---
Баджи делает глубокий вдох, его грудь медленно опускается, и мышцы Чифую напрягаются неосознанно, в ожидании плохой новости. — Эти несколько месяцев, — уверенно начинает он, срывая голос лишь на последнем слове, — …они были лучшими в моей жизни. Челюсть Чифую падает. — Что ты имеешь в виду?.. — …Не перебивай меня, — хмурит Баджи брови, он устало опирается бедром на стол. — Знаешь, какой сегодня день? День? Мальчик неопределенно моргает. Быть может, чье-либо день рождения? Или… — Нет… — шепчет Чифую, рассматривая календарь в конце комнаты, — этого просто быть не может… Он и глазом моргнуть не успел, как уже наступил конец учебного года. И Баджи стоит перед ним, победно складывая на груди сильные руки, он уже не прячет за спиной этот смятый листок, и Чифую пытается удержать себя от желания размазать его по стенке. Сейчас бы со всей силы ударить его по лицу, не жалея точеного профиля, вымещая всю бурю эмоций, что завывала в его душе одиноким зверем. Сейчас бы раскрошить его нос… — Ты не мог— — Оу, котенок, — перебивает Баджи, и пальцы Чифую сильнее сжимаются на бумажке, которую он вырвал из рук командира секунду назад. — Мог, ещё как. Эта бумажка — подтверждение будущего позора Чифую. Эта бумажка — его билет на смертную казнь. Эта бумажка — грёбаный табель Баджи Кейске, свидетельствующий о том, что он удачно закончил учебный год. Что ж. Оглядываясь, Чифую может сказать, что год прошел не так уж и удачно, и табель Баджи-сана хуже, чем его собственный. Но все же — он есть! И теперь Чифую надеется, что тот внезапный разговор Баджи-сан забыл… Сверкание золотистых искорок его глаз говорит о том, что нихрена он ещё не забыл!//Да, если… Если ты закончишь этот год и не вылетишь, то я смогу выполнить любое твое желание.//
Любое. Господи, кто тянул его за язык? — Поздравляю, Баджи-сан, — выдавливает из себя улыбку Чифую. Он поднимается на мысках, чтобы коснуться губами его щеки. — Там, кстати, Майки звал нас— Баджи перебивает все его жалкие попытки сбежать на корню. — Не думай, что мне этого достаточно, Чифу, — начинает он, и от этого ласкового сокращения сердце Чифую пропускает удар. — Это всего лишь одно, — пропускает неловкий, совсем не обнадеживающий смешок он, — одно маленькое желание. Чифую сначала колеблется, борясь с неуверенностью. Его брови сходятся на веснушчатой переносице, крапинки на которой ближе к весне стали ярче. Но через мгновение, плюнув, он согласно кивает, и видит, как мышцы Баджи под рубашкой медленно расслабляются. — Так точно. Он почти уверен, что Баджи попросит исполнить желание прямо сейчас. И он не сомневается, что оно имеет сексуальный подтекст, если, конечно, полностью к нему не относится. Баджи вроде как удивляет его, когда удовлетворённо кивает, будто бы они договорились о совместном обеде, и поднимает телефон, который зазвонил за пару секунд до этого. — Майки? Да, мы скоро будем, — говорит он, ладонь на плечах Чифую будто сразу наполняется лишним весом. — Чифую, ты готов? — спрашивает он снова, отстраняя телефон от уха. Чифую пораженно кивает. ...После этого разговора прошло два дня. И Чифую был почти уверен, что Баджи-сан забыл. Он не чувствует никакого волнения, когда смотрит на себя в зеркало. Смахивает с лица упавшую прядь, замечая значительные, но такие мимолётные изменения. Этот год по-настоящему изменил динамику их юных жизней. Вышло много прелестных и смертоносных вещей, но что Чифую? Он не может теперь назвать себя прежним. Он чувствует себя расслабленно, когда покидает ванную. Его кожа все ещё влажная, блестит в свете фонарей из окна. Потрясенный, Чифую задерживает дыхание. Окно, перед