If this world makes you crazy (Если этот мир сводит тебя с ума) And you've taken all you can bear (И ты прошёл через всё, что только смог вынести) —
***
Второй семестр приходит стремительно. Летние вечера сменяются свойственной для осени затхлостью, что означает приближение просто омерзительного для восприятия холода и, разумеется, школьных дней. И, что следует из всего вышеперечисленного… Осенней апатии. Что для нынешнего состояния Чифую оправдано. Прошло три недели с тех пор, как командир первого отряда покинул Тосву, исчезнув при этом со всех радаров. Прошло три недели с тех пор, как первые и самые лучшие отношения в жизни Чифую разрушились. И… Чифую просто адски соскучился. По всему Баджи в целом — его напускной серьезности или странному юмору; отсутствию должных манер или голосу. Такому низкому, заставляющему ребра грохотать от удовольствия, смущения, радости… — Чифую, — мальчик моргает, чтобы прийти в себя, потому что он даже не расслышал приближающихся шагов, и теперь Такемичи стоит за его спиной, горячо выдыхая в затылок. — Месяц уже прошел, харе хандрить. Что ж. Теперь Чифую может официально объявить сентябрь самым гадким и отвратительным месяцем в учебном году. Хотя бы потому, что рядом нет Баджи Кейске. То есть, вообще нет. Бывший командир перестал ходить в школу после окончания летних каникул. Идти куда-либо и осознавать, что сегодня с ним не увидишься — труднее, чем кажется. И Чифую действительно может назвать себя избалованным, даже искушённым, из-за того, что успел привыкнуть к утренним поцелуям, объятиям и прочей романтической чуши. Настолько романтической, что по ночам приходилось вспоминать его запах, смотреть на фотографию в мобильнике, утыкаться носом в подушку и толкаться в руку, потому что с уходом Баджи Кейске… Из жизни Чифую ушел и секс. И все эти лишения начинают обрушиваться на него. Чифую думает о том, что больше никогда не прикоснется к нему, хотя именно в последний момент Баджи стал чем-то неотъемлемым, важным (как кислород или сёдзё-манга). Чифую думает, что Баджи больше никогда не сможет трахнуть его, потому что, очевидно, тот не заинтересован в нем. Причина, собственно говоря, может заключаться в этом? Чифую думает, что он может быть не достаточно сексуально привлекательным для Баджи. И он, разумеется, чувствует себя из-за этого неуверенно. Точнее… Чувствовал, если бы знал Баджи-сана хуже. Блондин с первой встречи рассматривал его подобно музейному экспонату, но лишь в последнее время начал замечать на его обнаженных плечах веснушки. После, удивившись такому открытию, он начал выискивать детали — заметные и не очень, пытаясь сложить образ своего командира в голове по частям. И теперь ему мало. Катастрофически. Потому что лицо Баджи, когда Чифую закрывает глаза и представляет его, — размытое, едва ли подвластное пониманию. Растрёпанные, всегда вьющиеся волосы, шальной взгляд, улыбка, от которой у него слабеют колени при каждом удобном случае… А если пройдёт ещё лет десять, то Чифую наверняка не сможет вспомнить золотые искры радужки его глаз или как кожа у его рта искажалась в ямочках. Если такое случится, то по десятибалльной шкале апокалиптического пиздеца ситуацию можно будет отметить как сто… Из десяти. Локти Чифую утыкаются в перила школьной лестницы, что теперь служат ему опорой, потому что если он сейчас снова зажмурится… То распахнуть глаза и не увидеть его — не сможет. Все действия Баджи Кейске должны быть оправданы. Это правильно. У него есть план, верно же? В конечном итоге Чифую может прийти к выводу, что это его бросили, и это он, следуя всем канонам, обязан ненавидеть брюнета или