он отрешённо, почти безразлично. Будто вся ярость минуту назад была надуманной. Прячет кулаки в карманах брюк и откидывается назад. — Насчёт изгнания. Чифую смотрит на него ошарашенно, пытается притвориться, что это не удар и удержать в руках последние склоки ярости. И знаете? Он не агрессивный. Но этот обмудок заслужил получить по лицу. Он говорил, что, если сможет, вывернет Кену руку. Если сможет — раскрошит его череп и зубы на части. Но, видимо… Действительно, так просто глава не выбирает своих заместителей. И потому он буквально ловит руку Чифую в полете, перехватывает запястье — не так, как сделал это Баджи, — а до такого состояния, что кожу начинает колоть. На запястье начинают образовываться синяки. — Я не пойду с тобой никуда, — он сдвигает брови, дёргает рукой в сторону, замечая, что хватка пиздецки сильная. Оглядывается на Такемичи, замечая, что друг изрядно напуган. — Эй, — начинает Ханагаки и теряется, когда Доракен удостаивает его колким затыкающим взглядом. — Все нормально, Такемичи, — выдает Чифую, снова оборачиваясь на высокого подростка и щуря глаза презрительно. — Я с тобой никуда не пойду. Доракен наклоняет голову к плечу, и его глаза делаются настолько пронзительными, что у Чифую возникает ощущение — его пытаются купить. На самом деле, в это время Кен прикидывает, насколько мальчик отличается комплекцией тела от Майки: он, разумеется, выше — ха-ха, кто вообще может быть ниже Майки, — но сама фигура вполне похожа. Потому он всё-таки делает вывод: разница небольшая. И тянет загребущие лапы в сторону Чифую. Мальчик успевает издать лишь слабый писк, жалкий настолько, что его лицо начинает гореть, прежде чем его довольно грубо забрасывают на массивное плечо. Это унизительно. Потому Чифую чувствует себя оскорбленным. Типа, всё-таки его смог поднять знакомый мальчишка — его ровесник. И Чифую по сути даже не может его укусить или выбиться. Поэтому он совершает тот самый унизительный шаг, который только мог совершить, какой обычно поступают девушки в фильмах, и бьёт по мускулистой спине кулаками. Он в курсе, что Доракен улыбается, хотя под руками Чифую мышцы его спины содрогаются — это чувствуется, значит, удар не может быть неощутимым, наоборот, Чифую не девчонка, и это больно наверняка. — Поставь меня на место, ублюдок, блять. — Знаешь, — перебивает его Кен-чин задумчиво. — Ты действительно похож на девчонку сейчас, но… На самом деле, Майки запретил тебя трогать. А я приказы главы не нарушаю. Чифую на миг успокаивается, понимая, что хотя бы пиздить его сегодня не будут, хотя это сомнительно: Доракен вполне может врать. Но… Он мог ударить его в любой момент до этого. Поэтому Чифую обмякает на его плече, понимая, что… Может привыкнуть к этому, как бы унизительно это не звучало. — Я сам пойду, — выдает он тихо, но знает — Доракен слышит. Потому и отпускает его, вполне аккуратно, позволяя коснуться пятками земли. А после цепко ухватывает за плечо, сжимая до посинения и звёзд в глазах. — Если вырвешься, то шею сломаю, — угрожающе шепчет он сверху. И типа, Чифую вообще-то редко пугается. Но Кен выглядит старше да и ведёт себя тоже. И такое обращение заставляет его вытянуться по стойке смирно.***
Баджи в этот момент, не подозревая о надвигающейся катастрофе, занимается тем, что ему кажется основной проблемой на данный момент. На самом деле, в Тосву вступать он не собирался ни при каких обстоятельствах. Было в этом… Что-то противоестественное, давно забытое. Баджи мог бы сейчас оправдать себя тем, что не хочет видеть Чифую рядом с Майки и всей группировкой. Не то чтобы они были ужасными людьми или вроде того… Но они несли за собой дурные последствия. Родители часто говорят — и мать Баджи не была исключением, — что круг общения ребенка может их не устраивать. Было в этом что-то омерзительное, заставляющее упираться и делать все наперекор любимым родителям. Наверняка каждый подросток переживал подобное. И Баджи был одним из тех людей, которые играют родительскую роль. Наверное, потому, что основная часть его знакомых семьи не имела либо же имела семью не самую лучшую. Митсуя, пожалуй, из-за двух очаровательных, но несносных сестер тоже таким становился. И если он продолжал помогать друзьям, штопая им одежду или… Давая возможность выговориться, то Баджи просто не одобрял некоторых их поступков. Типа, он не зануда, хорошо? Просто он может оценить, когда ситуация может пройти против них же. И одна из причин, почему он захотел вернуться… Взаправду, он прекрасно знал, что план Майки в этом и заключается. Он знал, на что соглашается, когда возвращался на временную должность командира первого отряда. И он знал, какое впечатление на него это могло произвести. Баджи любит адреналин, он любит рисковые и ненадёжные ситуации. Да черт возьми, за последний год произошло едва ли несколько интересных моментов: когда он получил в морду от Чифую и когда сломал раковину в школьном туалете. И типа, да, можно понять, как чувствует он себя теперь, возвышаясь над своими подчинёнными