You tell me what you like tell me what you don't (Ты рассказываешь мне о том, что любишь, и о том, что нет) You were my life, you filled across the globe (Ты был моей жизнью, ты наполнил собой весь мир)
*** — Ну чего ты боишься, Чифу? — прошептал Баджи, слабо подталкивая мальчика в спину. Его ладонь так и осталась вжиматься в сведенные вместе лопатки, в то время как губы нашли висок блондина и едва ли коснулись. Чифую тихо фыркнул, проглотил собравшуюся во рту вязкую слюну и сделал решительный шаг вперёд. Его персиковая футболка всё ещё собиралась складками в том месте, где пальцы Баджи не могли разорвать с ним контакта. И почему-то теперь это казалось безумно страшным. Просто… До невозможности. Пиздец как хотелось развернуться и убежать подальше от этого злополучного места. Чтобы пятки сверкали, а песок под обувью заскрипел. Может… — Стоять, — сказал Баджи, и Чифую неожиданно для себя послушался. От этого непреклонного, определенно командного тона по спине пробежался табун трепещущих от обожания мурашек. Он каждой частичкой кожи чувствовал блуждающий по его напряженной спине золотистый взгляд. Сука, да по его венам буквально начинали проходить электрические импульсы — да, определенно. Именно поэтому его собственные ноги теперь не слушались. — Если что-то не так, то мы можем уйти. Его рука на талии появилась внезапно. Непреднамеренно. Но из-за нее Чифую почувствовал на себе такое давление, что его ботинки прорезали рыхлую землю. Он определенно тонул. Кажется, в озере своего страха. — Я же сам просил, Баджи-сан, — отозвался Чифую и потянулся к чужой ладони в слитном движении. Пальцы командира были настолько длинными, что могли обхватить почти половину его талии и вызвать такую порцию дрожи, что позвоночник Чифую напрягся. — Будто бы я могу отступить. Баджи хмыкнул, впрочем, руки не убирая, и тут же просунул ее в задний карман чужих светлых джинс. Притянуть Чифую ближе к себе — это половина причины, почему он коснулся его красивой задницы. — Ты не додумайся меня назвать Баджи-саном, — усмехнулся он ему в висок, — а то… Запутаетесь. Все верно. А все потому, что Чифую собирался познакомиться с матерью своего парня. *** Через неделю, во время их совместных занятий, Чифую вспомнил об этом. И черт, он впервые думал о том, как же это приятно — состоять в отношениях. Одна его рука свободно обвивалась вокруг шеи брюнета, в то время как сам он расположился на его груди. И это так тепло — не только из-за присутствия Баджи. Чифую просто понятия не имеет, когда подобные моменты успели стать настолько привычным. До одури уютными и правильными. Впрочем, репетитор из него, как оказалось, был довольно слабохарактерным. — …Не успел ещё наступить этот день, как произошло большое событие: получилось известие о том, что император Мэйдзи заболел. Газеты быстро разнесли эту весть по всей Японии, и это событие, проникнув в… Ты меня вообще слушаешь? — голос блондина звучит не очень твердо, потому Баджи останавливается, отлипая от перехода его плеча к шее, хотя Чифую уверен, что там уже осталось красное месиво. Боже, эти клыки никогда не дадут ему покоя. Изначально командир действительно старался вести себя хорошо, довольствуясь тем, что Чифую уже находился в его руках. Они расположились у мальчика дома, совершенно одни, и Баджи честно недоумевал, почему Чифую заинтересован в его образовании больше, чем он сам, потому и утыкался носом в тонкую шею, пытался отвлечь от чтения, а после и сам нашел в этом значительный плюс, потому что, серьезно, Чифую ничего не замечал, когда был увлечен. А книга… Такая толстенная, пыльная, где он ее нашел, спрашивается? Среди плотных стопок манги даже для кота места не было. А тот и не отлипал от их сведенных вместе лодыжек, тёрся о Баджи, ну словно он был его самым обожаемым во всем мире хозяином! А Чифую обиженно