же относиться к этому равнодушно, хотя бы потому что Чифую — лишь жертва случая. Теперь он в конце концов может обвинить его во многом: в том, какое тепло оставляли его руки после прикосновений; в том, что теперь Чифую не мог застрелиться или выпрыгнуть из окна, потому что это бы означало проигрыш. И кроме Чифую, казалось, уход командира больше никому не доставлял неприятностей. Такемичи, складывая на груди руки, вздыхает. — Все настолько плохо? Ты пытался, не знаю… Позвонить ему? Ну, если сотня исходящих вызовов считается… То да, пытался. — Майки, по-моему, вообще поебать, — прерывает его Чифую, пренебрежительно пожимая плечами, и разворачивается к блондину на пятках. К сожалению, весь его вмиг посветлевший образ — наигранный. — Месяц прошел, а его… Его даже не попытались вернуть. Брови Такемичи поднимаются вверх, он морщит нос в размышлениях, и Чифую впервые за долгое время начинает его рассматривать. Кожа под его глазами чистая: на восстановление после драки (ладно, избиения) ушло действительно много времени. Наверняка на таком щуплом, неустойчивом к окружающим вещам теле осталось какое-нибудь напоминание, вроде шрама или очень заметной впадины. И до сих пор Чифую вспоминает этот момент с болью, потому что, возможно, он мог все это остановить. Если бы увидел раньше. А теперь, даже чувствуя себя виноватым, не он исправляет этот пиздец, навалившийся на них с космоса; не он помогает своему пострадавшему другу реабилитироваться; не он чувствует разрывающую грудь вину за случившееся. Чифую, мать вашу, вообще нихера не пытается сделать. И это заметно. Такемичи наблюдает за ним после окончания своего больничного, замечает мешки под глазами и очень яркую раздражительность… Чифую не может назвать Такемичи гением или же чисто способным молодым человеком, но даже к его интуиции стоит прислушиваться. — Что-то мне подсказывает, — губы парня растягиваются в мягкой улыбке, а голубые искры в его глазах становятся настолько насыщенными, что сердце Чифую, так и быть, смягчается. — Что у него должны быть на это причины. Так что… У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня? …Кроме разговоров с Пик Джеем, теплого одеяла и искрометной истерики? — Нет, — мотает головой Чифую, светлые пряди его волос ударяются о виски. — У меня вообще нет никаких планов на следующие… Лет пять? И, честное слово, он пытается отвлечься. Именно по этой причине через час его пальцы сжимаются вокруг мороженого — и этот факт причиняет ему боль, потому что на последнем свидании было то же самое. Ладно, Чифую слишком часто проводит лишние параллели. Он должен быть взрослым в этот момент, потому что только взрослые могут заниматься сексом с такой страстностью. Только взрослым подвластны такие чувства, что испытывал он. Чифую, по крайней мере, внушал себе эти мысли весь путь от школы к центральному парку аттракционов. Здесь, к слову, частенько проводят токийские фестивали, на которые так часто любит ходить Чифую. Сейчас же солнце в самом разгаре, людской гул не сходит с заполненных улиц, а вся пиротехника и спецэффекты пылятся в каком-нибудь богом забытом углу. Жизнь вошла в свою обычную колею. И Чифую раньше в этом тоже как-то мог выжить. — Ты зацикливаешься, — выдаёт Такемичи спустя десять минут своих наблюдений, он прислоняется боком к кирпичной стене, останавливаясь. Чифую пытается отрицать. — Нет, это не так… Абсолютно, — но, к сожалению, это выходит настолько слабо и скомканно, что даже Чифую осознает это и потому покорно опускает вниз вмиг ослабшие плечи. Такемичи, в общем-то, надежды терять не желает. — Чифую Матсуно, мы все ещё можем найти тебе член, если это единственное, что волнует тебя, — его губы растекаются в провокационной улыбке, а палец тянется прямо к шоколадному рожку Чифую, в наглую захватывая малую часть и поднося к губам Такемичи, — сладко…//Прям как весь ты.//