тем как пойти в ванную, он не закрыл. Первое, что он теперь замечает — Баджи сидит на краю кровати, опираясь на отведенные за спину руки. Пуговицы на вороте его белой рубашки расстегнуты, и он несёт в себе больше уверенности, чем Чифую за всю свою жизнь. При том моменте, что Чифую более чем уверен в своих способностях. Губы брюнета растекаются в улыбке, рот приоткрывается лишь для того, чтобы усмехнуться. Он тоже успел соскучиться. — Я был достаточно романтичным, чтобы забраться через окно? — вскидывает Баджи ладони, и Чифую сдерживает желание ударить себя по лицу. — Замолчите, — говорит он, сжимая зубы. Баджи улыбается лишь сильнее от этого уважительного тона. И его глаза — жадные, готовые сожрать Чифую вместе с костями, когда опускаются на обнаженные мышцы его живота. Баджи медлит пару секунд, а после молча начинает раздеваться. Быстро сбрасывает рубашку, тянется к пуговице на брюках, пока Чифую стоит перед ним. Растерянный, потерявший себя давно в этом образе — в темных волосах, рассыпавшихся волнами по сильной спине, в глазах, мерцающих желтыми всполохами. — Иди ко мне, — зовёт брюнет, стоит закончить с одеждой. Выставляет руки вперёд, и его голос твердый, фраза — приказ. А Чифую — не тот человек, который может сопротивляться повелительному тону или сокрушительной гравитации Баджи-сана. Он делает лишь несколько шагов перед тем, как упадет на его колени. И слишком ярок контраст между первой ночью и самой последней. Даже сейчас Чифую позволяет обхватить все свое тело руками, уткнуться носом в шею, пока сам перебирает озябшими пальцами его темные волосы. И дышит им. На мгновение кажется, что в этом пространстве они одни. Замкнуты в стенах против всего мира в целом, и если один из них падал в пропасть, то второй летел вслед. Чифую переводит дыхание. Перед глазами то и дело всплывает застывшее бледное лицо с обескровленными губами. И в следующую секунду он не сдерживает себя от дрожи, чувствуя укрепляющуюся, железную хватку на своих бедрах. Вспоминает свое одиночество, отчаяние от мысли, что командир умрет… Но теперь он, такой живой и горячий, трепетал под его ластящимися руками, выгибал шею, будто выпрашивая внимание. Баджи вырывает его из сумрачных размышлений, ведя по рукам Млечный путь, состоящий из губ, языка и пирсинга. — Госпожи Матсуно сегодня нет дома?.. — спрашивает он, когда с лёгким поцелуем отрывается от его плеча. Его взгляд теперь полон печали, а после он тянет руку, убирая отросшую прядь от ласкового лица. У Чифую сжимается сердце, настолько нежным, даже невинным казалось это движение. — Нет, но… — «но у нас мало времени» проглатывает Чифую, стоит командиру коснуться его губ. Его рот все ещё умелый, но сейчас от этого поцелуя сердце совсем слетает с катушек, а пах начинает опасно гореть. Движения Баджи мягкие, снисходительные, когда посасывают нижнюю губу Чифую. Он улыбается в поцелуй, льнет ближе к его крепкой груди, открывает рот шире, хватаясь за плечи командира, которые за последний год значительно раздались в стороны. Его живот стал твёрже от интенсивных тренировок, и пусть Баджи никогда не был хилым, он все же решил вернуться на бои господина Сано. Чифую до сих пор помнит его удивленный вздох, когда Баджи внезапно встретился взглядом с маленьким старичком, настолько миниатюрным, что сначала даже не бросившимся в глаза. — Кейске-кун? Чифую никогда не слышал, чтобы командира называли по имени. Но в то же время это звучало так хорошо, что стоило запомнить и повторить в более уединенной обстановке. — Господин Сано, — наклонил к плечу голову он, его торс опустился вперёд, когда он протянул ладонь