и… — Ты скучал? Майки со стороны кажется жутко расслабленным, покачивается из стороны в сторону на пятках и щурится. Кажется, что Майки похуй на всю ситуацию, но Баджи в курсе: внутри он кричит от радости, а его самомнение скачет вверх. В конце концов, Майки всегда любил повыебываться, даже удивительно, что не указывает на Баджи пальцем, крича: «А я говорил!» И Баджи сдается. — Да, блять, ты говорил! Хватит прожигать меня таким взглядом! Майки будто удивляется — ебаный актер, ему бы в театр Кабуки. — О чем ты, Баджи? — он трепетно хлопает ресницами, прикладывая руку к груди, цокает языком, медленно и неодобрительно качая головой. — Тебе нужно выпустить пар, а то злость в себе нельзя держать. Баджи натурально рычит, а после всё-таки позволяет себе улыбнуться — он действительно скучал по подобным сценам. Ещё неделю назад Баджи сидел, скрючившись в три погибели, и все думал. Ушел он из Тосвы или нет — в жизни ничего не поменялось. А в последнее время вообще пошло по пизде… Потому что Чифую, кажется, не собирался его прощать. — Что, совсем пиздец, да? — спрашивает Майки, усаживаясь рядом. — Это из-за того парня тебя так разносит? — Ну, типа~ Баджи глубоко вздыхает, и Майки закатывает глаза на это. Впрочем, он совершенно не против. Есть какая-то эстетика в Баджи, сидящем рядом: как его темные распущенные волосы пропускают сквозь себя лучи солнца, а карие глаза становятся золотистыми под их светом. И Майки пытается наслаждаться, запомнить до мельчайших подробностей: от сжатых в кулак длинных пальцев до надутых в раздумьях полных губ. — Блять, хорошо, — кивает Майки, резко выпрямляясь. — Знаешь, я на протяжении… — он смотрит на пальцы рук, считая, — на протяжении пяти лет! — Это четы— — Пяти лет! Слушал, как моя сестра вздыхает о красивых мальчиках из ее школы, поэтому, — он резко дёргает лицо Баджи в свою сторону, хватая за щеки. — Я смогу выслушать своего друга-гея. Что тебе в нем нравилось? Пальцы? Может, запах изо рта? — Ты плохого мнения о девушках, — Баджи сужает глаза, — и обо мне… Наверное, то, что Майки никогда никем не интересовался в любовном плане, создало в его психологическом понимании романтических отношений явный пробел и, может, он был готов друга выслушать и понять, но поржать мог с этого вдоволь. — Ну, вообще-то, — Баджи отводит карий взгляд в сторону, понимая, что отчасти Майки действительно прав. — Его волосы, — он мечтательно закатывает глаза, — его тело, на удивление нехрупкое, но красивое, его голос… — Что вам, блять, надо от меня? — Майки поворачивает голову в сторону, удивляясь чьей-то гневной тираде. — До сих пор слышу… — Придурок, это твой ненаглядный пришел, — резко перебивает его Майки, дёргая за руку. Баджи удивлённо и резко разворачивается всем корпусом, встречаясь с глазами кобальтовыми, злыми, напротив. — Неожиданно, — Чифую до боли равнодушно пожимает плечами, всматриваясь в именную форму свастонов на Баджи, сидевшую на нем до невозможности правильно и идеально. — Ты вроде говорил, что в Тосве не состоишь. Кен, стоящий рядом, хочет впасть в истерику, потому что он видит, как глаза Майки загораются чем-то новым, наверняка, по его мнению, гениальным и лукавым. Его осоловелый взгляд метается в сторону Кена ответно, как бы говоря: «Ну же, убедись, что я гений». — Вы же… Ненавидите друга друга, верно? — выдает Глава наконец. Чифую мнется, пожимает плечами под пронзительным взглядом Баджи, который в душе готов расплакаться, быть может, он заслужил прощения? — Так вот, Чифую. Ты зачисляешься в первый отряд Токийской Свастики, — Баджи порывается сказать что-то возмущенное, но Майки ожидаемо его обрывает. — Согласен? — А мои обязанности? — Чифую удивлённо вскидывает брови, он-то думал, что его собрались выгнать… Впрочем, они действительно не обсуждали его место в Тосве. — Подчинение, выполнение приказов, — Майки пожимает плечами, — что и делают обычно на низах. Мальчик кивает, соглашаясь, а после наконец понимает тот самый подвох, что промелькнул в голосе, теле — да все в главе выдавало обман. Но с чего бы ему лгать? Поэтому через секунду раздумий Чифую утвердительно кивает, отметая все подозрения в дальний угол: — Я согласен. Майки наконец счастливо хлопает в ладоши, оглядывая парней властным взглядом. — Я охуительный, — шепотом говорит он — правда, все вокруг слышат. — Баджи, забирай, делай с ним что хочешь. И прежде чем Чифую успевает возмущённо открыть рот, а его глаза — налиться яростью, добавляет: — Это твой командир, кстати. Первый отряд свастонов. Ослушаешься — вылетишь. — Чего? Майки, блять! — Баджи пытается найти поддержку в Доракене, но тот лишь равнодушно пожимает плечами. — Что за хуйню ты выдумал? — А что? Решаю не я, — дёргает плечами глава. И в ответ получает скептический злобный взгляд. — Ну, или я… Чем ты вообще недоволен? Для кого я стараюсь?***
I am a fool to not cut the ties (Глупо с моей стороны не разрезать повязку,) That bind the eyes that loved you (Закрывающую любившие тебя глаза…) Blindfold me (Ослепи меня.)