Последующая тирада Такемичи прерывается лишь с помощью удара ладони. Щеки Чифую нагреваются от того, насколько громко Такемичи сказал это и как теперь люди поглядывают на них искоса. Своей жизни мало что ли? Про какой сексуальный голод он вообще говорит? Глаза Чифую сужаются и единственная мысль в его голове — как бы быстрее Такемичи убить. Просто скотина, придурок… Оу. И это, пожалуй, немного снимает его напряжение. Чифую почти впервые за долгое время не думает о Баджи больше секунды. — … — Такемичи все ещё жмурится, даже когда Чифую убирает пальцы с его лица, будто ожидает удара или ответной шутки, — спасибо тебе, — теперь его голубые глаза удивлённо распахиваются, а после загораются… Пониманием. Такемичи, кажется, действительно старается не терять последней надежды. А между тем он продолжает кого-то выглядывать вдалеке. И выглядит… Странно проинформированным. Чифую, что за последнее время успел стать очень восприимчивым к чужим изменениям, замечает это. Взгляд Такемичи… Он становится неожиданно взрослым. Такемичи всегда был как открытая книга, хуже, чем сам Чифую. Он был искренним, ярким… Был обычным мальчишкой. И без этих выебонов он нравился Чифую больше всех остальных окружающих личностей. Не было тайн, не было недомолвок, даже если Такемичи пытался солгать. Лгать, к слову, он никогда не умел. Это осознание врезается в мозг с поразительной скоростью. Чифую распахивает глаза, пытаясь вглядеться в профиль мальчишки и с ним действительно… Что-то не так. Под глазами Такемичи все ещё пролегают глубокие синяки. И Чифую понятия не имеет, как блондин смог простить его после госпитализации, но теперь ему начинает это казаться странным. Люди вообще могут быть не мстительными? Глаза Такемичи наконец загораются, будто он увидел кого-то знакомого, и он бьёт Чифую в бок локтем, кивая в сторону. — Разве это не Свастоны? Оу. Шея Чифую при повороте головы хрустит так резко, что Такемичи вздрагивает. Он вступил в Тосву недавно, потому ему простительно кого-либо не знать. И Чифую, честно говоря, может ожидать появления Такаши Митсуи, что заметил его и уже помахал рукой, начиная приближаться — все это не отменяет того факта, что где-то внутри своего сознания Чифую ожидал увидеть кого-то другого. Но чуда не происходит. И ладно… Чифую немного теряется, разглядывая приближающегося командира второго отряда и трёх сопровождающих его человек. Ну, можно сказать, двух с половиной. У парня, что следует за пепельным блондином, широкий разворот плеч, рост выше среднего и при этом необычное сочетание черт на лице. В плане, его голова выбрита почти что под ноль и при этом… Он продолжает выглядеть горячо. Пожалуй, с миндалевидным разрезом глаз и проходящим сквозь верхнюю губу шрамом он сорвал бы гигантский куш на каком-нибудь модельном конкурсе. Чифую отрывается от него, когда командир приближается, дарит знакомым лицам приветственную улыбку, а тот самый высокий парень отходит в сторону, приветствуя их лишь кивком головы. — Привет, давненько не виделись, — взгляд Митсуи теплеет, когда он оглядывается на парня через плечо. — Он тоже состоит в Свастонах. Хаккай Шиба. И если говорить об остальных сопровождающих Митсую людей… Чифую уже был знаком с его сестрами. Старший брат любит приводить их на некоторые собрания, а после на пониженных тонах объяснять Майки, что ему, блядь, не с кем оставить Луну и если она опять попробует поджечь