Your theories, your beliefs (Твои теории, твои верования,) And the way you preach for peace (То, как ты проповедуешь для мира) — It sounds like vomit to my ears (На мой слух это звучит просто тошнотворно…)
***
Последующие дни нельзя охарактеризовать как нечто хорошее и плохое — Чифую не стал бы делить мир таким серым образом, но если бы его заставили… То он бы отнес ситуацию к категории: пиздец. В этой жизни существует мизерное количество вещей, которые Чифую Матсуно могут поистине раздражать. То есть в нем действительно нет и капли той злобы, что обычно присутствует в подростках на момент пубертатного периода, когда гормоны в крови беснуются, побуждая совершать эксцентричные и просто необдуманные поступки. Как и сейчас, Чифую способен лишь стараться не отводить взгляд от рассерженных, блестящих золотом глаз напротив, что, кажется, пытаются просверлить его собственный череп, и следить за состоянием своих продрогших коленей, чтобы они не тряслись. — Ну, — выдает командир многозначительно, и широкие брови сходятся до такой степени, что кожа на лбу сморщивается. Чифую облизывает губы, стараясь не обращать внимание на дернувшиеся в расплавленном золоте зрачки, и глубоко вздыхает. — Что «ну», Баджи? — он с нечеловеческим усилием сдерживает дернувшуюся к прядям волос руку от желания начать нервно накручивать их на палец. И лишь опускает внезапно ослабшие плечи. В конце концов, это входит в его продуманный до каждой бросающейся в глаза мелочи план. Со вступления Чифую в группировку прошла едва ли неделя, но он уже успел изобрести тысячи способов своего изгнания. Можно ли считать подобные мысли идиотскими? Да, конечно. Разумеется, вступить в Тосву — его давняя мечта, но и находиться под предводительством Баджи оказалось слишком мучительной пыткой, которую Чифую, как оказалось, выдержать не способен. Впрочем, он не мог сказать утвердительно, что Баджи — плохой командир. Он прекрасно выполнял все указания Майки, внушал страх всем окружающим его людям… Но по отношению к самому Чифую он явно этого не делал. Например, однажды Чифую застал Баджи за выяснением отношений с одним из его подчинённых. Это было спустя три дня после разговора с главой, и Чифую взаправду с Баджи за все это время не виделся, поэтому, будьте уверены, и затаил дыхание, стоило широкой, обтянутой белой тканью, до боли знакомой спине попасться ему на глаза. — …Ублюдок, какого хуя я должен выслушивать упрёки от Майки из-за такого, как ты? Чифую, возможно, не успел уловить начало разговора или его тематику, но чувствовать явное различие Баджи в его общении с ним и с другими свастонами было удручающе. Нога Баджи упиралась в грудь незнакомого парня — едва он пытался приподняться, как все его тщетные попытки пресекали, толкая снова вниз и прижимая к бетонному полу ужасно близко. Чифую не может знать наверняка, но думает, что это было болезненно. Вся высокая фигура командира была напряжена, Чифую и в самом деле мог увидеть, как мышцы бедра под тканью облегающих темных брюк — между прочим, Баджи был почти единственным, кто не поддался надуманной моде, а придерживался классического стиля, — перекатываются. Он редко переодевался для тренировок или собраний, что происходили по обыкновению после школы, и для Чифую это было отдельным горьким моментом, нарушающим состояние всей его сердечно-сосудистой и нервной системы. Это заставляло его чувствовать ностальгию. Он возвышался, закатывая рукава промокшей от пота рубашки, запятнанной чужой кровью — у бедного парня уже был разбит нос, — и улыбался чертовски сладко. Пожалуй, Чифую мог бы назвать Баджи садистом в тот злополучный момент — как растягивались его полные губы в хищной веселой улыбке, все лицо блестело от озорства и явного удовольствия, а жертва под подошвой ботинка в это время хрипела, пыталась вырваться, хватаясь руками за обнаженную лодыжку командира, слабо царапая её короткими ногтями и в конце концов