сужал синие глазки, кидал на него провокационные взгляды — предатель. Впрочем, харизмы Баджи должно было хватить на двоих. — Чифу, это пиздец как скучно, — вздыхает брюнет. Его голос, несмотря на обречённость, звучит чертовски довольно. Он хмурит брови и укладывается подбородком на чужое плечо, позволяя Чифую зарыться пальцами в свою челку. — Я лучше буду слушать тебя, чем посасэки… Чифую тяжко вздыхает. Господи, с кем он связался? — Сасэки, придурок, — он упирается в его лоб ладонью, чтобы отодвинуть от своей истерзанной в кровь шеи. — Это классика, Баджи-сан… Господи, как сложно. Баджи безразлично пожимает плечами. Ну да, конечно, сложно. Страниц здесь, кажется, немеренное количество, а Чифую ещё возникает? Пфф, и Баджи вовсе не теряет интереса к мягкой мальчишеской коже, продолжая находить любые чувствительные точки, о которых Чифую даже не знал доныне. Он не мог избавиться от этого властвующего ощущения, когда под клыками бился чужой пульс и больше всего в жизни он хотел вонзить туда зубы настолько глубоко, чтобы стало больно, но… Баджи не уверен, что Чифую его потом не скинет с кровати. Именно поэтому он усадил его между ног удобнее, откидываясь на спину и теперь глядя на мальчика с хитрым прищуром. Его рука почти своевольно опустилась по гладкому бедру, обхватывая плоть полностью и заставляя его приподняться так, чтобы мальчик потерял абсолютно все мысли, пока длинные пальцы командира проскользят под подол футболки… Впрочем, это позволяет Чифую вспомнить о своем гениальном плане. Потому он не продолжает урок, а откидывает в сторону книгу — так небрежно, что Нацумэ Сасэки посмотрел бы на него с презрением, — переворачивается на живот, опускаясь на колени, чтобы упереться ладонями в плечи брюнета и передвинуться на пах. Его собственные ресницы трепещут, когда пальцы буквально чувствуют твердые мышцы командира первого дивизиона, и он уже знает, что не один сходит с ума, потому что Баджи трепетно — всем сердцем — лелеет и обожает эту позицию, ведь может видеть лицо мальчика прямо напротив. Потому и ведёт пальцами по его виску, заправляя за ухо светлые волосы. — Что с тобой— Его голос обрывается, когда рука Чифую скользит вниз и на этот раз до цели доходит, минуя складки темной домашней футболки, пододвигаясь прямо к солнечному сплетению и опускаясь ему на грудь полностью. — Я хотел спросить… — начинает Чифую и хоть в его голосе присутствует малая доля лукавости, Баджи все равно напрягается всем телом. Чифую ощущает это каждой частицей кожи.— Точнее… помнишь наш разговор на первом свидании? Баджи почти открывает рот, чтобы пригласить Чифую на ещё одно, но со школой, уроками и собраниями сделать это почти невозможно. Хотя — действительно — вполне можно заказать лапши на дом, и здесь не будет никакой проблемы. Хули выделываться, будто они в мелодраме? Но, видимо, Чифую имел в виду что-то другое, потому он кивает, немо прося мальчика продолжать. — Почему ты сказал про зоомагазин? — он наклоняет светлую голову к плечу, и Баджи готов задохнуться от выражения синих глаз. Черт, когда он успел стать настолько сопливым? За такое короткое время Чифую начал казаться особенно важным, вросся в его ребра крепким плющом, обвил грудную клетку со всех сторон… И Баджи понимал, почему ему трудно дышать. Это что-то аномальное — неподвластное рассуждениям. А Баджи никогда не причислял себя к философам или учёным... потому быстрее выискивает нужный ответ. — Животных люблю? — неловко бормочет он. — Ну… Я думал, что ты заметил. Это правда, потому что ещё во время их первого знакомства Баджи казался блядской кошачьей мятой, безумно раздражая Чифую, потому что из-за того, что бездомные зверьки буквально липли к его ногам, они не могли продвинуться дальше школы. Да тот же Пик Джей сейчас не мог от него отцепиться! Чем он, блять, волосы моет? Кошачьим