дом, то он переедет к Майки вместе со всей семьей — которая младшими сестрами далеко не ограничивается. Майки, впрочем, всегда в таких спорах проигрывает. И Хаккай — тот самый высокий и довольно нескладный подросток с проходящим сквозь верхнюю губу шрамом — выглядит хорошо, когда поднимает двух симпатичных маленьких девчонок на руки и улыбается. Они, наверное, выглядят как семья. — Митсуя-сан, — он в последний момент ухватывает командира за руку и изо всех сил старается игнорировать слегка возмущенный взгляд Хаккая в их сторону. — Мы можем поговорить? Теперь высокий подросток напрягается сильнее. Складка на его высоком лбу увеличивается в размерах… Пока Такаши не оглядывается на него, одобрительно кивая и высвобождая собственную конечность из цепких пальцев вице-командира первого отряда Свастонов. И они улыбаются, они счастливы — неожиданно это оказывается настолько твердым ударом под дых, что все хорошее настроение Чифую вмиг испаряется. Особенно, когда Такемичи оставляет его с командиром наедине. — Классно смотрятся, да? — щурит глаза Митсуя. — Хаккай порой такое дитё… — Почему никто не ищет его? — выдыхает Чифую через мгновение, будучи не в силах выдержать моральную давку, которую, казалось, все командиры пытались произвести на него с глубочайшим почтением. Какого черта он заслужил все это? — Ищет? — брови Митсуи насмешливо вздымаются вверх, глаза темнеют и да, Чифую добивается своего. Такаши полностью осознает, что вице-командир первого отряда имеет в виду и теперь всю свою радость от события дня утрачивает. — Он сам покинул Тосву, мы не вправе его осуждать. Слова Митсуи отдаются у него под ребрами и самое ужасное то, что командир считает себя правым и при этом не выглядит агрессивным. Это пацифичное поведение в кругах Свастонов — редкость. Но почему-то именно показное спокойствие заставляет Чифую злиться больше обычного. Его ногти впиваются во внутреннюю сторону ладоней, глаза сужаются, судорожно разглядывая белые волосы, ресницы, так трепетно опускающиеся на щеки, что, блядь, морозным ветерком продувает — Такаши Митсуя просто Будда, дзен-мастер, раз способен удержать себя в руках в такой ситуации. И просто очень херовый друг. — И никто не заметил, как именно он вел себя? — говорит Чифую спустя мгновение, давление его челюстей друг на друга становится сокрушительным. — Просто как— А после Митсуя говорит фразу, которую Чифую слышал за последнее время нескончаемое количество раз. — Ты накручиваешь. Он, прикрывая веки, снова пытается отрицать. — И вовсе не— — Ты вообще знаешь, как он ушел в прошлый раз? Чифую уже открывает рот, чтобы ответить… Но, вообще-то, он действительно ничего не знает. Что вообще Баджи рассказывал ему о своем прошлом? Как вообще Баджи взаимодействовал с ним раньше? Чифую мотает головой отрицательно. — У Майки была депрессия из-за него, — вяло вздыхает Митсуя, — и я не хочу обвинять Баджи в чем-либо, но это не он был жертвой. Он в конце концов… — Митсуя замолкает, кажется, наконец поймав себя на откровенности. И тут же плотнее смыкает губы, чтобы ни одного слова не упустить. — Это было давно, но хорошо показывает, что именно из себя представляет Баджи. Его слова кажутся громогласным — не из-за того, что Митсуя является для Чифую авторитетом. Авторитетом для Чифую Матсуно стать почти невозможно. Дело в том, что Митсуя всегда пытался искать в людях хорошее. А раз сейчас он был настолько противоречив… Даже капли добра на этой стороне истории не было. Чифую упирается взглядом в отставших от них Хаккая и Такемичи, они улыбаются, кажется, не подозревая о надвигающемся кризисе. — И что он из себя