заставляя его отдернуть в раздражении ногу. — Б-баджи-сан, это действительно не моя вина… Пол под туфлей Чифую скрипнул. И когда Баджи отвлекся от созерцания окровавленного лица бедного парня, поворачиваясь на звук и сталкиваясь с удивлённым — ладно, можно сказать, охуевшим — лицом Чифую, то его глаза неожиданно сменились со злого турмалинового огня на привычный золотой, что блондин теперь начинал ненавидеть, а веселая улыбка с губ спала, и в тот момент до Чифую наконец-то дошло. Он обречён. — Чифую, рад видеть, ты уже устроился? Это различие было слишком явным, чтобы пропустить его мимо носа. Взять хотя бы тот факт, что Чифую до сих пор не нагрузили никакими разборками, никакой работой, а Баджи проходился глазами по всему его напряжённому лицу, будто пытаясь заметить любую изменившуюся деталь, а потом вдруг опомнился: взглянул на свою рубашку, пропитанную красной жидкостью, и, будто извиняясь, даже смущенно заулыбался, пытаясь нелепо скрыть преступление за широкими ладонями. Его щеки залились темно-красным оттенком. А ещё, что успел подметить Чифую, его волосы были собраны в ровный высокий хвост, тянулись почти до лопаток и абсолютно не были похожи на тот неказистый пучок, что привык носить Баджи из прошлого. Как бы, неужели все это время он мог быть настолько горячим? Чифую потребовалось мгновение, чтобы смириться с тем, как собранные волосы могут смотреться на ком-то так хорошо, скулы могут быть такими высокими, а сам Чифую — эстет до глубины души — наконец-то заметил. Во-первых, он пропустил все внешние достоинства своего близкого знакомого, когда мог использовать в своих интересах. Например, флиртовать с девчонками и ходить на двойные свидания, прикрываясь другом-с-которым-он-не-спал. И во-вторых, Чифую солидно отстал по всем параметрам от своего командира. У блондина хватило сил лишь на то, чтобы коротко кивнуть, а после развернуться, прикладывая к своим стараниям поистине титаническую силу в надежде не заметить вмиг ставшего расстроенным лица Баджи, и исчезнуть из его поля зрения. Что ж, стоило подметить — а Чифую всегда отличался своей чрезмерной наблюдательностью, — что Баджи уделяет ему индивидуальное внимание, отличающееся от его обращения с остальными служащими — о боже, это звучало так важно, хотя они и оставались такой же шайкой несовершеннолетних ребят. И Чифую внимание и явно повышенная забота должны были приносить удовольствие… Но его это наоборот раздражало. В конце концов, хуже он остальных или Баджи действительно ссылается на их прежнюю дружбу? И он не сможет оставаться в таком состоянии долго — Чифую был уверен. Потому и решился на эту идею — вылететь из-под влияния Баджи в любой другой отряд. Он ведь помнит, как легко брюнет раздражался, каким он был вспыльчивым и жадным до драк. Разумеется, был шанс быть изгнанным отсюда полностью — Майки сам говорил, чем карается непослушание. Но разве ему обязательно идти таким рискованным путём? Пфф, у Чифую Матсуно всегда были идеальные планы. Поэтому и стоит он сейчас на ковре у Баджи, стараясь не вздыхать и не фыркать особенно громко — парень и без того не отрывает от него грозных глаз. В конце концов, Чифую обнаруживает, что смотрит на Баджи сквозь ресницы, кротко, чертовски смиренно, будто просит прощения или разрешения… И да, теперь это кажется действительно ниже его достоинства. Изначально в план входило просто его разозлить. Не до крайней степени — всё-таки Чифую свое лицо берег. Потому план А был вполне классическим. — Баджи, — его голос достаточно понижен, чтобы придать тембру томности. Чифую, конечно, не уверен, что так разговаривают проститутки по телефону, но попробовать стоило. Чифую старается придать взгляду мягкости в абсурдной уверенности, что Баджи успел отвыкнуть от такого к себе отношения, едва касается плеча брюнета, чувствуя, как Кейске под его пальцами напрягается. Он взаправду может быть удивлен — это логично, ведь Чифую