для рукопожатия. Мужчина, так знакомо искривив губы в усмешке, пожал, но после — не отпустил; притянул его ближе к груди, заключив в настолько крепкие объятия, что брюнет просто не смог выбиться. — Как же быстро дети растут, — пораженно заявил он, имея представление лишь о своем семнадцатилетнем внуке, который не сильно обогнал в росте деда. — Только вот… — продолжил он, — хиловат ты стал. Челюсть Чифую после искали в земле — так сильно она опустилась от удивления. Потому что плоть Баджи под его руками всегда была твердой. А после того как оскорбленный до глубины души он с крепко сжатой челюстью пришел на первую тренировку, Чифую начал бояться, что просто сломается под ним или от него. Баджи упускает улыбку, замечая, что мальчик думает о чем-то совсем постороннем. И Чифую тоже успел измениться. Командир видит это, когда отклоняется назад, падая спиной на кровать. Его волосы отросли, и теперь темные корни красиво контрастировали на переходе к светлым прядям. Он не стал выше, но фигура начала терять подростковую хрупкость. В конце концов, ему всего лишь семнадцать, и Баджи ещё успеет насладиться ускользающей мимо пальцев юностью. Он обхватывает его лопатки пальцами, наклоняет корпусом к себе ниже и почти хочет коснуться ласковых губ. — Чифую… — едва ли не бьёт себя командир по лбу, поднимаясь на локтях вверх. — Ты уверен, что доверяешь мне? Чифую всегда был наполнен уверенностью, что об этом ему не придется задуматься. Это сложно. Было сложно тогда, осенью, когда все их отношения состояли из лжи. Когда-то давно Чифую даже... перестал ощущать себя защищённым, будучи заключённым в клетку, состоящую из Баджи Кейске. Теперь же — это один уют и спокойствие. Как теплое одеяло зимним морозным вечером. Надо признать, что они не сразу ужились вместе. Сперва было много, великое множество жутких моментов, когда Чифую дёргался от его касания, когда пытался втянуть сильнее живот, лишь бы сделаться крошечным. Но пусть Баджи очень хороший актер, пусть даже любому ускользающему из его губ слову Чифую верил… Пора уже об этом забыть. Он всегда заботился о его безопасности. Всегда, когда безопасности в ситуации было меньше нуля процентов, он придумывал множество разных стратегий, способных спасти Чифую от гибели. — Да, — уверенно отвечает Чифую и его пальцы сжимаются на крепких плечах сильнее. — Я чувствую себя в безопасности. Баджи задыхается от ответа. Сколько ещё проблем они смогут разделить пополам? Он возвращается к прерванному, и это наверняка должно вызывать стыд и смущение — то, каким влажным и твердым становится Чифую под губами Баджи. Командир будто не замечает этого, продолжает превращать его в нервный, возбуждённый комок, пока мальчик не начнет издавать хриплые вздохи и потираться о его бедра ответно. Следовало пройти нескольким месяцам, чтобы они снова смогли свободно касаться друг друга. Потому что произошедшее — наихудший этап их отношений. Следовало пережить океан неуверенности только для того, чтобы целоваться без вздрагивания. А после — первый раз после этого хаоса, когда Чифую насильно уложил своего командира в постель. Иначе он бы не смог к нему прикоснуться. Баджи чувствует вину до сих пор, его живот стягивается от этого, пусть даже тело блондина расслабленное, пусть даже он продолжает ластиться к его рукам, будто Баджи — центр гребаной галактики, самой Вселенной, а Чифую — совсем ничего не значащий для него объект. Это не так, они оба знают об этом. И тот самый мир и галактика перед глазами Чифую переворачиваются, когда командир подхватывает его руками, меняет местами с собой и кидает спиной на кровать. Это