представляет? — спрашивает Чифую после, его пальцы впиваются в ткань брюк, ярче прочего показывая его напряжёние. — Чифую-кун, — шепчет Митсуя, будто боясь… что кто-то способен услышать их. — Он… Он умнее, чем кажется. И он… Дикий. Вообще не подчиняющийся. Как бы ты не хотел, ты не сможешь его понять полностью. Челюсть Чифую от всего этого осознания падает. Баджи, блядь, что такое? НЛО или, может, какая-нибудь космическая частица, раз до сих пор не изучен? Чифую вымученно вздыхает. Он, блядь, так устал от этого. Почему его воспринимают в этой компании подобно ребенку? Да те же Луна и Мана наверняка знают больше! — Вы все о чем-то молчите, — сцепляет Чифую зубы и почти шипит на командира. — Что вам известно и почему мне нельзя— — Потому что ты не командир, — безапелляционно прерывает его блондин. Теперь выражение его лица жесткое, устойчивое. — Это касается лишь основателей, ясно? Позвоночник Чифую возмущённо сместился в сторону, когда он сгорбился, обиженно засопел и сморгнул с глаз совершенно неуместные сейчас слезы. Он не мог назвать себя капризным, серьезно, — Чифую тот самый человек, который перестанет просить, когда скажут «нет». Но сейчас? Ему это было нужно. До невозможности, до нехватки воздуха в лёгких. Он тяжело выдохнул, чувствуя, как нервы потихоньку натягиваются — с каждым движением парня напротив. И когда Митсуя всё-таки, не дождавшись ответа, оттолкнулся от стены… Ладно, Чифую на самом деле не любит давить на людей. Морально или физически, особенно когда знает, что человек перед ним добрый, отзывчивый… Чифую без всяких усилий начинает выглядеть разбито. — Митсуя-сан, у него ведь был… Парень, верно? Это может быть связано? Пальцы Митсуи сжимаются в кулаки, а линия рта искривляется так, что Чифую начинает тошнить. Вся эта ситуация с самого начала вызывала у него один сплошной рвотный позыв, заставляла склоняться над унитазом и извергать не еду, а позитивные мысли и чувства наружу. Потому что Свастоны — точно такие же подростки, как он. С личной жизнью, проблемами, да просто заёбами, школой… И при этом они продолжали вести себя старше, словно они чем-то от него отличаются. С этой загадочностью, той блядской скрываемой подноготной, будто они — преступники или Мафия. Что-то настолько опасное, что обычные смертные не достойны быть посвященными в их историю. А Чифую во всю эту херню ввязался по уши. И при этом не видел ответной реакции, благодарности, либо же… Да на него даже внимание никто не обращал до последних событий. Почему, черт возьми, они все ему что-то не договаривают теперь? — Знаешь, ты сейчас похож на Баджи, — говорит Митсуя, возвращаясь обратно, его затылок с глухим звуком стукается о стену, а серые глаза скрываются за ресницами. Следующий за всем этим вздох можно назвать срывающимся. — Кажется, все находящиеся в близком общении с ним, становятся маленькими манипуляторами, — Митсуя приоткрывает один глаз, приподнимаясь и заставляя мальчика отпрыгнуть в сторону от… щелчка. Абсолютно унизительного щелчка по носу. — До Баджи тебе расти и расти, но… ладно, — он тяжело вздыхает. — То время… Было определенно лучше, чем нынешнее. Теперь Чифую теряется. От стыда, что наполнил кожу его щек розами, от неудавшейся манипуляции — потому что Чифую, мать вашу, никогда не умел лгать. Впрочем, он и не пробовал. А Митсуя начинает выглядеть в его глазах старше, когда с уверенностью скрещивает на груди руки, откидывается на спину и упирается в Чифую требовательным, командирским взглядом. Реакция у Чифую на все это — выработанная, привычная. — В плане… Митсуя кивает, не давая ему вставить ни слова. — Они, вроде как, — он неуверенно ведёт