подскочил со спины внезапно, подобно тени, объял горячим касанием предплечье, взглянул кротким кобальтовым, таким красивым взглядом из-под ресниц. Смахнул невидимую соринку с чужой рубашки свободной левой рукой, а после опрокинул на Баджи стакан с горячим напитком. — БЛЯТЬ! — Баджи подскочил, раскрасневшись и застонав от боли, — наверняка влага проникла под его брюки, оставляя за собой темный размазанный след. — Ой, извини, — Чифую будто жалостливо наклоняется к командиру, рассматривая большое пятно и хватается за него пальцами, заставляя Баджи зажмуриться и прикусить нижнюю губу в надежде сдержать рвущийся наружу стон — и Чифую в этот момент вовсе им не любуется. По крайней мере, пускай радуется, что Чифую перестал его игнорировать. — Все… Все в порядке, Чифую, — выжал он из себя через секунду, развернулся и, прихрамывая, удалился из комнаты. Он уже не слышал, как Баджи, хлопнув дверью, по-звериному зарычал. Блять, чертовски терпеливый? Хорошо, проверим. — Ебаный ублюдок, — зашипел Чифую, не обращая внимания, как парни, стоявшие рядом, удивлённо — а некоторые и гневно — окинули его взглядом. Это и был план B — оскорбить командира публично. Пожалуй, за такую вольность Чифую и сам не против себе сломать челюсть. Но, если Баджи раньше воспринимал оскорбления адекватно, почти что не реагируя, то подобная реакция возможна была и сейчас. Правда, Чифую и без этого схватили за воротник остальные свастоны, почти что без усилий поднимая его над полом и выкидывая под ноги своего командира. Баджи может придумать себе все, что угодно; оправдать — тоже. Но только не тот неоспоримый факт, что Чифую стоит перед ним на коленях, пытаясь подняться и не опозориться ещё сильнее, а за дверью — свастоны, которые ждут его указаний. Баджи выглядит разъяренно, сложив на груди мускулистые, неприкрытые тканью, достаточно сильные, чтобы вывихнуть ему колено или забросить на люстру — как когда-то забросили его многострадальные трусы! — руки. И… Немного наводит ужас. Баджи качает головой. — Зачем ты все это устраиваешь? Честно говоря, Чифую не представляет, как удержать невозмутимое выражение лица и не позволить нервной гримасе испортить весь план. Чифую, в отличие от Баджи, играть совсем не умеет. Его приняли в группировку на испытательный срок, и если за это время он мог где-нибудь допустить ошибку, то дорога на одинокую улицу распахивалась перед его синими глазами, раскрывая объятия. А ведь прошла всего лишь неделя! Золото узких глаз темнеет, становится совсем отстранённым — наверняка брюнет сейчас задумался о чем-то важном. Чифую предполагает, что сейчас случится тот самый переломный момент и жмурит глаза в ожидании сокрушительного удара — не зря ведь Баджи сделали одним из главных, верно? «За что мне это?» — думает Баджи, осматривая зажмурившегося мальчика перед ним. Чертов провокатор, если бы он знал, как вместо наказания хочется сжать его в крепких объятиях, опалить быстрыми поцелуями щеку и больше никогда не выпускать. Быть может, действительно выгнать? Черт. Если сейчас Баджи совершит это, он уверен, Чифую больше никогда его не простит. Он ведь так мечтал вступить в Тосву… — Ты пытаешься вывести меня из себя? У Чифую отвисает челюсть. Отчасти из-за того, как часто он стал обращать внимание на проколотый язык Баджи. Неужели эта металлическая сережка раньше не была заметной? Он отступает назад под явным обвинением, не замечая, как ресницы командира опускаются, а в голове его крутятся мысли, как быстрее успокоить такого капризного, но расстроенного мальчишку. Поэтому Чифую вызывающе смело поднимает подбородок, хотя его все равно не отпускает ощущение, что он во всех смыслах сейчас ниже. Щурит глаза и выплевывает: — Я действительно о тебе так думаю. И мне кажется, что подобные высказывания требуют наказания? — он не даёт ему ни секунды на размышления и добавляет, — нет? Тогда позволь, иди нахуй, — Чифую думает, что он ебанутый. Потому