кормом? Впрочем… От него не настолько противно пахло. Чифую согласно кивает. Это было ожидаемо. — А почему пилотом? — пытается поддержать прервавшийся разговор Баджи, смутно вспоминания слова Чифую в кинотеатре. И потому он теряется, когда блондин опускается ниже, проходясь щекой по чужой и буквально приподнося на блюдечке свою кожу в распоряжение Баджи, опирается рукой на постель, будто… Готовясь к чему-то особенному? Баджи не задумывается об этом, когда Чифую под его губами настолько теплый и даже мятный запах его дыхания — он до сих пор любит эти жевательные резинки — доходит до носа. Следующие слова слышно отчётливо. — Знаешь… Мой отец как-то заикнулся, что хотел, чтобы я им стал. Баджи отрывается от его челюсти и теперь его взгляд темный, непроницаемый. Чифую почти начинает думать, что сделал что-то не так, пока командир откидывается на кровать полностью, лишь оставляя руки на чужих — весьма соблазнительных — бедрах. — Правда? — и в его голосе сквозит столько мягкости, что Чифую готов растаять. Баджи не собирается спрашивать, что случилось с его отцом. По крайней мере он с самого начала заметил: вещи взрослого мужчины в доме отсутствуют. Не было огромного размера ботинок, застывших вместе с женскими у порога. Да, впрочем... Он ожидал, что отец Чифую — также — находится в командировке или просто, возможно… Развод? — Да, — Чифую ведёт затекшим плечом. А после хлопает ресницами, пытаясь собрать мысли в кучу, чтобы мягко начать. — Слышал что-нибудь о «камикадзе»? Баджи закрывает глаза, стараясь сосредоточиться. Вообще практически все курсы истории он пропускал, пытаясь разобраться с делами Майки, когда ещё состоял в Тосве. Но последний год, несмотря на минимальное количество успеха, был… продуктивнее обычного. Потому он неуверенно отвечает: — Самоубийцы? А после он осознает, что конкретно сказал, его глаза пораженно распахиваются. Как, черт возьми, это может быть связано с отцом Чифую? Чифую на деле не выглядит огорченным, его мягкие губы растекаются в тонкой, неуловимой улыбке, а глаза наполняются ностальгией. — Что-то вроде того, — лепечет он, начиная накручивать прядь темных волос командира на палец. Вопрос брюнета остаётся невысказанным, он продолжает смотреть на лицо мальчика, пытаясь поймать хоть один намек на тревогу или волнение. А Чифую пытается подобрать слова, чтобы не сбиться с мысли, потому что прошло уже дохуярное количество лет — ладно, может, всего около четырех — и он не так слаб, как тогда. Последствия срыва, насколько он знает, могут быть сокрушительными. — Ну, какое-то время отца к ним причисляли… Его самолёт разбился, — мальчик делает паузу, несмотря на то, что голос уже обрывается той забытой печалью. — Это слухи, наверняка. Он никогда бы не бросил нас… Таким образом, правда? Типа, самоубийство — уже перебор, — его губы скривились в неуверенном выражении, будто пытаясь сдержать за абстрактной маской слабую боль. Этой причины было достаточно, чтобы Чифую переосмыслил все. Чтобы Чифую захотелось уехать из того самого района и оставить в памяти лишь мечту. На деле, все не было так плохо... Ему, конечно, до сих пор неприятно надевать черное и он искренне не любил этот цвет теперь, может, было больно держать мать за руку, потому что... Он мог почувствовать ее дрожь даже сквозь пальцы. И в то время он был не настолько мал, чтобы... Ничего не понять. И Баджи не может найти нужных слов, беззвучно открывая рот и уже замечает, как на лице Чифую проскальзывает испуг или неуверенность — что-то неприятное, что Баджи обязан уничтожить — и сам чувствует себя полным придурком. Просто хочет сделать что-то нужное, способное заставить Чифую ощущать себя не настолько херово. Блять, насколько плохо чувствует себя ребенок… После смерти близкого человека? Особенно... Такой противоречивой. Впрочем, его глаза уже источают