плечом, будто сомневаясь в следующей реплике, но все равно говорит, — …выглядели счастливо. Они. Они — это Баджи и тот самый загадочный парень. Как скрытое тенью лицо или обрезанный уголок фотографии. Тайна Свастонов, в которую никто, блядь, посвящен не был. И они были счастливы. Чифую ощущает лёгкую боль от этого осознания. От осознания, что Баджи был счастлив не с ним, до него и после него тоже будет. И он ненавидит себя за то, что сердце от этого факта сжимается, и как горло, противясь, пересыхает. Чифую лихорадочно сглатывает. Кто это, блядь, такой? — Как его звали? — он упирается в командира взглядом, немо упрашивая рассказать что-нибудь. Хоть малую часть, долю. — Я вообще не слышал о ком-либо, кроме— Кроме вас. Пятка Митсуи упирается в стену, когда он отталкивается и прячет ладони в карманы брюк. И Чифую язык тела никогда читать не умел — из него вообще не очень сильный лингвист или полиглот, но теперь он может утверждать, что командир от него закрывается. — Казутора Ханемия, — выдыхает он прежде, чем в дверь их одиночества с ноги вламываются. — Таканчик, — ноет Хаккай, его ладонь сжимает детскую, а взгляд даже издалека кажется возмущенным. — Такемичи вообще не умеет справляться с детьми. Такемичи выглядит до глубины души оскорбленным. — А что, бля— — Вот видишь? Митсуя улыбается, когда разворачивается к нему. И он выглядит хорошо, ликующе… Прямо как Чифую, когда Баджи с ним. Теперь Чифую действительно начинает об этом задумываться. И, говоря откровенно, он, наверное… Вообще ничего не знает о жизни и прошлом своего командира, кроме самых мизерных, незначительных мелочей. Ему ещё наверняка предстоит разобраться с этим.***
На Баджи в свою очередь теперь накладывается цунами, состоящее из проблем, а в особенности… — Ты выглядишь напряжённым. …Из этого. Он недостаточно привык к его возвращению. К его присутствию в своей жизни. Дождливые капли стекают с волос Баджи, по его носу, и это становится единственной причиной для того, чтобы опустить взгляд. Потому что он не может выдержать непрерывный контакт с песочными глазами напротив? Вовсе нет. Не умереть здесь — уже будет выигрышем. Его спина изгибается, когда парень наклоняется вниз, а улыбка на губах становится безрассудной, бессмысленной. Он почти не моргает. — Тебе кажется, Тора, — успокаивает его Баджи, хотя его собственное сердцебиение при этом начинает зашкаливать. Парень почти мурчит, когда прижимается к нему, обхватывает шею Кейске, игнорируя кровь на своей куртке, и кажется таким крошечным — совершенно безобидным, как чертов котенок, а то и вовсе бабочка, которую Баджи может сломать, сжав пальцами. И его отросшие волосы кажутся непривычными, кожа — слишком бледной из-за отсутствия солнечного света в стенах камеры. Лишь тигр на этом бесцветном фоне не потерял краски. Четкие, поглощающе черные линии проходят от его челюсти к плечу. Баджи раньше любил касаться его языком и губами. Пирсинга на тот момент у него ещё не было, но клыки — они были у него всегда. И перекрыть тату синяками и любовными поцелуями — задание для Баджи Кейске, которое тот должен выполнить. Он знает, что Тора хочет повторения, когда так ласково выгибает ему шею навстречу. Кажется, единственное, что не изменилось в Торе за… За два этих года. Если бы Чифую залез дальше фотографии японский актрисы (лишь казус, который внёс юмора в их отношения), то смог бы наткнуться на что-нибудь лишнее. Например, на фотографию всех основателей «Токийской Свастики». Он знал бы всех, кто на ней изображён. И единственное, чему был удивлен… Незнакомому мальчишке с татуировкой тигра на шее. У него хорошая фигура и загорелая