что он буквально слышит хруст костяшек кулака командира. Баджи из кожи вон лезет, чтобы все сделать наоборот, чтобы Чифую не услышал предательского стука его разбитого сердца. Знал бы Чифую, как… Как вдвойне неприятно слышать подобное от человека, который тебе небезразличен. И Баджи в любой другой ситуации дал бы наглецу по морде. Сломал бы хребет, руку, да что угодно — даже смог бы вырвать вертлявый язык, если урод позволяет себе так много. Но… Может, все действия Чифую оправданы? Может, до сих пор он настолько обижен, что срывается на бывшем друге? Это довольно… Горько слушать. Потому Баджи хмурится, не позволяя себе сделать выражение лица мягче. И замахивается ладонью. Треск! Чифую смаргивает с глаз наваждение, чтобы наконец понять, что Баджи… Действительно дал ему пощечину! Да ещё и настолько ощутимую — девушки, что отшивали Чифую в прошлом, едва касались кожи, — а теперь его скула горит, и наверняка по ней расползается ярко-багровый цвет не только от удара, но и от злости. Во рту появляется металлический привкус — к сожалению, Чифую лишь прикусил себе язык, потому и взвыл от боли, а через мгновение, осознав ситуацию, ахнул. — Ты… Ты, блять, только что ударил меня? Если бы он ударил его по-мужски — не сладкой пощечиной, как обычно поступают с женщинами, а так, чтобы за ушами трещало, а голова опустела от боли, — то все было бы в порядке. Но он, видимо, предпочел опозорить его другим способом. Лицо Баджи было по-прежнему бесстрастным и хладнокровным, а глаза стали турмалиновыми при замигавшем комнатном свете — теперь ситуации никакой романтичности это не придавало, а наоборот, начинало раздражать. Он не улыбался. — На первый раз прощаю, — Баджи едва открывал губы, да и ему показалось, что они слиплись от сильного сжатия. — Но если ещё раз услышу подобное, — он наклоняется совсем близко, срываясь на угрожающий шепот, так близко, что челюсть Чифую опаляет его разгоряченное дыхание, — придется купить тебе инвалидную коляску.***
Let me fall and kiss your feet (Позволь упасть и поцеловать твои ноги,) Everybody knows they're cleaner than your lips (Все знают, что они чище твоих губ.)
Чифую считает, что его план действительно был идеален. Он просто сделал одну гигантскую и, к сожалению, очень важную ошибку в начале. Он подружился с Баджи Кейске. — Он полный ублюдок! — Такемичи на той стороне отодвинул телефон от уха. Чифую старается не дышать так часто, но знаете? Это волнительно, когда тебя унижает сверстник. Да ещё и человек, который был твоим другом. Тем более, дружеские придирки — это нормально. Драки — тоже. Особенно если вы парни. Чифую и сам так часто в шутку — ха-ха, или не очень — бил Такемичи. Хотя… Стоило рассчитывать свой удар, учитывая, что парень был костлявым. Он и сам так часто бил Баджи — вот здесь, видимо, действительно стоило бить от всей души. Такой глыбе все ни по чем. И все равно, как бы Чифую раньше ни оскорблял брюнета, как бы ни заносил свои ладошки над ним, никогда не получал ответа. Возможно, это было хорошо — черт его знает. По крайней мере сегодняшним поступком Баджи обозначил границы их нынешнего общения. Боже. Баджи тоже на вид казался ужасно субтильным! Может, и Такемичи окажется каким-нибудь супергероем? А может, он умеет перемещаться во времени? Пфф, ладно, это уже перебор.— Зачем так орать? И о ком ты?
Оу. А Чифую уже про него немного забыл. Вообще-то, Чифую не собирался звонить Такемичи, чтобы пожаловаться. Это решение было спонтанным, непроизвольным. Он начинал чувствовать себя влюбленной девчонкой, которая рассказывает своей подружке о каждом вздохе своего семпая. Только вот… Чифую не собирался рассказывать Такемичи, что Баджи — командир первого отряда. Была в этом какая-то тайна, да и Кейске наверняка неслучайно скрывал ее от всех. Поэтому Чифую прикоснулся пальцем к по-прежнему горящей щеке, перевел тяжёлое дыхание и чуть ли не взвизгнул: — Мой командир!— …оу?