волны сочувствия. — Да… — он скользит руками вверх-вниз по спине мальчика, собирая ту смесь прошлого с его кожи. Футболка Чифую слегка задирается. — Вы просто чудесные. На самом деле мне пиздец как жаль, я— Чифую его словам улыбается, обхватывает сильную челюсть пальцами и тянет вниз, сам же наклоняется, впечатываясь в полные губы поцелуем. Это медленно, как его сердцебиение в то время, когда Чифую нет рядом. Язык мальчика уже привычно скользит по ровным зубам, нащупывая на языке пирсинг — такой знакомый… Боже, наверное, когда-нибудь без него будет непривычно. И Баджи обнимает его в ответ. Все напускное спокойствие с каждой секундой исчезает, пока он скребёт пальцами по чужим лопаткам так, будто нуждается в этом. И сам же первым зарывается в его волосы пальцами, углубляя сладостный поцелуй. Неряшливый, неловкий, со съезжающими с подбородка губами, но одновременно самый лучший. Они не отрывают лиц друг от друга долго, и Чифую начинает казаться, что… Баджи наверняка хочет продолжить. И Чифую бы даже не отказал ему, потому что его ребра содрогаются под широкими ладонями, проходящими по его коже волнами… Пожалуй, он бы смог выгравировать этот момент на внутренней стороне век. Баджи тягостно отрывается от него — ошарашенный и разговором, и стойкостью, и поступком, — растягивая вязкую слюну между губами и притискивая мальчика ближе. А Чифую, все ещё с ужасно горячими от ласки щеками, снова тянется пальцами к книге, на миг останавливаясь. Выжидает мгновенье, прежде чем закрыть глаза за светлой челкой. — Ты бы ему понравился, Баджи-сан. Вы… Похожи, кажется. Серьезно, ты мне чем-то напоминаешь его. Баджи с минуту раздумывает, комплимент ли это… Но после кивает, улыбается мягко, ответно. Он помнит, что именно сказала госпожа Матсуно в их первую встречу. Что, черт возьми, они имеют в виду? И Чифую, рассматривая выражение чужого лица и почти чувствуя за это вину, свое занятие продолжает. А после начинает чувствовать сожаление о том, что выбрал конкретно эту главу, но ради плана… — …Мать тогда поверила моим словам. Я уверил её, что от учителя обязательно будет ответ. Но уже и тогда я сам совершенно не ждал от него того ответа, на который надеялись отец и мать. В результате вышло так, словно я обманул мать… — Хах, моя мама не любит то, как я себя веду, — начинает Баджи через время. Его губы всё ещё прижимаются к затылку мальчика, и слов почти невозможно расслышать. — Странно, этот герой чем-то похож на меня. …Ради плана можно пойти на многое. Лицо Чифую выглядит триумфальным, и он благословит Бога за то, что успел отвернуться от командира. Потому что… Серьезно, это будет выглядеть некрасиво — выводить своего парня на чистую воду… Не самыми честными способами. — Почему? — спрашивает Чифую, когда его дыхание выравнивается. — Ну… — Баджи пожимает широкими плечами, зная, что его история не настолько грустная, но, черт, он должен своему парню доверять? Хотя… Блять, это же не обмен информацией, как в каком-нибудь боевике… — Раньше я совершал много ошибок, — упрямо продолжает он, замечая, как Чифую весь встрепенулся. — Достаточное количество. Чифую собирается с мыслями, потому что, блять, наконец-то этот момент настал. Всё-таки оборачивается через плечо, окидывая командира достаточно серьезным взглядом. — Она не приняла тебя? — делает попытку догадки он. Но, черт… Чифую ненавидел пророчества и сам был в них не силен. — То есть… Твои предпочтения? Я думал о том, как сказать матери… Внезапно и неожиданно мысль об этом причиняет Чифую боль — такую же он испытывал, когда его били в живот. Потому что… Непринятие от родного человека — это наверняка больно, верно? А если… Его тоже не примут? Трепещущие мысли зарываются ему в голову, тут же успевая испортить все настроение, и он почти пропускает слова Баджи мимо ушей. Почти. — Нет, — продолжает