кожа; глаза кажутся по-кошачьи большими, а руки такие тонкие — но сильные — обвивают талию мальчика с темными волосами до плеч. То есть, версию Баджи Кейске двухлетней давности. Тогда их отношения только начали развиваться и если вы сравните фотографии Казуторы в две тысячи третьем и две тысячи пятом… Различия будут очень заметными. Это буквально, блядь, два разных в своем происхождении человека. Баджи понимает это, когда незнакомец обхватывает его талию пальцами. — «Вальгалла» хорошо тебя приняла, да? Я так и думал, между прочим. Но… Баджи синхронно дополняет его. Всегда дополнял. — …Но они мне все ещё не доверяют. — Зато я доверяю. Он лжет. Баджи настолько хорошо научился этому, что чувствует чужой пиздёж кожей. И если Чифую лгать не умеет, почти на каждом моменте готов покраснеть и сознаться… Казутора хорошо научился. И если бы Баджи не превосходил его в этой самой лжи, то внимания на дрогнувший голос… Не обратил. За время их разлуки Баджи вырос на десять сантиметров. Теперь его рост превышал отметку в шесть футов, а Тора, кажется, забавлялся этим, приподнимаясь на мысочки в попытке поставить их глаза на один уровень. Парень, которому он вырвал ногти, продолжал хрипеть на полу рядом. И это — тот самый проходной тест, о котором, казалось, все вокруг продолжают трепаться? Если говорить честно, то Баджи с трудом, но выдержал. Впрочем, иногда кажется, что Казутора въелся в его голову настолько, что теперь умеет читать мысли. — ...Ханма хочет работать в паре с тобой, я не мог не уступить… Оу, Ханма. Не стоит ли достопочтенному Ханме пойти нахуй? Он действительно ничего из себя не представляет. Просто дотошный ублюдок, которого Кейске хочет размазать по стенке. — Я хотел работать с тобой, — пальцы Баджи сжимаются на чужих бедрах, вырывая из Торы слабый стон. Черт, совершенно не то. Неправильно. Не подходит. — Может, закончим на сегодня? — Баджи утыкается носом в чужой, пряча от пронзительных глаз нервозность, выгибаясь в спине, чтобы наклониться. — Они уже все поняли, думаю. Болезненные хрипы на заднем плане в эту романтическую картину определенно не вписываются. Баджи, если говорить откровенно, чувствует в душе ту же боль, что испытывают парни после личного знакомства с Казуторой Ханемией. Он не привык чувствовать себя настолько забитым. Сейчас же он словно оказался в ловушке, в клетке. Состоящей из его ребер, о которые так стремительно билось сердце. Баджи все же выдавливает из глубины своей широкой груди улыбку. Когда-то ради этого человека он был способен пойти на многое. Забыть даже не пытался, слишком сильно образ загорелой кожи мальчишки и песок его глаз въелся в мозг брюнета. Когда-то Баджи казалось, что все идёт по пизде; жизнь переворачивается с ног на голову и он катится вместе с ней в пропасть. Пропастью сейчас были расширенные зрачки Торы напротив. Теперь Баджи приходит к выводу, что он может принимать наркотики. Или же психотропные. Кейске не удивится, если это окажется правдой — Тора всегда был слаб духом. И, к сожалению, это его вина, что Баджи не смог защитить этот ломкий объект от полного разрушения психики. Он словно протрезвел, когда взглянул на ситуацию со стороны внешней. В прошлом они были похожи с ним — красными щеками, невинностью и нескончаемой величиной глаз. Баджи всегда нравился конкретно такой типаж, и что говорить? Изначально именно этот момент привлек его к Чифую Матсуно. И Чифую… Он оказался другим. Такое внешнее различие: темные волосы против светлых или голубой против жёлтого. Несмотря на то, что внешне они ничуть не напоминали друг друга, характер… Характер их сочетался полностью. Баджи