получается до обидного слишком легко — то, как рельеф его обнаженной груди напрягается, как рычание становится твёрже, а в голосе мелькает привычный, командный тон. — На живот. Это любимая поза Баджи, пусть даже он никогда и не говорил об этом. Их первый раз произошел таким образом, и Чифую никогда так сильно не доверял командиру, как в тот момент. Его волосы опасно были собраны в хвост, их знакомство длилось около четырех грёбаных месяцев, но он позволил развернуть себя и взять сзади. Что могло измениться теперь, когда они знали друг друга ближе? Когда тайны Баджи вывалились прямо наружу, на голову светловолосого мальчика, штормом сбили его с маршрута. Ничего измениться ещё не должно. Поэтому Чифую, поймав неуверенный огонек в глазах командира, спешно переворачивается, исполняя приказ. Пусть даже все предыдущие их близости проходили так, что Чифую был способен видеть его лицо. На нем, под ним, но с уверенностью не получить удар. Сейчас он позволяет себе расслабиться, ведь руки Баджи мягкие, но устойчивые, когда идут по обнажённому телу, когда теплом опаляют нежную, совершенную кожу мальчишки. Чифую знает, что делать теперь, потому поднимает бедра вверх до того момента, пока не упирается коленом в матрас, чувствуя себя настолько открытым, что подобное можно именовать выставкой. — Такой хорошенький для меня, — шепчет Баджи прямо в его лопатки, когда прижимается губами к спине, ведёт ими ниже. И Чифую издает сдавленный стон удовольствия, уже смелее перекатывая назад дрожащие бедра. Баджи задерживает дыхание. Он безумно скучал по всему образу своего малыша, никогда не переставал представлять его под собой, пусть даже живот от вины и скручивало, когда он с энтузиазмом отвечал на поцелуй Торы. К сожалению, он ему уже не принадлежит. А Чифую — поток ревности и недопонимания, когда снова вспоминает жёлтый огонь в расширившихся зрачках. Он не один здесь ревнует. «Ты делал когда-нибудь это с ним?» — хочет спросить Чифую, но лишь через силу гасит в себе ревнивый огонь, чувствуя язык Баджи прямо на пояснице и холодное касание металла на коже. «Были ли раньше вы настолько близки?» Все прошлое катится лесом, когда они вместе, когда никто не смеет тревожить их сон. И Чифую не устанет засыпать и просыпаться в его объятиях, полностью доверяя ему, подставляясь на растерзание губ и клыков, так удачно проходящих сейчас… — Ау, — шикает мальчик, стоит зубам сомкнуться на его ягодице. — Полегче, Баджи-сан, я— Он теряется, стоит языку скользнуть дальше, прямо в ложбинку. Подставляется неосознанно. И, видимо, неуверенность мальчика настолько ясна, настолько ярко выгибает его тело волной, что Баджи приостанавливается. — Ты в порядке? Согласный стон Чифую едва слышно сквозь ткань подушки. Он в порядке. Он очень в порядке. Потому что он любит оральные ласки, как бы не пытался все это отрицать. И помнит, насколько ярким становился минет с этой штукой в его языке, насколько был силен его крик, когда они попробовали это впервые. — Баджи-сан, пожалуйста, — зовет Чифую, срываясь, когда командир втягивает ртом кожу его бедра. Он раздумывает, перед тем как дополнить ответ, потому что последствия могут быть сокрушительными, — …я хочу продолжить это. Когда-то Баджи-сан был способен заставить его забыть свое имя, свою страну и помнить лишь одну единственную фамилию, которая поднималась на его языке с огнем, с трепетом, как и сейчас… — Баджи-сан… Теперь Баджи совсем не уверен, как будет реагировать на свое имя в будущем. Что случится, если его будут так звать другие люди, чужие дети, а что будет, если эта фамилия перейдет… О боже, не стоит. — Называй меня