брюнет, будто не замечая чужих волнений. Хотя он всегда был достаточно наблюдательным. — Вовсе нет… Сейчас есть проблемы немного важнее, чем чья-либо ориентация, не находишь? Чифую нервно подскакивает, спускаясь на землю с облака своих мыслей и судорожно сглатывает, с трудом вытаскивает застывшие в горле слова. — Ты прав, — говорит он, выжимая из себя лихорадочную улыбку. — Всегда были. И Баджи считает, что в последние годы у него все шло по пизде… Но сейчас он улыбается ему в ответ. И думает, что им пора бы уже познакомиться. *** И вот теперь Чифую стоит у двери местной больницы и чувствует себя испуганно. Байк, одолженный у Доракена — блять, они как две поберушки — на заднем плане трещит, ломается, подстрекает усесться и унестись навстречу ветру, повернуться задницей ко всему этому ужасу. Потому что теперь Чифую ожидает увидеть что-то поистине страшное. Типа, может она чем-то болеет? Или… На грани смерти? — Успокойся, — внезапно шепнул Баджи ему на ухо. Он не отлипал от него почти все время поездки, прижимая к себе в любой удобный момент. И к его чести, Чифую действительно чувствовал себя лучше. — У вас другой возможности увидеться не получится в ближайшее время, а она… Жуткая, но не монстр. Было что-то забавное в том, что Баджи называл свою мать жуткой. Это заставило Чифую с вялостью улыбнуться. Следующие шаги они преодолевали быстро, почти не касаясь сырой после ливня земли. И Чифую почти ненавидел ширину своего шага из-за того, что она приближала его… К этому знаменательному моменту. Потому, все это время смотря в пол и пытаясь попасть в ритм чёрно-белого кафеля, он едва ли не пропустил слова Баджи мимо ушей. Впрочем, не услышать их было почти невозможно. — Мамуль! — крикнул он и это разнеслось по стенам больницы. Вечером в регистратуре — дальше администраторской стойки их не пустили, — как ни странно, было безлюдно. Чифую с силой заставляет себя оторвать взгляд от кафеля… И застывает в оцепенении и… Очаровании. Он узнал ее почти сразу — по черным волнистым волосам и улыбке с ямочками. Ее темные — совершенно не похожие на Баджи — глаза были прищурены, с хитрым огоньком и очаровательными морщинками, застывшими у уголков. Она казалась старше сорока — старше мамы Чифую, хотя безусловно, на той уже успела отложиться тень… не самого лучшего прошлого. И улыбалась совсем не приветливо. Хищно. — Мамуля, да? — и Чифую вовсе не ожидает в следующее мгновение приоткрыть рот, потому что женщина преодолевает расстояние между ними за секунду и даёт сыну такой подзатыльник, что в его глазах, кажется, от удара загорелись сверхновые. Он послушно опускает голову вниз. — Кейске, мне звонили из школы, не пытайся мне лгать. Ростом она была слегка выше Чифую — что с таким высоким сыном немудрено — но ей все равно пришлось задрать руку кверху, из-за чего рукав ее халата слегка задрался. Черт… Она была врачом. Чифую слабо выдохнул. И продолжил охуевать от жизни, приложив руку ко рту, потому что она захватила мочку уха его командира в хватку и наклонила к себе низко. Боже, вся атмосфера говорила о том, чья она мать. А ноги Баджи едва дрожали. — Мам, да неправда, они— — Не оправдывайся, ты опять с кем-то связался? Я вижу ссадины на твоих руках, не пытайся мне лгать. Чифую думает, что хорошо — предупредить Баджи снять свастоновскую форму. Не то, чтобы женщина могла быть осведомлена об их общем дресс-коде, но… Свастоны встречались почти на каждом углу шумного Токио. Да и вели себя не всегда самым потребным образом, взять хотя бы их байк… Блять, ещё и байк. Скулы Баджи покрываются взволнованным румянцем, что хорошо виднеется из-под поднятых темных волос. И он выглядит… Довольно испуганно, когда не отрывает взгляд от кафеля. Ничего не боится, значит? — Мам, не позорь, пожалуйста… — едва ли шепчет он, сдержав рвавшийся наружу скулеж. И тут она всё-таки