всегда желал держать все под контролем. Свою жизнь, действия и людей в его окружении. Всегда выходило, но сейчас? Сейчас он попал в тупик. Его беспомощность давила со стороны внешней на черепную коробку, продавливала ее, зарываясь в мозг и сводила с ума окончательно. И он был не единственным сумасшедшим здесь. Можно ли считать, что человек перед ним прежний?.. — Ладно, — пожимает плечами Тора, склоняет к плечу голову, прикусывая полную губу — раньше соблазнительно, но сейчас с проникающей во все органы дрожью. И оборачивается, чтобы схватить Баджи за руку. — Их добьет кто-нибудь другой. До смерти, надеюсь. ...Нет. Так считать точно нельзя. Потому когда незнакомец резко останавливается и в его руках достаточно силы, чтобы притянуть Баджи Кейске к себе, а после провести по его нижней губе пальцем, оттягивая ее вниз… Он всё-таки делает опасный шаг назад, уходя из-под этого давления. Не сексуального, к сожалению. Этого шага достаточно, чтобы в глазах Торы появился конкретный вопрос. — У нас нет времени сейчас? — спрашивает он, делая шаг к брюнету навстречу, пытаясь совершить парный танец, который ему не принадлежит. — Ты же любил трахать меня в подобных местах. Это правда. Баджи любит экстрим. Экстремальный секс тоже входит в этот обширный список. Но… В какой-то пыточной? Там, где ещё запах крови не выветрился, а к подошве ботинок липнет чей-то отбитый зуб? Да, именно по этой причине у него не встанет здесь ни в коем случае. Ладно, возможно, причины две. У второй причины нет светлых волос и кобальтовой радужки глаза. — Нет настроения, Тора, — мягко шепчет Баджи, приближаясь и ухватывая его за руку. Он видит огонек, заставляющий саха́рские пустыни глаз Торы превратиться в песчаную бурю. И Казутора вправе злиться на него. Баджи ни разу не поцеловал его по-настоящему с момента встречи — та произошла около двух недель назад. Ни разу не обнял крепко, да и все его напряжение чувствовалось не только вблизи — с расстояния чувствовалось тем более. — Ладно, — весело пожимает плечами шатен. И в его голосе меньше безразличности, чем того требуется. — Тебе звонят вроде, — добавляет он — этим холодным, высоким тембром, от которого вдоль позвоночника у Баджи начинают бегать мурашки. — Мама, — пренебрежительно пожимает плечами Баджи. — Как-то не хочется умирать раньше времени. — Так ты уже какую неделю не появляешься дома, пиздец тебе, — прижимает палец к губам Тора. — Да и я никогда ей не нравился. Пфф… Интересно, почему? Конечно, Госпожа Баджи-сан на вертеле его перекрутит за пропуск школы и вообще отсутствие. Но возвращаться в дом, когда в соседнем…//Почему не сказал, что мы живём в соседних домах?//
…Кажется каким-то безумием. А ещё у Баджи пятый этаж. В этом есть множество преимуществ. Например, можно спрыгнуть с окна и с вероятностью в семьдесят процентов (это с учётом удачливости Баджи Кейске) разбиться. А ещё…//Чтобы ночью ко мне кто-нибудь забрался в окно? //
Восемьдесят семь пропущенных, Баджи Кейске. Тебе пиздец, Баджи Кейске. В этом событии было что-то цикличное. Только вот тогда… Весной. Таких проблем за спиной Баджи не было. Зато была Тосва и светловолосый нежный мальчишка, который позвонил ему около пятнадцати раз в беспокойстве. За прошедшие три недели вышло восемьдесят семь. Баджи считал каждый, когда прижимался спиной к стене и утыкался лбом в отставленное колено, рассматривая иероглифы чужого имени на экране. Но когда вообще жизнь даёт тебе то, что хочется? Правильно. Нехер надеяться. Мы всегда теряем то, что терять не хотим.***
You call me up (Просто позвони мне) Because you know I'll be there (Знай, что я всегда поддержу тебя)