— Это действительно все, что ты можешь сказать? Щеки уже горели от злости, он сжал зубы, заскрипев ими — казалось, эмаль с них посыпалась окончательно.— Ты же сам хотел вступить? Почему мне наши разговоры напоминают общение Хинаты с подружкой—
Черт. Такемичи был невозможным. — Отвали от меня. И да, не звони больше.— Но это ты мне позво—
Что ж, бросая трубку, Чифую думает, что с Баджи потерял и лучшего друга, и нормального знакомого в одном лице. Остальные были абсолютно безнадежными. Но после такого… Такого унижения! Он не мог нормально воспринимать парня. Хотелось… Подгадить. Хотелось… Испортить жизнь. Пфф, — Чифую присел на ближайшую лавочку — будто он был на что-то из этого способен. Что могло действительно расстроить Баджи? Быть может, купить лапши и перед ним же съесть? Тогда хорошо было бы привязать его к стулу и держать неделю голодным… План охуительный, конечно, но экстремальный. Потом ещё убегать от разъяренного Баджи и его подчинённых. Вот если бы Чифую знал, что все так случится… Он бы не упустил возможности! В конце концов, однажды он проснулся в его квартире. Кстати, шмотки свои так и не вернул, а вот вещи Кейске запустил ему в лицо. Все равно висели на его узких плечах, чертова каланча! А если… — Эй, мелкий. Что, простите? Еб твою мать. Это к нему обрати… — Я к тебе обращаюсь, — внезапно Чифую лишился точки опоры. То есть его действительно сейчас довольно грубо, не церемонясь, приподняли над полом? Да ещё и лапа такая здоровая. — Ты ведь из Тосвы, верно? Блин. А ведь куртку он так и не снял. Вообще-то Чифую гордился своей новой формой. Она была из достаточно теплой ткани, чтобы не мёрзнуть прохладным майским вечером. Довольно стильной — подходила под его повседневную одежду. Да и Чифую всегда шел черный цвет! Он подчеркивал его овал лица, выделял высокие скулы, синие глаза на фоне поглощающей пустоты становились ещё ярче. Да и делал его сексуальнее — Чифую уверен. Быть может, стоило когда-нибудь покраситься в черный… Наверняка осветление скоро выйдет из моды! — Я к тебе, блять, обращаюсь? Ой. А ещё подобная форма вызывала проблемы. Чифую среагировал стремительно: вскинул ноги, упираясь в чужой живот, и оттолкнулся. Этот кто-то взвизгнул от боли, но всё-таки отпустил его. — Эй, потише, — вот этот голос уже казался знакомым. И когда Чифую откинул светлую челку с глаз, осматривая подошедших парней с должным вниманием… Он действительно подумал, что бегство — не такая уж и плохая идея. Они были незнакомыми. Человек шестьдесят, не меньше. А рядом не наблюдалось не то что Свастонов — обычные люди, казалось, покинули улицу. Это пугало. И, пожалуй, этого парня, что возвышался над ним, Чифую уже знал. Киекка? Кариес? Похуй, в общем. Главное, что он был здоровым амбалом, который, видимо, точил на Чифую зуб после того удара… И до Чифую наконец дошло, что у него проблемы.***
— Он невыносим! — Баджи спрятал лицо в ладонях, скуля уже полчаса после того, как за Чифую дверь закрылась. — И ты хочешь его трахнуть, мы проходили, да-да. Если говорить честно, то Майки уже заебался. Баджи был его другом детства, поэтому все его отношения проходили и через Майки. Не то чтобы их было много… Но отношения Баджи и с его парнями можно было назвать тяжёлыми. Вот и сейчас он едва ли не плакал из-за того, что ударил своего ненаглядного. Баджи-са~а~ан плакал из-за того, что кого-то ударил, — это уже звучало абсурдно. — Он ведь заслужил, верно? — Майки наклонился к нему совсем близко, пытаясь пальцами убрать закрывшие точеное лицо пряди. — Ты что, ему зуб выбил? Ну, станет менее красивым… — Нет! — Баджи вскинул голову, и волосы совсем облепили его скулы. — Я просто дал ему пощечину. Не в полную силу. — Да ты придурок. Действительно, что можно было ожидать от безумно влюбленного? Черта, которая никогда не нравилась в Баджи Майки, — это потакание всем прихотям объекта своего обожания. Ударить такого? Пфф… Баджи был слишком мягкотелым в подобный момент. И пусть он никогда не подставлялся, но, видимо, пассивная роль превращала парня в его глазах в нежную девочку, которую обязательно нужно оберегать: натягивать на ее ножки носочки, носить на руках и целовать в задницу. А может и не только целовать. — Что я сделал не