Кейске, Чифую… …Вполне возможно, что ты поменяешь свою фамилию позже. Баджи выпрямляется, погружая язык глубоко и этот вкус — единственное, что он никогда не сможет забыть; вкус его Чифую, твердо стонущего в подушку и разрушающегося на его языке. Теперь Баджи начинает казаться, что в тот день он действительно умер, и мало эти грехи похожи на Рай, но если Ад представляется таким образом? Он, пожалуй, готов здесь остаться. Потому что Чифую — совокупность хаоса и смятения, когда заканчивает, даже не прикоснувшись к себе. Он поворачивает голову через плечо, лишь для того чтобы встретиться взглядом с горящим золотом и влажным, теперь покрасневшим ртом. — Поцелуй меня, — шепчет он, и не может выдержать этого, потому падает на живот, его ноги слабые, когда касаются простыни. — Пожалуйста, Баджи-сан… Баджи слушает. Перехватывает пальцами его безвольную руку, сжимая крепко, утверждая права, и вминается в губы. Наверняка поцелуй болезненный, наверняка позже мягкую плоть придется обработать, но сейчас… — Я люблю тебя, — шепчет Чифую, стоит брюнету отстраниться, продолжить ласки и замурчать от ответа. В этих словах скрывается нечто большее, чем оба они пытаются показать друг другу. И Чифую искренен на данный момент. Баджи-сан — твердолобый, необузданный, преданный. В нем много отрицательных черт, много лжи, но что сам Чифую? Теперь он готов принять это. Ведь от самого командира ему не дано убежать. И теперь он поворачивается к нему прямо спиной, пока командир не ляжет рядом, не начнет водить пальцами по его позвонкам, не обведет контуром ямочки на узенькой пояснице. Они лежат так долго, пока дыхание не восстановится полностью, пока терпкий, пропитавший комнату запах секса не выветрится. — Я тоже, Чифую. Ты даже не представляешь, как сильно, — отвечает он позже, спустя тысячное мгновение. И буквально слышит, как облегчение в груди мальчишки обрушивается на его лёгкие. — Но ты мне что-то обещал? В его голосе вопрос отсутствует, и Чифую ошарашенно выдыхает. Он не может собраться с силами и повернуть голову, не может приказать Баджи прекратить и ему остаётся смириться, уткнувшись щекой в постель. — Разве все это… — слабо начинает он, но в момент замолкает. Баджи ни разу не вспомнил об этом. Ни разу не упомянул о своем желании… Хитрый, заносчивый командир. — Хорошо, победил, — фыркает согласно Чифую. Он находит в глубине своей груди силы, чтобы перевернуться на другой бок. — И что же это будет? Второй раз он уже вряд ли выдержит. Баджи пожимает плечами, мышцы его руки смещаются, когда он закидывает ее за голову. Наконец он начинает выглядеть расслабленно, с налипшими на лицо волосами, с бросающими на щеки тени ресницами… — Я хотел сходить на премьеру «Kayo Suspense Gekijyo», — выдает он почти смущённо. — В честь окончания покажут все серии… Господи. Смех Чифую становится настолько громким, что скулы Баджи горят огнем. Кровать скрипит, когда он свирепо поднимается на руках и щурит глаза, рассматривая мальчика. — Не смейся, блядь, это не глупо! — Не глупо, — кивает Чифую. — Но мы купим лапши на двоих, иначе я не переживу столько сезонов… Баджи рычит, когда наклоняется и кусает мальчишку за грудь, вырывая из его напряжённого горла лёгкий вскрик, а после снова работает пальцами, пересекая худощавые бедра. Что ж, теперь Чифую может знать, как пройдет старость с Баджи Кейске. Даже если сейчас на нем нет кольца, он может представить, как он сидит полностью поседевший, заносчивый, грубый, но настолько… А почему, собственно, он думает прямо сейчас о будущем? Они пережили это. А позади остался один, но… боже, какой знаменательный год.|...|