обращает взор в сторону застывшего в ахуе Чифую. А тот… Действительно не выглядит презентабельно. Его челюсть упала, кобальтовые глаза были в лёгком шоке распахнуты, а губы тянулись в нервной улыбке — наверняка очень странное, невменяемое со стороны сочетание. Но он, по крайней мере, был в повседневной одежде. Она резко отдернула руку от сына, но — стараясь, видимо, не заметно — стукнула по его спине так, что он выпрямился, обиженно сопя и потирая наверняка натертые до синяков места. Как же… Действительно семейное насилие. — Я рад познакомиться с вами, госпожа… Баджи-сан, — залепетал Чифую, захлопав ресницами. Баджи победно улыбнулся. Что, не соответствует? Он прекрасно знал, что Чифую кажется аккуратным, его прическа естественна, вещи чистые, взять хотя бы нежную персиковую футболку и джинсы, отглаженные до четких борозд. А глаза источают такую ауру — муа, синие — что сразу становится ясно: перед вами ангел. И, видимо, она вовсе не ожидает увидеть это. — И я, рада… — Чифую— — Чифую-кун… Они с минуту таращатся друг на друга потрясенными взглядами, пока Баджи, ухмыляющийся от такой победы, наконец не восклицает: — Он мой парень, кстати! И теперь охуели все. Щеки Чифую были красные, сердцебиение участилось и все, что он хотел больше всего на свете — спрыгнуть с какого-нибудь балкона, чтобы никогда больше не видеть этих прищуренных карих глаз. Женщина кашлянула в ладонь, ещё раз оглядела пустую больницу и прошептала: — Кейске, зачем ты пришел? — Ну… Бл… ин, — он неловко откашлялся, — познакомить и… Обед? — он потянулся к сумке, достав из нее упаковку бенто. Ладно, сейчас всего восемь вечера. — Можешь отнести в кабинет? Баджи уставился взглядом в пол. Это та часть семьи, которую он всегда ненавидел и старался максимально держать от Чифую подальше. И вот они оказались здесь. И пусть у Баджи никогда не было временных увлечений, а как раз таки все его отношения оставались значимыми, постоянными… И сейчас Чифую кажется такой же возможностью. Он пораженно замер, не в силах оставить своего мальчика наедине… Со своей матерью. Но, уловив жёсткий взгляд, вздохнул и развернулся на пятках. Чифую успел заметить его поднятый большой палец, прежде чем взять удар на себя. И теперь они остались одни. — Чифую-кун, — она ласково, едва касаясь, взяла его за руку, уводя подальше от пронзительных золотых глаз, что до сих пор пытались прожечь в их спинах две Марианские впадины. — Скажи, честно… Мой сын тебе угрожает? У Чифую упала челюсть. — Нет, что вы— — Господи, спасибо, — вздохнула она с облегчением и снова перевела лучистый усталостью взгляд на мальчика. — Тогда Кейске не солгал? — Ба… Кейске, — он перевел дыхание, — нет, разумеется, нет. Мы действительно… Встречаемся. Господи, Баджи чувствовал себя так же, когда знакомился с его мамой? Тогда понятно, чего он так зашугался. Они оказались на воздухе неожиданно, и Чифую, так резко погрузившийся в свои мысли, отвлекся лишь на порыв лёгкого ветра. Она всё ещё стояла в больничном халате, а лицо ее было таким же уставшим. Что ж, теперь в историю про командировку было легко поверить. — Я не совсем понимаю, почему вы так плохо думаете о… Кейске, — выдохнул Чифую, набравшись смелости. И его голос, видимо, был достаточно жалок, чтобы женщина посмотрела на него с беспокойством. Оу. Так вот насколько это неловко. — Раньше Кейске… — она прокашлялась. — Состоял в одной группировке, — и она была не совсем уверена, что именно это рассказывают парням своих сыновей — Господи, как странно — на первой встрече, но… видимо, такой миловидный мальчик должен быть предупрежден. — Попадал в плохие компании. Это приводило к страшным последствиям. Чифую вполне мог это представить. Он видел кровь на руках Свастонов, видел, как Баджи порой увлекался, тратил свою энергию на то, чтобы сделать больно другим. И он до сих пор