так? — Баджи поднял вверх лицо, явив красные от нервов глаза и заставив Майки оглянуться по сторонам — мало ли, кто ещё увидит командира в таком состоянии. И без того дебил, уважение по новой завоевывать. — Кто пацана по щеке бьёт? — Майки театрально закатил глаза. — Наверное, он оскорбился. А ты вообще уверен, что он гей? — Баджи опустил глаза. Оу. — Вообще-то… У нас уже кое-что было. У Майки отвисла челюсть. Баджи — самый неловкий, самый тупой человек в отношениях. И смог завалить (натурала) в первые дни знакомства? Да уж, теперь Майки может им гордиться. — Расскажи-ка, — Майки заглянул в его краснеющее лицо. — Почему тогда вы все ещё не лобызаетесь в любой удобный момент? Кровь, что прилила к щекам Баджи, казалось, уже не отлипнет. — Ну… — он отвёл глаза. — Может, он был немного пьян? Черт. Его друг — дебил. — То есть ты трахнул мальчика, который считал себя натуралом, после вы проснулись вместе, наверняка голые. Господи, Баджи, Я НЕ ХОЧУ ОПЯТЬ ВЫЗЫВАТЬ ПСИХОЛОГА… — У нас нет психо— — А надо завести! Ты чем думал вообще? Членом? Майки закатил глаза. Баджи был безнадежным. Сам Кейске тем временем постепенно осознавал ситуацию. Наверное, это был огромный стресс для его мальчика. Наверное, он ужасно расстроился. Пусть они и не спали — подумал, что лишился анальной девственности? О боже, это звучало ужасно. — Мне нужно его найти, — сказал Баджи, взлетая с кресла. — Съебись уже, в последнее время только с чужими отношениями и разбира… Хлопнула дверь. Баджи его и не слышал.***
Чифую не то чтобы трясся от страха. Но шестьдесят на одного — даже для него перебор. Поэтому после первого упавшего без сознания на асфальт он поспешил ретироваться. — Куда? — воротник теперь пережимал горло. Чифую вообще чувствовал себя в последнее время котёнком, которого за шкирку шпыняют по всем углам, издеваясь… Улицу озарила лёгкая музыка. — Ой, прошу прощения, мама звонит, — и этот голос был до жути знакомым и… Саркастичным. — Может, договоримся и вы отпустите моего… Подчинённого? Да и сам Баджи казался совсем беззаботным. Это что, случайное совпадение? Прямо как в седзе-манге? То есть он просто шел за раменом и решил спасти Чифую по дороге? О боже, это звучало нелепо. Рука взлетает, хватает парня, что держал блондина, за ворот и отталкивает от того места, где стоит Чифую, и тогда он наконец появляется в его поле зрения. С тем же высоким хвостиком и горящим турмалиновым взглядом. Что ж. Зато Чифую всё-таки отпустили. И… До него наконец дошло, что он действительно никогда не видел, как именно дерётся Баджи Кейске. Это было быстро. Испуганные глаза едва ли поспевали за его резкими движениями. То есть, возможно, так и дерутся в фильмах с цензурой, пытаясь скрыть любое насилие. Да и… Это было физически невозможно. По средней школе ходили легенды о Токийской Свастике. Взаправду ли там в главных сидят некие гении, способные ударом ноги вырубить сотню таких же мальчишек? Теперь подобный рассказ не казался Чифую легендой. Потому что к его ноге прилетело чье-то бессознательное тело, а Баджи лишь скинул куртку и довольно сильно вспотел. Закатал рукава и, — виновато? — вздыхая, обернулся. Голос Баджи становится неожиданно мягким, размеренным, он тянет это «Чифую» отнюдь не омерзительно, а ласково, но достаточно громко. Зрачки его глаз уменьшились, несмотря на то, что потемнели от ярости, — Чифую наблюдает это явление, пока Баджи не закрывает их. Его темные ресницы дрожат, венки на веках прояснились — казалось, набухли. И он стал выглядеть слишком уставшим и уязвимым — таким его могли видеть только главы Свастонов, но Чифую сейчас было наплевать, каким выглядит командир первого отряда. Баджи прокашливается, стараясь убрать то противное ощущение застрявшего в горле камня, который заставлял его грудь содрогаться в удушье, — к сожалению, это были лишь нервные всхлипы. Чифую знает, что испытывают принцессы в беде. Потому что через секунду его — возможный — принц подлетает. Баджи тоскливо вздыхает, его пальцы впиваются в бедра Чифую в том месте, где, как он думает, завтра появятся синяки, а его голова безвольно падает на чужую ключицу, ощущая лбом, как все тело мальчика дрожит. — Как ты чувствуешь себя? У Чифую перехватывает дыхание, когда