оставался таким человеком. — В общем… — продолжила она. — Я буду рада пообщаться с тобой в другом месте, — пожала она плечами и это движение было настолько привычным, что Чифую расслабился. — Его круг общения — не совсем то, что я поддерживаю. Потому… Я советую тебе быть аккуратнее, Чифую-кун. Он наконец понял, почему они так сильно похожи. Эта власть. Безрассудная и просто неподражаемая, что видел он в Баджи всегда вкупе с агрессивностью, и она до сих пор наблюдалась в подрагивании темных ресниц, а особенно — волосах, волнистых и густых, настолько привычных… Чифую, пожалуй, мог к этому привыкнуть. Дверь досадливо скрипнула при открытии. — Я всю больницу опиз— — Кейске! *** Через пару минут они выходят ошарашенные — причем красный Баджи не только из-за смущения. Он потеребил подол своей темной футболки, громко сглотнул и теперь Чифую казалось, что это он должен взять его за руку. — Ты нравишься моей матери больше, чем я, — выдал Баджи. Его пальцы слегка тряслись, когда тянулись за сигаретой. — Да, — Чифую горделиво улыбнулся. Что, детдом недалеко? — Тебе не стоило говорить ей, что я твой репетитор— — Я не понимаю, зачем послушал тебя и… Черт. Глаза Баджи с подозрением сузились. Маленький чертёнок, пытавшийся… Мани… Манипулировать им? Хотя, ладно, это не совсем то, что можно запретить своему парню. И больше всего Баджи — прежде боявшийся познакомить их — страшился последствий. А они могли стать значительными. — Почему сразу не сказал, что она врач? — наклонил голову к плечу Чифую. Пожалуй, они многое смогли бы избежать, да и приняла Чифую она нормально, будто и знала… Баджи осекся, дотронулся до задней стороны шеи и судорожно выдохнул сквозь зубы. — Чифую, я не зря избегал… — он оссекся в испуге, — у меня в прошлом были не самые лучшие отношения— И Чифую на этот раз его не дослушал. — Что значит плохая компания? — он резко развернулся на пятках, пытаясь разглядеть что-то в остром профиле командира. — Ты из-за этого не хотел меня с ней знакомить? Лицо Баджи вмиг мрачнеет, его брови досадливо приподнимаются, и он потрясенно застывает посреди пустынной дороги. Блять. Кажется, главный страх во всей своей ипостаси. — Я… Пиздец какой, — выдыхает он, не пытаясь даже прокомментировать все беспокойство мальчика и, кажется, совсем теряясь в пространстве и времени. Чифую нерешительно задергал ногой. Эта скрытность начинала доставлять ему беспокойство в последнее время. Да и весь Баджи теперь казался неясным, слишком закрытым, будто Чифую чего-то не знал. И… Наверняка теперь эти сказочные, диснеевские отношения не были идеальными. Он схватил командира за подбородок, повернув в свою сторону и заставив немного согнуться в коленях. Взгляд Баджи казался затравленным. Он крепко стиснул зубы. Теперь это больно, потому что Чифую ложь ненавидит, а Баджи с самого начала представлял из себя лишь одну огромную ложь. Хотя уже успел проникнуть внутрь Чифую, даже после первого взгляда, наверняка не взаимного, потому что физически Чифую не мог распознать цвета глаз из-под очков. Это не то, что по мнению Чифую должно являться опорой для… Отношений? Противясь собственному голосу, он поднял расстроенный взгляд на брюнета и тот, видимо, понял причину. — Она имела в виду Тосву, разумеется, — продолжил Баджи. И… Черт, его мама до сих пор не знала о том, что он вернулся. Он вяло вздохнул. — А особенно… У меня был бывший парень. Потому она не особо одобряет мои отношения, это могло сказаться… — И что с ним? — нетерпеливо перебил Чифую. И порой нам кажется, что все хорошо… Баджи неопределенно повел плечом. — Он убил человека. …Но обычно мы ошибаемся в этом. ***And I don't like to fight, and you already know (Мне не нравится ссориться с тобой, и ты уже знаешь это, But you you you made me) bright like the winter snow (Но благодаря тебе я сиял словно зимний снег.)