ладонь Баджи на его бедре сжимается — возможно, если никто никогда не узнает, то он может признаться, каким защищённым в тот момент себя чувствовал и как беззащитно прильнул к нему всем телом. Проходит секунда, прежде чем Чифую успевает вырваться из его хватки. У Чифую и правда никогда не было авторитетов. Баджи почти стал человеком, которого он зауважал. И сейчас он, возможно, немного потрясен. К сожалению Баджи, его руки мальчика совсем не держат, из-за чего Чифую падает, распахивая в шоке глаза и прижимаясь к его штанине щекой, а его рот открывается, поражая командира следующими словами. — Я бы… Хотел быть под в-вашим командованием! Вы примете меня в первый отряд… Баджи-сан?! — сдавленно хрипит Чифую. Оу. Господи Иисусе. Спешно наклоняясь, чтобы отодрать мальчика от своей ноги и поднять с колен, Баджи думает, что он… добивался немного не этого.***
У Кена никогда не было любимого блюда. Такими становились все, что готовила Эмма. Майки готовить не умел совершенно — если бы не родная сестра, то умер бы давно от голода, честное слово. Да и перебивался всякой хернёй время от времени: как и сейчас, мялся у прилавка, с жадностью разглядывая выставленные на всеобщее обозрение продукты. — Эй, Майки, купи себе дораяки и пойдем, что ты вечно придумываешь? Кен не помнит, когда согласился сопроводить Главу, но прошло уже полчаса, а Майки не мог решить, какое печенье купить. Носился, как заведённый, по узкому помещению, бесконечно крутя головой во все стороны и указывая на любую сладость пальцем. — Кен-чин, посмотри! — радостно восклицал он каждый раз. Господи, ну на что там смотреть? Нет его любимых рыбок? О Господи… Майки порой был таким ребенком! Хочется взять его в охапку, перекинуть через плечо — он даже тянется к мальчику рукой, потому что действительно может, но Майки ловко ускользает из-под его пальцев. Да и женщина за стойкой не внушала Кен-чину доверия: все улыбалась и искоса на них поглядывала. Наконец, спустя тысячу долгих мгновений, гагатовые глаза загорелись, в них проскользили отсветы лампы, а маленькая ладошка потянулась к выпечке. Кен вскинул руки к небу, его молитвы были услышаны! Господи, спасибо… — Кен-чин, это печенье с предсказаниями! Блять… О нет… Есть такие люди, что ведутся на гороскопы — о боже, скорпионам сегодня нельзя выходить на улицу! — и бесконечно их слушаются. Семья Сано, пожалуй, конкретно такой странностью и обладала, скупая последние журналы и выискивая страницу со знаками зодиака. И Майки тоже был несказанно суеверным в подобные моменты. Потому он сейчас и кидает в сторону Кена небольшое печенье, из-за чего в его ладонях оно и разламывается. — Я не хочу смотреть… — едва начинает хныкать Кен-чин, но затыкается под свирепым взглядом. — Ясно, не тупой. Майки бы поспорил. Он, щурясь, разворачивает ненавистную бумажку, зная: если там ему предскажут смерть, то Майки запрёт его в собственном доме.«Кого-то будут очень сильно волновать Ваши чувства и эмоции»
Оу. Это весьма… Нормально? Лучше, чем на прошлой неделе. Кен-чин даже возрадовался, что печенье с предсказаниями перестали завозить в ближний магазин и Майки перестал его терроризировать. Да и… Предсказание было многообещающим. Кен-чин поднял подобревшие глаза на Майки, оглядывая кругловатое лицо, мягкие щеки. На самом деле, он обожает такие моменты. Да и Майки, заглядывая ему через плечо — правда, приходится забраться Доракену на спину, чтобы подобный трюк вышел, — улыбается. — Поздравляю, — мягко шепчет Майки на ушко, сдувая с него светлые пряди. Ему ли не знать, как Кен-чину сейчас не хватает любви! — А ты свое открыл? — Кен-чин оглядывается через плечо, рассматривая улыбающегося Майки сквозь ресницы и почти утыкаясь вздернутым носом в его щеку. Майки, будто опомнившись, обхватывает Кен-чина за шею сильнее и при нем же ломает лакомство пополам. Впрочем, его гагатовые глаза снова темнеют.«Старые знакомые могут вернуться»
***
Coz I won't fall and kiss your feet (Позволь упасть и поцеловать твои ноги,) Everybody knows they're cleaner than your lips (Все знают, что они чище твоих губ,) I'm not easy to defeat (Мне нелегко победить,) I know, I know when something's amiss (Я знаю, я знаю, когда что-то идет не так.)
|…|